Пять тезисов о «русском» и о «Русском мире»

1.1. Понятие «русскость» почти неизбежно встречается в дискуссиях о происходящем в России и ее будущем.

Его употребление — это исключительно проблема символической политики. Два больших множества значений слова «русское», объединяемых семейным сходством, противостоят друг другу. Это противостояние — место проявления некоторых важных тем и конфликтов российской истории (иногда его называют «гражданской войной» — кто-то со скорбью, кто-то ужасаясь, а кто-то из клеветнических соображений).

1.2. Принципиальное различие между ними — это давнее и часто проговариваемое различие между «государством» и «обществом».

Слова «русский», «российский», «народ» употребляются в составе концептуальных схем, подразумевающих отсылку либо к «государству», либо к «обществу». Существуй третья группа возможных употреблений, это бы свидетельствовало о действительном присутствии в России республиканской формы правления.

2.1. «Русское» в первом значении определяется прямой или косвенной принадлежностью к подданным московского правителя.

Самое существенное здесь — априорная локализация, т.е. расположение относительно границы («Периметра»). Такое «русское» находится внутри «Периметра» либо стремится вернуться в его пределы. Россия такого «русского» — это территория, координаты внутри которого заданы «Периметром» и Москвой. Третья координата, «ось исторического времени», определяется как вектор неуклонно возрастающего общего усилия. Это общая судьба.

2.2. В этом значении концепт «русский» употребляется в мобилизационной риторике.

Поводы для локальной или массовой мобилизации возникают часто. Поэтому медиасреда иногда оказывается перенасыщена словом «русский» в разных сочетаниях с другими словами без прироста понимания, о чем, собственно говоря, идет речь, когда говорят о «русском». В идеальном случае употребляемое таким образом слово «русский» должно вводить в аффективное состояние.

3.1. «Русское» во втором значении определяется культурным и бытовым сходством людей, выросших в некоторой общей среде, характеризуемой использованием русского языка и русскоязычной культуры.

Эта «русскость» децентрализована и используется как еще один, вторичный признак, характеризующий каких-то людей. На территории внутри «Периметра» его использование избыточно, вне «Периметра» употребление зависит от местных контекстов.

3.2. «Русскость» во втором значении может также отсылать к двум взаимодополняющим мифам о неизменной «русскости».

Один из этих мифов — хороший, а другой — плохой (их соотношение раскрыто в анализе оркских народных песен в романе Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.»). Указание на неадекватность «мифа русскости» оппонента — это русский народный метод преобразования общения в обмен обвинениями, и такое использование «русскости» легко опознается русскими (с одобрением или без).

4. Употребление концепта «русский» как имени этнополитической общности дискредитировано.

В среднесрочной перспективе все более будет проявляться его колониалистское содержание — в связи с «обретением голоса» и ввиду дальнейшего оформления и развития не-российской русской культуры в соседних странах. Возможно, концепт «российский», лишенный колониалистской нагрузки, во многих случаях окажется более уместным, чем «русский». Но к этому нужно привыкнуть, и труднее всего к этому будет привыкнуть именно русским русским — это столь же трудно, как отвыкнуть перебивать жену, кричать на ребенка и давать советы родителям играющих на площадке в парке детей.

5. Современность «русскости» состоит в ее детерриториализации — в выводе за пределы координат, предопределенных Москвой и «Периметром».

Наиболее подходящим понятием для этого представляется понятие «Русский мир». Это понятие, возвращенное в массовый оборот усилиями нескольких интеллектуальных групп российских столиц в последнем десятилетии XXI века, сделало карьеру в риторике российских политиков и идеологов войны против Украины как символическое обозначение постсоветского реваншизма. Это чрезвычайно сузило возможности его применения и лишило концепт «Русский мир» детерриториализующего универсализма, которым он наделялся еще недавно. Однако, если как-то и можно назвать детериториализованную, современную «русскость», пространство самоопределения носителей вторичного социально-культурного признака «русские» вне реваншистской мобилизации, вне самоидентификации относительно «Периметра» и, соответственно, вне привычных фронтов «гражданской войны» — это «Русский мир».

5.1. Нет никаких причин отдавать эту концепцию в эксклюзивное пользование идеологам массовой мобилизации.

Напротив, «Русский мир» — это пространство демобилизованных русских (занятых чем-то своим, собственным), живущих где угодно и как угодно формулирующих свои расовые, этнические и этноконфессиональные идентичности и предпочтения.