Ирина Белова
Вынужденные мигранты Первой мировой войны в Российской империи. 1914–1917 годы
Беженцы: движение вглубь Империи.
13 787 
От редакции: Монография Ирины Беловой готовится к выпуску в издательстве АИРО-XXI в конце 2014 года
В военный период многократно возрастают миграционные процессы, которые наряду с другими факторами ведут к дестабилизации политической обстановки в стране. Перед властью в таких условиях неизбежно возникает проблема сохранения политической и социально-экономической стабильности внутри страны путем минимизации негативного влияния этих процессов.
Беженцы из Западных губерний: эвакуация и расселение
Россия оказалась тогда в тяжелых экономических обстоятельствах, однако эвакуация была доведена до конца. Ясно, что большинство беженцев не добрались бы до тыловых районов России, даже до Европейской ее части, собственным транспортом.
Из воспоминаний беженца Антона Козловского «Брали нас нарасхват» (Беженство 1915 года / Ред. В. Луба. — Белосток, 2000. С. 103).
Миграционные процессы возникли с самого начала войны. Помощь населению, пострадавшему от войны, взял на себя учрежденный 14 сентября 1914 г. Комитет для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий под председательством Великой княжны Татьяны Николаевны (Татьянинский комитет) [1]. Комитет осуществлял деятельность в основном на государственные средства, а также на пожертвования через свои губернские, городские и уездные отделения при непосредственном участии местных властей. До принятия закона от 30 августа 1915 г. «Об обеспечении нужд беженцев» [2] Татьянинский комитет являлся центральной организацией в Российской империи по защите беженцев.
Массовое движение миллионов беженцев из западных губерний России возникло с лета 1915 г. До конца 1915 г., например, через Могилевскую губернию в районе города Рогачева как одну из важнейших артерий беженского движения, с запада на восток проследовало около 700 тысяч беженцев, двигавшихся гужевым способом [3]. С июля 1915 г. к эвакуации беженцев из районов, подведомственных администрации действующей армии, и устройству их на новых местах приступили организации «Северопомощь» и «Югобеженец» под общим руководством главноуполномоченных Северо-Западного и Юго-Западного фронтов [4]. С сентября до конца 1915 г. осуществлялась массовая перевозка беженцев маршрутными поездами во внутренние губернии, для чего в течение двух месяцев наиболее интенсивного движения потребовалось 115 тысяч вагонов [5].
В Центральных губерниях Европейской России, в направлении которых шел беженский поток, отделения Татьянинского комитета открывались с началом массового движения беженцев. Через Татьянинский комитет, а также Всероссийские Земский Союз и Союз Городов (ВЗС и ВСГ) государство осуществляло финансирование мероприятий, связанных с массовым передвижением беженцев во внутренние губернии, кроме этого комитеты собирали на эти цели пожертвования. Например, калужский городской и 11 уездных отделений Татьянинского комитета образовались в июле 1915 г. Тогда же в июле первая крупная партия следовавших вглубь России беженцев, состоявшая из 600 человек, прибыла на станцию «Калуга» Сызрано-Вяземской железной дороги. Усилиями Татьянинского комитета им и другим проезжавшим оказывались продовольственная и врачебная помощь, для чего были открыты врачебно-продовольственные пункты не только в Калуге, но и на других железнодорожных станциях губернии (в Мятлеве, Спас-Деменске, Сухиничах, Чипляеве). На станции «Калуга», через которую следовали десятки тысяч беженцев, Губернским отделением Комитета было открыто Бюро, занимавшееся оформлением проездных документов, организовано строительство четырех бараков с кухней на 450 человек для транзитных пассажиров. Беженцы получали 1 раз в день кашу с салом, по 2 фунта черного хлеба, чай и сахар. Пользоваться кипятком можно было с 7 до 22 часов. Больные получали белый хлеб, дети — молоко. Каждый поезд осматривался медицинским персоналом. Тяжелые больные помещались в губернскую и железнодорожную больницы, при необходимости — в барак для инфекционных больных. Например, общее количество выявленных больных на 1 января 1916 г. составило более 9,5 тысяч человек, в том числе более 100 холерных и один сыпнотифозный больной, успевший заразить более десятка человек.
В августе 1915 г. беженский поток значительно возрос, а в сентябре достиг максимальной интенсивности. Так, если на питательном пункте при железнодорожной станции «Сухиничи» в июле 1915 г. продовольствие получили 370 проезжавших беженцев, то в августе — 33 570, а в сентябре — 93 тыс. чел. (горячий обед, хлеб, чай, сахар). В барак для инфекционных больных было отправлено 379 заболевших, в том числе тифом и холерой [6]. На железнодорожной станции «Чипляево» кухня отпускала сразу по 1 500 обедов 2–3 раза в день (картофельный суп или борщ на мясном бульоне). Хлеб, который пекли в соседних деревнях, отпускался по одному фунту черного и по 0,5 фунта белого. Выдавался чай с сахаром и сено для скота. Ежедневно при медицинских осмотрах выявлялось до 10–15 инфекционных больных, которых на санитарном транспорте отправляли на соседнюю железнодорожную станцию «Спас-Деменск» в специальные бараки [7].
Аналогичная работа по созданию врачебно-питательных пунктов и оказанию на их базе помощи беженцам, следовавшим к местам своего временного пребывания, проводилась во всех губерниях Европейской России, через которые осуществлялось массовое переселенческое движение. Так, в Воронежской губернии осенью 1915 г. усилиями ВЗС и Губернской земской управы (ГЗУ) при железнодорожных станциях было открыто 11 врачебно-питательных пунктов с помещениями для заболевших в пути [8]. На питательном пункте при железнодорожной станции «КурскЯмская», открытом 11 июля 1915 г., за месяц было выдано 30 тысяч обедов транзитным беженцам [9].
Беженцы из Западных губерний следовали и гужевым способом по Московско-Варшавскому шоссе. От Рославльского уезда Смоленской губернии до границы Московской губернии для них на средства Татьянинского комитета построили бараки с кухнями и склады для фуража, организовали и врачебно-продовольственную помощь. Так, на почтовой станции «Крапивна» было построено 3 барка, утепленных войлоком и опилками, с печами и двухъярусными нарами. На следующей почтовой станции на территории Калужской губернии «Михайловский хутор» имелось два барака, на почтовой станции «Александровский хутор», железнодорожных станциях «Спас-Деменск» и «Чипляево» — по 3 барака. На почтовых станциях «Калугово», «Людково», «Барсуки», «Крюково» — по одному бараку, с русской печью для выпечки хлеба в Крюкове. На железнодорожной станции «Мятлево» имелось 2 теплых и 2 холодных барака, на железнодорожной станции «Малоярославец» — один барак. Заразные бараки находились в Спас-Деменске, Сухиничах, Жерелеве [10]. Первую партию беженцев в количестве около 250 чел., появившуюся на территории Калужской губернии, на почтовой станции «Крапивна» Московско-Варшавского шоссе 16 августа 1915 г., встречал председатель калужской Губернской земской управы Д.Н. Челищев. Они были накормлены «приношением сельчан». Беженцы прибыли на своих подводах с имуществом и домашним скотом. Далее их путь лежал на железнодорожную станцию «Чипляево», где им предстояла погрузка в вагоны, кроме жителей Гродненской губернии, которые подлежали расселению в Калужской губернии. Последняя партия беженцев (500 чел.) была доставлена в Крапивну на автомобилях «Северопомощи» и 15 декабря 1915 г. перевезена на железнодорожную станцию для отправки в пункт назначения.
Для беженцев, направлявшихся в Брянск по железной дороге, а также по шоссе от Смоленска и Гомеля на лошадях, на железнодорожных и почтовых станциях по пути следования были организованы врачебно-питательные пункты государственной организацией «Северопомощь» [11], Земским и Городским Союзами. В сентябре 1915 г. движение беженцев отличалось наибольшей интенсивностью. Наплыв беженцев на Брянский уезд, описал земский врач третьего участка в своем сообщении уездному исправнику: «22 сентября, около 11 час. утра толпа беженцев под руководством священника <…>, состоявшая из 700 чел., насильно отстранив стражника 4 стана, потоптала посевы, расположившись в березовой роще при Песоченской экономии <…>, деревья порубили на дрова, клевер для коров скосили. Эта партия из Холмской губернии под предводительством своего священника опустошает все на своем пути и идет в Брянск и будет там 24 сентября. До этого прошла через Песочню партия поляков в 1 000 чел, и все прошло благополучно» [12].
С наплывом беженцев на местах справились не сразу. Так, на почтовой станции «Крапивна» полноценная регистрация беженцев была налажена лишь к середине сентября. С этого периода по 24 октября 1915 г. через нее гужевым способом проследовало 46 720 чел. с лошадьми и фурами (10 300 лошадей, 7 300 фур). При особо значительных скоплениях беженцев на железнодорожных станциях «Спас-Деменск» и «Чипляево» их направляли дальше по шоссе до железнодорожной станции «Мятлево» (100 верст), поэтому питательные пункты были устроены по ходу их следования в Калугове, Людкове, Барсуках, Крюкове. Таким путем прошло около 4,5 тыс. беженцев. Они двигались со скоростью около 15 км. в день. Гужевое движение беженцев через Калужскую губернию прекратилось только в конце октября 1915 г. Калужский священник Михаил Чистяков выразил свое впечатление от массового беженства и отношение к положению беженцев:
По шоссейным дорогам, проселком
Толпы дев, стариков, матерей…
К нам бегут те несчастные люди,
Умирая нередко в пути…
Так не станьте им хуже германцев,
Убивая нелаской своей… [13]
Надо отметить, что чаще всего в пути умирали дети и старики. Осенью 1915 г. осуществлялись массовые перевозки беженцев маршрутными поездами прямо до пункта назначения, для чего в течение двух месяцев наиболее интенсивного движения потребовалось 115 тысяч вагонов [14]. В вагонах маршрутных поездов имелись нары и печи, однако имеются свидетельства того, что печи были не во всех вагонах, например, тульский губернатор А.Н. Тройницкий сообщал об этом министру путей сообщения в октябре 1915 г. Тот же губернатор Тройницкий сообщал о простаивании вагонов с беженцами от нескольких часов до нескольких суток [15]. Но оказаться в вагонах, хотя бы и таких, мечтали все беженцы, т. к. на станциях посадки были многотысячные очереди. Например, беженец из Гродненской губернии Ян Зинюк вспоминал, что в Слониме его семья и односельчане не смогли сесть в поезд из-за большого наплыва людей, ожидавших уже 2 недели своей очереди в августе 1915 г. Проехав на лошадях дальше, до станции Барановичи, они наблюдали ту же картину: «Людей столько, что палец не воткнуть», в Бобруйске — было то же, только в Рославле Смоленской губернии удалось сесть в вагон [16]. На станциях посадки беженцам предоставлялось право выбора мест временного проживания. Например, беженка Мария Лисовская из Гродненской губернии отмечала, что жители ее села, доехавшие до Минска на подводах и пересевшие в вагоны, выбрали местами проживания Самарскую и Смоленскую губернии, а также Украину и Сибирь [17]. В вагонах размещали по 6 беженских семей, было тесно, но тепло [18]. По свидетельству беженцев, в дороге до места назначения их осматривали медицинские работники, выявляя и госпитализируя больных, на железнодорожных станциях работали и питательные пункты [19]. Например, Юзеф Новицкий из Гродненской губернии вспоминал, что по пути в Омск о них заботились: выдавали продукты и деньги, по прибытии в Омск беженцев до весны разместили в бараках переселенческого пункта. Там были кухня и баня, людей кормили и выдавали денежное пособие, а также теплую одежду тем, кто ее не имел [20]. Более красноречиво высказался о помощи беженцам в пути еще один беженец из Гродненской губернии Николай Панфилюк, который отметил в воспоминаниях, что в дороге о них заботились, как о родных, поэтому все тепло вспоминают русский народ, «которого лучше в мире нет» [21].
До конца 1915 г. беженцы, вынужденно оставившие родные места, были благополучно доставлены в пункты своего временного размещения [22]. Об этом говорили и сами беженцы, например, Антон Козловский из Белостокского уезда Гродненской губернии отмечал: «Ясно, что большинство беженцев не добрались бы до тыловых районов России, даже до Европейской ее части, собственным транспортом. Беженцы из Белостокского уезда Гродненской губернии пересаживались на поезда в Барановичах. Хотя военная обстановка была в этот период тяжелой, порядок, безопасность и питание беженцев были организованы неплохо. Большинство беженцев в довольно короткое время добрались до мест назначения» [23]. Военные помогали беженцам, оставшимся без лошадей: сажали с собой на подводы, обеспечивали продуктами [24]. Дом и скот сдавали армии под квитанции, расчет по которым получали позже, уже в местах временного проживания [25]. Иногда деньги выдавали сразу, как, например, семье Тихона Трахимюка, которая сдала военным трех дойных коров, двух телят, 12 овец и несколько свиней [26].
Не всем беженцам удалось доехать до мест водворения без потерь. В дороге умирали в основном старики и маленькие дети. Так, 11 беженских крестьянских семей (из Белостокского и Бельского уездов Гродненской губернии) из 100 потеряли от одного до трех человек, всего 20, в основном от холеры за период своего движения к местам временного размещения до посадки в вагоны [27].
Беженцам, промедлившими с отъездом, несмотря на рекомендации и разъяснения военных чинов об опасности нахождения в полосе оборонительных действий и агитацию со стороны православного духовенства, в результате пришлось познать тяготы немецкой оккупации. Оккупированная немцами Гродненская губерния стала называться «Имперско-немецкая Гродненская губерния». Губернатором назначили немецкого генерала. За нарушение приказов оккупационной администрации население подвергалось штрафам, тюремному заключению и даже смертной казни. Применялись физические наказания, свободное передвижение разрешалось только в дневное время пешком в границах населенного пункта. Были установлены налоги: личный, на торговлю, на животных. В деревнях проводились плохо оплачиваемые реквизиции продуктов питания. Население привлекалось к принудительному труду, оплата которого не соответствовала тяжести и объему выполняемых работ, а с 1916 г. людей отправляли на работу в Германию. Усиленно вывозилась древесина. Хлеб в городах распределялся по карточкам, а другие товары первой необходимости — по талонам [28].
Жительница оккупированной Гродненской губернии Александра Филипюк отмечала, что немцы выдавали им по килограмму ржи на душу в месяц [29]. По воспоминаниям Александры Яцко, около половины жителей их деревни, выехав в эвакуацию в августе 1915 г., вернулись обратно, т. к. за Пружанами уже были немцы, только молодежь успела бежать. При немцах семья Александры работала на своем поле, но немцы мобилизовывали крестьян на работы, например, на лесопилку. За работу платили немного и давали по буханке хлеба. Хозяева одну свинью кормили для себя, другую для немцев. Зерном тоже надо было делиться. За нарушение установленных правил в наказание забирали коров [30]. Доминике Мороз при немецкой оккупации в 1915–1918 гг. пришлось строить химическую фабрику «в чистом поле» [31]. Дмитрий Крышань помнил, как немцы приказали старосте собрать рабочих для вывозки леса из Беловежской пущи для отправки в Германию. Жили крестьяне по месту работы, немцы выдавали хлеб, но приходилось брать с собой и свой, чтобы не остаться голодными. За кражу яблок в чужом саду наказывали суточным арестом. Однажды, когда приказали возить песок, рабочие чем-то не угодили немцу, и он стал их бить [32]. По воспоминаниям литовского населения, оказавшегося в 1915 г. под властью немецких оккупантов, люди мечтали о возвращении русской армии, которая освободила бы их от немцев [33].
Для распределения беженцев, водворяемых во внутренних губерниях губернскими отделениями Татьянинского комитета были открыты распределительные пункты в губернских центрах и уездах. Беженцев, прибывавших на железнодорожные станции, уже ожидали крестьянские подводы, чтобы развезти их по уездам [34]. Беженцы размещались с помощью полиции, земских начальников, волостных и сельских должностных лиц в отведенном для них жилье [35]. Например, в декабрьском 1915 г. заседании Калужского Губернского Совещания по устройству беженцев принял участие Главноуполномоченный VIII района по устройству беженцев внутри империи [36] В.В. Лигин, посетивший перед этим распределительный пункт на станции «Чипляево» Мосальского уезда, где совместно с архиепископом Холмским Анастасием ознакомился с распределением и питанием прибывавших беженцев. Он дал положительную оценку организации там беженского дела, «особенно со стороны Татьянинского комитета» [37].
В Орловской губернии, в промышленном Брянском уезде, беженцы водворялись в прилегающих к Брянску селах, в заводских помещениях, а также в помещениях железнодорожного и городского управлений. Специально для беженцев в Брянске было построено 3 жилых барака на 200 человек с кухней и арендовано помещение на 100 человек [38].
***
Епархиальные комитеты помощи беженцам духовного звания размещали прибывающих беженцев в своих ведомственных помещениях. Комитеты были образованы в августе 1915 г. под председательством глав епархий. Например, Калужский комитет был образован 23 августа 1915 г. под председательством епископа Калужского и Боровского Георгия. Членами комитета стали: ректор калужской духовной семинарии А. Преображенский, исполняющий дела благочинного монастырей архимандрит Илия, протоиерей И. Сперанский, благочинный калужских церквей И. Щеглов, статские советники Н. Зверев и Н. Протасов, смотритель калужского духовного училища. Средства комитета составили взносы его членов и председателя (475 руб. + 100 руб.), архиерейского дома (100 руб.), настоятелей церквей и монастырей по подписным листам; тарелочные церковные сборы, прошедшие 30 августа и 6 сентября в Калуге, а 6 и 13 сентября — во всех остальных церквах губернии. Беженцев, имеющих детей-учеников школ, старались разместить в Калуге, в зданиях церковноприходских школ (Космодемьянской, Спасозаверхской, Георгиевской за верхом и при монастыре Святого Лаврентия). Более состоятельным монастырь за 10 руб. в месяц предложил свою гостиницу с прислугой, самоваром и некоторыми продуктами. Остальных беженцев приняли Тихонова и Оптина пустыни, Сергиев скит, община «Отрада и утешение», некоторые уездные церковноприходские школы в Мещовском, Козельском, Тарусском и Боровском уездах, церковные дома сельских священников и церковные сторожки. Минскую духовную консисторию с архивом разместили в верхнем этаже Космодемьянской школы, а свечной завод — в помещении калужского епархиального свечного завода. Всего в Калужской епархии разместили 500 человек (на 1 ноября 1915 г.) [39].
Епархиальный комитет контролировал условия размещения и питания, он уполномочил благочинного калужских церквей протоиерея Щеглова организовать сбор среди городского духовенства одежды и обуви для беженцев. Помимо своей главной задачи, епархиальный комитет обеспечил на железнодорожных станциях «Калуга», «Тихонова пустынь», «Сухиничи» непрерывное дежурство всех градокалужских, Тихоновой пустыни и сухиничских городских пастырей с целью ободрения, утешения, пастырского врачевания всех нуждающихся в этом беженцев. Когда в начале сентября 1915 г. через с. Брынь Мещовского уезда двигалось большое количество беженцев (5 тыс. чел. из Гродненской губернии), в местной церковноприходской школе устроили временный приют с питательным и распределительным пунктами. Учителя школы занимались регистрацией и выдачей суточных под руководством священника А. Смирнова. Приходские попечительные советы повсеместно организовывали сборы пожертвований среди прихожан в пользу всех нуждавшихся беженцев, помогали в приискании помещений. Наибольшую активность при этом проявили попечительные советы в Жиздринском, Мосальском, Мещовском, Козельском и Перемышльском уездах [40].
Проблема с размещением большого количества беженцев у одних вызвала сочувствие и желание помочь, у других — лишь заработать, сдавая жилье по повышенной цене. Например, графиня С.Н. Толстая [41] охотно разместила у себя в имении «Мансурово» Малоярославецкого уезда, Калужской губернии 180 беженцев [42]. Между тем в связи с возросшим спросом на жидье многие калужские домовладельцы стали повышать цены на квартиры [43]. Губернатор своим постановлением от 23 июля 1915 г. запретил повышение квартплаты [44]. Нарушители подвергались штрафу или аресту. Так, в газете «Голос Калуги» сообщалось о применении штрафных санкций в размере 15 руб. или 7-дневного ареста в отношении домовладельцев Алексеевых за «неосновательное» предъявление к квартирантке требования о повышении квартплаты и за действия, направленные к принуждению освободить квартиру [45]. Аналогичная ситуация с расселением отмечалась не только в Калужской губернии. Так, газета «Орловский вестник» сообщала, что «в Карачевском уезде хозяева хат проникаются жадностью городских домовладельцев, взимая плату за квартиры по-городски» [46]. В Орле была организована комиссия по борьбе с повышением цен на жилые помещения (квартиры, отдельные комнаты, углы, койки) [47].
Решение центральных властей о массовом перемещении беженцев во внутренние губернии империи состоялось по инициативе Ставки Верховного главнокомандующего 4 августа 1915 г. [48] Из районов, подведомственных Северо-Западному фронту, беженцев преимущественно направляли в губернии Европейской России. Так, распоряжение Главноуполномоченного по устройству беженцев Северо-Западного фронта о предстоящем направлении в Калужскую губернию 100 тысяч беженцев поступило в Калугу 6 августа 1915 г. [49] Товарищ министра внутренних дел Н.В. Плеве в циркулярной телеграмме от 9 августа 1915 г. предлагал губернатору принять меры по сохранению здоровья и обеспечению работой прибывающих на жительство беженцев [50]. В Курской губернии первоначально планировалось разместить 300 тысяч беженцев из района Юго-Западного фронта, в основном из Волынской губернии [51].
К середине сентября 1915 г., когда количество направленных в Калужскую губернию беженцев достигло 50 тысяч человек, губернатор распорядился прекратить дальнейший их прием «до особого распоряжения», направляя прибывающие партии в соседние Тульскую и Рязанскую губернии [52]. В это время решался вопрос о переводе в г. Калугу Ставки Верховного главнокомандующего. Орловский губернатор делал попытки направить «беженскую волну» в обход Орловской губернии. Об этом он хлопотал в Петрограде, а местные земские деятели предуведомляли уполномоченного по беженским делам Северо-Западного фронта, направлявшего беженские потоки, о «бездорожье и бесхлебье» западных уездов Орловской губернии [53]. И в дальнейшем они пытались «сдерживать» наплыв беженцев в губернию. Так, в феврале 1916 г. уполномоченному Северо-западного фронта с большим трудом удалось согласовать размещение беженцев из Витебской губернии. Орловский губернский комитет по устройству беженцев при земской управе ссылался при этом на «близость Орловской губернии к тылу фронта и недостаточную ее обеспеченность продовольственными продуктами» [54].
Образование Орловского губернского земского комитета по обеспечению нужд беженцев в сентябре 1915 г. сопровождалось дискуссией, возникшей на собрании губернского земства (3 сентября 1915 г.). Председатель орловской уездной земской управы С.А. Цуриков предложил ходатайствовать в Петрограде о том, чтобы беженцев направляли в восточные губернии. Он сравнил беженцев с саранчой, сулящей «народное бедствие» Орловской губернии. Это предложение о «ходатайстве» поддержал брянский уездный предводитель дворянства кн. В.В. Тенишев. Он напомнил, что свой «первый натиск» беженцы сделали на Брянский уезд, к чему, конечно, «готовности не было никакой». В конце концов губернский комитет по обеспечению нужд беженцев был создан, а от ходатайства воздержались после выступлений председателей ГЗУ С.Н. Маслова и Мценской уездной земской управы В.Н. Шеншина. Последний призвал всех собравшихся «быть человечнее» [55].
В Калуге в августе 1915 г. было зарегистрировано 2 232 беженца из 12 западных губерний [56]. Затем их количество утроилось и составило 6 855 человек, это были в основном «русские» [57] — 56% и поляки — 38% [58]. В августе 1916 г. численность беженцев в Калуге достигла 7 896 чел. Беженцы были размещены по частным квартирам, в двух домах городского управления, в помещениях двух учебных заведений (учительская семинария и высшее начальное училище), в бараках при станции «Калуга» Сызрано-Вяземского товарищества [59]. Районами наибольшего скопления беженцев в Калуге были районы Спасозаверхской церкви и Подзавальской слободы [60]. На территории Калужской губернии к январю 1916 г. было размещено 64 780 беженцев. Из них мужчины составляли 13 636 (21%), женщины — 22 754 (35%), дети — 28 390 (43,8%). В Калужском уезде разместили 2 883, Боровском — 1 786, Жиздринском — 8 553, Козельском — 12 922, Лихвинском — 184, Малоярославецком — 3 719, Медынском — 6 345, Мещовском — 10 087, Мосальском — 5 342, Перемышльском — 2 993, Тарусском — 3 407, в Калуге — 6 559 человек [61]. Как видим, наибольшая концентрация беженцев наблюдалась в трех уездах — Козельском, Мещовском и Жиздринском. Количество беженцев из Гродненской губернии составляло 50 тысяч [62]. Всего из Гродненской губернии вглубь России было переселено до 750 тысяч человек [63].
В августе 1916 г. количество беженцев в губернии составило 61,1 тыс. человек, из них детей до 15 лет — 42%; женщин до 60 лет — 33%; мужчин до 60 лет — 20%; лиц старше 60 лет — 5%. Национальный состав беженцев выглядел следующим образом: «русские» — 87%, из них более 50% белорусов [64], поляки — 9%, латыши — 2%, литовцы — 1,3%, евреи — 0,5%, прочие — 0,2% [65]. До трети беженцев расселилось в городах губернии. В губернской Калуге осело 13% беженцев (7 896 чел.), в т. ч. русских 54,6% [66].
Количество беженцев в Калужской губернии было сравнимо с населением тогдашней Калуги или всех вместе взятых уездных городов губернии. По данным Центрального Всероссийского Бюро по регистрации беженцев, на 1 января 1916 г., удельный вес беженцев в структуре населения Калужской губернии составил 4,32% [67]. Это больше, чем в остальных Центральных губерниях Европейской России, кроме Московской. По данным этого же Бюро, в Рязанской губернии разместили 68 940, в Воронежской 39 633, Курской — 79 189 [68], в Тульской — 37 404. Тульский губернатор к 1 января 1916 г. сообщил в Петроград следующие дополнительные сведения о беженцах: беженцев «русской» национальности в губернии осело 53%, поляков — 19%, литовцев — 4%, латышей и евреев — по 3%, прочих национальностей — 1,5%. Из общего количества беженцев мужчины составили 10 428 (27,9%), женщины — 15 116 (40, 4%), дети — 11 860 (31, 7%) [69].
С регистрацией не только транзитных беженцев во время массового движения, но и уже водворенных, возникали проблемы. Так, установление общей численности беженцев, размещенных в пределах Орловской губернии, крайне затянулось. Татьянинский комитет, осуществивший к 20 декабря 1915 г. предварительный учет осевших в империи беженцев, смог получить от Орловского губернатора данные о количестве беженцев лишь по шести уездам из двенадцати [70]. И это несмотря на то, что Особое совещание, рассмотрев вопрос о регистрации беженцев, обязало губернаторов «обеспечить доставку сведений Татьянинскому комитету» [71].
В декабре 1915 г. орловский губернатор С.С. Андреевский был «отставлен от должности» [72]. Новому губернатору А.В. Арапову удалось обеспечить сбор полной информации о количестве беженцев к началу февраля 1916 г. Оказалось, что в Орле обосновалось 5 520 чел. (10,6% от общего количества в губернии), в том числе 1 370 мужчин, 1 934 женщины, 2 216 детей. В других городах губернии — 14 142 (27, 1%), в том числе 3 295 мужчин, 6 093 женщины, 4 754 детей; в пригородных слободах — 2 494 человек (4, 8%), в том числе 405 мужчин, 592 женщин, 1 497 детей; в деревнях — 30 974 человек (57, 5%), в том числе 6 235 мужчин, 8 513 женщин, 16 226 детей; всего в губернии — 53 130 человек [73], что составляло 1,89% от общего количества населения губернии в 2 671 700 чел. В Елецком уезде (включая и город) разместили 11 560 беженцев — наибольшее количество из всех уездов Орловской губернии. В Брянском уезде, втором по количеству беженцев, находилось 9 192 беженца [74], в Ливенском — 5 357 [75]. Данные по национальному составу беженцев, собранные не по всем уездам, были представлены в Петроград в январе 1916 г. По этим неполным данным, беженцев «русской» национальности было в губернии 17 050 (53%), поляков — 9 470 (29,4%), латышей — 3 305 (10,3%), евреев — 1 327 (4,1%), литовцев — 126 (0,4%), немцевколонистов — 631 (2%), прочих национальностей — 269 (0,8%) [76]. Для сравнения в Курской губернии беженцы «русской» национальности составляли 80% (из них украинцы — 64%); поляки — 11,7%; евреи — 4,8%, литовцы, латыши, немцы-колонисты — каждая национальность менее 1% [77].
Массовое прибытие беженцев сопровождалось появлением слухов об угрожающей опасности со стороны неприятеля и предстоящей эвакуации. Население проявляло беспокойство и требовало в банках свои вклады [78]. Простой люд любил посмотреть на беженцев, поселившихся по соседству, вступить с ними в разговор. Обыватели толпились возле домов, разглядывали игравших там детей беженцев, приносили продукты или одежду. Пресса писала, что беженцы быстро осваивались в городе, становились «чуть ли не преобладающим элементом в кинематографах и театре» и везде чувствовали себя непринужденно. При этом беженцы не переставали удивляться грязным дворам и «прошлогоднему» снегу на улицах, создававшему неудобства для населения, свалкам нечистот даже вблизи памятников старины [79]. Случалось, что местные жители обвиняли беженцев в германофильстве. Обоснованность таких обвинений проверяла полиция. Так, в Рязанской губернии, в г. Сапожок, беженца из Риги Франца Рудковского и его дочь Саломею обвинили в германофильстве на основании того, что они в частной беседе высказали предположение, что немцы, вполне вероятно, могут занять Ригу, и тогда им будет открыт путь на Петроград. При этом никакого сочувствия немцам они не выражали, и ГЖУ не усмотрело в этом высказывании угрозы государственной безопасности [80]. Молодые девушки-беженки осуждались обывателями за любовные связи с военнопленными, как и определенная часть женской половины коренного населения [81].
Имевшие место случаи неприязненного отношения местных жителей к беженцам были связан с тем, что они считали, что беженцам не следует уделять так много внимания [82]. Следует отметить, что среди крестьян бытовало мнение и об излишней заботе o рабочих предприятий, работающих на оборону, имевших «хороший заработок, отсрочку от фронта, да еще и продовольствие по твердым ценам» [83]. В целом же население относилось к беженцам сочувственно и доброжелательно. Интересно отметить сообщение полицейского исправника о том, что на сельских сходах по вопросу о направлении на оборонительные работы крестьяне заявляли, что беженцев направлять туда не надо, т. к. они «и так натерпелись» [84]. И эти настроения и соответствующие им отношения сохранялись до февральских событий 1917 г., что подтверждается массовым участием населения в благотворительной в пользу беженцев деятельности.
***
Тыловые губернии центра Европейской России, кроме беженцев из западных территорий, приняли у себя эвакуированные государственные и общественные учреждения, производства государственного значения с ценным имуществом и оборудованием вместе с сотрудниками и членами их семей. Например, в Калужскую губернию были эвакуированы все учреждения Гродненской губернии, оставленной русскими войсками летом 1915 г., однако эвакуационные мероприятия начались в этой западной губернии задолго до лета 1915 г. К началу войны для гродненского губернатора руководством по эвакуации служили «Временные правила по эвакуации населения и имущества в случае войны», разработанные военными Виленского ВО в конце 1912 г. Перечень учреждений, подлежащих эвакуации, определял губернатор. В июле 1914 г. Генштаб разработал ряд новых правил и положений по эвакуации [85]. Надо отметить, что переезд гродненских учреждений в Калужскую губернию в августе 1915 г. стал четвертым с начала войны. Первый происходил в сентябре 1914 г. в уездный гродненский город Слоним, после возвращения оттуда второй переезд состоялся в январе 1915 г., а третий — в июле 1915 г. все в тот же город Слоним, откуда осуществлялось перемещение в Калужскую губернию. Все расходы по эвакуации несла государственная казна. Например, на эвакуацию Управления земледелия в Калугу было истрачено 118 рублей, при этом было вывезено около 300 сельскохозяйственных машин и орудий на сумму более 6 тысяч рублей. В Управлении было 44 сотрудника с семьями [86].
По прибытии на место учреждения Гродно и Белостока были размещены в Калуге, а все остальные — в уездных городах Калужской губернии. Учреждения Слонимского уезда оказались в Жиздринском уезде, Волковыского уезда — в Медынском, Бельского уезда — в Мещовском, Кобринского уезда — в Мосальском, Пружанского уезда — в Козельском, Брест-Литовского уезда — в Малоярославецком и Боровском, Сокольского уезда — в Тарусском [87]. Гродненская Мариинская гимназия в Калуге разместилась в доме Новосильцевой по Георгиевской улице, части преподавателей предложили бесплатные квартиры. Гродненское Реальное училище поместили в здании Калужского Реального училища вместе со второй Варшавской гимназией, Гродненская Губернская типография также обосновалась в Калуге. Гродненская окружная лечебница вместе с богадельней была эвакуирована в Калужскую губернию еще осенью 1914 г. и размещена на бывшем заводе графа Орлова-Давыдова в Жиздринском уезде, затем в сентябре 1915 г. переведена в село Ловать этого же уезда [88].
Кроме рабочих и служащих гродненских предприятий и учреждений с семьями, в Калужскую губернию 21 июля 1915 г. прибыли железнодорожные служащие Привислянских (Привислинских) железных дорог с семьями, казенным инвентарем и собственным имуществом в количестве 500 человек [89]. Их разместили в казармах 74 пехотного запасного батальона при станции «Калуга». Заботы о них (трудоустройство, снабжение продовольствием) взял на себя местный комитет Великой княжны Татьяны Николаевны [90].
В сентябре 1915 г., по распоряжению МВД, часть гродненских учреждений, эвакуированных в Калугу, переотправили в другие губернии. Например, в Рязанскую, Курскую, Тамбовскую и другие [91].
Практически со дня прибытия в Калужскую губернию гродненский губернатор В.Н. Шебеко [92] не находился в Калуге, так как исполнял поручения военных властей, после чего в феврале 1916 г. был переведен в Москву на должность градоначальника. В Калуге его замещал вице-губернатор В.В. Столяров, затем после его смерти Бойе-ав-Геннес. Еще до эвакуации в Калугу в сентябре 1914 г. в Гродно была создана «Особая оценочная комиссия», и каждый служащий мог оценить свое оставляемое имущество. Комиссия продолжила свою работу в Калуге, разместившись на улице Николо-Козинской в доме Фалеева. Здесь же в Калуге, при канцелярии гродненского губернатора, в мае 1916 г. был образован Гродненский ссудный комитет для оказания материальной помощи горожанам, оставившим свое движимое имущество в Гродно. До 1 июня 1916 г. в комитет поступило 679 ходатайств от гродненцев, в том числе оказавшихся не только в Калужской губернии [93]. За труды по эвакуации учреждений Гродненской губернии в Калугу, а именно за приведения в порядок делопроизводства, контроль за делами по выдаче вознаграждений за уничтоженные при отходе армии посевы и урожай, за реквизированный скот и повозки чиновник гродненской землеустроительной комиссии Л. Ерогин был награжден орденом Св. Станислава 3 степени. Этой же награды был удостоен секретарь гродненского губернского акцизного управления Н. Хрущов и еще 2 помощника надзирателя акцизного управления [94]. Новый гродненский губернатор А.Н. Крейтон [95], сменивший В.Н. Шебеко, пребывал в основном в Петрограде, где занимался вопросами предстоявшего возвращения на родину. Калугу А.Н. Крейтон посетил в апреле и ноябре 1916 г., а также в январе 1917 г. В июле 1916 г. губернатор представил правительству план организации вещевых и продовольственных складов для Гродненской губернии в связи с возвращением на родину, в сентябре 1916 г. — план мероприятий по оказанию помощи населению Гродненской губернии по возвращении на прежние места. Крейтон открыл в Петрограде Гродненское отделение Татьянинского и Елизаветинского комитетов, приступил к составлению плана возвращения на родину эвакуированных учреждений [96].
После смены власти Временное правительство вручило свой мандат на управление эвакуированными учреждениями Гродненской губернии вице-губернатору А.И. Ушакову. Однако общее собрание служащих этих учреждений в Калуге 7 марта 1917 г. образовало комитет из 12 человек «для поддержания народного правительства в деле устройства новой свободной жизни <…>» [97]. Комитет, стремясь «сорганизовать и объединить всех беженцев Гродненской губернии, провел 26–28 марта 1917 г. общие собрания беженцев, проживающих в Калуге и Калужской губернии, и ознакомил их с задачами текущего момента и программой Нового Правительства». На этих собраниях был избран исполнительный комитет беженцев и служащих правительственных и общественных учреждений в составе 20 человек. Собрания высказались за «желательность иметь своим руководителем, временным комиссаром, выборное лицо» [98]. 5 апреля 1917 г. исполнительный комитет принял резолюцию, в которой деятельность вице-губернатора Ушакова расценивалась как «несоответствовавшая духу нового строя и стеснявшая свободную творческую деятельность общественных организаций в деле проведения в жизнь и укрепления завоеванных народом свобод». Резолюция была направлена Калужскому губернскому комиссару [99]. 7 апреля общее собрание одобрило предложение исполнительного комитета просить МВД об утверждении Временным комиссаром Гродненской губернии директора Гродненского реального училища Владимира Орестовича Лидерса [100].
Жалованье служащих составляло 20–50 рублей в месяц. Кроме того, они получали ржаную муку из расчета 1 фунт в день. Размер продовольственного беженского пайка составлял 12 рублей в месяц, квартирного — 2 руб. 40 коп. [101] До 1917 г. жизнь служащих с семействами и беженцев протекала «довольно сносно»: продуктов первой необходимости хватало, и цены на них были умеренные. Постепенно цены стали расти, а продукты — исчезать. Как отмечали сами эвакуированные и беженцы, «с 1917 г. в отношении довольствия последовало резкое изменение: местным сельским населением никакой продукт в город не доставлялся, а если и доставлялся, то в самом ограниченном количестве и по баснословным ценам в сравнении с 1915–1916 гг.». Печеный ржаной хлеб в 1917 г. совершенно исчез, а также крупы и постное масло. Пуд картофеля, стоивший 25–35 коп., теперь стоил 7 рублей, ¼ кубической сажени дров вместо 6–10 — 60 рублей; десяток яиц (40–50 копеек) — 3 рубля. Хлебного пайка стало не хватать для прокормления семейств. Вместо хлеба стали выдавать муку, не более 6 фунтов на душу, но чтобы печь хлеб, нужны были дрова, которые по цене были недоступны для указанного контингента [102].
В сложившейся ситуации служащие и беженцы из всех уездов стали направлять Гродненскому губернскому комиссару свои коллективные просьбы о переотправке в хлебородные губернии. Так, общее собрание эвакуированных служащих и представителей беженцев, расселившихся в Боровске и уезде, 29 июля 1917 г. постановило признать безусловно необходимым переезд всех учреждений, служащих с семьями и имуществом и всех беженцев из Боровского уезда в хлебородные губернии, например, в Воронежскую или область войска Донского; в спешном порядке просить через Гродненского губернского комиссара о разрешении переезда, для чего получить ходатайство Гродненского губернского комиссара, для доставки его лично министру внутренних дел, доставка поручалась М.И. Зайко, секретарю Брестского уездного воинского присутствия; просить министра переезд осуществить за счет казны. Отъезд состоялся 30 сентября 1917 г. со станции Балабаново до станции Ейск Кубанской области [103]. Из Мещовского уезда эвакуированных из Бельского уезда Гродненской губернии 53 служащих и 650 членов их семей с багажом по экстренным отзывам со станции «Шлиппово» отправили в Саратовскую губернию [104]. Из Медынского уезда эвакуированных из Волковыского уезда Гродненской губернии переотправили в Белгород Курской губернии [105]. Как видим, основная масса служащих Гродненских учреждений в 1917 г. выехала из Калужской губернии, вместе с беженцами это составило 29 тыс. человек [106].
Таким образом, массовое движение беженцев с Западных окраин империи во внутренние районы началось летом 1915 г. Для эвакуации населения из районов Северо-Западного и Юго-Западного фронтов были созданы две государственные организации — «Северопомощь» и «Югобеженец». Через местные отделы Всероссийских благотворительных организаций, таких как Татьянинский комитет, Всероссийский земский союз, Всероссийский союз городов, государство финансировало мероприятия, связанные с массовым передвижением беженцев во внутренние губернии. Это создание врачебно-питательных пунктов на железнодорожных и почтовых станциях по пути движения беженцев, приемных пунктов для инфекционных больных, помещений для временного размещения транзитных пассажиров, бюро для оформления проездных документов. С осени 1915 г. до начала 1916-го была успешно осуществлена массовая перевозка маршрутными поездами беженцев во внутренние районы России.
Через Центральные губернии Европейской России шел мощный миграционный поток, максимальная интенсивность которого пришлась на сентябрь 1915 г. Большая интенсивность и размеры беженского движения способствовали тому, что повсеместная полноценная регистрация беженцев, передвигавшихся гужевым способом, на местах была налажена не сразу. По этой же причине по ходу движения беженских обозов не хватало заготовленных кормов для скота. На железнодорожных станциях наблюдались большие очереди на посадку в поезда, перевозившие беженцев в избранные ими места размещения.
При одновременном расселении большого количества беженцев возникли трудности, имевшие временный характер, которые были успешно преодолены совместными усилиями администрации, созданных комитетов по обеспечению нужд беженцев при самоуправлениях, местных отделений Всероссийских общественных благотворительных организаций, местных благотворительных организаций, созданных с началом войны. Беженцы с благодарностью отзывались о проявленной о них заботе при расселении. Основным источником финансирования всех перечисленных организаций являлось государство. Установление общей численности водворенных беженцев стало очередной задачей местных властей. В центральноевропейских губерниях России — Калужской, Орловской, Тульской, Рязанской, Курской, Воронежской, на начало 1916 г. было зарегистрировано около 350 тысяч беженцев, среди которых дети, старики и женщины составляли в среднем до 70%. В городах разместилось в среднем около 30% беженцев, остальные — в сельской местности. Группа «русских», в основном состояла из белорусов и украинцев.
По свидетельству самих беженцев, не всем из них удалось без потерь добраться до мест посадки в вагоны с тем, чтобы следовать в тыловые районы империи. В основном потери были среди стариков и маленьких детей преимущественно от холеры. Между тем, большинство беженцев, по их свидетельствам, благодаря усилиям власти в довольно короткое время добрались до мест своего временного размещения. Население, остававшееся на оккупированных территориях, стало свидетелем грабежа природных богатств и материальных ценностей, испытало тяготы принудительного труда, в т. ч. за пределами родины, режима, ограничившего их гражданские права.
Прибытию беженцев сопутствовало появление тревожных слухов и толков о большой военной силе неприятеля, о неизбежности новой эвакуации в скором времени. Местное население с самого начала с большим пониманием и сочувствием отнеслось к беженцам, и последние довольно быстро освоились на новых местах. Настроения тех, кто считал чрезмерным внимание, оказываемое беженцам, местная администрация расценивала как проявление обывательского невежества.
Помимо массовой перевозки беженцев с западных окраин империи, правительство осуществило эвакуацию оттуда учреждений и производств, имевших государственное значение, вместе с сотрудниками и членами их семей. Летом 1917 г. по причине ухудшения материального положения эвакуированных, они на основании своих ходатайств были за счет казны переотправлены из центральноевропейских губерний в хлебопроизводящие южные и юго-восточные районы.
Примечания
Комментарии