Рапава и другие

От редакции: Мы представляем фрагмент книги, готовящейся к изданию АИРО-XXI во второй половине 2014 года.

От автора: Материалы судебных процессов, о которых я хочу рассказать, и на которых я — в то время молодой военный юрист — выполнял функции секретаря судебного присутствия, на мой взгляд, раскрыли весь страшный механизм сталинских репрессий. Конечно, материалы судебных процессов по делам тех, кто творил беззаконие, не могут быть исчерпывающими источникам для уяснения и понимания истории во всей ее полноте. Тем не менее, некоторые выводы, как и почему возник сталинизм, возможны. После осуждения в декабре 1953 г. Специальным судебным присутствием Берии и его ближайших подручных, вместе с ним активно участвовавших в репрессиях против честных людей, были рассмотрены дела и в отношении других работников органов НКВД-МВД-МГБ, которые также беспощадно уничтожали старых членов партии, выступавших или могущих выступить с разоблачением Берии, либо принижали роль Сталина в революционном движении, деятелей науки и культуры, представителей интеллигенции, но более всего простых советских людей, на своих плечах вынесших все тяготы создания нового общества после октябрьского переворота.

Два основных судебных процесса состоялись в сентябре 1955 г. в Тбилиси и в апреле 1956 г. в Баку.

На первом из них рассматривалось дело по обвинению бывших ответственных работников органов государственной безопасности Грузии А.Н. Рапавы, Н.М. Рухадзе и других, а на втором — дело по обвинению бывшего первого секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана М. Багирова и бывших ответственных работников органов государственной безопасности этой республики Р.А. Маркаряна, Х.И. Григоряна и других.

Судебные процессы были открытыми, и ежедневно на заседаниях присутствовали сотни граждан, впервые узнавших о многочисленных фактах фальсификации уголовных дел в отношении невиновных, бесчеловечного отношения к необоснованно арестованным. Фактически эти процессы внесли свой вклад в разрушение фундамента сталинской системы.

В деле Ладарии и других имеется донесение начальника одного из отделов НКВД Грузинской ССР на имя Рапавы. В нем сообщалось, что на одной вечеринке, где присутствовал и Ладария, был провозглашен тост за здоровье Берии как вождя грузинского народа. Ладария же заявил, что у советского народа только один вождь — товарищ Сталин, за здоровье которого он и предложил выпить. Рапава заявил, что не помнит, докладывал ли он об этом донесении Берии.

В ходе судебного разбирательства приходилось убеждаться в том, что Рапава «не помнил», совершал ли он те или иные действия, которые характеризовали его далеко не с лучшей стороны, несмотря на то, что имелись убедительные доказательства его виновности в совершении вменявшихся ему конкретных преступных действий.

В результате дополнительной проверки, проведенной Главной военной прокуратурой, было установлено, что дело в отношении В. Ладарии и других было сфальсифицировано. Все обвиняемые (Н. Лакоба посмертно) были необоснованно признаны виновными в совершении тяжких преступлений. Поэтому Военной коллегией Верховного Суда СССР приговор в отношении всех осужденных по указанному делу отменен. Дело в отношении них прекращено за отсутствием состава преступления.

При проверке было установлено, что подсудимых тщательно готовили к судебному процессу, с тем чтобы они не отказались от своих показаний, выбитых из них на предварительном следствии. С этой целью накануне и в ходе судебного разбирательства их хорошо кормили, давали вина. Цель была достигнута — все тринадцать подсудимых признали себя виновными в преступлениях, которых они никогда не совершали.

Особой обработке подвергался Инал-Ипа, которого обещали вывести из дела, если он будет изобличать других арестованных. В результате он «изобличал» других обвиняемых как на очных ставках в ходе предварительного следствия, так и в суде. Инал-Ипу обманули: его тоже приговорили к расстрелу, однако, как отмечается в заключении Главного военного прокурора по результатам дополнительной проверки, при оглашении приговора Инал-Ипы в зале суда не было, и вместе с другими он не был расстрелян. После судебного процесса его этапировали в Тбилиси, где он использовался как провокатор и лжесвидетель. Был ли Инал-Ипа впоследствии расстрелян, Главная военная прокуратура по состоянию на сентябрь 1955 г. сведениями не располагала. Допрошенный в суде бывший нарком внутренних дел Абхазской АССР Г.А. Пачулия утверждал, что Инал-Ипа был расстрелян.

Вместе с определением об отмене приговора в отношении В. Ладарии и других и прекращении дела в отношении них, Военная коллегия Верховного Суда СССР вынесла частное определение, которым довела до сведения Главного военного прокурора, что активное участие в фальсификации дела по обвинению Ладарии и других принимали бывший народный комиссар внутренних дел Абхазской АССР Пачулия и сотрудник НКВД этой республики Кадагишвили. Определение было направлено Главному военному прокурору для расследования обстоятельств, выявленных при пересмотре дела Ладарии и других и привлечения названных лиц к ответственности.

Кроме Рауфа Лакобы — ученика 8 класса, арестованного 31 октября 1937 г., были арестованы другие дети — родственники обвиняемых: его двоюродный брат Н.М. Лакоба-Григолия, ученик 7 класса, троюродный брат Т.В. Лакоба, ученик 6 класса, и К.К. Инал-Ипа, ученик 8 класса.

Единственным основанием к аресту этих 14–15-ти летних учеников явилось то, что были репрессированы их родители, а что касается Payфа Лакобы, то, как уже сказано, его погибший отец тоже был объявлен врагом народа. Как тут не вспомнить лицемерное заявление Сталина, что дети за отцов не отвечают?

В судебном заседании с большим эмоциональным напряжением присутствовавшие выслушали, как фальсифицировалось, а потом рассматривалось дело по обвинению этих подростков.

В течение длительного времени арестованные подростки содержались под стражей, и сотрудники НКВД Абхазии и Грузии буквально выколачивали из них показания об их «враждебной деятельности». Несмотря на жестокие избиения, все они ни в чем не признавались. Да и в чем было признаваться, если они действительно никаких преступлений не совершали?

Уж очень хотелось от этих подростков получить показания о допускавшихся ими «контрреволюционных высказываниях», о «недовольстве по отношению к органам Советской власти». Рухадзе стал лично вести следствие по этому делу, допрашивал Рауфа Лакобу. Именно Рухадзе сделал его и «вредителем», и «террористом». «Вредительство» же заключалось в том, что Рауф иногда нарушал школьную дисциплину, шалил на уроках.

Рапава и Рухадзе разработали программу ведения следствия по этому делу и дали указание о ее неукоснительном выполнении. Эта программа заключалась в следующем.

«Следствие не приняло всех оперативно-следственных мероприятий, могущих полностью доказать и подтвердить их виновность в инкриминируемых обвинениях по ст. ст. 58-10, ч. 1 и 58-11 УК РСФСР.

1. Не выявлены и не допрошены свидетели из числа учащихся, могущие подтвердить факты антисоветской и контрреволюционной национал-шовинистической агитации вышеуказанных обвиняемых среди учащихся, а также проведения ими дезорганизаторской и подрывной работы в школе.

2. Не допрошен никто из педагогов, где учились обвиняемые, на предмет установления фактов нарушения ими школьной дисциплины, срыва занятий в контрреволюционных вредительских целях, а также факта их дезорганизаторской и подрывной работы в школе.

3. Не заполучена и не приобщена к следственному делу подробная справка-характеристика на обвиняемых об их поведении в школе и их проступках. Отсутствие этих материалов в следственном деле является серьезным упущением следствия, вследствие чего нельзя считать дело полностью законченным и предъявленные обвинения полностью доказанными.

В допросах самих обвиняемых имеются общие формулировки, указывающие только лишь на активную антисоветскую болтовню; отсутствуют вовсе четкие данные об организованной контрреволюционной группе и ее целях, а также практической роли каждого в этой контрреволюционной группе».

Не только сейчас, но и тогда, в 1955 г., жутко было слушать содержание названного документа, оглашенного государственным обвинителем. Какими человеческими, вернее, бесчеловечными качествами надо было обладать, чтобы составить такую программу «разоблачения» учеников 6–8-х классов в контрреволюционной деятельности?

Спустя два с половиной года после ареста, по указанию начальника Главного экономического управления НКВД CCCР Кобулова, в марте 1940 г. все арестованные были этапированы в Сухановскую тюрьму НКВД СССР. А что это была за тюрьма, теперь хорошо известно. Достаточно сказать, что далеко не все арестованные органами НКВД удостаивались «чести» содержаться в ней.

Вследствие жестоких избиений, которым подвергались Рауф Лакоба и арестованные с ним, они вынуждены были признать себя виновными в том, что в 1937 г., когда им было по 14–15 лет, на почве враждебного отношения к Советской власти, обусловленного репрессиями против их родителей, они образовали антисоветскую террористическую группу, ставившую своей целью совершение террористического акта в отношении Берии. Кроме того, они якобы занимались организованной подрывной работой в школе, где систематически вели контрреволюционную националистическую агитацию.

В судебном заседании было оглашено письмо Рауфа Лакобы, адресованное им Берии. Рауф писал: «Арестован я 31 октября 1937 г., то есть в возрасте 15 лет, и предъявлено мне обвинение в антисоветской агитации. В первом и втором следствиях, произведенных в НКВД Абхазской АССР, виновным я себя не признал и говорил правду, а именно: никогда не занимался антисоветской агитацией и не был антисоветски настроен, но на следствии в Грузинском НКВД в сентябре 1939 г. меня вынудили признать такие обвинения, от которых я категорически отказался, ибо факты, мною признанные, не соответствуют действительности, а также я считаю, что следствие в Грузинском НКВД подошло ко мне пристрастно, сделав из меня антисоветского «деятеля» […]

Мне обидно, гражданин Народный комиссар, что в то время, когда в мои годы мне нужно учиться, приобрести знания, я скитаюсь из тюрьмы в тюрьму и несу такое тяжелое наказание, по существу не совершив никакого преступления».

Это письмо напомнило дяде Лаврентию, что Рауф Лакоба и его «подельники» еще не до конца испили горькую чашу страданий. Почти через четыре года после ареста, 6 июля 1941 г. дело Р. Лакобы и других рассматривалось Военной коллегией Верховного Суда СССР, все они в суде признали себя виновными и на основании ст. ст. 19, 58-8, 58-10 и 58-11 УК PCФСР были приговорены к расстрелу. Их ходатайства о помиловании не были направлены в Президиум Верховного Совета СССР, и 28 июля осужденных расстреляли.

Если хотя бы на мгновение представить, что Payф Лакоба и осужденные с ним действительно совершили вмененные им в вину преступления, то в соответствии с действовавшим законодательством (ст.22 УК РСФСР 1926 г.) они не могли быть приговорены к расстрелу, поскольку вменявшиеся им деяния совершены в то время, когда они не достигли восемнадцатилетнего возраста. Однако это обстоятельство судьями во внимание принято не было. В который раз приходится убеждаться, что в годы сталинщины суды и Военная коллегия Верховного суда СССР были придатками созданного мощного репрессивного органа в лице НКВД. Минуло 15 лет, и та же по форме, но иная по сути своей деятельности Военная коллегия Верховного суда СССР пересмотрела дела по обвинению Р. Лакобы и других. Приговор в их отношении по вновь открывшимся обстоятельствам был отменен, и все незаконно осужденные были реабилитированы 3 сентября 1955 г. Было вынесено также частное определение, доведенное до сведения Генерального прокурора СССР, на предмет привлечения к ответственности принимавшего участие в фальсификации этого дела вместе с другими сотрудниками НКВД Хвата, который, как указано в определении, участвовал в расследовании и других дел, впоследствии прекращенных как сфальсифицированные на предварительном следствии. К таким делам относилось, в частности, дело по обвинению академика Н.И. Вавилова.

Возвращаясь к деятельности Военной коллегии Верховного Суда СССР в годы сталинских репрессий, замечу, что она существенно отличалась от работы ее предшественника — Военно-революционного трибунала при Реввоенсовете Республики, который был создан в соответствии с приказом последнего № 94 от 14 октября 1918 г. Этот высший военный суд действовал в сложных условиях гражданской войны и иностранной военной интервенции, однако ни в какое сравнение не идет сопоставление количества допущенных им судебных ошибок с количеством таких ошибок, сознательно допущенных Военной коллегией Верховного Суда СССР во второй половине 1930-х — начале 1950-х гг.

Да, в деятельности Военно-революционного трибунала при Реввоенсовете Республики были трагические ошибки, но они не носили систематического характера.

В качестве примера ошибок можно вспомнить дело командира сводного кавалерийского корпуса Б.М. Думенко, начальника его штаба M.Н. Абрамова, начальника оперативного отдела штаба И.Ф. Блехерта, начальника разведки штаба М.Г. Колпакова, начальника снабжения 2-й бригады С.А. Кравченко, коменданта штаба Д.Г. Носова и коменданта тылового штаба И.М. Ямкового, осужденных 5–6 мая 1920 г. выездной сессией Военно-революционного трибунала в Ростове-на-Дону. Думенко, Абрамов, Блехерт, Колпаков и Кравченко были приговорены к расстрелу (последний выжил после расстрела), а остальным обвиняемым было назначено наказание в виде лишения свободы на длительные сроки.

Определением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 27 августа 1964 г. приговор в отношении названных лиц отменен, и дело прекращено за отсутствием в их действиях состава преступления. Стоит сказать, что в трагической судьбе Думенко и других неблаговидную роль сыграл председатель Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкий. Но все же подобное было исключением из правила, а не правилом.

Любопытно посмотреть, чем обычно руководствовался Реввоентрибунал Республики, рассматривая поступавшие к нему дела. Этот высший военный суд предъявлял жесткие требования к качеству предварительного следствия, обязывая военных следователей «с полным беспристрастием приводить в известность как обстоятельства, уличающие обвиняемого, так и обстоятельства, его оправдывающие». То есть на деле осуществлялся один из демократических принципов уголовного процесса — установление объективной (материальной) истины [1].

Позже Прокурор СССР А.Я. Вышинский, вульгарно истолковав положение диалектического материализма о невозможности достижения абсолютной истины, провозгласил достаточным для принятия решения по конкретному делу установление истины относительной, а решающим доказательством вины — признание обвиняемого. На практике это повлекло за собой грубейшие нарушения законности, когда любыми способами, в том числе применением мер физического воздействия (попросту — избиения), добивались признания в совершении не существовавших преступлений. Об этом убедительно свидетельствуют данные судебного разбирательства дела Рапавы, Рухадзе и других, Багирова и других.

А в первые годы существования военных трибуналов вмешательство командиров и политработников в деятельность военных судей рассматривалось как превышение власти, за что виновные в таком вмешательстве подлежали ответственности [2]. В жизнь настойчиво проводилась линия независимости судей от мнения командования и реввоенсоветов при разрешении конкретных дел. Как указывалось в одном из циркуляров Реввоентрибунала Республики, судьи при рассмотрении поступавших к ним дел «должны оставаться только судьями, беспристрастно оценивающими обстоятельства дела» [3].

Можно сослаться на такой факт. 15 августа 1919 г. Реввоентрибунал в распорядительном заседании рассмотрел ходатайство, поддержанное председателем РВС Республики Л.Д. Троцким, о смягчении наказания ответственным должностным лицам штаба Южного фронта, которые были осуждены за преступления по должности, незаконное использование служебных автомобилей и пьянство. Но это ходатайство было оставлено без удовлетворения.

Свое решение высший военный суд обосновал тем, что осужденные занимали высокое служебное положение, что обязывало их «к особой щепетильности в своем поведении, долженствующем служить примером для других сотрудников штаба» [4].

Уже тогда обвиняемому обеспечивалась возможность защищать себя как на предварительном следствии, так и в судебном заседании. Обвиняемый вправе был не отвечать на предлагаемые ему вопросы. Запрещалось домогаться сознания обвиняемого «ни обещаниями, ни ухищрениями, ни угрозами».

Кстати, надзор за предварительным следствием осуществлялся председателями трибуналов, которым участвовавшие в деле лица могли приносить жалобы на следственные действия, нарушающие или стесняющие их права.

А если посмотреть на практику назначения Реввоентрибуналом Республики наказаний, то она и сегодня не может не вызвать удивления. Так, в нелегком для Советской Республики 1920 г. Реввоентрибуналом были рассмотрены дела в отношении 290 человек, из которых 108 человек или 37,2% оправданы, в отношении 38 человек (13,1%) применено условное осуждение, 105 человек (36,2%) приговорены к лишению свободы, 30 человек (10%) — к расстрелу и 9 человек (3,1%) — к другим видам наказания [5].

Как видим, оправдательный приговор для высшего военного суда того времени — явление вполне обычное, чего не скажешь о Военной коллегии Верховного Суда СССР второй половины 1930-х — начала 1950-х гг.

Как известно, в 1930-е гг. приговоры в отношении арестованных органами НКВД фактически выносились еще до того, как дела рассматривались судами. В НКВД составлялись списки, включавшие многие тысячи арестованных, в отношении которых велось следствие, и высказывалось предложение, кого следует осудить по первой, а кого по второй категории, то есть соответственно расстрелять или лишить свободы. Эти списки направлялись Сталину, который вместе с Молотовым и Кагановичем рассматривал их, после чего ставилась виза «За» с их подписями. Это означало, что лица, числившиеся по первой категории, будут расстреляны. Исключения были, но исчислялись единицами. А чтобы судьи не ошиблись, на обвинительных заключениях перед направлением дел в суды ставились римские цифры «I» и «II», обозначавшие категорию обвиняемых.

Только в 1937–1938 гг. Народным комиссаром внутренних дел СССР Ежовым были направлены Сталину 383 таких списка на многие тысячи партийных, комсомольских, военных и хозяйственных работников. Санкция Сталина и его приспешников (прежде всего, Молотова и Кагановича) на их осуждение была получена.

А вот взгляд на Военную коллегию Верховного Суда СССР того времени одного из подсудимых — Савицкого. Он показал, что они опасались прибытия ее выездной сессии, поскольку понимали, что ей предстоит рассматривать сфальсифицированные ими уголовные дела. Они боялись, что когда подсудимые начнут рассказывать, как велось предварительное следствие, дела «рассыпятся». Ничего подобного! Хотя подсудимые в суде отказывались от своих показаний, в буквальном смысле слова выбитых из них в ходе предварительного следствия, рассказывали о том, как их избивали следователи, домогаясь от них «признания», Военная коллегия выносила обвинительные приговоры.

И вот еще о чем рассказал Савицкий. Перед приездом Военной коллегии они стали писать более подробные обвинительные заключения, то есть стремились хотя бы по форме соблюсти требования закона в этой части. Однако приехавший к ним Главный военный прокурор диввоенюрист Розовский, когда увидел эти обвинительные заключения, рассмеялся и тут же дал им образец упрощенной формы.

Вот так «страж закона» относился к соблюдению его требований! Что же тогда можно было ожидать от сотрудников НКВД, перед которыми была поставлена задача каленым железом выжечь «врагов народа» из всех структур советского общества.

О том, какое место отводилось Военной коллегии Верховного Суда СССР в репрессивной системе того времени, свидетельствует, например, донесение ее председателя В.В. Ульриха Наркому внутренних дел СССР Берии, направленное 15 октября 1938 г. В донесении указывалось: «За время с 1 октября 1936 по 30 сентября 1938 Военной коллегией и выездными сессиями Коллегии в 60 городах осуждено:

— к расстрелу 30 514
— к тюремному заключению 5 643 […]» [6].

Таким образом, 84,4% из числа осужденных Военной коллегией Верховного Суда СССР приговорены к расстрелу. Ежедневно Военная коллегия приговаривала к расстрелу в среднем более 40 человек.

Страшные цифры, страшные факты. Но ведь в таком ключе действовали в то время и большинство военных трибуналов.

Конечно, число лиц, в отношении которых рассматривались дела Реввоентрибуналом Республики и Военной коллегией Верховного Суда СССР, несоизмеримо. Однако видно, где и когда к рассмотрению судебных дел подходили с соблюдением основных демократических принципов осуществления правосудия, а где и когда эти принципы совершенно не соблюдались. Такое сопоставление явно не в пользу Военной коллегии Верховного Суда СССР.

Этот небольшой экскурс в прошлое сделан для того, чтобы показать, как осуществлялось правосудие в первые годы Советской власти и как — в годы сталинщины.

О том, как расправлялся Берия руками своих подручных, в том числе руками подсудимых по описываемому делу, с неугодными ему людьми, свидетельствуют обстоятельства ареста, а затем и расстрела директора филиала Института Маркса–Энгельса–Ленина в Тбилиси Е.А. Бедии.

Берия решил восполнить «пробелы» в истории большевистских организаций в Закавказье, поскольку он считал, что в опубликованных работах неполно освещена роль Сталина в развитии революционного движения в этом регионе, принижена его роль в создании большевистских организаций и руководстве ими. С этой целью к написанию работы, в которой была бы отражена «выдающаяся роль товарища Сталина» в развитии революционного движения в Закавказье, привлекли и Бедию. Такая работа была написана и называлась «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье». Авторство же этой работы присвоил Берия. Замечу, что в 1955 г., когда проходил судебный процесс по делу Рапавы, Рухадзе и других, эта книга считалась произведением, объективно отражавшим роль Сталина в развитии революционного движения в Закавказье. Вот только враг народа Берия незаконно присвоил авторство этой книги. Ведь до ХХ съезда КПСС оставалось еще почти полгода…

Бедия имел неосторожность сказать своей знакомой, что автором названной работы является он, а не Берия. Об этом стало известно Берии. Последовал арест Бедии. Ордер на его арест подписал Рапава. Непосредственно следствие по делу Бедии вели Савицкий и Парамонов. Последним 3 октября 1937 г. было подписано постановление о предъявлении обвинения Бедии в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-7 и 58-8 УК Грузинской ССР. Это постановление было утверждено Гоглидзе. Обвинительное заключение по делу Бедии подписали Савицкий и Парамонов, а утвердил нарком внутренних дел Грузии Гоглидзе.

К делу Бедии имел отношение и Кримян, принудивший других арестованных дать ложные показания о том, что Бедия является членом контрреволюционной организации правых, готовившей террористический акт в отношении Берии. Хазан подписал постановление об избрании в отношении Бедии меры пресечения (ареста) и постановление о предъявлении ему обвинения.

Савицкий и Парамонов известными методами заставили Бедию признать себя виновным в том, что он участвовал в подготовке террористического акта в отношении Берии. А этого было вполне достаточно, чтобы быть расстрелянным.

Бедию допрашивал сам Берия. На этом допросе Бедия отказался от своих показаний, но этот отказ, как показал Хазан, не был отражен в материалах дела.

Обращает на себя внимание такой факт. Составленное Савицким и Парамоновым обвинительное заключение по делу Бедии утверждено 2 декабря 1937 г., а постановление о предъявлении ему дополнительного обвинения вынесено 3 декабря 1937 г. Ни с этим постановлением, ни вообще с материалами дела Савицкий и Парамонов не ознакомили Бедию, хотя в соответствии с действовавшим законодательством они обязаны были это сделать. Увы, это не единственный такой случай в практике органов НКВД тех лет.

Дело Бедии направили на рассмотрение тройки при НКВД Грузинской ССР, по постановлению которой он был расстрелян. В ее заседании участвовал Церетели, а дело Бедии докладывал Парамонов.

Определением военного трибунала Закавказского военного округа от 1 сентября 1955 г. Бедия был реабилитирован.

Репрессировали и жену Бедии — Нину. Следствие по ее делу вел Савицкий, а Парамонов участвовал в ее допросе. В суде он показал, что в деле Нины Бедии не было доказательств, которые бы подтверждали обоснованность ее привлечения к уголовной ответственности. Но на основании постановления тройки при НКВД Грузинской СCP Нина Бедия была расстреляна.

Выслушивая показания свидетелей и подсудимых по обвинениям, предъявленным Рухадзе, суд и присутствовавшие в зале суда убедились в том, какое беззаконие творилось в Гагрском отделе НКВД Грузинской СССР, в то время когда начальником его был Рухадзе. Об этом дал развернутые показания свидетель В.Н. Васильев — тогдашний заместитель Рухадзе.

Он показал, что незаконные методы ведения следствия в Гагрском городском отделе НКВД Грузинской ССР начали применяться с лета 1937 г., после того как Рухадзе, возвратившись с совещания из Сухуми, разъяснил оперативному составу горотдела и оперативных пунктов НКВД, что имеется установка о применении к арестованным мер физического воздействия и указал, что следствие нужно вести упрощенно. Те следователи, которые не будут выполнять эти указания, будут считаться пособниками врагов народа.

В 1937 г., показал Васильев, все камеры Гагрского городского отдела НКВД Грузинской ССР были забиты арестованными до отказа, они не могли даже сесть и стояли. Чтобы отвести арестованного на допрос, его приходилось буквально вытаскивать из камеры. Случалось, некоторые арестованные умирали в камерах и продолжали стоять вместе с живыми. Следствие же шло своим чередом. Дело дошло до того, что для оперативных работников была установлена норма — заканчивать в день 10 следственных дел, которые направлялись на рассмотрение тройки при НКВД Грузинской ССР. Как видим, особой тщательности при расследовании дел, подлежавших рассмотрению, на заседаниях «тройки» не наблюдалось.

Рухадзе изобрел новую форму проведения очных ставок и получения в результате этого нужных следствию показаний — в ходе их проведения он заставлял арестованных избивать друг друга. Случалось, что во время допросов арестованных убивали. В этих случаях во врачебных заключениях указывалось, что смерть арестовавшего наступила «от разрыва сердца».

Как заявил Васильев, прокуратура фактически была отстранена от надзора за законностью производившихся арестов. Он привел такой пример.

Однажды в камеры к арестованным вместе с Рухадзе пришел прокурор, который стал задавать арестованным вопросы на турецком языке. Рухадзе, знавший этот язык, сделал вид, что он ничего не понимает, а потом рапортом донес, что прокурор задавал арестованным провокационные вопросы.

Рухадзе подтвердил показания свидетеля Васильева, но даже и без этого было достаточно доказательств беззакония, творившегося в Гаграх.

Свидетель Васильев рассказал и о том, как он пытался воспротивиться незаконным методам следствиям и чем для него это закончилось.

Он неоднократно обращался к Рухадзе и Пачулии (наркому внутренних дел Абхазии), которых пытался убедить в недопустимости незаконных методов ведения следствия, но они его «посчитали дураком». Писал он и Ежову, но ответа так и не получил. Не получил он ответа и от заместителя Ежова Фриновского, которому также писал. В конечном итоге его вызвали к наркому внутренних дел Грузии Гоглидзе и заставили написать объяснение. На одном из партийных собраний сменивший Рухадзе А. Кобулов (брат Б. Кобулова) заявил, что он, Васильев, пишет клеветнические заявления, разводит склоку. Разбор его дела перенесли в Тбилиси. В течение четырех месяцев он писал различные объяснения. Его исключили из партии, но районный комитет партии это решение не утвердил, а ограничился строгим выговором с последним предупреждением.

Остается лишь гадать, почему Васильев так легко отделался. Он и сам в суде с недоумением задавал этот вопрос. Одним словом, ему просто повезло.

Именно Рухадзе первым продемонстрировал применение новых методов ведения следствия в ходе расследования дела Леткемана и других, обвинявшихся в шпионской деятельности в пользу Германии и в подготовке террористических актов.

В судебном заседании были рассмотрены документы этого дела, из содержания которых следовало, что инициатором возбуждения этого дела был Рухадзе. Вспомним, что в своей «оперативной биографии» он ставил себе в заслугу «разоблачение» Леткемана и других арестованных с ним лиц.

Первым арестовали Г.И. Леткемана, немца по национальности, заведующего пчеловодческим хозяйством совхоза им. 3-го Интернационала Гагрского района. Более месяца его жестоко избивали, ставили на длительное время с поднятыми руками в угол, не давали сесть и отправлять естественные надобности. В результате всего этого Леткеман вынужден был дать показания о «вредительстве в пчеловодстве». Но на этом разоблачение не закончилось. Леткемана раздевали догола и нещадно били по всем частям тела, петлей сдавливали его половые органы. После таких допросов Леткеман дал показания о десятках «шпионов, резидентов и подрезидентов».

На основании показаний Леткемана были арестованы: табаковод-единоличник Али Мамедович Шалаб оглы, крестьянин-середняк Давлет Мустафаевич Пипин оглы, табаковод Шевки Мустафаевич Пипин оглы, технорук совхоза им. 3-го Интернационала А.Д. Богуcлавский, секретарь Аптекоуправления города Сухуми Д.Д. Беляев, заведующий питомником Гудаутского райлесхоза Г.В. Семенкович, швейцар дома отдыха В.К. Платонов, пчеловод совхоза «Кохара» В.М. Рудь, пчеловод А.А. Педан, пчеловод совхоза им. 3-го Интернационала А.С. Наумов и колхозник М.А. Устьян.

Был арестован и заведующий отделом экономики и труда совхоза имени 3-го Интернационала Е.Ф. Гохбаум, немец по национальности, который, будучи агентом НКВД, донес на Леткемана. Однако, как видим, самому ему избежать ареста не удалось. Рухадзе, разоблачая «врагов народа», не жалел и своих.

Отвечая на вопрос, кто избивал арестованных по делу Леткемана и других, Рухадзе в суде ответил: «В отношении Леткемана лично я совместно с другими сотрудниками, а к остальным арестованным репрессии применялись без моего участия». Леткемана он избивал веревкой по пяткам. Избивал его потому, что «Леткеман отказывался давать признательные показания, а мы были уверены в его виновности, и так как на избиение была санкция, то мы его избивали», — пояснил Рухадзе. Странная, а, скорее, страшная логика: зачем же избивать, если уже знаешь, что перед тобой преступник? А дело в том, что все же требовались какие-то доказательства виновности. Поскольку же таких доказательств не было и быть не могло, так как никаких преступлений арестованные не совершали, то активно добывалась «царица доказательств» — признание арестованного в совершении преступления. Такие признания получались в результате жесточайших избиений и других изощренных пыток. Арестованные вынуждены были оговаривать себя и других в совершении тяжких преступлений. Борцов с «врагами народа» это вполне устраивало.

Об избиении Рухадзе арестованного Леткемана показали допрошенные в суде в качестве свидетелей бывший нарком внутренних дел Абхазской ACCР Г.А. Пачулия, а также работавший в 1937 г. начальником оперативного пункта на мысе Пицунда и подчинявшийся Рухадзе Я.П. Постолов. В присутствии последнего Рухадзе избивал Леткемана жгутом, требуя дать показания о его преступной деятельности.

Свидетель Свиридов, расследовавший дело Леткемана, также показал, что именно с этого дела начались массовые избиения арестованных. При этом Свиридов старательно обходил свою причастность к избиению арестованных по данному делу лиц. Между тем он документально оформлял это дело, вел протоколы допросов, составлял постановления о предъявлении обвинения и обвинительное заключение по этому делу, доложил его на заседании «тройки» при НКВД Грузинской ССР. Однако он подробно рассказал, каким издевательствам именно Рухадзе подвергал Леткемана.

Трудно было поверить в то, что следователь Свиридов не избивал арестованных, но в сентябре 1955 г. судили не его, и поэтому в суде фактически так и не выяснили, причастен ли Свиридов к избиению арестованных по делу Леткемана и других.

В ходе следствия Леткеман неоднократно отказывался от дававшихся им показаний. Отказывались от своих показаний и другие обвиняемые. Богуславский, Устьян, Платонов, Рудь и Наумов вообще не признали себя виновными. Это и понятно: ведь они не совершали никаких преступлений.

Богуславский в заявлении от 24 августа 1937 г. писал: «[…] Я готов мужественно перенести все ваши пытки, потому что незаслуженный позор, обречение на голодное существование моей семьи — сильнее смерти». Действительно, нужно было обладать большим мужеством, чтобы так открыто выразить свое отношение к палачам, фальсифицировавшим дело в отношении ни в чем не виновных людей.

После завершения следствия по делу Леткемана и было составлено обвинительное заключение, которое подписал Рухадзе, а утвердил Пачулия. Дело было направлено на рассмотрение тройки при НКВД Грузинской ССР. По ее постановлению от 26 сентября 1937 г. обвиняемые были приговорены к расстрелу. Единственным исключением оказался Устьян, которого приговорили к лишению свободы сроком на 10 лет.

Согласно обвинительному заключению, Леткеман признан виновным в том, что, являясь агентом иностранной разведки, готовил «террористический акт над вождем народа и другими членами союзного правительства, насадил шпионско-разведывательную сеть в совхозе им.3-го Интернационала, проводил широкую вредительскую работу по пчеловодству, причинив ущерб в сумме 104 тысяч руб.». А.М. Шалаб оглы, Д.М. Пипин оглы, Ш.М. Пипин оглы входили в созданную Леткеманом террористическую группу. Талаб оглы, кроме того, передавал Леткеману шпионские сведения. Богуславский, Беляев, Семенкович и Платонов, будучи завербованными Леткеманом в шпионскую агентуру, снабжали его информацией об экономическом положении совхоза и предприятий, в которых они работали. Упомянутый агент НКВД Гохбаум являлся подрезидентом (?! — Н.С.) в шпионско-разведывательной сети Леткемана. Рудь, Педан и Наумов по заданию Леткемана проводили вредительство в области пчеловодства, а Устьян, не зная, что Гохбаум является агентом германской разведки, сообщал ему о политических настроениях колхозников.

Разумеется, в материалах дела кроме общих слов ни одного конкретного преступного действия обвиняемых не зафиксировано. Удивляться не приходится, это было характерным для абсолютного большинства дел, по которым привлекались к уголовной ответственности «враги народа». Любопытно посмотреть, какие показания дал Леткеман. По его признанию, им собирались такие шпионские сведения для германской разведки, как данные о состоянии пчеловодства в Гагрском районе и количестве заготовленных в 1936 г. дров в Бзыбском районе. Комментарии излишни…

Тем же методом было сфальсифицировано дело о «Дашнакской контрреволюционной организации в Гагрском районе».

Как уже говорилось, согласно приговору специального присутствия Верховного Суда Абхазской АССР, «лакобовская» контрреволюционная организация в своей враждебной деятельности была связана с «дашнакской контрреволюционной организацией», существовавшей в Гагрском районе республики. Такую организацию «создал» начальник Гагрского отдела НКВД Грузии Рухадзе. Он же и «разоблачил» эту «антисоветскую организацию», за принадлежность к которой на основании постановлений тройки при НКВД Грузинской ССР в 1937 г. были расстреляны 18 человек и 11 человек были приговорены к лишению свободы сроком на 10 лет каждый. Среди них в основном были неграмотные и малограмотные крестьяне.

Как было сфальсифицировано это дело? В результате проведенной в 1954 г. Главной военной прокуратурой проверки было установлено следующее.

В октябре 1936 г. в адрес руководящих партийных работников Армянской ССР поступили анонимные письма националистического характера. Письма эти были из города Белореченска Краснодарского края. Для выявления авторов писем туда был командирован агент НКВД Армянской ССР «Ануш». Он донес, что в Белореченске выявил группу националистически настроенных лиц армянской национальности, в которую входили учителя Т.К. Хантемирян и М.М. Кундахчян. Именно они и являлись авторами названных писем. «Ануш» также сообщил, что участники Белореченской группы поддерживают связь с некоторыми жителями Гагрского района, в частности, с отцом и братом М.М. Кундахчяна и О.К. Кундахчяном (все они впоследствии были расстреляны) и с жителем города Ленинакана Армянской ССР С.О. Зандаряном.

Для выявления этих связей агент «Ануш» передается в распоряжение Рухадзе. А вот дальше с точки зрения здравого смысла и элементарной порядочности, происходит, казалось бы, невероятное. Хотя в то время такое не было редкостью.

Рухадзе, не располагая никакими данными о наличии контрреволюционной дашнакской организации в Гагрском районе, направляет туда агента «Ануша» и дает ему явно провокационное задание создать такую организацию. Об этом убедительно свидетельствуют конкретные указания, которые Рухадзе дал «Анушу» в феврале 1937 г.

Вот эти указания. Приведу их полностью.

«1. Вести себя очень осторожно.
2. То же поручить членам дашнакской организации.
3. Письменным протоколом оформить дашнакскую организацию с подписями всех членов и выбрать руководство этой организации.
4. Изучить настроение народа.
5. Учесть недовольство.
6. Поручить членам дашнакской организации вести агитацию против проводимых мероприятий советской власти.
7. Установить и собирать членские взносы.
8. Учесть оружие, имеющееся у населения.
9. Настроить приобрести оружие.
10. Изучить письменно характер каждого члени партии.
11. Дать указание о формировании организации.
12. Поручить членам организации вести антисоветскую работу в колхозе.
13. Установить живую связь с Белореченском через Мисака Кундахчяна (брата М.М. Кундахчяна. — Н.С.).
14. Выяснить и связаться с другими районами Абхазии, если есть там организации или отдельные контрреволюционные элементы.
15. Письменно и официально оформить Зандаряна в качестве связчика между дашнаками Абхазии, Армении и Ахалкалакским районом.
16. Поручить членам организации выяснять лиц, подозревающихся в связях с органами НКВД».

Как видим, формулировки указаний не блещут красотой стиля, но направленность их выражена достаточно четко: создать внушительную «контрреволюционную организацию», разоблачение которой явилось бы большой заслугой Рухадзе.

Агент «Ануш» выполнил эти указания Рухадзе. Совместно с Зандаряном принял меры к «оформлению» дашнакской организации, в частности, было проведено собрание, на котором «Ануш» выступил как представитель «центра дашнаков Армении», дал указание об избрании руководящей тройки. Все это было оформлено протоколом.

Созданную таким образом «антисоветскую организацию» Рухадзе затем «разоблачил». 15 апреля 1937 г. он начал производить массовые аресты жителей Гагрского района, предъявляя им обвинение в принадлежности к контрреволюционной дашнакской организации. Из содержания докладных записок Рухадзе видно, что с 15 апреля по 5 августа 1937 г. были арестованы как члены указанной организации 80 жителей Гагрского района. Эти лица, как утверждал Рухадзе, являлись «членами контрреволюционной дашнакской организации, разветвленной на территории Грузинской ССР и Азово-Черноморского края».

При рассмотрении материалов более семидесяти дел на лиц, обвинявшихся в участии в указанной организации, установлено, что все постановления об избрании мер пресечения в отношении этих лиц, обвинительные заключения по их делам и другие следственные документы подписаны Рухадзе.

По прямому указанию Рухадзе, что он и не отрицал в суде, арестованных жестоко избивали, чтобы добиться от них признания в антисоветской деятельности. Установлено, некоторые из арестованных были убиты во время допросов.

О том, как фальсифицировалось это дело и велось по нему следствие, рассказали в суде бывшие арестованные по обвинению в принадлежности к «дашнакской контрреволюционной организации».

Колхозник, бывший секретарь комсомольской организации колхоза Х.А. Эрьян, постановлением тройки при НКВД Грузинской ССР от 15 сентября 1937 г. лишенный свободы сроком на 10 лет, рассказал, что 16 или 17 июля к нему пришли работники НКВД и попросили назвать самых активных комсомольцев и их родственников. Ночью этих людей стали арестовывать. Был арестован и он. Его допрашивал оперативный работник Гагрского отдела НКВД Грузинской ССР Калашян, по существу палач, как охарактеризовал его Эрьян. Калашян убеждал его признаться в том, что он является членом контрреволюционной дашнакской организации, но Эрьян отказался от этого предложения.

Через несколько дней его поставили на «стойку» — заставили вытянуть руки перед собой, и как только он опускал руки, его били. На допросах Эрьяна били шомполом и резиновом шлангом, но он ни в чем не признал себя виновным. Тем не менее, его лишили свободы на 10 лет.

Эрьян заявил, это в Гагрском районе в 1937 г. в застенках НКВД людей было больше, чем жителей этого района на фронтах Великой Отечественной войны.

Калашян допрашивал и арестованного М.Е. Чакряна, которого он также избивал, добиваясь признания в принадлежности к антисоветской организации. В присутствии Рухадзе он провел очную ставку между Чакряном и тоже арестованным Демерчаном. Поскольку ни тот, ни другой не признавали себя виновными, их заставили поочередно избивать друг друга палкой. Рухадзе при этом заходился в неудержимом смехе.

По «дашнакскому делу» был арестован и колхозник Г.К. Айба. Как он показал в суде, его поместили в камеру размером четыре на четыре метра. В ней содержалось до семидесяти арестованных. Во время одного из допросов, на котором он не признавал себя виновным, в кабинет следователя зашел Рухадзе и заявил, что его, Айбу, завербовали в антисоветскую организацию, и вышел. После этого Айбу жестоко избили, и лишь к утру в камере он пришел в себя. В эту же камеру бросили и избитого Нестора Кетию, который к утру скончался. Выше уже рассказывалось, как его на очной ставке его избивал брат Иснат.

В суде был допрошен и упоминавшийся Калашян. Его показания, как и показания других подобных свидетелей, были весьма сдержанными. Он заявил, что допросил всего лишь 8–10 арестованных. Не отрицал того, что избивал арестованных, но делал это по указанию Рухадзе.

Свидетель Васильев также рассказал о том, как фальсифицировалось «дело дашнаков». Основным и, пожалуй, единственным способом сбора доказательств виновности арестованных являлось их жестокое избиение, проводившееся по указанию Рухадзе, который руководил следствием по этому делу.

Так, основной обвиняемый Ованес Крикорович Кундахчян, родившийся в 1891 г., малограмотный крестьянин, был так избит, что не мог ни стоять, ни сидеть, ни лежать. Он стоял на четвереньках и в таком положении давал показания.

Дело «дашнаков» намеревались передать на рассмотрение выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР, однако этого не было сделано. На рассмотрение «тройки» при НКВД Грузинской ССР были направлены дела лишь на 25 человек. На основании ее постановлений от 15 сентября 1937 г. 15 человек были расстреляны, а 10 человек лишены свободы сроком на 10 лет каждый.

Обвинительное заключение в отношении этих 25 человек утверждено Рапавой.

В отношении остальных арестованных дела были прекращены. Но как? 23 сентября 1937 г. в отношении каждого из них были вынесены одинаковые заключения, согласно которым они признавались виновными в контрреволюционной дашнакской деятельности, но поскольку, указывалось в этих заключениях, «они чистосердечно раскаялись и не совершили иных преступлений, а поэтому не представляют социальной опасности», уголовное преследование в отношении этих лиц прекращается, и они освобождаются из-под стражи. Однако вскоре некоторых из них вновь арестовали. На основании постановления тройки при НКВД Грузинской ССР от 14 октября 1937 г. С.М. Устьяна лишили свободы сроком на 10 лет. По постановлению той же тройки от 20 ноября 1937 г. был расстрелян А.А. Ичмелян, а по постановлению от 8 марта 1938 г. — М.П. Антонян и А.Х. Пашьян.

Вот так закончилось дело о «дашнакской контрреволюционной организации», якобы действовавшей в Гагрском районе Абхазской АССР. Рухадзе убедительно продемонстрировал свое умение разоблачать затаившихся «врагов народа».

В то время считалось, что показателем в работе сотрудников НКВД является количество не только разоблаченных «врагов народа», но и число групповых дел, направленных на рассмотрение судов и троек.

Еще одним таким делом было так называемое дело жителей Мамукинской деревни, необоснованно обвиненных в совершении тяжких преступлений.

Началом к расправе над жителями этой деревни послужило осуждение к расстрелу 3 октября 1937 г. выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда СССР сотрудника НКВД Грузинской ССР Н.Д. Давидова, обвиненного в участии в антисоветском заговоре, ставившем своей целью свержение Советской власти. При этом Давидов якобы изъявлял желание лично совершить террористический акт в отношении Гоглидзе и Кобулова.

Давидов был арестован Хазаном на основании ордера, подписанного Рапавой. Он же вынес постановление о предъявлении Давидову обвинения в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-10 и 58-11 УК Грузинской ССР.

К фальсификации дела в отношении Давидова приложил руку и Кримян. Допрашивая арестованного Дзидзигури, он добился от него показаний, «изобличавших» Давидова в совершении тяжких преступлений. Реальных же доказательств его виновности в совершении каких бы то ни было преступлений не имелось. Да, были его показания на предварительном следствии о признании себя виновным, однако в суде он отказался от этих показаний как от вынужденных, данных им в результате избиений, которым он подвергался в ходе следствия. В суде Давидов также утверждал, что допрошенные свидетели оговорили его.

После осуждения и расстрела Давидова события развивались так. Секретный сотрудник НКВД Мчедлишвили донес, что, проходя мимо пивной в Мамукинской деревне, он услышал высказывания находившихся там братьев Давидовых, братьев Манучаровых, а также Капанидзе и Багдасарова, которые возмущались арестом и осуждением Н.Д. Давидова и говорили, что за это нужно «уничтожить Гоглидзе и Кобулова».

Допрошенный в 1953 г. по делу Берии и других Мчедлишвили показал, что он оговорил братьев Давидовых и других жителей Мамукинской деревни. Как он считал, его донесение и показания нужны были работникам НКВД «для какой-то цели».

Получив такие «доказательства», Савицкий составил на названных Мчедлишвили лиц справки, в которых утверждалось, что они изобличаются «в ведении злостной контрреволюционной агитации и в террористических настроениях». Всех их арестовали. Как показал в суде Савицкий, при составлении справок на жителей Мамукинской деревни он располагал лишь донесением Мчедлишвили.

Братья Саркис и Александр Давидовы, М. Капанидзе, Г., В. и К. Манучаровы, Н. Размадзе, Д. Ростомов и А. Багдасаров были обвинены в организации террористической группы, ставившей своей целью убить Гоглидзе и Кобулова. На основании постановлений тройки при НКВД Грузинской ССР от 23 мая 1938 г. все они были расстреляны.

Эти постановления были подписаны лишь двумя членами тройки — Кобуловым и Церетели. Здесь возникает по меньшей мере два вопроса. Во-первых, вправе ли был Кобулов участвовать в рассмотрении дел на жителей Мамукинской деревни, которые «хотели его убить»? И второй: почему постановления подписаны лишь двумя членами «тройки»?

Отвечая на первый вопрос, приходится констатировать, что в деятельности органов НКВД того времени нормы общечеловеческой нравственности вообще отсутствовали, не говоря о том, что не соблюдались даже формально существовавшие правила, регламентировавшие порядок расследования и разрешения уголовных дел. Ну, а что касается второго вопроса, то такой мелочи, как неучастие прокурора республики в заседании тройки (а он входил в ее состав), вообще не придавалось никакого значения.

Допрошенный в суде свидетель А.Н. Морозов — бывший секретарь тройки при НКВД Грузинской ССР, подтвердил, что постановления по делам жителей Мамукинской деревни действительно подписаны лишь Кобуловым и Церетели. На его вопрос, почему эти постановления не подписаны прокурором, Кобулов ответил, что прокурор подпишет позже, но почему-то он к ним не пришел, видимо, забыл.

Этот же свидетель опроверг утверждение Церетели, что он участвовал не во всех заседаниях тройки. Морозов также пояснил, что со стороны Церетели по существу рассматривавшихся тройкой дел никогда и никаких возражений или замечаний не было.

Показания свидетеля Морозова подтвердил в суде Рапава.

Ну, а что касается «какой-то цели», о которой говорил Мчедлишвили, ради которой были расстреляны ни в чем не повинные жители Мамукинской деревни, то она ясна. Гоглидзе и Кобулову необходимо было предстать перед общественным мнением возможными жертвами «врагов народа», которые стремятся их уничтожить, поскольку они (Гоглидзе и Кобулов) являются истинными защитниками Советской власти от посягательств врагов, проникших во все слои населения и все сферы общества. Тогда было весьма престижным оказаться возможной жертвой «врагов народа».

Определениями Военной коллегии Верховного суда СCCP от 13 марта 1954 г. все осужденные по указанным делам реабилитированы, и дела в их отношении прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления.

При пересмотре дела по обвинению Саркиса Давидова Военной коллегией было вынесено частное определение в отношении Мчедлишвили, которое было направлено Главному военному прокурору для возбуждения уголовного преследования в отношении Мчедлишвили, давшего ложные показания в отношении братьев Давидовых и других лиц. Ведь именно эти показания послужили основанием для возбуждения дел в отношении жителей Мамукинской деревни по обвинению их в совершении тяжких преступлений.

Результативность работы сотрудников органов НКВД определялась и тем, насколько успешно они изобличали в преступной деятельности видных партийных, государственных и хозяйственных работников.

Как и в других регионах страны, в Грузии в годы сталинщины были уничтожены почти все активные участники революционного движения в Закавказье, которые впоследствии возглавляли Компартию и Совнарком Грузии, наркоматы республики.

Одним из них был Михаил Иванович Кахиани, член партии с 1917 г., бывший секретарь ЦК КП/б/ Грузии. В 1929 г. он покинул Грузию, являлся одним из секретарей Среднеазиатского бюро ЦК ВКП/б/, членом редколлегии «Правды», а к моменту ареста он был членом Комиссии Партийного Контроля при ЦК ВКП/б/ по Орджоникидзевскому краю. Кахиани был близким другом Серго Орджоникидзе и в течение ряда лет работал вместе с ним. Поскольку, как уже говорилось, Серго питал политическое недоверие к Берии, последний принял меры к уничтожению не только родных Серго Орджоникидзе, но и тех, кто был рядом с ним. Вот и с Кахиани подсудимые по делу Рапавы, Рухадзе и других расправились беспощадно.

Поводом к аресту Кахиани явились ложные показания других арестованных, полученные в результате их избиений. Кахиани арестовали в городе Ставрополе 4 августа 1937 г. на основании постановления Хазана. Затем его этапировали в Грузию. Постановление о предъявлении обвинения Кахиани вынесено также Хазаном.

Вместе с Гоглидзе и Кобуловым следствие по делу Кахиани вели Кримян, Савицкий, Парамонов и Хазан. Именно этим сотрудникам НКВД Грузии поручалось непосредственное исполнение наиболее важных, по мнению Берии, Гоглидзе и Кобулова, заданий по уничтожению неугодных им людей. И, как это было установлено в ходе судебного разбирательства, они успешно справлялись с такими заданиями. Эти люди добивались признательных показаний от арестованных, которые оговаривали не только себя, но и большое число ни в чем не повинных людей.

Установлено, что первые показания о своей преступной деятельности Кахиани дал в августе 1937 г. Допрашивал Кахиани в тот раз Кримян. В показаниях, как они изложены в протоколе допроса, Кахиани утверждал, что за короткий срок он создал в горах широкую сеть повстанческих групп, которые должны были поднять вооруженное восстание против Советской власти во время вторжения английских войск на территорию СССР. Кроме того, он якобы намеревался совершить террористический акт в отношении Берии.

Далее Кахиани допрашивали также Берия с Гоглидзе, которые, как показал Кримян, избивали его. На этом допросе Кахиани полностью отказался от показаний, данных Кримяну, и заявил последнему отвод, который был удовлетворен. Но это было лицемерием. Устранение Кримяна от следствия по делу Кахиани ничего не изменило — Кахиани, как и многие другие, был обречен на гибель с момента своего ареста.

Расследование дела Кахиани поручили Савицкому и Парамонову. Как и всегда, с этим заданием они справились успешно.

Кахиани «признался» им в том, что готовился к совершению террористического акта в отношении Сталина, Молотова и Кагановича во время приема ими руководящих работников Северного Кавказа. Намеревался якобы убить и руководящих работников ЗСФСР, в том числе и Берию. Кахиани, указывалось в протоколе его допроса, также распространял клеветнические измышления в отношении Берии, вовлек в преступную контрреволюционную деятельность многих руководящих работников Северного Кавказа, создавал вооруженные повстанческие группы.

Савицкий и Парамонов на допросе 26 августа 1937 г. получили также показания, что Серго Орджоникидзе был осведомлен о контрреволюционной деятельности бывших руководящих работников ЗСФСР.

В тюремной камере с Кахиани находился осведомитель, который сообщал, что именно говорил Кахиани, как оценивал положение, в котором оказался. Фактически это был один из источников «доказательств», изобличавших Кахиани в его «враждебной деятельности».

Обвинительное заключение по делу Кахиани подписали Савицкий и Парамонов, а утвердил Гоглидзе. Дело Кахиани на заседании тройки при НКВД Грузинской ССР докладывал Парамонов. На основании ее постановления от 3 декабря 1937 г. Кахиани был расстрелян.

С участием Парамонова в 1936 г. был избит во время допроса арестованный Чахвадзе, который в результате этого дал ложные показания, что бывший секретарь ЦК КП/б/ Грузии Л.Д. Гогоберидзе и бывший секретарь Заккрайкома ВКП/б/ М.Д. Орахелашвили являлись участниками контрреволюционной организации «правых».

Вскоре Гогоберидзе арестовали в Ростове-на-Дону, где он являлся секретарем Сталинского райкома ВКП/б/. Затем его этапировали в Тбилиси, где и велось следствие по его делу.

Кто такой Гогоберидзе? Родился он в 1896 г. в Кутаисской губернии в семье дворянина. В 1916 г. вступил в партию большевиков. Активно участвовал в борьбе за советскую власть в Закавказье. В 1917 г. — заместитель председателя Дживизликского Совета, а с февраля 1918 г. — член Бюро Бакинского комитета РКП/б/ и одновременно — член Кавказского краевого комитета РКП/б/. После падения Бакинской коммуны 31 июля 1918 г. оставался в Баку. В мае 1919 г. являлся одним из руководителей стачки бакинских рабочих против правительства мусаватистов. В марте–июне 1921 г. возглавлял Тифлисский ревком, затем был секретарем Тифлисского комитета РКП/б/. В 1923–1924 гг. — заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров Грузии, а в 1924–1925 гг. — секретарь Аджарского обкома партии. В 1925–1926 гг. находился на дипломатической работе в Париже. В 1926–1930 гг. — секретарь ЦК КП/б/ Грузии. В 1930–1934 гг. учился в Институте красной профессуры. Работал в наркомате снабжения СССР, а затем находился на партийных должностях.

После ареста Гогоберидзе подвергали жестоким пыткам, в результате чего он вынужден был оговорить себя в совершении тяжких преступлений.

27 ноября 1936 г. Гогоберидзе было предъявлено обвинение в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 56-10 и 5611 УК РСФСР, то есть в проведении антисоветской агитации и в том, что являлся членом антисоветской организации. За эти преступления не предусматривалось такое наказание, как смертная казнь.

Далее 17 марта 1938 г. от Гогоберидзе получили признание в том, что он готовил террористический акт в отношении Сталина. Однако, как того требовало действовавшее уголовно-процессуальное законодательство, нового обвинения в террористической деятельности ему не предъявлялось. А суду он был предан по обвинению в террористической деятельности и на основании приговора от 21 марта 1938 г. выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР, признавшей Гогоберидзе виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-8 (террор) и 58-11 УК PCФCP, в тот же день он был расстрелян.

Таким образом, было допущено грубейшее нарушение уголовно-процессуального законодательства: Гогоберидзе был предан суду и осужден за преступления, которые ему на предварительном следствии не вменялись.

Как и многие другие, Гогоберидзе был признан виновным в совершении чудовищных преступлений. В приговоре указано, что он якобы являлся участником контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации, совершившей 1 декабря 1934 г. убийство С.М. Кирова и подготавливавшей в 1934–1936 гг. террористические акты в отношении руководителей BKП/б/ и Советского правительства, принимал участие в подготовке террористического акта в отношении Сталина. Но никаких конкретных доказательств виновности его в совершении какого-либо преступления в материалах дела не имеется. Не приведены они и в приговоре. Откуда им взяться, если Гогоберидзе действительно не совершал никаких преступлений.

Все дело в том, что Гогоберидзе находился в Баку в то время, когда Берия нес службу в мусаватистской контрразведке. Об этом Гогоберидзе говорил Серго Орджоникидзе. Зная это, Берия, естественно, не мог оставить в живых свидетеля, прямо скажем, темных страниц его жизни. И Берия руками своих подручных расправился с Гогоберидзе.

Были расстреляны и бывшие секретари ЦК КП/б/ Грузии П.С. Агниашвили и Самсон Мамулия. В фальсификации дела по обвинению Мамулии участвовал и Хазан. Именно он подписал постановления на арест и предъявление обвинения Мамулии. Это он сделал, как пояснил в суде сам Хазан, потому, что ему было сказано о наличии на этот счет специального решения «инстанции», каковой в то время в Грузии являлся Берия.

Не избежали этой участи и партийные работники рангом пониже. Один из них — Г. Долидзе, заведующий отделом ЦК КП/б/ Грузии, а затем секретарь районного комитета партии. В расследовании его дела участвовал Хазан.

Перед расстрелом Долидзе написал заявление, содержащееся в его деле. Привожу дословно этот документ: «Л.П. Берия, С.А. Гоглидзе, говорю свое последнее слово вам. Я и вместе со мной весьма многие преданные сыны нашей Великой Сталинской партии ни в чем не виноваты. Мы погибаем благодаря провокации врагов, которые сумели оговорить лучших преданных товарищей. Система же следствия в нашем органе НКВД такова, что оговор врагов находит подтверждение, от нас не выслушивают никаких оправданий, никаких доводов, заставляют подписывать и показывать всякую чушь и ерунду. Говорят, были и такие, которые ничего не показывали, их тоже расстреляли. Кому это нужно, как не врагам. Наши следователи ни в чем не виноваты, они подчинены этой порочной системе следствия, они заранее уверены в том, что дело имеют с врагами народа. Почему никто не подумает над тем, что враги могут оговорить и честных, преданных людей. На одного врага идут десятки преданных людей ими оговоренных. Почему не подумаете над тем, что весь актив, который не раз доказал свою преданность ленинско-сталинской партии, вдруг стал врагом того строя, за который они боролись, врагами той партии, которая их воспитала и создала, — ведь это ерунда и чушь.

Совершается ужасное и чудовищное дело, истребляются люди, беспредельно преданные вождю партии Великому Сталину.

Моя просьба перед смертью — подумайте над этим. Мое показание, как и многих, сплошной вымысел, надуманный под палкой. Прощайте. Долидзе Г. кам. № 21».

Дело Долидзе расследовалось под руководством Хазана. На процессе по делу Рапавы и других Хазан заметил, что Долидзе правильно охарактеризовал применявшиеся в то время методы следствия.

Видно, что в заявлении Долидзе объективно показаны причины и условия беспрецедентного по масштабам распространения беззакония и произвола в годы сталинщины. Правда, Долидзе наивно полагал (а много ли было тогда тех, кто считал по-иному?), что Сталин и другие ответственные работники не знают о творящемся беззаконии. Долидзе и абсолютному большинству других необоснованно арестованных трудно было даже вообразить, что к развязыванию невиданного произвола самое непосредственное отношение имеет Сталин. Им трудно было поверить, что их оговаривают не враги, а такие же, как и они, необоснованно арестованные органами НКВД. Но утверждение Долидзе, что в сложившейся системе ни в чем не повинный человек может быть признан виновным в самых невероятных преступлениях и расстрелян, является правильным.

Крайне тяжело было слушать оглашавшиеся в суде заявление Долидзе и другие подобные документы. Нелегко было знакомиться с действительными, а не парадными страницами нашей истории.

Хазан и Савицкий под руководством Берии и с участием Кобулова вели следствие по делу бывшего Председателя Совета Народных Комиссаров Грузинской ССР Германа Андреевича Мгалоблишвили — активного участника революции 1905–1907 гг. и революционного движения в последующие годы, неоднократно подвергавшегося репрессиям со стороны царской власти.

Основанием к аресту Мгалоблишвили послужили показания его самого о его «преступной» деятельности, а также показания М.Д. Орахелашвили, бывшего председателя Верховного Суда Грузии И.Б. Болквадзе, П.С. Агниашвили и других — всего 61 человека, «изобличавших» Мгалоблишвили в совершении тяжких преступлений.

Кримян, Хазан, а также допрошенный в суде в качестве свидетеля бывший начальник секретно-политического отдела НКВД Грузинской СCP Давлианидзе подтвердили, что Мгалоблишвили подвергался жестоким избиениям. Давлианидзе, кроме того, показал, что обвиняемого избивал и сам Берия.

Допрошенный в суде Г.М. Барский, являвшийся в 1937 г. помощником начальника 1-го отдела НКВД Грузинской ССР, пояснил, что он видел окровавленного Мгалоблишвили, которого допрашивали Кримян и Савицкий. Он же подтвердил, что особой жестокостью отличались Кримян, Савицкий и Хазан. Последний, кроме того, был чрезвычайно мнителен и подозрителен, считая всех врагами.

Неудивительно, что Мгалоблишвили оговорил не только себя, но и многих других, хотя они никогда никаких преступлений не совершали.

Так, в заявлении от 8 июля 1937 г. в НКВД Грузии Мгалоблишвили указывал, что в контрреволюционную организацию его завербовал Буду Мдивани. Кстати, последний тоже необоснованно был признан виновным в совершении особо опасных государственных преступлений. Определением судебной коллегии по уголовным делам верховного Суда СССР от 29 сентября 1956 г. дело в отношении Мдивани было прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.

Мгалоблишвили признал себя виновным и в шпионской деятельности в пользу германской, английской, японской, французской и итальянской разведок. И этой деятельностью, согласно его показаниям, занимались около 40 человек. В частности, Мгалоблишвили назвал в их числе П.С. Агниашвили, Ш.З. Элиаву и других видных государственных и политических деятелей. Получалось, что Мгалоблишвили был шпионом сразу пяти капиталистических государств. Но это выглядело настолько неправдоподобно, если не сказать несуразно, что, видимо, поэтому в приговоре военной коллегии Верховного Суда СССР, рассмотревшей дело Мгалоблишвили 4 октября 1937 г. и приговорившей его к расстрелу, в этой части утверждалось о принадлежности его к разведке лишь «одного из иностранных государств».

Признал себя виновным Мгалоблишвили и в том, что вместе с Тенгизом Жгенти (он покончил жизнь самоубийством. — Н.С.) готовил террористические акты в отношении Сталина, Берии и Гоглидзе, а совместно с П.С. Агниашвили руководил деятельностью контрреволюционного центра в войсках Закавказского военного округа.

Военной коллегией Мгалоблишвили был признан виновным и в том, что он в 1933 г. создал и возглавил «центральную организацию правых» в Грузии, руководил всей террористической, повстанческой, вредительской и диверсионной деятельностью этой организации, ставившей своей целью отторжение Грузии от Советского Союза, создание самостоятельного буржуазного государства под протекторатом одной из капиталистических держав (какой именно, в приговоре не указано).

Конечно же, все эти обвинения были сфальсифицированы в угоду тому, кто стремился стать фактическим властелином Грузии, а именно Берии. Такие фальсификации осуществлялись и в угоду Сталину, в обоснование его положения об обострении классовой борьбы в ходе строительства социалистического общества. Кроме того, необходимо было показать, что враги действительно проникли во все эшелоны власти, во все партийные структуры. Осуждение же секретарей ЦК КП/б/ и председателя СНК союзной республики являлось убедительным доказательством правильности учения Сталина.

В принадлежности к возглавлявшейся, как было признано, Мгалоблишвили «центральной организации правых в Грузии» обвинялись также председатель Госплана Грузии Ш.С. Матикашвили и директор Грузинского телеграфного агентства Т.Я. Сихарулидзе. В расследовании дела Матикашвили вместе с Кобуловым участвовали Савицкий и Кримян.

Этих обвиняемых тоже нещадно избивали. Их принудили оговорить не только себя, но и других лиц, которые, как и они, не совершали никаких преступлений.

Савицкий в суде рассказал, как он и Кримян вели следствие в отношении Матикашвили. Нет, они его не избивали, но при аресте Матикашвили был обут в тесные ботинки, которые ему не разрешали снимать. Такая изощренная пытка способствовала тому, что обвиняемый во всем признался. Действительно, сотрудникам НКВД не откажешь в способности придумывать изощренные способы издевательств над арестованными.

Ш.С. Матикашвили был расстрелян на основании приговора Военной коллегии Вepxoвного Суда СССР от 12 июня 1937 г., а Т.Я. Сихарулидзе — на основании приговора от 13 сентября 1937 г.

Также был арестован председатель Ахалцихского районного исполнительного комитета Георгий Русадзе. Следствие по его делу вел Кримян. В суде он пояснил, что он «видимо, избил Русадзе на допросе, и тот признал себя виновным». То, что Кримян избивал Русадзе, подтвердил в суде работавший вместе с Кримяном свидетель В.Г. Арзанов. Он также показал, что у Русадзе требовали назвать его знакомых, фамилии которых Кримян заносил в протокол допроса как членов контрреволюционной организации.

Дело Русадзе на заседании тройки доложил Кримян. На основании ее постановления Русадзе был расстрелян. Кримян признал себя виновным в фальсификации этого дела.

Кримян расследовал и дело бывшего заведующего отделом редакции газеты «Заря востока» В.А. Роговского. Он подписал постановление на арест Роговского, который обвинялся в том, что являлся участником антисоветской группы, якобы существовавшей среди журналистов. Кримян добился от Роговского показаний о том, что он и ряд других журналистов, составлявших контрреволюционную организацию, намеревались путем выступления в печати дискредитировать Берию.

Кримян подписал обвинительное заключение по делу Роговского и доложил это дело на заседании тройки, по решению которой Роговский был расстрелян.

Савицкий и Парамонов сфальсифицировали дело по обвинению уполномоченного по заготовкам Джавского района Н.И. Марданова. Постановления на его арест и о предъявлении ему обвинения в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 56-10 и 58-11 УК Грузинской СCP, были оформлены Хазаном.

29 октября 1937 г. Парамонов вместе с Савицким допрашивали Марданова. Они принудили последнего признать свою вину в том, что он занимался контрреволюционной деятельностью. Парамоновым подписано постановление о предъявлении Марданову дополнительного обвинения в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-7 и 58-8 УК Грузинской ССР.

В числе других Парамонов подписал обвинительное заключение по делу Марданова, которое 2 декабря 1937 г. утвердил Гоглидзе. Парамонов же и доложил 3 декабря 1937 г. это дело на заседании тройки при НКВД Грузинской ССР, на основании постановления которой Марданов был расстрелян.

Считалось, что враги были везде, в том числе и в судах. Одним из них оказался председатель Верховного Суда Грузинской ССР Иван Бежанович Болквадзе.

Он родился в 1879 г., в 1900 г. вступил в партию, активно участвовал в революционной работе, за что неоднократно подвергался репрессиям со стороны царской власти.

Болквадзе арестовал Хазан 10 июня 1937 г., а всего через месяц — 11 июля 1937 г. — Военной коллегией Верховного Суда СССР он был приговорен к расстрелу.

В суде Хазан пояснил, что основанием к аресту Болквадзе послужили показания, полученные от других арестованных. В этих показаниях утверждалось, что Болквадзе подписал так называемую «платформу 83-х». Но это не соответствует действительности, поскольку среди подписантов фамилия Болквадзе отсутствует.

«Заявление 8З-х» было направлено в Центральный Комитет ВКП/б/ 25 мая 1927 г. Авторы заявления отмечали, что, по их мнению, ЦК проводит неправильную линию «в основных вопросах партийной политики».

Далее в заявлении указывалось, в чем именно это выражалось. Так, в нем отмечались определенные успехи в хозяйственном положении страны, обусловленные новой экономической политикой, провозглашенной Лениным. Вместе с тем осуждалась мелкобуржуазная идея «теории социализма в одной стране», обращалось внимание на рост безработицы, ухудшение материального положения трудящихся, ослабление живой связи партии с рабочим классом, на подбор и расстановку кадров, что осуществлялись не по деловым качествам того или иного работника, а по тому, как он «прислуживает ближайшему начальству».

Обращалось также внимание на обострение международной обстановки, рост угрозы войны, в связи с чем партии следовало бы принять действенные меры по предотвращению войны или хотя бы по оттягиванию ее начала на возможно больший срок, решительно отстаивать политику мира. С этой целью предлагалось «подойти ближе к социал-демократическим и беспартийным рабочим, увлечь их в борьбу против войны…».

Осуждалась линия ЦК ВКП /б/ на исключение постановки спорных вопросов, что рассматривалось ЦК как покушение на единство партии. Таким путем, указывалось в заявлении, создавалось показное единство и официальное благополучие. Заявление подписали Г.Е. Евдокимов, Г.Е. Зиновьев, Н.И. Муралов, Г.Л. Пятаков, К.Б. Радек, Л.Д. Троцкий, некоторые члены Исполкома Коминтерна. Болквадзе, как уже сказано, это заявление не подписывал.

Дело Болквадзе, расследованное с участием Хазана, не в пример другим делам было разрешено чрезвычайно быстро.

Следствие по делу Болквадзе велось заведенным в ту пору порядком: многочисленные вызовы на допросы, избиения и всего лишь один протокол допроса от 29 июня 1937 г., составленный Хазаном. В этом протоколе значится, что Болквадзе признает себя участником контрреволюционной организации правых, в которую его вовлек в конце 1936 г. Тенгиз Жгенти. На допросе Болквадзе назвал 32-х участников этой организации и рассказал об их практической деятельности. Но все это он рассказывал, как отмечалось в протоколе допроса, со слов Жгенти.

Что это за человек?

Тенгиз Гигоевич Жгенти родился в 1887 г., член партии большевиков с 1903 г. Участник борьбы за Советскую власть в Закавказье. Он был одним из организаторов Советов солдатских депутатов в Кавказской армии. В декабре 1917 г. на 2-м съезде Кавказской армии был избран членом ее Краевого совета, В 1918– 1919 гг. Жгенти был членом Одесского ревкома, военкомом и начальником гарнизона Елизаветграда. С конца 1919 г. участвовал в подготовке вооруженного восстания против мусаватистов в Азербайджане и меньшевиков — в Грузии. С 1921 г. являлся секретарем Аджарского обкома партии, а затем секретарем ЦИК Грузинской ССР.

И в отношении такого человека собирался «компматериал». Он знал об этом и четко представлял, что его ожидает в ближайшем будущем. И не стал ожидать расправы: 24 мая 1937 г. Тенгиз Жгенти покончил с собой. В предсмертных записках семье и Берии он указывал, что ни в чем не виноват. Объясняя свой поступок следствием длительного и незаслуженного гонения и преследования, писал: «Если даже будут говорить сто арестованных, не верьте этим ложным и никому не нужным показаниям».

Но эти показания нужны были тем, кто боролся с «врагами народа», поскольку они признавались бесспорными доказательствами виновности тех, кого на основании этих показаний арестовывали. Что же касается лиц, которые вполне справедливо полагали, что будут уничтожены, и, не дожидаясь этого, кончали с собой, то их показания, вернее то, что им приписывалось устами других арестованных, использовалось в качестве источника доказательств виновности пока еще находившихся на свободе лиц. Арестованных принуждали показывать, что именно эти, покончившие с собой, завербовали их в ту или иную антисоветскую организацию, что именно эти лица рассказывали им о враждебной деятельности других. Так было и с Тенгизом Жгенти. 1 июля 1937 г., то есть за два дня до рассмотрения дела Болквадзе в суде, органы следствия получили от Г.А. Мгалоблишвили показания, что именно он, Мгалоблишвили, завербовал Болквадзе в контрреволюционную организацию правых. Так что «вербовщиков» Болквадзе оказалось несколько. Видимо, здесь не было тесной связи тех, кто вел следствие по делу Мгалоблишвили с теми, кто расследовал дело Болквадзе.

Обвинительное заключение по делу Болквадзе составлено Хазаном и Твалчрелидзе.

В судебном заседании Болквадзе не признал себя виновным, а от своих показаний на предварительном следствии отказался как от вынужденных, данных им вследствие того, что подвергался жестоким избиениям. В своем последнем слове Болквадзе заявил, что не мог быть врагом Советской власти. Действительно, ведь он посвятил ее становлению всю свою сознательную жизнь. Но кого это тогда интересовало? Ведь кругом были «враги», и их необходимо было уничтожить, кто бы они ни были и какие бы посты ни занимали.

Военная Коллегия Верховного Суда СССР признала Болквадзе виновным в том, что он являлся участником антисоветской террористической организации правых, в которую его вовлек Тенгиз Жгенти. Он якобы поддерживал организационную связь с руководителем антисоветской организации правых в Грузии Мгалоблишвили, участвовал в выработке плана действий по проведению диверсионно-вредительских актов на случай войны. Как уже говорилось, за совершение мифических преступлений он был приговорен к вполне реальному расстрелу.

Так был уничтожен еще один «враг народа», всю свою жизнь посвятивший борьбе за его интересы.

На основании постановления тройки при НКВД Грузинской СCP был расстрелян и бывший народный комиссар юстиции ЗСФСР Я.М. Вардзиели. Он был признан виновным в проведении антисоветской агитации и в том, что являлся членом антисоветской организации. Однако наказание в виде расстрела за такие преступления не предусматривалось.

В фальсификации дела по обвинению Вардзиели участвовал Рухадзе.

Руководящих работников НКВД Грузии не устраивали те работники прокуратуры, которые пытались пресекать творившееся беззаконие.

Одним из них был помощник прокурора республики по надзору за местами заключения Нилай Михайлович Авнатамов.

Допрошенный в суде бывший сотрудник НКВД Грузинской ССР Г.М. Карели охарактеризовал Авнатамова как защитника законности. Разумеется, такие люди мешали работникам органов НКВД в их работе по разоблачению «врагов народа». И Авнатамов был арестован на основании справки, составленной Кобуловым, в которой утверждалось, что Авнатамов в преступной деятельности изобличается показаниями И.Д. Девдариани. Однако показаний последнего в деле Авнатамова не имеется. Тем не менее, на основании постановления, подписанного Хазаном, Авнатамова арестовали. Расследование его дела поручили вести Савицкому и Парамонову. Постановление о предъявлении обвинения Авнатамову оформлено Хазаном.

Савицкий и Парамонов в суде очень сдержанно рассказали о том, как они расследовали это дело. Савицкий заявил, что насколько он помнит, Авнатамова не избивали, и он не знал, что в отношении обвиняемого «принято преступное решение».

Установлено, что именно Савицкий и Парамонов на допросе 24 декабря 1937 г. добились от Авнатамова признания в том, что он умышленно направлял в места лишения свободы тех, сроки лишения свободы которых были небольшими, а на «местах» оставлял лиц с длительными сроками лишения свободы. В то же время систематически досрочно освобождал из заключения последних, отказывая в таком освобождений тем, кто был осужден за мелкие уголовные преступления. Кроме того, преднамеренно затягивал рассмотрение поступавших к нему жалоб.

Насколько соответствовали эти показания Авнатамова действительности, не проверялось. Здесь уместно привести следующее показание Савицкого, данное им в ходе предварительного следствия: «Показания Авнатамова ни у меня, ни у Парамонова тогда сомнений не вызывали. В то время для осуждения достаточно было только одного признания о принадлежности к троцкистской организации. Практическую деятельность исследовать было необязательно». Действительно, зачем было что-то проверять, когда для осуждения достаточно было голого признания обвиняемого в совершении преступления. Такой арестованный спустя совсем непродолжительное время мог быть расстрелян. Именно так и случилось с Авнатамовым.

После допроса Авнатамова 24 декабря 1937 г. Парамонов подписал постановление о предъявлении Авнатамову дополнительного обвинения. Затем составляется обвинительное заключение, и 28 декабря 1937 г. дело Авнатамова но докладу Парамонова было рассмотрено на заседании тройки при НКВД Грузинской СССР. По ее постановлению Авнатамова расстреляли. Фактически же его «вина» заключалась в том, что он требовал от Хазана, Савицкого, Парамонова и других работников НКВД Грузии соблюдения закона при исполнении возложенных на них обязанностей.

Известно, что не избежали сталинских репрессий и сами чекисты. В те годы их было репрессировано более 20 тысяч. Среди них были и те, кто сам принимал активное участке в фальсификации уголовных дел в отношении необоснованно арестованных, ни в чем не виновных граждан, кто применял изуверские пытки [7]. Однако значительную долю этих репрессированных составили честные сотрудники НКВД.

Так, Хазан, Савицкий и Парамонов вместе с Гоглидзе и Кобуловым сфальсифицировали дело в отношении Давида Семеновича Киладзе, члена партии с 1905 г. До 1934 г. он являлся председателем Главного Политического Управления (ГПУ) Грузии.

Киладзе активно участвовал в революционном движении, неоднократно подвергался репрессиям со стороны органов царской власти. Был осужден к каторжным работам, сослан в Сибирь. Но он был неугоден Берии, поскольку отказывался выполнять его преступные распоряжения. Основанием для ареста Киладзе явились показания арестованных по другим делам И.Д. Орахелашвили, А.Н. Микеладзе, П.С. Агниашвили и других. В целях изобличения Киладзе в преступной деятельности по указанию Берии были арестованы жена Киладзе — Шушана Константиновна, бывшие его секретари Г.К. Арутюнов и Э.А. Вашакидзе.

Как на предварительном следствии, так и в суде Киладзе виновным себя ни в чем не признал и утверждал, что враждебную работу не вел.

Киладзе неоднократно вызывали на допросы (это отмечено в его тюремном деле), однако имеется всего лишь один протокол его допроса от 1 августа 1937 г. На этом допросе, как отмечается в протоколе, Киладзе признал себя виновным в том, что допускал контрреволюционные высказывания, которые заключались в выражении резкого недовольства Берией. Но и от этих показаний Киладзе в суде отказался. Да и вообще приведенные высказывания, даже если они и имели место, состава преступления не образуют.

Любопытно отметить, что показаний П.С. Агниашвили от 7 июля 1937 г., на которые сделана ссылка в обвинительном заключении по делу Киладзе, в самом этом деле не имеется. Отсутствуют показания в отношении Киладзе и в деле Агниашвили, осужденного 12 июля 1937 г. к расстрелу.

1 августа 1937 г. по постановлению Хазана была арестована Ш. Киладзе. Но в первый раз ее допросили (во всяком случае, так указано в ее деле) лишь 1 октября. Допрашивали ее Хазан и оперативный уполномоченный Парамонов. На этом допросе она показала, что муж, будучи недоволен Берией в связи с необоснованным снятием Киладзе с поста председателя ГПУ Грузии, высказывал в адрес Берии террористические намерения. Она же соглашалась с мужем в том, что он незаслуженно освобожден от должности.

Допрошенная в ходе предварительного следствия по делу Берии и других бывшая сотрудница НКВД Грузинской ССР Киларджишвили показала, что она и еще две сотрудницы по приказанию Хазана избивали Ш. Киладзе с целью вымогательства от нее признания в проведении ее мужем контрреволюционной деятельности.

Вот так велось следствие по делам супругов Киладзе.

Дело Д.С. Киладзе было рассмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 4 октября 1937 г., которая признала его виновным в том, что он с 1935 г. являлся участником контрреволюционной организации правых, существовавшей в Грузии, и организационно был связан с активным, как указывалось в приговоре, террористом П.С. Агниашвили, с Тенгизом Жгенти и другими, совместно с которыми подготавливал террористический акт в отношении Берии. Эти приписанные Киладзе действия были квалифицированы по ст. ст. 58–8 и 58–11 УК Грузинской ССР. Он был приговорен к расстрелу и в тот же день, 4 октября, расстрелян.

Также была расстреляна и Ш.К. Киладзе, но уже на основании постановления тройки при НКВД Грузинской CCP, принятого в тот же самый день — 4 октября 1937 г.

Обвинительное заключение по делу Ш.К. Киладзе составил Парамонов, а утвердил Рапава. На заседании тройки его доложил Парамонов, а председательствовал на этом заседании Рапава. Он и внес предложение о расстреле Ш. Киладзе. Церетели — член тройки — поддержал это предложение.

Ш. Киладзе признали виновной в том, что, будучи «женой активного участника антисоветской террористической организации правых — Киладзе Давида Семеновича, принимала непосредственное участие в подготовке террористических актов против руководителей ВКП/б/ и Советского правительства, была в курсе проводимой им контрреволюционной деятельности». Кроме того, она всячески разжигала контрреволюционные настроения своего мужа и сама «допускала контрреволюционные провокационного, клеветнического порядка измышления по адресу секретаря ЦК KП/б/ Грузии Берия».

Как было впоследствии установлено, ничего из того, что было вменено в вину супругам Киладзе, никогда ими не совершалось. Их расстреляли на основании материалов, в фальсификации которых активное участие принимали Рапава, Хазан, Савицкий и Парамонов. С участием же Церетели тройкой при НКВД Грузинской ССР было принято решение о расстреле Ш. Киладзе.

4 августа 1937 г. Хазан арестовал Эмилию Вашакидзе — секретаря бывшего председателя ГПУ Грузии Д.С. Киладзе. Постановления на ее арест и о предъявлении ей обвинения были составлены и подписаны Хазаном. Ей, как и ее шефу, также было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности, в том, что она была связана «с контрреволюционером — бывшим председателем ГПУ Д.С. Киладзе, высказывала контрреволюционные взгляды и одобряла контрреволюционные клеветнические высказывания в отношении вождя товарища Сталина». Именно это обвинение было положено в основу постановления тройки при НКВД Грузинской ССР под председательством Рапавы и с участием Церетели от 7 октября 1937 г. о расстреле Э. Вашакидзе.

При этом Вашакидзе ни в чем не признала себя виновной. Не дала она и ложных показаний в отношении Сepгo Орджоникидзе, которых от нее добивались. В деле Вашакидзе отсутствуют какие-либо доказательства ее виновности в совершении вмененных ей преступных деяний.

Рапава в суде не отрицал того, что постановление тройки о расстреле Э. Вашакидзе подписано им. Он заявил, что Вашакидзе «плохо себя вела». В чем это выражалось, Рапава не пояснил. Выходит, не обязательно было совершать какое-либо тяжкое преступление, чтобы «заслужить» расстрел, для этого достаточно было лишь «плохо себя вести».

После реабилитации Вашакидзе 13 марта 1954 г. Военной коллегией Верховного суда СССР ее матери было объявлено, что Эмилия Вашакидзе, отбывая наказание, скончалась 15 сентября 1938 г. Это была заведомая ложь.

Хазан арестовал и другого секретаря Д.С. Киладзе — Георгия Арутюнова. В ходе следствия, которое вел Хазан, тот был убит.

Как показал в суде Хазан, он, Твалчрелидзе и другие сотрудники, фамилии которых он не помнил, по указанию Гоглидзе и Кобулова избили на допросе Арутюнова, и тот вскоре после этого умер. У Арутюнова вымогались показания о его контрреволюционной связи с Киладзе. Им же, Хазаном, составлено постановление о прекращении дела в отношении Арутюнова в связи с его смертью, утвержденное Рапавой.

Как и в других подобных случаях, смерть Арутюнова была удостоверена подложным свидетельством, в котором ее причиной назван туберкулезный менингит.

Расстрелян был и бывший народный комиссар внутренних дел Закавказской Федерации Тите Илларионович Лордкипанидзе, член партии большевиков с 1913 г., активный участник революционного движения и гражданской войны. В 1920 г. по рекомендации Ф.Э. Дзержинского он стал работать в органах государственной безопасности. Был делегатом XVII съезда партии. Перед арестом в 1937 г. Лордкипанидзе — народный комиссар внутренних дел Крымской АССР.

Однако в судебном заседании не велось речи о деле Лордкипанидзе, поскольку он к тому времени еще не был реабилитирован, а вынесенный в отношении него расстрельный приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР был отменен только спустя полтора года — 17 февраля 1958 г.

Резонный вопрос: почему Лордкипанидзе, работавший в Крыму, был арестован на основании материалов, добытых в Грузии, туда был этапирован, там было проведено следствие по его делу, и там же он был расстрелян?

Дело в том, что Лордкипанидзе, будучи народным комиссаром внутренних дел Закавказской Федерации, высказывал недовольство методами руководства, применявшимися Берией, который об этом знал. А подобного он никому и никогда не прощал.

Следствие по делу Лордкипанидзе вели под руководством Берии осужденные затем вместе с ним Гоглидзе, Кобулов, а также Кримян, Хазан и Савицкий, которые уже известными нам способами добились от обвиняемого признания в том, что он являлся организатором и руководителем контрреволюционного заговора в наркомате внутренних дел Грузии. Организационно он якобы был связан с контрреволюционным центром троцкистов и правых в Грузии, а также с участниками контрреволюционного заговора в аппарате ЦИК СССР. Непосредственно руководил подготовкой террористических актов в отношении руководителей ЦКП/б/ и Советского правительства.

Бывший подчиненный Кримяна, свидетель В.Г. Арзанов подтвердил в суде, что именно на допросе у Кримяна Лордкипанидзе оговорил многих невинных людей. Сам же Арзанов был арестован 17 декабря 1937 г. Ночью его допрашивали Кримян и Савицкий. Они жестоко избили Арзанова, который написал гневное письмо наркому внутренних дел Гоглидзе, и его освободили из под стражи. Но такое случалось крайне редко.

Обвинение Лордкипанидзе основывалось на признании им вины в совершении указанных преступлений и на показаниях 56-ти других арестованных, которые прямо или косвенно подтвердили, что они вместе с Лордкипанидзе являлись участниками контрреволюционной организации. Она якобы действовала в Грузии, в частности, в аппарате НКВД Грузинской ССР. Эти арестованные были связаны между собой в своей преступной деятельности.

В результате проведенной впоследствии проверки было выяснено, что Лордкипанидзе был осужден необоснованно по сфальсифицированному с участием Кримяна, Хазана и Савицкого делу. Установлено, что в 1934–1937 гг. в НКВД Грузии никакой контрреволюционной организации не существовало. Репрессированные бывшие сотрудники Грузии Дзидзигури, Думбадзе и Жужунава безосновательно были признаны виновными в принадлежности к контрреволюционной организации. Вместе с тем в их реабилитации было отказано, поскольку, как это было выяснено в ходе проверки, они преступно нарушали законность и фальсифицировали уголовные дела в отношении невиновных граждан. Они сами стали жертвами той системы, которой верно служили.

По делу установлено, что Кримян и Савицкий допрашивали Дзидзигури, а Кримян, кроме того, проводил очную ставку Дзидзигури с Буду Мдивани, в ходе которой Дзидзигури показал, что П.К. Орджоникидзе встречался с Буду Мдивани и «высказывал озлобление против Берии».

Арестованного Жужунаву в ходе допроса жестоко избивал Хазан.

Вообще же не только Дзидзигури, Думбадзе и Жужунава поплатились жизнью, предварительно сами лишив жизни многих и многих невинных людей. Достаточно вспомнить хотя бы Ягоду, Ежова и других, активно боровшихся с «врагами народа».

Был установлен и такой чисто бытовой факт: в квартиру расстрелянного по постановлению тройки Дзидзигури вселился Кримян. Эта квартира, как пояснил свидетель Арзанов, была хорошо обставлена. Кримян подтвердил это, но заявил, что обстановкой квартиры Дзидзигури завладел ставший в будущем заместителем наркома внутренних дел республики Нибладзе.

Вряд ли имеет особое значение в этом случае, как была разделена квартира расстрелянного. Сам по себе способ решения своих жилищных проблем сотрудниками НКВД Грузии кроме чувства омерзения к ним ничего другого не вызывает. Зловещий смысл имело обращение Кримяна к работавшему с ним Арзанову с вопросом, не знает ли тот, у кого имеется хорошая квартира. Об этом рассказал в суде Арзанов.

Что же касается Т.И. Лордкипанидзе, то в бытность его народным комиссаром внутренних дел ЗСФСР и Крымской АССР он не допускал нарушений законности и ничем не способствовал этому.

Он был расстрелян на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР от 14 сентября 1937 г., признавшей его виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-1 «а», 58-8 и 58-11 УК Грузинской ССР.

Выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда СССР 28 сентября 1937 г. под председательством И.О. Матулевича участником «контрреволюционного заговора, существовавшего в аппарате НКВД ГССР, ставившего своей целью свержение Советской власти», был признан и заместитель начальника экономического отдела НКВД Грузии Сурен Оганесович Газарян. Как и многих других, его жестоко избивали в ходе допросов. Кримян, проводя его очную ставку с Лордкипанидзе, добивался, чтобы последний показал об участии Газаряна в контрреволюционном заговоре. В протоколе очной ставки, который дали ему на подпись, значилось, что Лордкипанидзе завербовал его, Газаряна, в контрреволюционную организацию. На этом протоколе Газарян написал, что его содержание не соответствует тому, о чем говорилось на очной ставке.

Военная коллегия Верховного Суда СССР, заседание которой продолжалось всего несколько минут, приговорила Газаряна на основании ст. ст. 17, 58-8 и 58-11 УК РСФСР к лишению свободы сроком на 10 лет. Газаряну, можно сказать, повезло.

Был арестован, а затем и расстрелян заместитель начальника секретно-политического отдела НКВД Грузинской ССР Осипов. Как заявил в суде Хазан, не было никаких материалов, которые бы давали основание к аресту Осипова, который последовал 19 января 1938 г. В тот же день была арестована и его жена Р.С. Осипова, которая в судебном заседании рассказала, как велось следствие по ее делу и по делу ее мужа.

Она рассказала, что незадолго до ареста она и муж были на новоселье у Хазана, которому передали вместе со всей обстановкой квартиру одного из арестованных (как видим, такой способ решения жилищной проблемы высокопоставленных сотрудников НКВД не являлся исключением).

После ареста Хазан вызвал ее на допрос и предложил рассказать о контрреволюционной деятельности мужа, а Кримян в это время ударил ее по голове и лицу. Потом ей показали мужа, лежавшего на полу в комнате, где были Гоглидзе и Кобулов. Муж, как показала Осипова, «выглядел страшно, лицо окровавлено, все в кровоподтеках, волосы пропитаны кровью». Слабым голосом муж спросил о ребенке, а затем заявил: «Я ни в чем не виноват. Что происходит — не понимаю». Действительно, трудно было понять, что происходило в то время.

Постановление на арест Р.С. Осиповой составил Хазан. В ее деле имеется лишь один протокол допроса от 22 февраля 1938 г. Она ни в чем не признала себя виновной, доказательств, свидетельствовавших о совершении ею каких-либо преступлений, не установлено. Да и зачем было устанавливать, если она уже являлась «членом семьи изменника Родины» (ЧСИР), что послужило основанием для Особого совещания при НКВД СССР своим постановлением от 28 июня, 1938 г. лишить Осипову свободы сроком на 5 лет. Вернулась же она домой через 8 лет.

В суде Осипова рассказала, что перед отправкой в лагерь женщин обрили, и когда везли, то ими пугали народ.

Как было установлено, впоследствии дело по обвинению Осипова было уничтожено вместе с другими делами по преступному указанию Рухадзе.

В сентябре 1939 г. с санкции Рапавы (и это он подтвердил) арестовали начальника управления милиции НКВД Грузинской ССР Мирона Ивановича Керкадзе. Рапава в суде утверждал, что этот арест был произведен по указанию Берии.

Керкадзе предъявили обвинение в антисоветской деятельности. Истинной же причиной его ареста, как пояснил в суде Рухадзе, было подозрение в том, что он, являясь делегатом съезда КП/б/ Грузии, голосовал против Берии.

Керкадзе не признавал себя виновным. Его стали жестоко избивать. Через несколько дней его привели в кабинет начальника следственной части НКВД Грузинской ССР Рухадзе, который потребовал дать показания о контрреволюционной деятельности, которую якобы проводил Керкадзе. Он отказался, и его снова стали бить. В избиении участвовал и Рухадзе, подтвердивший это обстоятельство в суде. При этом от Керкадзе требовали дать показания о его участии в создании контрреволюционной, террористической, антисоветской группы и о подготовке террористического акта в отношении Берии.

В камеру к Керкадзе приходил Рухадзе и вновь требовал дать нужные ему показания. Через несколько дней Керкадзе вызвали на допрос к Рухадзе, и он снова подвергся избиениям. Рухадзе от имени Керкадзе писал какие-то показания. Так продолжалось дней двадцать, и Керкадзе не выдержал мучений, которым его подвергали, и вынужден был подписать сфальсифицированный протокол допроса.

Вскоре Керкадзе привели к наркому внутренних дел Рапаве, которому Керкадзе заявил об отказе от подписанных им показаний. Объяснил, что принужден был оговорить своих товарищей. На следующий день Рухадзе потребовал, чтобы Керкадзе отказался от своего заявления Рапаве и подтвердил свои прежние показания.

Затем его этапировали в Москву, где привели в кабинет Берии, где были также Рухадзе, Меркулов и Кобулов. Берия спросил Рухадзе, за что арестован Керкадзе, и получил ответ, что за контрреволюционную и антисоветскую деятельность. Керкадзе отрицал это. Берия стал читать докладную записку, составленную Рухадзе, а, прочитав, спросил Керкадзе, правильно ли в ней все изложено. Керкадзе ответил, что все изложенное в докладной записке сочинено Рухадзе. Берия закричал: «Уберите этого жулика!» Керкадзе увели, посадили в камеру, а через несколько дней объявили, что на основании постановления Особого совещания при НКВД СССР он был лишен свободы на 8 лет.

О том, что Рухадзе избивал Керкадзе, в суде рассказал свидетель А.В. Окуджава, работавший в то время следователем следственной части НКВД Грузинской ССР, начальником которой являлся Рухадзе. Окуджава подтвердил, что по указанию Рухадзе следователи по несколько суток держали арестованных на допросах, хотя допросы как таковые не велись. Арестованные все это время стояли, а около них сидели сотрудники НКВД, не разрешая арестованным садиться, не давали они им и спать. При этом сотрудники НКВД менялись. Вот это и называлось конвейерной системой допроса. В результате долгого стояния у арестованных опухали ноги, они теряли сознание, и в конечном итоге следователь получал нужные ему показания.

В течение всего времени его работы в НКВД-МГБ Грузии до 1952 г., показал далее Окуджава, незаконные методы следствия широко применялись постоянно — и тогда, когда указанные ведомства возглавлял Рапава, и когда его сменил Рухадзе. Причем когда Рухадзе занял этот высокий пост, он заявил, что при его предшественнике производилось мало арестов. Число их при Рухадзе увеличилось.

Хотя действовавшее законодательство предусматривало возможность задержания без предъявления обвинения на срок не более 24-х часов, Рухадзе установил практику, когда задержанных содержали во внутренней тюрьме МГБ Грузинской ССР в течение нескольких суток и получали от них известными способами нужные показания об их «преступной деятельности». И уже потом арест этих лиц оформлялся в установленном законом порядке.

Свидетель Окуджава рассказал и о том, что он однажды в отношении одного из арестованных, содержавшегося под стражей в течение двух месяцев, вынес постановление о прекращении дела. К тому были все основания. Но после этого в отношении самого Окуджавы завели дело, которое направили в особую инспекцию, которая объявила ему выговор «за не доведение дела до логического конца». Значит, логическим концом ареста считалось осуждение арестованного.

Но вернемся к делу Керкадзе. В порядке вещей, что вскоре, 19 сентября 1938 г., арестовали жену Керкадзе — Кетеван Ивановну. Ее допрашивал Рухадзе, который требовал, чтобы она рассказала о контрреволюционной деятельности своего мужа. Рухадзе убеждал ее в том, что Керкадзе состоял в организации, намеревавшейся убить Берию и Рапаву. В ответ на отказ оговорить мужа Рухадзе заставил ее в течение семи суток стоять. Она не могла ни к чему прислониться, вся опухла, неоднократно теряла сознание, еды ей не давали. Все это время Рухадзе требовал, чтобы она рассказала о контрреволюционной деятельности мужа. Керкадзе молчала. Тогда ее стали избивать. Били по пяткам мокрой веревкой до потери сознания. На допросе у Рухадзе ее избивали несколько мужчин. Рухадзе ее тоже ударил, и она потеряла сознание. На этом закончилось следствие по делу Кетеван Керкадзе. Все это она рассказала в суде.

Рухадзе фактически не отрицал этих показаний. Рассказал, что арестовал ее по указанию Рапавы и один раз избивал обвиняемую.

Супругов Керкадзе отправили в Москву, где их водили к Кобулову и Меркулову, там же был и Берия. Но это уже не имело никакого значения. Их судьба была предрешена с момента ареста.

Как и ее муж, Кетеван Керкадзе постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 23 июля 1940 г. была лишена свободы сроком на 5 лет. Ее признали виновной в проведении антисоветской агитации, которая заключалась в том, что она выражала недовольство выдвижением на руководящие должности бездарных людей, называя при этом Рапаву. Кроме того, высказывала неверие в виновность людей, которых арестовывали органы НКВД по обвинению в антисоветской деятельности.

По делу К.И. Керкадзе можно отметить и такой момент. В соответствии со ст. 206 УПК РСФСР 1923 г. 21 апреля 1940 г. ей были предъявлены материалы для ознакомления, что свидетельствовало об окончании предварительного следствия. Однако, как это усматривается из материалов дела, обвинение ей было предъявлено только 14 мая, то есть, получается, после окончания предварительного следствия.

Вот так соблюдалась законность в то время.

Невозможно было спокойно слушать историю, как было сфальсифицировано дело в отношении двадцатичетырехлетней машинистки НКВД Грузии Лидии Артемьевны Старшовой, которая по этому делу была расстреляна.

Основанием к ее аресту послужили рапорты Хазана, его помощника Твалчрелидзе и помощника оперативного уполномоченного Киларджишвили. Всем им показалось, что Старшова ведет себя подозрительно, поскольку проявляет повышенный интерес к работе 1-го отделения НКВД Грузинской ССР, которое возглавлял Хазан. Так, Киларджишвили в рапорте от 24 июля 1937 г. указывала: «В процессе допроса […] Георгадзе Надежды машинистка Старшова без всяких причин три раза заходила ко мне в комнату, облокачивалась на стол, в упор смотрела в глаза арестованной Георгадзе». Хазан же в своем рапорте от 25 сентября 1937 г. требовал для проверки своих подозрений и «размотки» дела Старшовой арестовать ее.

Вот так, сначала подозрения, потом арест и уж потом сбор доказательств. А как собирались доказательства «виновности» арестованных, уже неоднократно рассказывалось. Не стало исключением и дело Старшовой.

Ее арестовали 26 сентября 1937 г. Хазан предъявил ей обвинение в проведении контрреволюционной работы.

Расследование дела Старшовой поручили Кримяну. В результате избиения Кримян добился от обвиняемой признания в том, что она информировала бывшего начальника секретно-политического отдела НКВД Грузинской ССР Султанишвили о готовившемся его аресте и об имевшихся на него показаниях ранее арестованных.

Не имея никаких к тому оснований, Кримян 29 ноября 1937 г. предъявил Старшовой дополнительное обвинение в подрывной и террористической работе. Именно так оно было сформулировано. Таким образом, Старшовой предъявили обвинение в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-7 и 58-8 УК Грузинской ССР.

Кримян в суде показал, что к предъявлению Старшовой обвинений в совершении особо опасных государственных преступлений оснований не имелось. Тем не менее, он подписал обвинительное заключение по ее делу и 3 декабря 1937 г. доложил его на заседании тройки при НКВД Грузинской ССР, согласно постановлению которой Старшова была расстреляна. Ее признали виновной в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-7, 58-8, 58-10 и 58-11 УК Грузинской ССР.

Был арестован бывший заместитель начальника исправительно-трудовой колонии Ашот Петросян. 8 августа 1938 г. его вызвали на доклад к наркому внутренних дел Грузии Гоглидзе. Однако никакого доклада не состоялось. Петросяна схватили и отправили в тюремную камеру, в которой находились 11 арестованных. Площадь же камеры не превышала пяти квадратных метров. Примерно через месяц его вызвали на допрос к Кримяну. Там же был и Савицкий. В руках у Кримяна была палка, а у Савицкого — кожаный бич. Они стали избивать Петросяна, требуя от него признания в том, что он, Петросян, является членом антисоветской террористической организации, имевшей целью убить Берию.

На следующем допросе Кримян вновь избивал Петросяна, выбил 4 зуба, заставил слизывать кровь с пола. Петросяна много раз избивали, но он не признал себя виновным. Тем не менее, его, при отсутствии каких-либо доказательств, признали виновным в проведении антисоветской агитации, за что он и был лишен свободы. Кримян отрицал в суде свою причастность к расследованию дела по обвинению А.З. Петросяна. Однако представленными доказательствами, а также его же собственными резолюциями на материалах, связанных с возбуждением, а затем и расследованием дела по обвинению Петросяна.

Вот эти резолюции.

«Тов. Мовсесову. Петросян мне лично известен, их очень близкая связь с Лордкипанидзе, Агабеляном, и, несмотря на это, он продолжает работать в наших органах. Перег[оворите] со мной и ознакомьте меня с имеющимися на него материалами. 14.VII Кримян».

Другая резолюция Кримяна: «Лично. Мовсесов. Есть указания Кобулова об аресте Петросяна. Оформите арест и завтра же его посадите, будем допрашивать Петросяна вместе. 7.8.38. Кримян».

Кримян подтвердил, что эти резолюции написаны им.

Как видим, никаких указаний об обращении к прокурору за санкцией на арест Петросяна в резолюциях Кримяна не содержится. Да и зачем было обращаться к прокурору, если все аресты, проводившиеся сотрудниками НКВД, потом оформлялись в соответствии с действовавшим законодательством, но задним числом, то есть прокуроры давали санкции на арест лиц, которые уже в течение длительного времени фактически находились под стражей.

Был расстрелян и сотрудник HКВД Грузии Датико Чхаидзе. Упоминавшийся выше свидетель М.М. Глонти, работавший в 1937–1938 гг. в дорожно-транспортном отделе этого органа, присутствовал при его расстреле. Глонти рассказал, что стоя на краю могилы, Чхаидзе заявил, что его расстреливают только за нежелание в угоду Берии, Кобулову, Гоглидзе и другим руководителям НКВД Грузии арестовывать и посылать на расстрел невиновных людей. Просил передать это Сталину, а затем крикнул: «Да здравствует Ленин! Да здравствует Сталин!». Раздавшиеся выстрелы оборвали его жизнь.

Не только Чхаидзе, умирая, возносил хвалу Сталину. Еще и еще раз приходится убеждаться, насколько умело была сформирована система организации общества, в которой у абсолютного большинства граждан к середине 1930-хгг. не было никаких сомнений в безгрешности и выдающейся роли Сталина в строительстве светлого будущего для народа Советского Союза. Лишь немногие в то время четко понимали, какое зло несет в себе Сталин, какой вред причиняет он стране.

В 1948 г. при содействии Берии Рухадзе назначили министром государственной безопасности Грузии. Сразу же после назначения на этот высокий пост Рухадзе направил благодарственное письмо Берии, верноподданнически заверяя его в своей безграничной преданности, называя себя учеником и воспитанником Берии. Практическая деятельность Рухадзе подтвердила, что он действительно был его достойным учеником.

Суд полно и всесторонне исследовал преступную деятельность Рухадзе на этом посту. Было установлено, что, как и прежде, Рухадзе продолжал грубо нарушать законность, как и прежде фальсифицировал дела в отношении невиновных лиц. Эта работа была даже усовершенствована. Рухадзе распорядился оборудовать специальные камеры — каменные мешки, в которых содержались арестованные, не желавшие давать ложные показания.

Свидетель Ф.В. Будников, являвшийся сотрудником внутренней тюрьмы МГБ Грузии, показал, что при Рухадзе в тюрьме не было «горячих» камер, но «холодные» камеры действительно были. Зимой в них сажали арестованных, предварительно раздев их до нижнего белья.

Активно действовала конвейерная система допроса арестованных, широко применялись стойки, когда арестованных заставляли в течение нескольких суток стоять, не разрешая им ни сесть, ни прислониться к чему-либо, добиваясь таким способом признания в преступлениях, которых арестованные никогда не совершали.

Свидетель Е.И. Князев (в 1948–1953 гг. начальник внутренней тюрьмы МГБ Грузии) подтвердил в суде, что арестованных в течение всей ночи держали на допросах, а в 6 часов утра, когда объявлялся подъем, их возвращали в камеры, но спать днем не разрешали. И так могло продолжаться в течение десяти суток.

Случалось, что во время обхода прокурором камер тюрьмы следователи забирали числившихся за ними арестованных к себе якобы на допрос. Это делалось для того, чтобы исключить для арестованных возможность сообщить прокурору о незаконных методах следствия, применявшихся в их отношении.

Начальник санитарной части внутренней тюрьмы МГБ Грузии Р.Я. Размадзе, состоявший в этой должности до 1953 г., в суде подтвердил показания бывшего начальника тюрьмы относительно издевательств над арестованными. Размадзе пояснил, что вследствие длительного стояния у арестованных развивалась отечность ног, и этих арестованных длительное время приходилось лечить, поскольку они не могли ни стоять, ни ходить.

Свидетели Князев и Размадзе рассказали и о том, что в то время, когда Рухадзе был министром государственной безопасности Грузии, арестованных продолжали избивать. Как показал Размадзе, его неоднократно вызывали для оказания медицинской помощи избитым арестованным, Князев подтвердил, что избивали и арестованных женщин, например, Веру Перадзе.

Рухадзе ввел в практику задержания невиновных граждан и помещение их во внутреннюю тюрьму МГБ Грузии, где у задержанных буквально выбивали показания о якобы совершенных ими преступлениях, а уж потом «на законных основаниях» оформлялся арест этих лиц. Установлено, что с 1948 по 1951 гг. таким незаконным путем таким незаконным путем были задержаны и помещены в эту тюрьму 966 человек.

По указанию Рухадзе и под его руководством в 1948 г. было сфальсифицировано дело в отношении бывшего заместителя председателя Верховного суда Грузинской ССP, а перед арестом — начальника пенсионного отдела Министерства социального обеспечения Грузии В.Г. Мамаладзе и двух его знакомых — И.К. Кереселидзе и Г.И. Мирианашвили, обвиненных в проведении антисоветской деятельности.

Основанием для возбуждения дела в отношении Мамаладзе явилось его письмо в ЦК ВКП/б/, в котором он попытался рассказать о творившихся в Грузии безобразиях, в том числе Рапавой и другим ставленником Берии — Шарией. Мамаладзе писал: «Крайне интересно, почему так загордились и выродились эти руководители Грузии? Потому, что они прикрылись тенью Берия, и они ничего не делают, кроме восхваления и обожествления его личности».

Рухадзе в суде пояснил, что об этом письме доложили Берии. Берия, конечно же, отреагировал. Он не мог оставить без последствий столь нелестный отзыв в адрес его ставленников, который бросал тень и на его имя. Поэтому не мог не последовать арест Мамаладзе.

Дело фальсифицировалось обычным способом — с привлечением к этому секретного сотрудника МГБ Грузинской ССР М.М. Хухунашвили, который получил от Рухадзе задание обеспечить доказательства, которые бы подтверждали, что Мамаладзе создавал антисоветскую организацию — «Союз народной свободы». С этой целью Хухунашвили составил в квартире Рухадзе на его пишущей машинке «программу» этой организации. В суде Рухадзе подтвердил, что все было именно так. Согласно этой программе, «Союз народной свободы» представлял собой повстанческую организацию. В донесении же от 10 марта 1948 г. Хухунашвили утверждал, что программу антисоветской организации составил Мамаладзе.

Здесь следует напомнить о деле «дашнаков», сфальсифицированном Рухадзе аналогичным способом.

Мамаладзе, Кереселидзе и Мирианашвили были арестованы и, как тогда водилось, подвергнуты избиениям. В ходе такого следствия Мамаладзе вынужден был признать, что он в 1948 г. вместе с Хухунашвили пытался создать антисоветскую повстанческую организацию, в которую вовлек несколько человек и пытался вовлечь еще нескольких. Кереселидзе признал, что со слов Мамаладзе он знал о существовании антисоветской организации, в которую тот предлагал ему вступить, но он не согласился.

Мирианашвили, который в то время был персональным пенсионером, ни в чем не признал себя виновным.

Дело было рассмотрено Особым совещанием при МГБ СССР, постановлением которого от 19 ноября 1949 г. Мамаладзе «за попытку создания антисоветской организации» (ст. ст. 58-10, ч. 1 и 58-11 УК Грузинской ССР) был приговорен к лишению свободы на 10 лет, Кереселидзе «за недоносительство об антисоветской деятельности другого лица» — на 5 лет, а Мирианашвили «за антисоветские высказывания» — к лишению свободы в пределах срока предварительного заключения.

16 декабря 1953 г. определением Военной коллегии Верховного Суда СССР это постановление было отменено, и дело прекращено за отсутствием в действиях обвиняемых состава преступления.

Слушая показания Рухадзе, показания необоснованно репрессированных и свидетелей, присутствовавшие на судебных заседаниях убеждались в том, что смысл деятельности Рухадзе заключался в том, что он постоянно кого-то «разоблачал», преимущественно целые антисоветские организации и группы. Так было и с делом начальника пограничного отряда полковника Д.Е. Перадзе, находившегося на военной службе с 1922 г.

А дело началось вот с чего. Брат жены Перадзе — Г.Г. Габинашвили, будучи главным бухгалтером Горийской строительной конторы «Грузстроя», совершил крупную растрату государственных денег. К тому же Габинашвили во время войны был в плену у немцев. Задержать его не удалось, поскольку он скрылся. Это дало Рухадзе возможность разработать невероятную легенду, согласно которой Габинашвили, бежавший с помощью Перадзе в 1948 г. в Турцию, был объявлен турецким шпионом. А в 1949 г. он возвратился в Грузию для выполнения задания, полученного от турецкой разведки. Помимо этого он стал принимать меры по созданию антисоветской организации. Перадзе же не только знал об этом, но и согласился помогать Габинашвили, передав ему ряд сведений о советских вооруженных силах в пограничном районе. Эти сведения составляли государственную тайну. В ночь на 18 июня 1950 г. Габинашвили снова ушел, как было указано впоследствии в приговоре по делу жены Перадзе — В.Г. Перадзе — «в сопредельное государство».

Вот такая схема была разработана Рухадзе, после чего под его руководством она стала наполняться деталями, которые в своей совокупности должны были составить «дело о Габинашвили Г.Г. и его пособниках».

28 ноября 1950 г. без санкции военного прокурора Перадзе арестовали. Его доставили на дачу Рухадзе в Гаграх. Рухадзе сразу же стал требовать, чтобы Перадзе признался в оказании пособничества Габинашвили в переходе государственной границы. Поскольку Перадзе отрицал это обвинение, Рухадзе перешел к активным формам допроса, приказав сопровождавшим арестованного офицерам бить Перадзе. Те стали жестоко избивать его. Перадзе заявил, что Рухадзе как министру государственной безопасности и депутату Верховного Совета СССР не следует так поступать. В ответ на это Рухадзе вызвал подмогу, и Перадзе продолжали избивать с еще большим ожесточением. Избивал его и сам Рухадзе. Затем Перадзе со связанными руками отвезли в салон-вагон Рухадзе, положили там на пол и снова стали бить, требуя признаться в преступной связи с Габинашвили. Несколько дней его возили в этот салон-вагон. Туда же приводили и жену Перадзе. Но Рухадзе так и не получил от них нужных ему показаний. Перадзе отправили в Тбилиси и бросили в тюремную камеру. Следствие по его делу поручили вести Нибладзе — заместителю Рухадзе.

На первом допросе, который продолжался с 1 по 4 декабря 1950 г., Перадзе сначала отрицал преступную связь с Габинашвили, но на вторые сутки допроса, как указано в протоколе допроса, «решил говорить правду» и рассказал о своем содействии Габинашвили в переходе государственной границы. На допросах 7, 8, 9 и 10 декабря 1950 г. он подтвердил эти показания, но на допросе 11 декабря отказался от ранее данных показаний, заявив, что оговорил себя.

Несмотря на то, что объективных доказательств виновности Перадзе не было, 12 декабря, то есть через две недели после фактического ареста, военным прокурором войск МГБ Грузинской ССР была дана санкция на его арест.

К этому времени арестовали жену Перадзе — Веру Гарсевановну, ее и Габинашвили отца, жену Габинашвили и других лиц. Всего по делу были арестованы 85 человек, в том числе 23 женщины. 57 арестованных в дальнейшем были осуждены. Их признали виновными в том, что они якобы были связаны со шпионом Габинашвили и оказывали ему активное содействие в преступной деятельности против советского государства. Не пощадили и трех секретных сотрудников МГБ Грузии, которых обвинили в саботаже, выразившемся в том, что они, зная о враждебной деятельности Габинашвили, не сообщили об этом.

В суде были оглашены некоторые резолюции Рухадзе на протоколах допросов арестованных по этому делу лиц. Вот их примеры. «Тов. Нибладзе, Куциава, тов. Гургенидзе, активно допросите Гогинашвили Ивана. Он этого заслуживает. 21.1.
Н. Рухадзе».

Замечу, что Иван Гогинашвили — 70-летний колхозник, арестованный по делу Перадзе и других.

Или вот такая резолюция: «Тов. Нибладзе, Куциава и Гучмазашвили, перейти на активный допрос, дольше тянуть мы не можем… Тов. Гучмазашвили проявляет непонятную медлительность.
Н. Рухадзе, 31.XII.50».

Отвечая на вопрос, что означает выражение «активно допрашивать», Рухадзе однозначно заявил: «Значит бить».

И как было установлено, арестованных по данному делу допрашивали весьма «активно», добиваясь показаний о совершении ими тяжких преступлений.

В апреле 1951 года МГБ Грузинской ССР направило дело Перадзе и еще 53-х человек на рассмотрение Особого совещания при МГБ ССCP с предложением расстрелять Перадзе. В мае того же года дело было возвращено на дополнительное расследование. В сентябре 1951 г. оно вновь направляется на рассмотрение Особого совещания при МГБ СССР, но 22 ноября дело снова возвращается на дополнительное расследование. Далее следственные материалы в отношении Перадзе выделяются в отдельное производство, и 6 июня 1952 г. он один предстает перед военным трибуналом Закавказского военного округа, который на основании ст. ст. 58-1 «б» и 58-11 УК Грузинской ССР приговаривает его к расстрелу. Следует сказать, что в судебном заседании военного трибунала Перадзе признал себя виновным, но в кассационной жалобе отрицал свою вину в преступной связи с Габинашвили.

Военная коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев 12 июля 1952 г. дело Перадзе в кассационном порядке, приговор в отношении его отменила и дело направила на новое судебное рассмотрение.

31 января 1953 г. тем же военным трибуналом Перадзе был приговорен к лишению свободы сроком на 25 лет.

25 марта 1952 г. В.Г. Перадзе была также осуждена на 25 лет лишения свободы, а еще 36 обвиняемых по делу — к лишению свободы на сроки от 3 до 10 лет.

Проведенной Главной военной прокуратурой проверкой дел, по которым были осуждены Перадзе, его жена и другие лица было установлено, что эти дела сфальсифицированы в результате применения к арестованным физических мер воздействия — прежде всего, жестоких избиений.

В суде Рухадзе подтвердил, что к арестованному Перадзе применялись меры физического воздействия, но делалось это по указанию министра государственной безопасности Абакумова, который в 1951 г., уже после возбуждения этого дела, сам был арестован. Избивали и других арестованных по делу Перадзе.

Все репрессированные по указанным делам были реабилитированы.

Обращает на себя внимание и тот факт, что жена Перадзе и большая группа «пособников» Габинашвили были осуждены 25 марта 1952 г., то есть раньше, чем сам Перадзе, который, согласно материалам дела, считался главным обвиняемым. При этом показания ранее осужденных были использованы судом, рассмотревшим дело Перадзе, в качестве доказательств его виновности. Это был не новый прием в «изобличении» лиц, обвинявшихся в совершении особо опасных государственных преступлений.

Результаты деятельности представших перед судом лиц были страшными, не всегда укладывавшимися в сознание присутствовавших в зале суда. Казалось бы, уже многого наслушались, и в какой-то мере можно было бы свыкнуться с тем, что и как творилось в нашей стране во времена сталинщины (правда, в 1955 г. этого термина еще не было, а Сталин оставался безгрешным). Но, переходя от одного эпизода обвинения к другому, суд должен был исследовать все новые и новые невероятные факты и события, участниками и творцами которых были подсудимые. Снова и снова возникал вопрос: «Неужели все это было на самом деле?».

Суд исследовал обстоятельства убийства двух советских граждан, совершенного по указанию Берии в июле 1939 г.

Тогда в судебном заседании не назывались их фамилии, должности, которые они занимали, место их работы. Однако можно было сделать вывод, что это были супруги. Муж являлся служащим высокого ранга — полномочным представителем нашей страны в Китае. Лишь в годы перестройки и раскрытия архивов стали известны их фамилии — Иван Трофимович Бовкун-Луганец (Орельский) и Нина Валентиновна Орельская. Непосредственными исполнителями убийства были Церетели и осужденный в 1953 г. вместе с Берией его ближайший сподвижник Влодзимирский.

Как показал в суде Церетели, его вызвал Кобулов. Это было в Москве, когда Берия являлся наркомом внутренних дел СССР. Кобулов сказал, что из Китая приезжает человек, которого необходимо ликвидировать вместе с женой. Мужчину должен был убить он, Церетели, а женщину — Влодзимирский. Установлено, что для Берии эти лица представляли опасность, а расправиться с ними обычным способом было почему-то невозможно. (Кстати, в последние годы появились версии, что отозванный из Китая Бовкун-Луганец дал показания о чекистском заговоре в НКВД, и некоторые его коллеги были расстреляны по этому делу в январе 1940 г. Но я излагаю только то, что было известно в 1955 г.).

Церетели и Влодзимирский поместили супругов Бовкун-Луганец в заранее приготовленный особый вагон, следовавший в Цхалтубо, в котором и убили их. Удары наносили деревянными молотками по голове. Такая «технология» была применена для того, чтобы потом сымитировать получение нанесенных им телесных повреждений якобы в результате автомобильной катастрофы. Трупы убитых привезли на маленький полустанок вблизи Цхалтубо. Туда же приехал и Рапава. Затем трупы положили в легковой автомобиль, завели двигатель и машину направили под откос горной дороги.

Рапава показал, что в этой инсценировке автомобильной катастрофы участвовал не только он, но и первый секретарь ЦК КП/б/ Грузии Чарквиани.

Как и было условлено с Берией, Рапава подписал подложное донесение в Москву о результатах расследования «несчастного случая». Рапава же организовал пышные похороны убитых. Что может быть гнуснее оплакивания убийцами своих жертв? Но в нашей истории были и такие факты. К сожалению, не единичные. Сколько цинизма было в словах Рапавы, когда он в суде показывал, что это он считал осуществленным на законных основаниях, поскольку это было сделано «в интересах государства». Даже в 1955 г. слушать это было дико.

Церетели рассказал и о том, что он в Москве выполнил задание о тайном, как он заявил, изъятии одной женщины, дальнейшая судьба которой ему не известна. Ее фамилия тогда не была оглашена, а в 1980-е гг. стало известно, что речь шла о второй жене Маршала Советского Союза Г.И. Кулика — Кире Ивановне Симонич.

Меньше всего времени заняло у суда исследование доказательств виновности Надараи, что объяснялось сравнительно небольшим (по сравнению с другими обвиняемыми) количеством предъявленных ему обвинений.

Надарая подтвердил, что в бытность его начальником тюрьмы всех арестованных избивали. Рассказал и о некоторых видах применявшихся истязаний. Так, к арестованному привязывали стол с грузом и в течение длительного времени заставляли стоять с ним, либо же в руки арестованному давали два тяжелых чемодана и тоже заставляли стоять с ними. Он, Надарая, ничего не мог сделать, чтобы изменить положение арестованных, содержавшихся в тюрьме, начальником которой он являлся.

Надарая отрицал обвинение в том, что доставлял Берии женщин. Однако в 1953 г. допрошенный по своему делу Берия показал, что использовал Надараю как сводника.

Исследованными судом доказательствами было установлено, что Надарая, будучи заместителем, а затем начальником внутренней тюрьмы НКВД Грузинской ССР, способствовал Берии, Гоглидзе, Кобулову и осужденным вместе с ним лицам в совершении кровавых расправ над советскими гражданами. Принимая меры к сокрытию актов массовых избиений, а иногда и убийств арестованных, совершавшихся сотрудниками НКВД Грузии, в том числе и подсудимыми по рассматривавшемуся делу, Надарая запрещал врачам в актах указывать истинные причины смерти убитых арестованных.

В бытность Надараи начальником внутренней тюрьмы НКВД Грузинской ССР были убиты в ходе следствия упоминавшиеся выше комдив Ф.М. Буачидзе, заместитель постоянного представителя Грузинской ССР при Правительстве СССР Л.А. Вермишев, бывший нарком социального обеспечения республики В. Вашакидзе, профессор Г.А. Нанейшвили, директор Боржомского курорта Немсицверидзе, начальник табачного управления наркомата земледелия республики Микелов, секретарь Каспского райкома КП/б/ Грузии Варвара Кевлишвили, секретарь бывшего председателя ГПУ Грузии Д.С. Киладзе Г. Арутюнов.

После завершения судебного следствия суд приступил к судебным прениям.

Первым в них выступил государственный обвинитель. Генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко обосновал доказанность вины подсудимых в совершении вмененных им преступлений. Остановился и на вопросах, связанных с квалификацией содеянного подсудимыми по ст. ст. 58-1 «б» (измена Родине, совершенная военнослужащим), 58-8 (совершение террористических актов) и 56-11 (участие в антисоветской организации) УК РСФСР.

Квалификация по нормам УК РСФСР обосновывалась тем, что заговорщицкая группа Берии, начавшая свою деятельность в Грузии, закончила ее в бытность его в Москве. Подсудимые же, как считал государственный обвинитель, являлись пособниками Берии.

Далее в обвинительной речи обосновывалась квалификация содеянного по ст. 58–8 УК РСФСР. При этом отмечалось, что значительная часть преступных деяний подсудимых представляли собой террористические расправы с неугодными Берии и его ближайшим сообщникам или опасными для них людьми, мешавшими осуществлению изменнических планов заговорщиков или могущих разоблачить преступное прошлое Берии.

Действительно, Берия с помощью своих приспешников уничтожал неугодных ему людей, которые действительно могли помешать его карьере. Но какую же опасность для Берии, Гоглидзе, Кобулова, Рапавы, Рухадзе и других могли представлять рабочие, крестьяне, представители советской интеллигенции? Дело здесь было не в этом.

К тому времени, когда рассматривалось дело Рапавы, Рухадзе и других, мировоззрение абсолютного большинства советских людей все еще определялось сталинской концепцией об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Складывалась парадоксальная ситуация: органы НКВД-МВД-МГБ, грубо нарушая действовавшее законодательство, боролись с «врагами народа». Будучи же арестованными, те же Ягода, Ежов, Берия и другие также пополняли ряды этих «врагов». В то время мало кто пытался разобраться, почему вдруг «врагами народа» оказывались люди, всю свою жизнь посвятившие борьбе за интересы народа.

Сейчас, разумеется, легко рассуждать на эту тему. Стало очевидным, что под флагом защиты и укрепления власти народа фактически укреплялась диктаторская власть одного человека — Сталина и непосредственно подчиненных ему cтруктур. Для него репрессии были одним из компонентов — может быть, важнейшим — его руководства государством. Он считал массовые репрессии эффективным средством обеспечения слепого послушания всех членов общества. Для обоснования физического уничтожения людей, высказывавших свое собственное, отличное от сталинского мнение по тем или иным проблемам жизни советского общества, и было введено понятие «враг народа», которое стало распространяться на всех, кого арестовывали «органы». Непосредственными исполнителями были сотрудники этих органов, в том числе и осужденные на процессе 1955 г.

Да, они убийцы, они преступники, но вряд ли были основания считать их участниками заговора, ставившего своей целью свержение Советской власти, то есть власти, во имя укрепления которой они совершали преступления. Искусственное создание различных антисоветских организаций, которые затем «выявлялись» сотрудниками органов, было составной частью функционирования созданного Сталиным механизма, обеспечивавшего его фактическую единоличную власть.

С учетом сказанного доводы государственного обвинителя в обоснование квалификации действий подсудимых как действий, совершенных участниками заговорщицкой группы, вряд ли можно признать убедительными. В его речи основанием для такой квалификации считалось то, что подсудимые отдавали себе отчет в направленности деятельности преступного сообщества и тех преступных целях, которые ставит перед собой организованная группа. Для того чтобы констатировать наличие преступного заговора, утверждал государственный обвинитель, вовсе не требуется, чтобы участники заговорщической группы собирались на какие-то заседания, составляли письменные программы, выдавали участникам этой группы особые удостоверения или членские билеты. Государственный обвинитель считал, что «самый акт осведомленности каждого отдельного участника заговорщической группы о направленности преступной деятельности этой группы указывает на наличие преступного сообщества».

В данном случае эти суждения не согласуются даже с правилами формальной логики. Здесь посылка и вывод несут в себе одно и то же содержание, то есть силлогизм строится по принципу idem per idem (то же через то же). Получается, что подсудимых, коль скоро они допускали преступные нарушения законности, автоматически зачисляют в заговорщическую группу, поскольку они были осведомлены «о направленности преступной деятельности этой группы». Но ведь заговора как такового не было. И потом, фактически невозможно опровергнуть утверждения подсудимых об их неосведомленности о том, что Берия стоял во главе заговора, ставившего своей целью свержение Советской власти.

Свое предложение о квалификации содеянного подсудимыми по ст. ст. 58-1 «б», 58-8 и 58-11 УК РСФСР государственный обвинитель обосновывал еще и тем, что они, совершая вмененные им преступления, не могли не понимать, что их действия «могут быть совершены только изменниками Родины, так как они на руку лишь реакционным империалистическим силам и представляют исключительную опасность для Советского государства».

Действительно, то, что творили подсудимые, объективно представляло большую опасность для Советского государства. Но ведь не было установлено, что подсудимые вмененные им в вину действия совершали с умыслом, направленным, по меньшей мере, на ослабление Советского государства, не говоря уже о свержении Советской власти.

Одним словом, как во всем подходе к рассмотрению дела Рапавы, Рухадзе и других, так и в построении речи государственного обвинителя просматривался сложившийся стереотип: разоблачены очередные враги народа, посягнувшие на основы Советского государства. Поэтому обвинительная речь Руденко во многом была похожа на известные речи А.Я. Вышинского по делам «агентов разведок империалистических государств», которыми «являлись троцкистско-зиновьевские и бухаринские убийцы и шпионы». Разумеется, это совсем не означает, что Рапава, Рухадзе и другие подсудимые были невиновны. Они совершили тяжкие преступления, за которые подлежали строгой ответственности.

В заключение государственный обвинитель потребовал Надараю приговорить к длительному сроку лишения свободы, а Рапаву, Рухадзе, Церетели, Хазана, Савицкого, Кримяна и Парамонова расстрелять.

Затем выступили защитники, которые в своих речах оспаривали лишь некоторые эпизоды обвинений, вмененных их подзащитным. В то же время они обращали внимание суда на необходимость учета при вынесении приговора обстановки, сложившейся в 1937–1938 гг. не только в Грузии, но и во всей стране, когда по указанию сверху начался разгул беспримерного беззакония. Обращалось внимание и на роль Берии, который мог потребовать беспрекословного выполнения любого своего распоряжения. Адвокаты указывали, что ответственность за совершенные преступления должны разделить и другие лица, причастные именно к тем преступлениям, которые вменялись в вину подсудимым. В частности, назывались фамилии допрошенных в суде Давлианидзе, Пачулия Г.А. и других.

Защитники соглашались с тем, что содеянное их подзащитными следует квалифицировать по ст. ст. 58-8 и 58-11 УК РСФСР, но все они решительно возражали против квалификации действий подсудимых также и по ст. 58-1 «б». Обосновывая свою позицию, защитники ссылались на необходимость доказать, что действия подсудимых совершались в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории. Об этом могли свидетельствовать шпионаж подсудимых в пользу иностранных государств, выдача военной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу. Именно при наличии одного из перечисленных условий содеянное могло квалифицироваться как измена Родине. Поскольку подсудимые не совершали указанных действий, утверждали защитники, нет оснований квалифицировать содеянное ими по данной статье.

С этими доводами было трудно не согласиться. Действительно, перечисленных в законе действий, образующих состав преступления, предусмотренный ст. 58–1 «б» УК РСФСР, подсудимые не совершали, а поэтому и не было оснований квалифицировать содеянное ими по данной статье закона. Замечу, что действия осужденных впоследствии других бывших ответственных сотрудников НКВД-МВД-МГБ Грузии, совершивших по существу такие же преступления, что и подсудимые на процессе Рапавы, Рухадзе и других, не квалифицировались как измена Родине. Не квалифицировались их действия и по ст. 58-11 УК РСФСР. Защитники же по делу Рапавы, Рухадзе и других подсудимых на процессе квалификацию действий своих подзащитных не оспаривали, хотя оснований к этому было более чем достаточно. Здесь сказался ситуационный стереотип, владевший в то время не только государственным обвинителем и защитниками, но и судом.

Защитники Савицкого, Парамонова, Хазана и Кримяна обратили внимание суда на необходимость применить к их подзащитным положения ст. 14 УК РСФСР, согласно которым уголовное преследование не может иметь места, когда со времени совершения преступления, за которое судом может быть назначено наказание в виде лишения свободы на срок свыше пяти лет, прошло 10 лет и более. В тех же случаях, когда виновные привлекаются к уголовной ответственности за контрреволюционные преступления, давность применяется по усмотрению суда, однако в примечании 1-ом к ст. 14 УК РСФСР говорится: если суд не найдет возможным применить давность, то при назначении судом виновному расстрела таковой обязательно заменяется другими мерами наказания.

Защитники названных подсудимых указали, что со времени совершения преступлений их подзащитными прошло значительно больше 10 лет. После этого они не совершали никаких преступлений, и поэтому, по их мнению, к Савицкому, Кримяну, Хазану и Парамонову не может быть применена высшая мера наказания — расстрел.

Годом позже — 8 сентября 1956 г. — при рассмотрении в кассационном порядке дела Пачулия Г.А. Военная коллегия Верховного Суда СССР по указанным основаниям его расстрел заменила на длительный срок лишения свободы (подробно об этом деле рассказано в третьей главе книги).

В заключение своих выступлений защитники просили о сохранении жизни их подзащитным. Кроме указанных оснований, они ссылались и на некоторые данные, характеризующие личность подсудимых. Так, в отношении Церетели защитник просил учесть его сложную и многотрудную жизнь. Хотя он был выходцем из дворянской семьи, но никакими дворянскими благами не пользовался. Он был брошен родителями, и с малых лет познал изнурительный физический труд. Он так и остался почти неграмотным человеком. Церетели активно боролся с бандитизмом в Грузии, в боях с бандитами был четырежды ранен.

Защитник Парамонова обратил внимание суда на то, что Парамонов в августе 1937октябре 1938 гг. в качестве стажера был помощником у Савицкого, с которого, а также с других сотрудников НКВД Грузии, брал пример, применяя физические меры воздействия к арестованным.

В отношении Рухадзе защитник просил учесть, что подсудимый тяжело болен и раскаялся в содеянном.

После выступления защитников суд выслушал последние слова подсудимых, которые по существу не отрицали совершение вмененных им в вину действий. Но вместе с тем они отвергали какую-либо свою причастность к заговорщицкой группе Берии, не считали себя близкими ему людьми. Не признавали они себя виновными и в измене Родине. Рапава же вообще считал, что он не совершал никаких преступлений, поскольку вмененные ему в вину действия обусловливались сложившейся в то время обстановкой, когда он вынужден был выполнять поступавшие к нему указания. Он не мог отказаться от участия в заседаниях тройки при НКВД Грузинской ССР. В связи с этим Рапава просил в отношении него вынести оправдательный приговор.

Надарая также считал, что он не совершал никаких преступлений и просил учесть это при вынесении приговора.

Остальные подсудимые не отрицали своей вины, но просили о сохранении им жизни, приняв во внимание обстановку, в которой ими совершались преступления, приведшие к тяжким последствиям, а также их раскаяние в содеянном. Кримян, Савицкий, Хазан и Парамонов просили учесть и то, что после совершения ими преступлений прошло более пятнадцати лет, и в течение этого времени они добросовестно трудились.

Выслушав последние слова подсудимых, в 20 часов 45 минут 18 сентября 1955 г. суд удалился на совещание для вынесения приговора.

В 11 часов 19 сентября суд возвратился из совещательной комнаты, и председательствующий огласил приговор. А.Н. Рапава, Н.М. Рухадзе, Ш.О. Церетели, К.С. Савицкий, Н.А. Кримян, А.С. Хазан, Г.И. Парамонов и С.Н. Надарая были признаны виновными в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-1 «б», 58-8 и 58–11 УК РСФСР. Рапава, Рухадзе, Церетели, Савицкий, Кримян и Хазан были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией имущества, Парамонов и Надарая — к лишению свободы соответственно на 25 и 10 лет также с конфискацией имущества.

Все осужденные были лишены воинских званий, а перед Президиумом Верховного Совета СССР было возбуждено ходатайство о лишении их государственных наград.

Президиум Верховного Совета СССР под председательством К.Е. Ворошилова оставил без удовлетворения ходатайства о помиловании Рапавы, Рухадзе, Церетели, Кримяна, Хазана и Савицкого.

15 ноября 1955 г. они были расстреляны. История имела небольшое продолжение.

24 октября 1966 г. года определением военного трибунала Приволжского военного округа наказание Парамонову было снижено до 15 лет лишения свободы. Это не было изменением первоначального приговора. Дело в том, что в 1960 г. был принят новый Уголовный Кодекс РСФСР, которым устанавливался максимальный срок лишения свободы 15 лет. В связи с этим лицам, ранее осужденным к лишению свободы на большие сроки, первоначальный срок в установленном порядке мог быть снижен до новой предельной величины. Вот поэтому и было принято такое решение в отношении Парамонова.

Так закончилось дело, по которому были осуждены ответственные в прошлом работники органов государственной безопасности Грузии, своими преступными действиями причинившие много горя и страданий грузинскому народу.

 

Примечания

↑1. «Инструкция военным следователям революционных военных трибуналов». Опубликована в издании «Известия Народного Комиссариата по военным делам», № 34, 18 февраля 1919 г.

↑2. ЦГАСА. Ф. 24380. Оп. 3. Ед. хр. 10. С. 100.

↑3. ЦГАСА. Ф. 24. Оп. 1. Ед. хр. 1. С. 82. Ед. хр. 47. С. 1–8.

↑4. ЦГАСА. Ф. 24380. Оп. 2. Ед. хр. 20. С. 57–57об.

↑5. ЦГАСА. Ф. 24380. Оп. 1. Ед. хр. 3. С. 4–5.

↑6. Бобренев В.А., Рашковец И.П. Расправа. Прокурорские судьбы. — М., 1990. С. 13.

↑7. См. Викторов Б.A. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора. — М.: Юридическая литература, 1990.