15 тезисов о советской архитектуре

1. Из трех основных фаз истории советской архитектуры (1920-е годы, сталинская и хрущевско-брежневская эпохи) только первую — архитектуру времен НЭПа — можно рассматривать как более или менее нормальное художественное явление.

Тогда, всего лишь в течение нескольких лет, примерно между 1923 (когда началась строительная деятельность в СССР) и 1929 годами (когда Сталин сменил политический и экономический режим в стране), архитекторы пользовались свободой творчества и относительной свободой внутрипрофессиональных дискуссий. Относительной — ввиду запрета обсуждать публично некоторые социальные проблемы в архитектуре и посягать на идеологические большевистские догматы.

2. Современная архитектура в СССР 20-х годов вовсе не обязана своим возникновением большевистской революции.

Наоборот, ее развитие при советской диктатуре было сильно заторможено. Современное движение в русской архитектуре (т.н. «конструктивизм») было локальным вариантом общемирового архитектурного развития. Тенденция к отказу от историзированного декора и к проектированию в современном смысле — то есть подчиняя планы и объемы функции и пластике, а не загоняя функцию в традиционные пространственные схемы — была в 10–20-е годы всеобщей. Большевистская революция в России и возникновение там (в силу внутрипрофессиональных причин) современной архитектуры просто примерно совпали по времени.

3. Советская диктатура эпохи НЭПа сильно мешала архитектурному развитию страны.

Государственная политика была асоциальной, частная инициатива очень сильно ограничена, готовность режима инвестировать в повышение уровня жизни населения — нулевой. В Европе толчком к развитию современной архитектуры послужила необходимость решать серьезные социальные и технические задачи. Речь шла о массовых формах жилья, новых принципах градостроительства и реформировании строительного производства. В СССР государство блокировало постановку всех этих задач, поэтому влияние западной архитектуры на советскую ограничивалось в основном постановкой сугубо художественных проблем. А сама современная архитектура в СССР воспринималась ее адептами (как и многими современными исследователями) как явление в первую очередь (если не исключительно) эстетическое.

4. Конструктивизм мог существовать в СССР эпохи НЭП только благодаря отсутствию централизованной художественной цензуры.

Идеологическая цензура не имела таких фатальных последствий для советской художественной культуры, как сталинская художественная цензура после 1932 года. В архитектуре она сказывалась, к тому же, намного меньше, чем в других областях искусства. Диапазон деятельности архитекторов резко сузился по сравнению с дореволюционными временами, из него выпали важнейшие области приложения (массовое жилье и связанная с ним инфраструктура, торговля, инфраструктура развлечений, мелкая промышленность). Но в оставшихся областях, в основном связанных с госзаказами, художественная деятельность архитекторов в целом регулировалась внутрипрофессиональными механизмами. Вмешательство властей почти не блокировало творческие процессы.

5. Конструктивизм вовсе не исчерпал себя к началу 30-х годов, как об этом писалось в советских учебниках.

Наоборот, он даже не успел толком выйти на уровень реализации того, что уже было достигнуто в проектировании. Максимум успехов был достигнут при НЭПе (1923–1928), когда архитектура еще оставалась свободной профессией и существовали остатки рыночных отношений. Успехи эти были обусловлены существованием немногочисленных частных (и государственных, но относительно независимых) заказчиков, рынка строительства, рынка услуг и свободой торговли. Население могло само себя обеспечивать жизненными благами, в том числе и жильем. За несколько лет свободного развития архитектура вышла на неожиданно высокий проектный уровень. Однако реализованным оказалось ничтожное количество заслуживающих внимания построек, заказанных, в основном, богатыми ведомствами. В первую очередь — ОГПУ.

6. Умирание современной архитектуры в СССР началось в 1928 году вследствие сталинских социальных и экономических реформ.

Оно было предопределено уничтожением и огосударствливанием всех общественных организаций в СССР, в том числе и художественных; ликвидацией архитектуры как свободной профессии (превращением всех архитекторов в совслужащих); уничтожением остатков рыночных отношений и возможности свободного поиска заказов и заказчиков, запретом на неконтролируемые и внеидеологические внутрипрофессиональные дискуссии, проявившимся уже в 1928 году. Стилевая реформа 1932 года стала завершением процесса уничтожения относительно здоровой профессиональной архитектуры в СССР, который длился года три-четыре.

7. Никакими утопическими социальными фантазиями в духе революционного романтизма в конце 20-х годов советские архитекторы не баловались.

Такие фантазии — относительно недавняя (1970-х годов) искусствоведческая выдумка. Описываемое время категорически не подходило для утопического фантазирования. Да и физическая возможность свободно фантазировать на профессиональные темы была у советских архитекторов как раз к этому времени отнята. Термины «обобществление быта», «дома-коммуны», «фабрики-кухни» и прочая атрибутика позднего конструктивизма представляли собой пропагандистское прикрытие жесткой государственной политики. Каковая была направлена на снижение до минимума уровня жизни населения, введение карточной системы на все жизненные блага и на принципиальный отказ от обеспечения низших слоев населения квартирами на одну семью. Соответствующим образом и были реформированы задачи архитектуры, ставшей к этому времени (1929–30) государственной на 100%.

8. Сталинская эклектика была введена в 1932 году путем грубого насилия.

Всем советским архитекторам весной 1932 года Политбюро ЦК ВКПб приказало забыть о современной архитектуре и начать упражняться в неоклассике. Таким образом оказалась оборванной естественная художественная эволюция всей советской архитектуры и творчества отдельных ее персонажей. Разнообразие раннесталинистской эклектики 1932–37 годов объясняется исключительно временной несформированностью вкусов правительственных цензоров. Оно (разнообразие) было изжито уже к концу 30-х годов. К этому времени сложились типологические образцы, следовать которым были обязаны все архитекторы СССР. Основными (невольными) создателями сталинского «ампира» в большинстве своем стали бывшие архитекторы-конструктивисты, сделавшие карьеру к началу 30-х годов и лишенные права на личное творчество после 1932 года.

9. Ни по каким проектам сталинского времени (так же, как ни по каким публичным высказываниям архитекторов) невозможно судить о действительных взглядах их авторов на происходившее в архитектуре.

Творчество сталинских архитекторов выражало только актуальные на тот момент установки цензурных ведомств и менялось вместе с ними. Поэтому фактически творчеством в прямом смысле этого слова оно не являлось. Нормальная творческая деятельность возможна только тогда, когда автор в состоянии выражать собственные художественные (пространственные, пластические и пр.) представления, выбирать стилистику, метод работы и т.д. То есть тогда, когда возможно индивидуальное творчество. Если автор вынужден выражать представления, вкусы и установки цензурных ведомств, то это называется не творчеством, а халтурой. Независимо от степени технического совершенства. Художественная жизнь целой страны, которая сводится к изготовлению одной халтуры, — чистая патология. Такой патологией была вся сталинская художественная культура после 1932 года. В некоторых видах искусств существовали ниши, позволявшие заниматься индивидуальным творчеством в том или ином виде, но не в архитектуре.

10. Внедрение сталинской эклектики привело к резкому упадку архитектурной культуры в СССР.

Практически мгновенно оказались забыты все профессиональные достижения 20-х годов. Искусство проектирования свелось к умению декорировать фасады зданий по утвержденным на данный момент образцам и созданию ансамблей центральных площадей из определенного набора композиционных элементов, допущенных к употреблению. При этом действовала установка на использование ограниченного количества типовых (или однотипных) планировочных схем.

11. Сталинская архитектура была вызывающе антисоциальна.

Она обслуживала бытовые нужды узкого привилегированного слоя населения и потребности правительственного аппарата, руководствуясь при этом едиными художественными установками цензурных ведомств. Решение жилищной проблемы в стране не планировалось в принципе. В отличие от 20-х годов, даже обсуждение этой темы было запрещено. Обеспечение жильем городского населения поддерживалось на уровне, вдвое меньшем установленного в 20-е годы санитарного минимума (тоже исключавшего расселение рабочих по квартирам на одну семью). Само массовое жилье представляло собой, в основном, коммунальные бараки крайне низкого качества. Градостроительное проектирование сталинского времени в принципе исключало разработку полноценной городской среды, включающей благоустроенные жилые кварталы с соответствующей инфраструктурой, рассчитанные на все слои населения.

12. Хрущевская реформа 1954 года вернула в советскую архитектуру социальный смысл, уничтоженный при Сталине.

Смена государственного стиля стала естественным следствием смены социальных и экономических ориентиров. Поставленная Хрущевым задача обеспечения всего городского населения СССР минимально цивилизованным жильем и соответствующей градостроительной инфраструктурой исключала методы и цели проектирования, введенные Сталиным. При Хрущеве понятие «массовое жилье», искорененное в 30-е годы, вновь вернулось в профессиональную лексику в своем изначальном смысле — дешевые, но благоустроенные квартиры для низших слоев населения. Хрущевские реформы предполагали огромное — во много раз — увеличение масштабов финансирования жилищного строительства. Как следствие, было запрещено так называемое «украшательство» — строительство дорогих, пышно декорированных жилых домов для элиты и помпезных административных зданий, которыми ограничивалось гражданское строительство при Сталине. Вместе со стилем и методом проектирования ухнула в небытие и вся теория сталинского зодчества. Образовавшийся теоретический вакуум был заполнен импортированной с Запада теорией современного проектирования и градостроительства.

13. Ликвидация сталинского ампира, вопреки расхожему мнению, вовсе не означала упадка архитектуры как искусства.

Наоборот, в СССР начал возрождаться утраченный архитектурный профессионализм. Сталинская эклектика была явлением, заведомо художественно и профессионально неполноценным. Восстановление в СССР основных принципов современной архитектуры (в ее зрелом западном варианте) поставило профессиональную культуру с головы на ноги. Вернуло ее в общемировой контекст и позволило воссоздать в СССР серьезное профессиональное образование. Тем не менее, о художественных достижениях современной архитектуры в позднесоветском варианте говорить всерьез не приходится.

14. Словосочетание «шедевры советского модернизма» не менее абсурдно, чем «шедевры советского общепита».

И по той же причине. Отпустив стилистические вожжи и вернув архитектуре прикладной смысл, Хрущев сохранил в полной неприкосновенности сталинскую систему организации проектирования, в которой не было места индивидуальному творчеству. Заказчиком всей архитектурной продукции по-прежнему выступало государство в лице своих чиновников разных рангов и ведомств. Сохранилась в неприкосновенности система централизованного цензурного контроля. Была до предела усилена обычная при Сталине установка на применение типовых решений. Любой проект проходил систему утверждений и приспосабливался ко вкусам высших архитектурных начальников и партийных функционеров. Что делало последних главными соавторами формальных исполнителей проекта. Выхода из этой системы в виде частной практики по-прежнему не существовало. Жилье распределялось по казенным нормам и было типовым, усредненным и низкого качества, как любой продукт, распределявшийся в виде пайка. Так же, как и в сталинскую эпоху, художественные способности отдельных архитекторов были не в состоянии одолеть систему, исключающую возможности для индивидуального творчества. Вне личной творческой свободы для архитектора и свободы выбора архитектора для частного заказчика живая архитектура возникнуть по определению не в состоянии. Она и не возникла.

15. Нынешняя постсоветская российская архитектура плоха в той степени, в какой она унаследовала методы проектирования и художественного контроля над проектированием советских времен.