«…Ведь не безнадежность перед нами». Переписка Николая Бухарина и Надежды Лукиной. 1911–1914, 1922 годы

№ 1

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
1(14) января 1911 г.
Москва

1 января 1911 года

Дорогая моя!

Твое письмо — настоящая новогодняя радость для меня, и я помнил о тебе не только перед 12 часами, а все время, и сейчас ты передо мной, моя милая, дорогая!

Получил я и письма по почте — и твое письмо в том числе — спасибо большое. Не буду «отравлять органон» тем более, что у меня постоянно к вечеру небольшой жар и бронхит не проходит [1]. Ну, это ерунда.

[2] Почему тебе [3] легче сдвинуть гору, чем вести переговоры с моими родичами? Им-то что до всего, и тебе что до них в данном случае? [4] Я бы, наоборот, советовал тебе, чтобы [5] лишний раз повидаться, попробовать проскочить с ними как-нибудь … [6] Это не невозможно. Впрочем, тебе виднее. Дорогая моя! Вот и на меня сейчас тоска по тебе находит… большая… На днях, между прочим, истекает двухнедельный срок со дня моего водворения в мое теперешнее обиталище [7], — и тебе [8] стоит сходить в гнусное учреждение за разрешением. Я позабывал все время тебе сказать, что если меня будут спрашивать о твоих письмах, то я от всяких показаний отказываюсь, ибо это моя частная в узком смысле переписка.

Знаешь, здесь вся жизнь уходит на чистку посуды, переход из камеры в камеру для проветриванья [9] этих «комнат», еду и питье чая, еду и питье; «свободное» время лежишь и вяло читаешь — ползешь еле-еле. А время идет быстро — народу много — постоянная сутолока, толчея, которая захватывает тебя и вертит, вертит — растительная жизнь без наслаждений только.

Передай, пожалуйста, привет Николаю [10] и Ане [11], поблагодари их за письма — здесь особенно приятно получить что-нибудь из внешнего мира.

А потом у меня маленькая просьба: передай хоть через Владимира [12] (если только ты или Н.[иколай] не читаете) «Размножение и разв.[итие]» К. Каутск.[ого] и «Древний мир, иуд.[ейство] и христ.[ианство]» его же [13]. За последнюю книгу буду держать ответ перед вами.

Встретили мы новый год плохо: мне лично было совсем не весело: [14] какого бы то ни было подъема духа не замечалось: правда, зато были «инциденты», но о них писать неудобно.

Жду пока момента, пока повезут, наконец, на допрос — неопределенность положения надоедает ужасно. Только вот ты меня радуешь, твои глаза ласкают меня своей теплой чернотой… и мне хорошо, хорошо… Милая!!! Дай свои губы!

Твой К.[оля]

Д. 7. Л. 1–3. Подлинник. Автограф. Чернила.

 

№ 2

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
2(15) января 1911 г.
Москва

2 янв.[аря] 1911 г. Дорогая моя!

Сегодня я получил от В.[ладимира] твое письмо, читал его и плакал; лежал на нарах под пальто и плакал… Тоска на меня нашла страшная и до сих пор еще не прошла. Ты меня прости, что я уж так откровенно тебе пишу, да к тому же такое душевное состояние у меня для тебя не безосновательно. Ты просишь меня ответить. [15] Голубчик, дорогая моя! Ведь, ты знаешь, что я тебе отвечу. Я теперь знаю тебя и люблю тебя такой, какая ты есть. Ты едва не предлагаешь махнуть рукой. Зачем это? Я, ведь, тебя слишком сильно для этого люблю. Знаешь, у Гамсуна о любви говорится: «и путь ея усыпан цветами и кровью…цветами и кровью» [16]… И [17] здесь есть цветы, и ради них [18] я могу жертвовать «кровью»… Не слюбится, пожалуйста: ты знаешь, что я говорю искренне. И «анализ мой» дает вовсе не плохой ответ.

Дорогая моя! Ты сама себя слишком мало ценишь, и мне предлагаешь тебя так же ценить. Не согласен я ни за что на такую вещь!

См.[отри] на оборот[е] [19]. Нужно спешить.

Целую, целую, неоцененная моя, радость моя! Твой К.[оля]

Пиши все, а не только «приятное», как ты выражаешься. Приходи, приходи.

Д. 7. Л. 4. Подлинник. Автограф. Чернила.

 

№ 3

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
5(18) марта 1911 г. [20]
Москва

Милая!

Вот одно превосходное стихотворение, которое ты, быть может, уже прочитала:

Ветер, словно пес голодный
За окном уныло воет,
Говорит философ модный:
«Вася Демин! Жить не стоит!»
Угол Васи сыр и темен,
Жизнь полна тоски и зла,
Но — смеется Вася Демин:
Знает Вася: жизнь светла!
Вася — крепкая натура,
И хоть от простуд проклятых
У него температура 38, 3/10, —
Но Василий наш не стонет,
Не опустит он руки,
Ведь, болезнь — души не тронет,
Остальное — пустяки!

Это писал один рабочий, а вычитал я его из очень любопытной статьи Горького: «О писателях-самоучках» (статья помещена во 2-ой книжке «Современного мира»).

Статья, говорю, очень любопытна и, главное, бодрит душу: видишь, что много и много есть людей живых, которые [21] кое-что могут сделать. ___

А как, по-твоему, песнь о Васе Демине? [22] Ея автор — какой-то пролетарский Саша Черный — и, должно быть, великолепный малый [23]. (Мне, особенно в теперешнем состоянии, очень по душе такие «песни»). [24]

Дорогая! Последний раз ты была не одна, и отсюда моя «злость» (ты сказала: «Какой ты злой сегодня»). Как хорошо я ни отношусь к своим, однако такие соединения не доставляют мне особого удовольствия: хочется быть с тобой, только с тобой, моя Надя… А тут приходится вести разные разговоры о белье etc. [25] и на них тратить драгоценное время, которого, к сожалению, мало, слишком мало …

У меня ничего нового: все такая неопределенность, как и раньше … Вот весна, — она идет быстрыми шагами, и солнце уже начинает пригревать, все веселее делается на воле… И все сильнее хочется отсюда, к тебе… Помню я один весенний день; это было давно, почти два года тому назад. Мы с тобой гуляли в Сокольниках: солнце ярко светило, снег таял и его бело-синие пятна были покрыты черными провалами земли; везде журчала вода. Ты шла и говорила мне о море и смеялась. А я уже тогда любил тебя, и [26] мне было так хорошо, только от одного, что я тебя вижу, что ты идёшь со мной, что солнце светит. Вот и сейчас скоро наступят такие дни, а мне не гулять с тобой… А как не хочется пропускать такое время! Однако, нужно последовать мудрому примеру вышеупомянутого «Васи» и не «опускать руки»: «Ведь, болезнь души не сломит, остальное — пустяки!». Правда, моя дорогая, бесценная? Целую, крепко целую.

Твой К.[оля] Привет всем.

Д. 7. Л. 6–8. Подлинник. Автограф. Карандаш.

 

№ 4

Н.М. Лукина — Н.И. Бухарину
[Конец января 1911 г.] [27]
Москва

Четверг, вскоре после свидания Дорогой мой! Когда же, наконец, попаду я к тебе одна? Удивительно не везет мне в этом отношении последнее время. Не успела словечком с тобою перекинуться — эта невыносимая кратковременность свиданий! Естественно, что я хочу еще с тобою говорить. Ты одобряешь?

Дорогой мой!

Должна тебе прежде всего сказать, что твой пресловутый оптимизм доводит тебя до чистейшего оппортунизма и даже способен на несколько минут сбить меня с моей позиции ортодоксального пессимизма (на что он посягает, твой оптимизм! на какие устои души моей!), наполнить меня на несколько минут какой-то беспричинной радостью. Правда, бывает это не всегда, далеко не всегда и в большой степени объясняется свойствами моей истеричной (как хорошо тебе известно) натуры. Но вот сегодня, например, какое-то радостное настроение до сих пор еще не покинуло меня. И как бы хотелось мне именной сейчас, когда я хотя сколько-нибудь напоминаю живого человека, побыть с тобой, мой родной! Как бы хотелось! А то до воскресенья я могу превратиться в деревяшку, не способную реагировать ни на что. Это самое возмутительное состояние из всех переживаемых мною прелестных состояний.

Помню, в одно из недавних воскресений, когда я была у тебя одна, было у меня такое состояньице. Помню, как мы сидели и почти все время молчали. Помнишь? Я не могла из себя выдавить ни слова и ты сидел какой-то грустный. И больно было мне это молчание, не чувством больно, так, говорю, я была деревяшкой, с рассудком. Думала я тогда: вот, сижу я со своим Колей, дорогим мне безусловно, и… нам как будто не о чем говорить. Что это? Быть может, и тебе приходило нечто подобное в голову. Мне даже показалось, что ты рад был, когда извне прекратили наше тягостное молчание. Б.[ыть] м.[ожет], последнее и неверно, это не важно. Я хотела тебе задним числом объяснить этот печальный случай. Виной всему был один из приступов отсутствия воли к жизни, которые меня и теперь иногда еще посещают. Говорю тебе об этом, т.[ак] к.[ак] теперь это — дело прошлое. А тогда предпочитала убийственно молчать, т.[ак] к.[ак] вышеупомянутые «приступы» мои тяжелы и для тебя и для меня.

Дорогой мой, на первой странице Вам был брошен мною упрек в оппортунизме, не подумайте, что голословно, разъясню несколько ниже, а сейчас хочу сказать еще несколько слов (Ты простишь меня, конечно, за столь странное развитие мыслей, как прощаешь за все). Вот, что я хочу сказать. Мне кажется, что мы с тобою, как-то еще не научились говорить вполне откровенно друг с другом, как будто стесняемся друг друга, именно когда разговариваем, в письмах — нет. Этого не должно быть, правда? Часто ты говоришь мне — «я напишу тебе». Почему [28] не «скажу»? Конечно, это не значит, что ты не должен писать мне. Должен и писать, сто раз должен. Я так люблю твои письма, б.[ыть] м.[ожет], потому, что ты так много мне сказал в них.

Ну а теперь позволь мне перейти [29] к обвинению. Впрочем, сперва я обниму тебя крепко-крепко. Оппортунист же ты потому, что достаточно тебе увидать меня, чтобы тебе казалось, что все хорошо и благополучно. Живешь моментом. «Ты со мною, остальное пустяки». — Во-первых, я с тобой — это злая ирония, а вовторых, надолго ли? Ведь это такой ужасный вопрос! Ответа на который боишься, как смертельного приговора. Хочется даже как можно дальше не слышать рокового ответа. Лучше хоть краюшек надежды, лишь бы не стена, лишь бы не безнадежность! Хоть немного пожить в блаженном неведении! Мысль о будущем невыносима. Как не хочется терять тебя, мой бесценный маленький Коля, милый, нежный мальчик! Ведь, это годы, долгие годы. Ты пишешь — «мои мечты и сны не будут только ими» и далее: «эти наивные слова дороги мне, в них моя жизнь сейчас». Дорогой мой, слезы душат меня, когда я читаю эти твои строки — злая действительность, вдруг разобьет она дорогие твои мечты? Мысль эта не покидает меня, доводит до полного отчаяния. Думать об этом невыносимо, ты прав, утешая себя, но не думать нельзя, дорогой. Родителям я не могу сказать о перспективах, тебе предстоящих, всю правду, она слишком тяжка. И ведь они не подозревают (или в слабой степени), чего будет [30] тебе стоить теперь усесться до суда, а потом сидеть по приговору. Ведь это годы, долгие годы! Да, неужели это возможно? Коля, неужели это возможно? Я готова так не знать решения суда, — лишь бы не узнать рокового приговора. Дорогой мой! Где то времечко, когда жил ты на свободе? То времечко, которое теперь мне так дорого, дорого дала, чтобы вернуть его. А тогда не ценила его. Не сумела… [31]

Д. 8. Л. 47–50. Подлинник. Автограф. Карандаш.

 

№ 5

Н.М. Лукина — Н.И. Бухарину
[Конец января 1911 г.] [32]
Москва

Пятница. Шла из школы и вспоминала, сегодня еще только пятница — значит, письмо получу только завтра… Прихожу — письмо! Но только содержание было полной неожиданностью для меня, дорогой мой. Во-первых, не угодно ли, откуда-то всплыла давнишняя формула — «Ты на меня сердишься» (да еще опять, когда же?). Поистине, ее давно пора сдать в архив. А во-вторых, совсем уж не ожидала, что разговор наш произведет на тебя столь тягостное действие, дорогой мой. И по тебе вчера не заметила (физиономистка!). Немного странным показалось мне, что ты так разнервничался от слов матери, почти непонятным (ну, нервы! подумала я) [33], да еще, когда ты уже пошел «к себе» (sic!) в коридор, я оглянулась, и показалось мне, что идешь ты какой-то печальной походкой. Но опять-таки, это как-то мелькнуло только. В общем же, у меня осталось впечатление, что ты хорошо настроен, даже, как увидишь из первого письма, на меня это подействовало. Но никак не приходило мне в голову, что после моего ухода ты впадешь в такое ужасное состояние из-за меня. «Тоска», «отрывается что-то дорогое», «холод». — Родной мой!! Что ты! Ну, разве можно так! Больно читать — столько тоски из-за недоразумения. Поверь, и не думала сердиться. Правда, инцидент мне показался [34] ненужным прежде всего. Но рассердиться на тебя я не могла (да и в голову не приходило!) уже прежде всего потому, что утратила таковую способность по отношению к тебе. Да будет тебе известно. Не знаю, как это случилось. Быть может, потому что твое чувство ко мне слишком глубоко и мне кажется чем-то святым, а ты сам каким-то хорошим. А отсюда создается какое-то такое психоделическое состояние, что действия твои и слова не то что получают полную санкцию, но в глубине души (понимаешь?) считаются не подлежащими критике. А ты вообразил! Хочется тебя поскорее увидать, рассеять тяжелые мысли, приласкать тебя, обнять крепко, уничтожить поскорее эту горечь. А все-таки скажу, — разве можно по таким пустякам поднимать тревогу? Ну посердилась бы даже. Впрочем, это я виновата — я раньше так много горя доставила тебе. Ты теперь оттого такой подозрительный и чуткий. На [35] встретить тебя. Только помни, милый Коля, всегда пиши о своих черных минутах, если это тебя облегчает, да вообще не скрывай от меня ничего, это нас касается. Хочется увидать тебя, пишу на [36] случай свидетелей. Бывают же они не по моей и, б.[ыть] м.[ожет], и не по их воле — случай. Жалею, что получила твое письмо уже сегодня, — не получу завтра. Будь здоров, дорогой.

Д. 8. Л. 51–52. Подлинник. Автограф. Карандаш.

 

№ 6

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
[Ранее 15 (28) марта 1911 г.] [37]
Москва

Воскресенье.

Моя дорогая Надя!

Приходили сегодня ко мне мать [38] и Владимир (тетя Саня заболела и прислала телеграмму, что не может приехать). Свидание кончилось тем, что мать, вспомнив об отце, который, говорят, еле ходит, разрыдалась … Финальчик не из веселых! Оказывается, отец [39] настолько изнервничался, что не может ни ходить ко мне, ни похлопотать; все дело берет на себя мать, кот[ор]ая и сходит на днях к мифическому Свиремену, или как его там. К Коссовскому она уже ходила, но он выехал в Варшаву, так что этот номер не прошел. Влад[имир]а я назуживал до чрезвычайности.

В конце концов, во всей это истории я ничего не понимаю: если верить Владимиру, то ответ о моем задержании был дан прокурором суд.[ебной] палаты; но тогда почему не было предложено взять залога? Тут, очевидно, что-то не так! А как — не знаю ни в малейшей степени [40].

А погода-то, Надя, погода-то какая! Ведь, она каждым своим кусочком говорит о тебе, о тебе, о тебе.

С тобой бы быть в эти ясные голубые дни! С тобой моя бесценная! Стараюсь, пока что, вести регулярный образ жизни, курить даже меньше стал, ежедневно занимаюсь: ты сама это увидишь, когда я буду отдавать тебе прочитанные книжечки. Но жизни, настоящей, живой — нет, и сохнет голова от такого «бытия».

Вышла новая книжка Богданова «Культурные задачи нашего времени» [41]. Не знаешь ли ты, что это такое? [42] Хочется иногда почитать что-нибудь современное, где бы теперешняя жизнь била: из беллетристики мы перечитываем «классиков»; но после них тянет к иному, даже хоть не к «классическому», а посредственному, тянет, как к газете.

Верхушки тополей перед окнами покраснели, горят; сейчас понесет холодком, подморозит. [43]

На табурете появится лампа, и мы примемся за чтение. А между строк будет казаться твое имя, и твой голос будет звучать, и твои глаза будут печально смотреть отовсюду … До четверга, дорогая. Целую, целую.

Твой Н.[иколай]

PS. Привет Ник.[олаю.] Почему он хранит гробовое молчание?

Д. 7. Л. 102–103. Подлинник. Автограф. Чернила.

 

№ 7

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
15 (28) марта 1911 г.
Москва

15

Моя дорогая, милая Надя!

Остался я сейчас один на короткое время и опять потянуло сказать тебе хоть два словечка. Хочется сейчас хоть поглядеть на тебя, да и того нельзя… Нельзя! Злоба охватывает, и порой хочется сделать какой-нибудь бессмысленный детский поступок. А дни идут и идут, один за другим все так же, все так же; и все так же ждешь конца их ряду, а он никак не хочет показываться. Серо течет время, только вот надежда на иное и спасает от тоски.

Ты пиши мне почаще: письма твои помогают уйти отсюда мыслью. Для разнообразия хочу перейти на другую квартиру, около Арбата: [44] все-таки хоть что-нибудь новое, да, кстати, там и общие условия, к[а]к оказывается, ничуть не хуже, а дачи в существенных отношениях лучше, чем здесь (до четверга вкл.[ючительно] буду [45] пока тут). Надеюсь, что скоро будет ответ относительно того, останусь ли я в Москве или нет. Скорее бы выбраться и с тобой побыть, родная!..

[46] Сейчас на воле стало несколько интереснее, живее как-то стали жить. А, м.[ожет] б.[ыть], это нам здесь так кажется…

Последний раз был у меня Влад.[имир], с которым ты встретилась на дороге, и сидел почти с час, так что, если бы ты вернулась, можно было бы посидеть с тобой подольше; как-нибудь так устроиться, чтобы [47] они приходили за тобой и ты сидела бы вдвойне. Впрочем, в другом месте свид.[ание] дольше, кажется, и [48] без свидетелей. [49] Дорогая! Жду, жду тебя. Только коснуться тебя: целую крепко.

Твой Н.[иколай]

PS. Получила письмо от 13? Привет всем.

Д. 7. Л. 93. Подлинник. Автограф. Карандаш.

 

№ 113

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
[Ранее 4 февраля 1914 г.] [50]
Вена

Дорогой мой Галчишка!

Получил от тебя сейчас прехорошее письмо, которое меня обрадовало до того, что прямо дурачиться хочется. На Колькины остроты и брожение умов в связи с «фокусами» реагирую «буйной веселостью» [51]. [52] Письмо все твое в таком хорошем тоне написано (и даже не мрачном), что я рад, рад до чрезвычайности. Твои милые слова любви, Галченок мой дорогой, действуют на меня — сама знаешь как. А конец девятой странички, где ты говоришь, что любишь получать от меня письма («От тебя, дорогой») — меня привел в какое-то полуобморочное состояние.

[53] Твои деловые вопросы, по-моему, решать практически еще рано. Комнату и проч.[ее] мы всегда можем снять, сейчас ее снимать не имеет смысла. По-моему, тебе нечего закупать платья etc. в Москве, т.[ак] к.[ак] здесь все это дешевле. Что касается одеял etc., то их совсем не нужно захватывать, ибо таковые всегда даются (в случае, если мы снимем меблир.[ованную] комнату, а не пустую квартиру). Относит.[ельно] Шв.[ейцарии] — это по моему condition sine qua non [54]. Я не знаю только, [55] нужно ли будет мне уехать туда заранее, чтобы все устроить самому. Вероятно, там будут прожив.[ать.] Кроме того, вчера я проводил туда Samoilov’а, (Авдеевы), у кот[ор]ого, кажется, твоя болезнь, но в еще удесятеренном виде. [56] Франц.[узский] словарь у меня, насчет книг гарантирую тебе всякие книги, какие пожелаешь.

У меня такие планы: остаться и на зиму в Шв.[ейцарии.] Единственный вопрос в том, что лишишься огромного наслаждения, кот[ор]ое связано с августом в Вене. Да и ты тогда не сможешь этого повидать, вероятно. [57] Впрочем, б.[ыть] м.[ожет], и это путем некоторых приемов может быть устроено. Ты спрашиваешь о холодах у нас. Эта музыка продолжается уже давно, боюсь соврать с какого именно времени, но я прибыл уже, когда здесь тепло было. Продолжается и по сие время. К тому же сплошные туманы, каких я нигде и никогда не видывал, даже в Закопане. Вчера, напр.[имер], было так темно, что весь день всюду горел огонь: какой-то коричневый, почти черный туман — ни дать, ни взять последние дни Помпеи.

Отн.[осительно] Льва. Ты обещала рассказать эпизодик. Не знаю, о чем, но, б.[ыть] м.[ожет], его уже рассказывал мне Лев (он снял Bett [58] в другом конце города и «исчез»). Владимир C.-n. [59] — в общем фельдфебель, дрянной мещанинчик: я это теперь наверное знаю из нелегальных, так сказать, писем Маруси (она не может никому писать без контроля братца) ко Льву. Ты, пожалуйста, не говори ему ни слова. Но наверное Льву придется с ним разругаться вдребезги. [60] Б.[ыть] м.[ожет], В[ладими]р рассказывал тебе, что Лев имеет «особые» причины contra [61] него; но я этот инцидент, в кот[ор]ом В[ладими]р играл опять-таки роль довольно некрасивую, знаю. Сейчас же он всецело, по-видимому, проникся интересами патрона (и патронессы, с кот[ор]ой имеется история адюльтерного характера, самого этакого пошловатенького свойства, из-за чего постоянные сцены ревности и ад для Маруси). C’est entre nous [62]; пожалуйста, даже Н.[иколаю] не говори, а то еще он проболтается.

Я что-то пришел в «праведный гнев». Пока до свидания, моя милая, нежная Надюша. Очень тебя целую, целую твои глаза на прощанье. Спасибо, хорошая моя, за последнее письмо.

Твой Н.[иколай]

Приветы от Н[атаны]чей и Ант.[оныча]

Д. 7. Л. 187–188. Подлинник. Автограф. Карандаш.

 

№ 133

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
[Ранее 25 мая 1922 г.] [63]
Москва

Дорогая Галка,

Я не приложу ума: что же, в конце концов, с тобой?! Я регулярнейшим образом пишу, и притом не «записочки» — а от тебя ни слуху, ни духу. Ну что же это означает? Прикидываю на все стороны — ей-богу, понять не могу. Начинаю [64] беспокоиться до того, что хочу написать Нико.[лаю.] В самом деле, нельзя же человека держать в полном неведении: я уж вышел, кажись, из младенческого возраста. Дитя мое! Или ты не получаешь моих писем? Со мной был такой случай, что я сразу получил *три* [65] письма от Ани, посланные в разные сроки (и ни одного от тебя!). Неужели нечто подобное происходит и с [66] моими письмами? Но и то ты должна была бы получить — хотя бы с запозданием — целый пук.

Я сейчас занят по горло. В редакцию никто не ходит из ред[актор]ов, кроме меня, [67] хожу на собрания, Коминтерн — эсер.[овский] процесс, бесконечные собрания защитников и прочая ерундистика [68]. Ко всему этому присоединилась болезнь Ярославского, который теперь уже — к счастью — чувствует себя лучшéе. Но об этой теме потом.

У нас происходит — к твоему, б.[ыть] м.[ожет], удивлению, некоторое падение цен на хлеб. Вообще безусловны признаки медленно идущего оздоровления. Предсказания о засухе не оправдались ни в какой степени. Хлеб и овсы — любо-дорого смотреть. Михайловский (помнишь, такой был в Русском Слове статистик, который великолепно предсказывал события во время русско-японской войны? [69]) утверждает, что мы соберем [70] minimum [71] 3½ миллиарда пудов, а может и много больше. Если это будет так, то у нас начнется недурной рост всех экономических «оазов».

Теперь насчет моего приезда. Тебя, по-видимому, этот пункт больше всего тревожит, и ты, вероятно, сердишься на меня за то, что я не говорю ничего определенного. Но, душа моя, Галченок глупый, как тебя просветить? У нас процесс, ради которого я, в первую голову, и был выписан [72], еще не начинался. Его нужно провести во что бы то ни стало. Параллельно у нас будет, вероятно, нечто вроде конференции, т.[ак] как съехалось изрядное количество всевозможнейших иностранцев. Когда эта музыка кончится, можно ставить будет вопрос хоть сколько бы то ни было конкретно, если не будет некоторых особых осложняющих причин. Не исключена вероятность моего приезда вместе с Григорием. Но, повторяю, нужно кончить процесс и затем смотреть на конкретную постановку вопроса. Это ни капли не должно тебя смущать: процесс вещь преходящая, как ты сама смутно догадываешься. И ни огорчаться, ни печалиться тебе, Ко-о (!!) [73] отнюдь нечего. Ты бы лучше сделала, милая Надюшечка, если бы написала мне, что с тобой, как ты себя чувствуешь, что думаешь, что читаешь. Я *ничего* [74] не знаю. Ася пишет, что ты шлешь грустные письма — und weiter auch nichts [75]. За что вы меня взялись подмучивать?

Надюша! Вспомнишь твои умные, ясные, милые глаза — тоска подступает. А ты — ни звука, ни крючочка нелепых буквишек!

Это нехорошо. И я прошу тебя исправить таковые твои, глупец, ошибки и писать, писать, писать. Не может же быть, что ты меня настолько забыла?! Целую тебя крепко, Галченок, и жду писем в самый короткий срок.

Твой всегда легкомысленный Колька

Д. 7. Л. 222–223. Подлинник. Автограф. Чернила.

 

№ 134

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
[Позднее 25 мая 1922 г.]
Москва

Дорогая Надюшка, глупый Надик,

Я ума не приложу, что с тобой. Я-то тебе пишу и пишу, а ты мне не шлешь ни строки вот уже сколько времени. Что же это значит? Надька, ведь так нельзя зря мучить человека ни за что, ни про что. Прошу тебя, глупое, непослушное, упрямое дитя: сейчас же сядь, возьми карандашик в руки (хотя бы старый «зелененький» нашелся) и начни выводить крючочки с приписочками. Если не получу со следующей почтой, буду жаловаться Аське и просить ее воздействовать на тебя: ведь, это бог знает, что такое!

У нас сейчас стоит страшная жара, но дожди тоже идут. Из «политики» наиболее забавным [76] является приезд Вандервельде и Ко. Я, нужно тебе сказать, ездил встречать и впал в такое бешенство, что махал кулаками под самым носом почтенных адвокатов. Им подарили два букета крапивы и прочие адекватные вещи. Визг, гомон, улюлюканье были необычайные: все [77] свистали и визжали. Курц Розенфельд было двинулся ко мне, чтобы я защитил его от «дикой толпы», но когда я стал его ругать бешено, он весь побелел. Травля была на славу. Только наши, кажется, меня ругают за то, что я сам полез в это дело. [78]

Особо меня умилил один милиционер, который кричал: «Граждане! Да что вы делаете? Да это ведь иностранные подданные! Да кто вы? Да вы с ума сошли» etc. Это ли не рост советского правосознания?

Сдружился быстро я и со своими подзащитными эсерами: Семеновым, Коноплевой, Ставской и другими. Они оказались хорошими и милыми людьми. Только очень трагически все переживают. Положение личное у них действительно тяжелое. У Ратнера, напр.[имер]: сестра — крайняя правая эсерка [79], сидит в тюрьме; брат был убит (прав.[ый] с.[оциал]-р.[еволюционер] савинковец) [80]; жену он недавно выставил из дому, т.[ак] к.[ак] она оскорбила Ставскую, одну из раскаявшихся, хорошую девицу, бывшую картожанку и т.[ак] д.[алее.] При этом, т.[ак] к.[ак] вся эта публика очень еще завязает в «этиках», то понятно, какие мучения доставляет ей вся история. У меня наладились с ними очень хорошие отношения, и я думаю, что они будут очень хорошими нашими товарищами [81].

Я чувствую себя недурно. Гетье осматривал… [82]

Д. 7. Л. 221. Подлинник. Автограф. Чернила.

 

№ 135

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
[Ранее 8 июня 1922 г.] [83]
Москва

Дорогая моя Надюшечка, чистые, умные, глаза!

От тебя что-то давно не имею никаких вестей. Последний аэроплан затерялся в облаках, и никого еще не разыскал: может быть, с ним должны были прилететь глупые писульки от галки из шварцвальдских снегов [84], уже наверное уморившей моих саламандр.

В моей здешней жизни произошел геологический переворот. Не бойся. Всего-навсего ко мне приставили секретарем Мих.[аил] Мих.[айловича] Васильева, друга Сергея Лукича. Это мне сосватала его Маниша. Ильич его вызывал, долго с ним беседовал и так его настроил, что он было решил со мной дневать и ночевать. Я пошел к Ильичу и за обедом стал шутливо требовать отмены такого контроля, заявив, что в целом ряде случаев третьи лица излишни. Маниша, не поняв, говорит: но Вы ему прикажите — и он сделает. Мы хохочем. Ильич до упаду. Мих.[аил] Мих.[айлович] стал было, право, надо мной стоять, но это ему не удастся: я так холодно отвечаю на его попытки излишней опеки, что он, кажется, обескуражен. А потом он настоящее дитя, несмотря на все свои раны и военный стаж: кажется не отличает Советов от Коминтерна.

Ты, вероятно, уже видела резолюции ВЦИК по поводу Генуи. Ее писал я по плану Ильича [85]. Отсюда ты видишь, сколь оптимистически настроен Ильич. Вообще же должен сказать, что самое неприятное — это несомненная усталость членов партии, выбрасывание за борт комм.[унистов] рабочих, которые, понятно, от этого не в сугубо восторженном настроении, отсутствие для них материальной поддержки etc.

Общее же положение нами как-то не оценено. А мы, ведь, одержали ряд блестящих побед: Генуя, рапалльский договор [86], кампания по собиранию ценностей [87] (очень удачная), церковная кампания (по-моему, исключительно удачная: это ведь, не шутка, расколоть православную черносотенную церковь!). Теперь предстоит эсеровский процесс. [88] Я тебе уже писал, что меня из обвинителей превратили в защитника отколовшихся эсеров. Матерьялу масса, и я думаю, что мы здорово набьем морду этим сволочам. Ауспиции [89] благоприятны. Рабочие на фабриках (сам я не ходил, но рассказывают товарищи) за нас в этом деле горой. Вандервельде ненавистен по традиции. Так что, вероятно, будет довольно веселый бенефис.

Я теперь каждый день с Юрчиком [90] сижу над матерьялами, им же имя легион.

Сокольников утверждает, что мы начали уже изживать финансовый кризис, что он (С[окольник]ов) «выиграл войну». Не знаю, так ли это. Во всяком случае внешнее оживление видимо на глаз. Сарабьянов подсчитывал недавно производство по 40 трестам — получались положительные результаты. А потом как будто бы нам бабушка ворожит. В Баку забил невиданный нефтяной фонтан [91]. [92] В Симбирской губ.[ернии] и других местах Поволжья всходят прошлогодние семена. Урожай пока предвидится хороший, травы хорошие, чтобы не сказать больше. Заключили коекакие концессии и кредит получили кое-от-кого. В общем, по моему глубочайшему убеждению, мы вступили в полосу побед, б.[ыть] м.[ожет] > медленных, но верных, крепких, почвенных.

Дитя мое черноглазое! Ты не грусти и не сокрушайся. Еще увидишь забавные времена, когда жить будет весело и когда будем руками рвать спелые золотистые яблоки («стали в яблоки играть»), которые посадили десять лет назад. Я чувствую себя очень недурно, «как огурчик» — все удивляются. Целую твои худенькие ручонки и ясные глаза, страдальческие и умные. Галка, не грусти!

Твой Колька, Свиная Лисичка [93].

Д. 7. Л. 224–225. Подлинник. Автограф. Чернила.

 

№ 136

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
10 июня [1922 г.] [94]
Москва

10-VI

Дорогая Надюшечка,

Я пишу тебе сейчас всего несколько строк, т.[ак] к.[ак] до последней степени сейчас занят процессом [95], конференцией [96], Правдой [97]. Несколько минут тому назад вместо пропуска [98] показал часовому … часы! Пишу тебе, чтобы сказать, что вчера получил от тебя *первое* [99] письмо, большое и относительно хорошее. Милая моя! Голубочка! Деточка с ясными глазками! Ну не беспокойся и не волнуйся. Я надеюсь приехать — дай только, прежде всего, покончить с процессом.

Дитя! Я не понимаю, как ты не получаешь писем, когда я тебе пишу очень часто и регулярно. Анька меня тоже матом кроет за то, что я не пишу. Это какое-то сумасшествие, т.[ак] к.[ак] я — чертушки вы этакие — пишу!

Голова сейчас законопачена всякими ерундистиками процесса. Сию минуту снова бегу (еду) туда. Целую крепко, прошу простить: первый раз шлю такое маленькое письмо. Деточку родную обнимаю. Кадо — собачка стоит у меня на столе, но отбилась лапка.

Твой Коля

Д. 7. Л. 226–227. Подлинник. Автограф. Чернила.

 

№ 137

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
[17 июня 1922 г.] [100]
Москва

Дорогая моя Надюшечка,

Пишу тебе с Лариными, к сожалению, опять наспех. Во первых строках еще и еще повторяю, что ты, очевидно, не получаешь многих писем, которые [101] я пишу. Напр.[имер], было одно большое письмо, где я просил тебя ответить на просьбу Ольминского о протоколах 7-го съезда [102]: [103] Истпарт мне заявил, что они у Над.[ежды] Мих.[айловны] и [104] что он просит их вернуть. Я сказал, что не знаю, где они и что справлюсь у тебя. Не может быть, чтобы ты на такой вопрос не ответила, сама или через Аню. Но ни того, ни другого нет. Также и по многим другим признакам, я заключаю, что дело с письмами неладно. Вообще, очень странно, что при воздушной почте, которая идет день, я получаю бог знает какие старые письма (к сожалению, не от тебя, а от Ани; от тебя было одно единственное письмо). Сейчас, напр.[имер], суббота (17 июня), а все имевшиеся у меня анины письма были датированы числами задолго до ее отъезда к тебе. Я так и не знаю до сих пор, была ли она у тебя или нет, что вообще с тобой. Так, ей-богу, нельзя. Когда получаю от нее письма, там меня ругают. Но я злюсь, ибо ума не приложу, какая сволочь эти письма перехватывает.

На всякий случай, в десятый раз, б.[ыть] м.[ожет], пишу тебе, что после процесса, я думаю, в начале — maximum [105] в середине — июля я выеду отсюда с Григ.[орием] к тебе. До конца процесса это невозможно. Так что ты, мой милый ребенок, потерпи немножечко и не брани свою свиную лисичку: она этого не заслужила. Она сейчас сидит [106] с разжиженными мозгами: с самого утра страшная жара, сил нет выносить: хорошо, что грóзы ударяют тоже чуть ли не каждый день. Нужно через несколько минут бежать всего [107] на полчаса, а затем на процесс. Момент [108] здесь [109] такой: Вандервельде etc. удрали с процесса [110], а тот продолжается по всем правилам искусства. Если бы ты только видала «Не вытекает» в роли генерал-прокурора! Очень хорош, прямо великолепен! [111] Пятаченко [112] тоже превосходен. У меня почти все время и все мозги поглощены этим проклятущим процессом. Нужно сидеть там целый день, до 11 часов вечера, иногда и до 12. Я едва успеваю забежать на один час [113] к Мине [114]. Последнее время не успеваю даже писать сам. Мечты об ответе Гопикману-Сарабьянову etc. лопнули: некогда [115]. Правда, это самое дурацки-непроизводительное времяпрепровождение, но уж «назвался груздем — полезай в кузов».

Малюточка, нужно бежать. Целую крепко твои худенькие ручонки.

Лисец.

При сем второе письмо Василия Соловьева. Получила ли 1-ое?

*Перешлю после. Просьба ко мне… о покупке штиблет!* [116]

Д. 7. Л. 228–229. Подлинник. Автограф. Карандаш, чернила.

 

№ 138

Н.И. Бухарин — Н.М. Лукиной
[Ранее 7 августа 1922 г.] [117]
Москва

Дорогая Надюшечка,

Спешу тебе сообщить, что я в субботу и в воскресенье был у Старика [118], три раза его поцеловал и разговаривал о делишках. На вид он совсем, совсем хороший, так что мы все надеемся на restitutio ad integruno [119], т.[о] е.[сть] на полнейшее излечение. Правда, остается опасность рецидивов, но это уж из другой оперы: будем беречь, лелеять и холить [120].

Вчера видел также Вильку, который был у меня, но не застал, сегодня должен был пойти ко мне на службу, но я там в назначенное время тоже не мог быть. Так что уж не знаю, [121] когда увижусь в следующий раз.

По всей видимости, Гр.[игорий] со мной не поедет. Я же наверное поеду, так что ты не волнуйся. Сегодня выезжает Цюрупа. Нам же нужно обязательно кончить дело и, б.[ыть] м.[ожет], я несколько маленьких дней потрачу на ответ (вместе с Юрием) Последний тоже, вероятно, поедет, так что будет хорошая и милая компания.

Меня, Галченочек, очень обрадовало твое последнее (весьма длинное) письмо. Ты, б.[ыть] м.[ожет], сама не замечаешь, а я-то замечаю: чем дальше, тем — в общем и целом — твои письма становятся лучше. А последнее меня, повторяю, очень порадовало.

Еще более я взорлал [122], когда от Миши [123] и Николая узнал, что и им ты написала недурные письма (кстати taedium [124] пишется через «ae»), они мне об этом говорили сами. Манька приписывает это лечению, говорит, что все зависит от времени, и нужно упорно ждать и упорно принимать все меры, полагающиеся «по врачу».

Что до наших дел, то у нас перемен нет, по крайней мере, перемен к худшему: колос зреет и наливается, рубль стабилизируется, намечается централизация предприятий, Госбанк обрастает, даже дисконтный % попилил — словом, все обстоит благополучно и даже более. Гаага нас нисколько здесь не смущает [125], потому что у сволочей руки коротки, и Ильич думает, что можно дать при случае под ж.[опу] коленом. С упорядочением денсистемы и совсем будет недурственно [126]. Города мало-помалу чинятся, принимают благопристойный вид.

Прошу тебя — взгрей Гаркова: он просто подлюга. Мы его уж изругали, и я при случае ему напишу теплых слов: ведь, я же его предупреждал, дурака этакого, чтобы он не лез туда, [127] где он менее всего компетентен. Так его за нос всякий прохвост водить может — прямо удивительно.

Сейчас нужно будет (я сижу в перерыве у Григория) ехать в редакцию [128]. Ты, дитя мое, не поверишь, когда меня увидишь. Т.[ак] к.[ак] я живу по всем правилам искусства, то у меня не только нет ухудшения с сердцем, но я, пожалуй, стал поспокойнее, чем был. Загорел, беру души, как уже писал. Завтра и Григ.[орий] со мной пойдет. Словом, рационализация жизненных функций etc. Даже реже стал думать о том, что мы все умрем. Жду — не дождусь Женьки: он застрял где-то в Тироле, [129] не пишет ничего, а должен же приехать, т.[ак] к.[ак] должен и меня заменить.

Сегодня всю 1-ю половину дня просидел на суде. Вот подлюги! Наконец-то подходим к концу. Но имей в виду. Один «Не Вытекает» требует для своей речи … 18 часов! Это Вам героические масштабы широких руцких натур [130].

Целую деточку милую.

«Будь здоровенькой и веселенькой, и все будет хорошо». Пока всех благ, Галченок. Обнимаю ещё раз. Твой Н.[иколай]

Д. 7. Л. 232–235. Подлинник. Автограф. Чернила.

 

Примечания

1. К тому же я получил из дома рядом с куском торта… градусник. (Примеч. автора).

2. Далее зачеркнуто «О».

3. Далее зачеркнуто «тяжелее».

4. Далее зачеркнуто «А».

5. Далее зачеркнуто «хоть».

6. Слово не разобрано.

7. Подробнее об этом см. введение.

8. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

9. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

10. Здесь и далее имеется в виду Лукин Николай Михайлович — брат Н.М. Лукиной.

11. Здесь и далее имеется в виду Лукина Анна Михайловна — сестра Н.М. Лукиной.

12. Здесь и далее имеется в виду Бухарин Владимир Иванович — брат Н.И. Бухарина.

13. Каутский К. «Размножение и развитие в природе и обществе»; Он же. «Античный мир, иудейство и христианство».

14. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

15. Далее зачеркнуто «меня».

16. Н.И. Бухарин цитирует роман Кн. Гамсуна «Виктория» (1898).

17. Далее зачеркнуто «ещ».

18. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

19. Приписано Н.И. Бухариным внизу страницы.

20. Дата получения письма по почтовому штемпелю (Л. 8).

21. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

22. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

23. «Современный мир» — ежемесячный литературный, научный и политический журнал, выходил в Петербурге в 1906–1918 гг. Статья М. Горького «О писателях-самоучках» была напечатана в журнале «Современный мир» (1911 г., № 2, февраль). Сведения об авторстве цитируемого Н.И. Бухариным стихотворения подтвердить не удалось. В статье М. Горького сообщалось, что она написана «одним рабочим».

24. Здесь стоят две вертикальные черты, обозначающие у Н.И. Бухарина новый абзац.

25. Здесь и далее: «etс.» — et cetera — и так далее (лат.)

26. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

27. Датируется по содержанию письма.

28. Далее зачеркнуто «,».

29. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

30. Далее зачеркнуто «теперь».

31. Окончание письма отсутствует.

32. Датируется по содержанию письма.

33. «Сегодня, после долгого сидения дома, иду в Симфонический». (Приписано автором на л. 51 внизу).

34. Далее зачеркнуто «излишним».

35. Слово неразборчиво.

36. Далее зачеркнуто «тот».

37. Датируется по содержанию письма.

38. Здесь и далее имеется в виду Бухарина Любовь Ивановна — мать Н.И. Бухарина.

39. Здесь и далее имеется в виду Бухарин Иван Гаврилович — отец Н.И. Бухарина.

40. Подробнее об этом см. введение.

41. Богданов А.А. Культурные задачи нашего времени. М., 1911.

42. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

43. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

44. Вероятно, речь идет об Арбатском полицейском доме.

45. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

46. Зачеркнуто «время».

47. Далее зачеркнуто «одна ты при».

48. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

49. Здесь — две вертикальные линии, обозначающие у Н.И. Бухарина новый абзац.

50. Датируется по содержанию письма.

51. См. примеч. 880.

52. Далее зачеркнуто «Д».

53. Зачеркнуто. Разобрать не удалось.

54. Непременное условие (лат).

55. Далее зачеркнуто. Разобрать не удалось.

56. Здесь — вертикальная черта, обозначающая у Н.И. Бухарина новый абзац.

57. Далее зачеркнуто «Только».

58. Постель (нем.).

59. Расшифровать не удалось.

60. Далее зачеркнуто «Я дум».

61. Против (англ.).

62. Это между нами (фр.).

63. Датируется по содержанию письма.

64. Далее зачеркнуто «прямо».

65. * * — подчеркнуто тремя горизонтальными линиями.

66. Далее зачеркнуто «тобой».

67. Далее зачеркнуто «чи».

68. Н.И. Бухарин в 1918–1929 гг. был главным редактором газеты «Правда» и членом Исполкома Коминтерна (1919–1929 гг.). Об участии Н.И. Бухарина в процессе 1922 г. см. примеч. 1281. По решению Политбюро для подготовки и проведения процесса была создана комиссия («тройка»), которая работала с 29 апреля по сентябрь 1922 г. За этот период комиссия собиралась на свои заседания более десятка раз. Ее работой руководил Л.Б. Каменев, которого иногда заменял Л.Д. Троцкий. На заседаниях комиссии присутствовали Н.И. Бухарин, А.В. Луначарский, Г.Е. Зиновьев. (Подробнее см.: Судебный процесс над социалистами-революционерами (июль–август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов. — М., 2002; Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов-революционеров. М., 1993).

69. Речь идет о русско-японской войне 1904–1905 гг. О какой работе В.Г. Михайловского идет речь, установить не удалось.

70. Далее зачеркнуто «самый».

71. Минимум (нем.).

72. См. примеч. 1276, 1281.

73. 1301 Так в тексте.

74. * * — подчеркнуто двумя горизонтальными линиями.

75. И затем снова молчание (нем.).

76. Далее зачеркнуто «явля».

77. Далее зачеркнуто «ви».

78. См. примеч. 1281. Речь идет о приезде в Москву 25 мая 1922 г. иностранных защитников подсудимых эсеров (Э. Вандервельде, А. Вотерс, К. Розенфельд, Т. Либкнехт) для участия в судебном процессе. На Виндавском вокзале (в настоящее время Рижский вокзал) их встречала организованная советскими властями многотысячная демонстрация. Демонстранты держали транспаранты с лозунгами: «Долой предателей рабочего класса», «Каин, Каин, где брат твой Карл?», «Позор защитнику убийц брата своего Карла Либкнехта» и др. Исполнялись сочиненные к приезду защитников сатирические песни и частушки («Жаль, что нам, друзья, его [Вандервельде] повесить здесь нельзя»). Прорвавшаяся через милицейский заслон толпа мешала защитникам пройти к автомобилю, осыпала их оскорблениями и угрожала избиением. По мнению К. Розенфельда, демонстрация возглавлялась Н.И. Бухариным, которого он опознал среди ее участников. (Подробнее см.: Судебный процесс над социалистами-революционерами (июль — август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов. М., 2002; Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов-революционеров. М., 1993).

79. Речь идет о Е.М. Ратнер-Элькинд.

80. Речь идет об Александре Ратнере (эсер). Он погиб 5 января 1918 г. в Москве во время расстрела демонстрации в защиту Учредительного собрания. (См. Морозов К.Н. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922–1926): этика и тактика противоборства. М., 2005. С. 192).

81. Обвиняемые на процессе по делу социалистов-революционеров 1922 г. были разделены на две группы. В первую — входили «нераскаявшиеся» эсеры (22 человека). Во вторую — «раскаявшиеся» из числа бывших эсеров (Г.М. Ратнер, Г.И. Семенов, Ф.Е. Ставская и др.), которые порвали с партией и сотрудничали со следствием. (Подробнее см.: Судебный процесс над социалистами-революционерами (июль — август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги. Сб. док. М., 2002).

82. Окончание письма отсутствует.

83. Датируется по содержанию письма.

84. В это время Н.М. Лукина лечилась в районе Шварцвальде (горный массив в земле Баден-Вюртемберг на юго-западе Германии).

85. Генуэзская конференция проходила с 10 апреля по 19 мая 1922 г. В ней участвовало 29 государств. На конференции представители стран Антанты добивались от Советской России признания долгов царского и Временного правительства и возвращения национализированной в России собственности иностранных владельцев. Соглашение не было достигнуто. Российская делегация предлагала признать Советское правительство де-юре, отказаться от требования возврата военных долгов, предоставить России кредит, иностранным владельцам использовать их бывшую собственность на основе аренды или концессий. Во время конференции в г. Раппало 16 апреля 1922 г. был заключен советско-германский договор о восстановлении дипломатических отношений, взаимном отказе от претензий, торгово-экономических связях.

86. См. примеч. 1313.

87. Речь идет о кампании по изъятию церковных ценностей, направленной на ликвидацию материальной базы Православной церкви. В феврале 1922 г. ВЦИК РСФСР принял декрет о порядке изъятия церковных ценностей (См.: Декрет ВЦИК РСФСР «О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих». 23 02. 1922 // Русская Православная церковь в советское время (1917–1991). Т. 1. С. 148.).

88. См. примеч. 1281.

89. Ауспиции — с нем. Auspizien — перспективы, надежды.

90. Здесь и далее речь идет о Г.Л. Пятакове. 11 мая 1922 г. постановление Политбюро ЦК РКП(б) Пятаков был назначен председательствующем на процессе 1922 г.

91. Бакинский нефтегазоносный район занимал в советской России первое место по добыче нефти. После введения нэпа советская нефтяная промышленность развивалась мощными темпами, в том числе, и благодаря предоставлению концессий иностранным предприятиям.

92. Далее зачеркнуто «А».

93. Домашнее прозвище Н.И. Бухарина.

94. Датируется по содержанию письма.

95. См. примеч. 1281.

96. Всероссийская конференция РКП (большевиков) проходила 4–7 августа 1922 г.

97. См. примеч. 1296.

98. 1326 Далее зачеркнуто «положил».

99. * * — подчеркнуто двумя горизонтальными линиями.

100. Установлено по содержанию письма.

101. Далее зачеркнуто «д».

102. VII съезд РКП(б) состоялся 6–8 марта 1918 г.

103. Далее зачеркнуто «они».

104. Далее зачеркнуто «проч.».

105. Самое позднее (нем.).

106. Далее зачеркнуто «раж».

107. Далее зачеркнуто красными чернилами «Президиум ЦКК».

108. Далее зачеркнуто «у нас».

109. * * — вписано красными чернилами.

110. Иностранные защитники-социалисты из-за несогласия с обвинениями, предъявленным подсудимым эсерам на процессе 1922 г. (см. примеч. 1281), из-за несогласия с механизмом проведения процесса и условий их участия в нем, из-за бесконечной травли, митингов (см., например, примеч. 1306), оскорблений в зале суда и т. д. заявили об отказе присутствовать на процессе. Верховный трибунал обвинил адвокатов в «политической демонстрации» и попытался их задержать. Иностранцы смогли получить выездные визы только после 24-часовой голодовки, и 19 июня 1922 г. покинули Россию.

111. Здесь и далее речь идет о государственном обвинителе на процессе 1922 г. Н.В. Крыленко.

112. Речь идет о Г.Л. Пятакове, который был председательствующем на процессе 1922 г.

113. Далее зачеркнуто красными чернилами. Разобрать не удалось.

114. * * — вписано красными чернилами.

115. Речь идет о статье Н.И. Бухарина «По скучной дороге. Ответ моим критикам» (см.: Красная новь. 1923. № 1).

116. * * — приписано внизу на Л. 229 красными чернилами.

117. Установлено по содержанию письма.

118. Один из псевдонимов В.И. Ленина.

119. Полное выздоровление (нем.).

120. См. примеч. 1286.

121. Далее зачеркнуто «чем».

122. Так в тексте.

123. Вероятно, речь идет о Лукине Михаиле Михайловиче — брат Лукиной Н.М.

124. Вероятно, в письме Н.М. Лукиной было использовано выражение tædium vitæ — пресыщение жизнью, депрессия (лат.).

125. Гаагская конференция (18 июня — 18 июля 1922 г.) — международная встреча представителей экономических кругов Европы и РСФСР для решения спорных экономических вопросов. Наиболее остро стояли вопросы о концессиях и о предоставлении кредитов советской России.

126. Речь идет о денежной реформе 1922–1924 гг.

127. Далее зачеркнуто «куда».

128. Имеется в виду редакция газеты «Правда». См. примеч. 1296.

129. Далее зачеркнуто «не дает мн».

130. 28 и 29 июля 1922 г. государственный обвинитель на процессе эсеров Н.В. Крыленко выступил с 18-часовой обвинительной речью. Верховный революционный трибунал приговорил двенадцать главных обвиняемых высшей мере наказания, остальных — к различным срокам лишения свободы со строкой изоляцией. Президиум ВЦИК, утвердив приговор, постановил привести его в исполнение в части высшей меры наказания в том случае, если партия эсеров не откажется от методов вооруженной борьбы и террора против Советской власти. 14 января 1924 года смертный приговор был заменен 5-летним тюремным заключением с последующей 3-летней ссылкой в отдаленные районы страны.

Источник: «…Ведь не безнадежность перед нами». Переписка Николая Бухарина и Надежды Лукиной. 1911–1914, 1922 годы / Предисл. С. Коэна; вступит. ст. Ж. Артамоновой; сост. и комм. Ж. Артамоновой, Е. Субботы. М.: АИРО-XXI, 2013.