12 субъективных тезисов о смысле Жизни и Истории, или Перечитывая Хайдеггера…

1. История — дама неторопливая.

Исторические процессы, конечно, быстрее, чем геологические, но намного длиннее, чем длительность конкретной человеческой жизни. Например, моей. Малые, абсолютно незаметные глазу изменения подспудно вызревают, долго накапливаются, а потом внезапно, очень «вдруг» полностью меняют социальный и политический ландшафт, делая бессмысленными наши деяния, совершенные до той поры. Под историей я понимаю трансформацию форм жизни — от политических до повседневных, а отнюдь не то, как зовут людей, которые светятся на экране телевизора, какие у них мечты и взгляды и есть у них дворцы или нет.

2. Краткая жизнь на фоне длинной истории.

При этом моя короткая жизнь — все, что дано мне в нашем, пусть не лучшем, мире. Вполне естественно, что мне хочется, чтобы история свершилась, а мир гармонизировался именно в этот краткий момент. Причем именно так, как мне того хочется. Иначе зачем? Более того, очень хотелось бы, чтобы это изменение, так желаемой мной, осуществилось при моем участии. Ведь «в борьбе обретешь ты право свое». А если я «человек маленький», то право свое я обрету в результате усилий некого другого — «большого» — человека, которому я окажу посильную помощь и поддержку. Тем самым я войду в историю, даже не появляясь в эфире телеканала «Дождь» или Первого канала.

3. Прошлое как продукт интерпретации.

Ведь для такого желания или надежды есть все основания. Разве не Наполеон появился из ниоткуда и перекроил карту мира? Разве не Ленин с горсткой единомышленников «поднял Россию на дыбы»? Разве не Жанна д´Арк переломила ход Столетней войны? Разве не тысячи героев прошлого меняли направление истории, судьбы миллионов? О них написаны тома, сочинены гимны и симфонии, сняты фильмы. Примеры можно множить до бесконечности. Только о чем они? О том, что в период, когда жил имярек, произошло нечто, история постучалась к нам в окошко. Этот имярек что-то делал. После этого оно и случилось. Но «после этого» далеко не всегда означает «вследствие этого». При Генрихе IV французы прекратили воевать с французами и начали воевать с испанцами. Но насколько это произошло в результате деяний веселого короля? А может быть, французы, наконец, сообразили, что они французы, а не только бретонцы, пикардийцы или бургундцы?

4. История как необходимая совокупность случайностей.

Итак, оно просто случилось. Почему? Потому, что именно так было расположено русло реки Истории, складывающееся из миллионов частных волений, действий, чаяний и отчаяний. Все они разнонаправлены, даже если кажутся согласованными. Результат, который дает это сочетание, почти не предсказуем. И моя роль в этом потоке неочевидна. Но так хочется ясности! Ведь только в этом свете, в свете истории мои действия обретают смысл, подлежат оценке. Как же отнестись к тому, в чем моя роль неочевидна, не фиксируется моим сознанием?

5. Ясность через упрощение.

Для того чтобы сохранить представление о моем влиянии (понимании, участии, месте и т.д.) на ход истории, конструируется некая упрощенная схема, позволяющая мне «встроиться» в этот мир, сделать его предсказуемым. Это может быть суверен, сливающий наши воли в единый поток, как у Гоббса. Это может быть враг, с которым все дружно (опять же, в едином потоке) сражаемся, как у Шмитта. Если ни вождя, ни врага не получается, то возникает образ «тайных кукловодов», направляющих историю, — Госдеп, сионские мудрецы или «рука Москвы». Главное же, что хаос видимой социальной реальности преобразуется в космос, упорядоченный и прозрачный. В этой простой и понятной ясности я обретаю смысл, который «больше, чем жизнь». Жизнь и история сливаются воедино. По крайней мере, мне очень хочется так думать.

6. Подстегивание будущего.

Обретя искомую ясность, а с ней и смысл жизни, я начинаю бороться за желанное будущее, ускорять его приход, сражаться с врагами, препятствующими наступлению этого будущего. Совершенно случайно может оказаться, что я и угадаю — на какой-то не очень долгий момент. Тогда меня, наверное, произведут в пророки и мудрецы. Тоже временные. Но гораздо больше шансов, что история просто не заметит моих усилий. Или, совершив небольшой вираж (поколение-два — не больше), она вернется в привычное русло и потечет дальше. Но даже если плотина, выстроенная мною вместе с единой волей, окажется достаточно сильной и переломит ход истории, то, скорее всего, река эта вряд ли потечет туда, куда я планировал, а обрушится на окружающие поля и равнины, смывая все на своем пути.

7. Империя как место действия истории.

Мы живем в империи, в имперском пространстве-времени, боготворимом или проклинаемом, но от этого не менее реальном. Кто-то с оной сражается, кто-то гордо стоит на ее страже, защищая «традиционные ценности». И дело не только в том, что в России сегодня тщательно воспроизводятся формы, возникшие и бывшие формами жизни в иную эпоху. По отношению к канувшей империи определяют себя новые политические нации в новых, да и старых государствах, входивших некогда в распавшееся политическое тело. Тело исчезло, а империя жива. Жива просто потому, что империя — не только тело, но проект — Вселенский проект итоговой точки развития, где все нити сплетаются в единую всемирную и всемерную ткань, воплощающую истинный, правильный порядок.

8. Империя как бесконечное послебытие.

Империи, Вселенские проекты мирового порядка, вызревают (как и история) тоже очень не быстро. В отличие от быстротечной человеческой жизни, они (как и история) долго остаются незримыми, копят идеологический заряд, человеческую энергию, чтобы взорваться — военными походами и небывалыми строениями, политическими новациями и художественно-философскими изысками. Но, возникнув, они и живут долго, намного дольше, чем живет их внешняя политическая форма. Точнее, форма здесь меняется, но остается неизменным сам проект. Меняются границы и имена правителей, меняются народы и армии. Империя же остается. Остается ее ментальная сущность. Даже гибель империи — не одномоментная катастрофа, но бесконечно — с точки зрения нашей биологической краткости — долгий процесс. Из школьного учебника мы помним, что Римская империя пала в V веке новой эры. Но этого не знал император Римской империи Карл Великий. Об этом не подозревал басилевс Феодосий. Да и император Отон, живший много позже, тоже не знал. Даже в современном Европейском союзе можно усмотреть вечно живые черты той, умершей, империи.

9. Россия как Вселенский проект.

Российский имперский проект тоже насчитывает уже века. Понятно, что он не един, что он дробится на эпохи и периоды. Но от этого он не перестает ментально быть империей, «островом, спасшимся в Страшный суд», быть единственной подлинностью в океане морока. Его реинкарнации (Россия, Российская империя, СССР, РФ) — этапы медленного перерождения империи в страну. Причем каждая реинкарнация уверенно «хоронила» своего предшественника навсегда. Но каждый раз в ее новом облике внезапно начинали проступать знакомые черты. «Новый» мир становился старым, а история вновь вступала в свое неторопливое русло. Империя рухнула в 1991 году так же, как она погибла в 1917-м, как и — задолго до того — при Петре Великом или в Смутное время. Рухнула, чтобы продолжить движение в иных формах, но к тому же идеалу.

10. Постоянно меняющаяся неизменность.

Такое бесконечное возрождение империи вызывает к жизни другую установку: я вижу, что ничего не меняется, все возвращается на круги своя. И опять что-то не так, ведь видимые изменения происходят постоянно: сегодня открыл «Известия», а завтра — «Новую газету». Сегодня обедал в ресторане, а завтра копал картошку на шести сотках. Только это маленькие изменения, которые станут видны (если станут) на макроуровне через годы и годы. Причем совсем не так, как хотелось бы, как виделось и мечталось. Наши сиюминутные «вселенские битвы во имя добра и справедливости» вполне могут быть осмыслены в этом будущем как «приграничные стычки» или, того хуже, как «квартирные свары», а интеллектуальные ристалища — как спор остроконечников с тупоконечниками.

11. История и Жизнь — два разных уровня Бытия.

Значит ли все вышенаписанное, что жизнь не имеет смысла, что все наши действия не более чем рябь на воде? Совсем нет. Просто жизнь находится здесь и сейчас, а история (для нас, конкретных людей в конкретных обстоятельствах) — везде и всегда. Смысл жизни конструируем мы сами, внося (или не внося) его в череду событий, встреч, действий. Смысл истории лежит за пределами жизни, там, где начинаются прозрение, озарение и прочие плохо вербализируемые вещи. А чаще смысл просто постигается задним числом. Жизнь живут, а историю прозревают или изучают.

12. Грядущая катастрофа? Нет, просто будущее.

Сегодня не говорить о грядущей катастрофе (личной, страны, мира — нужное вписать) просто неприлично. О катастрофе пишут, спорят, ищут виновных и пророков. С личной катастрофой все понятно — она случается (причем не только «в условиях наступающего тоталитаризма»). Как и личное счастье, кстати. Вот с остальным, думаю, все сложнее. Просто в окошко постучалась История и поздравила с началом очередного Будущего. И опять не такого, как хотелось бы. Не того, за которое сражались, во имя которого действовали. А как же со смыслом? С тем самым, который обретается при соотнесении Жизни и Истории? С тем самым, искомым, который делает жизнь, бесконечную привычку продлевать сегодня в завтра, некоторым целостным произведением? Да все просто. Смысл — в готовности встретить Будущее, которое не собирается совпадать с нашими ожиданиями, в понимании, что оно будет ВСЕГДА ДРУГИМ. Каким? Посмотрим.