Восточная Европа: нехватка сострадания

Рассуждая о наплыве мигрантов и их движении через Венгрию в Австрию и Германию, венгерский журналист сказал мне на днях: «У нас уже нет городов, а один вокзал от границы до границы».

Двадцать лет назад Венгрия и ее восточноевропейские соседи были переходными посткоммунистическими обществами. Некоторые из них, как Болгария, Македония и Сербия, до сих пор остаются таковыми. Теперь это уже не страны переходного периода, а страны для осуществления перехода. Европа, столкнувшись с прибытием сотен тысяч мигрантов, не может не беспокоиться, как тяжесть нового кризиса распределится между ее восточной и западной половинами.

Грузовик с погибшими беженцами в Австрии — «грузовик позора» и фотообразы утонувших мигрантов вызвали целую волну сострадания во многих западноевропейских странах. В Германии 60% населения поддерживают решение властей дать убежище 800 тысячам мигрантов, что увеличивает население страны на целый процент.

Но в Восточной Европе население к мигрантам по меньшей мере равнодушно, а ведущие политики критикуют решение Брюсселя распределить поток мигрантов между всеми странами ЕС. Большинство населения в странах «перехода» требует строительства стен на границах; последний опрос в Чехии показал: 44% заявляют, что не позволят дать ни кроны из бюджета страны в помощь мигрантам.

Роберт Фицо, премьер-министр Словакии, пошел еще дальше и объявил, что 95% называющих себя беженцами — это всего лишь экономические мигранты и что его страна будет принимать только христиан. И уже по-настоящему ужасает утечка в прессу электронной рассылки Венгерской национальной телевещательной сети: от журналистов требовали не показывать на экране детей мигрантов. Образы страдающих детей пугают венгерское правительство: ведь тогда сердце окажется сильнее, люди исполнятся состраданием, как им ни запрещай.

Что же случилось с Восточной Европой? Три десятилетия назад ее символом была «Солидарность». В наши дни это будет скорее наклейка на авто: «Восточная Европа: Дональду Трампу есть где развернуться».

Самый короткий ответ: разочарование, недоверие, демография и демократия.

На смену коммунизму и либеральным реформам пришел всепроникающий цинизм. При виде наплыва мигрантов, измученные экономической нестабильностью, многие жители Восточной Европы считают преданной свою надежду на то, что вступление в Евросоюз принесет им процветание и покончит с кризисом; а многие политики у власти боятся, что единственный способ вновь обрести политическую поддержку — показывать, что ты заботишься о «своих», а не — даже толику — о чужих.

Восточные европейцы уверены, что помогать надо только им, что именно это им обещали, когда они входили в объединенную Европу. Они рассуждают: мы гораздо беднее западных европейцев, почему мы должны быть с ними солидарны? Нам обещали туристов, а не беженцев.

Но здесь не только банальный эгоизм и жалость к себе. Хотя Восточная Европа находится на перекрестке путей Европы и Азии, России и Востока, многие ее жители нелюбопытны и глубоко изолированы от мира. Болгарское телевидение неспособно в финансовом отношении, да и не хочет посылать своих репортеров в Сирию, а они бы показали, что всемирная катастрофа происходит там. Также в нашей политической географии вообще нет Африки. В результате наплыв эмигрантов вызывает у этих людей только моральную панику, в которой сплавляются страх перед исламом, терроризмом, ростом преступности и вообще всем незнакомым и непривычным.

Почему-то, когда спорят о поведении восточных европейцев, о демографии вспоминают в последнюю очередь. Но демографическая ситуация в этих странах более чем критичная. Ожидается, что население Болгарии к 2050 году уменьшится на 27%. Тревога «этнического исчезновения» разлита во многих малых государствах Восточной Европы. Для них прибытие мигрантов как бы предвещает их уход из истории, и расхожий довод, что «стареющая Европа нуждается в притоке свежих сил мигрантов», только усиливает их растущую экзистенциальную меланхолию. Когда ты видишь по телевизору, как престарелые крестьяне не дают разместить беженцев в их пустеющих деревнях, где в последние десятилетия не было ни одного ребенка, невольно начинаешь сострадать и тем и другим: и беженцам, и одиноким старикам, мир которых уничтожается на глазах.

Но разве, например, провалившаяся интеграция цыган в местные общества не способствует дефициту сострадания? Жители Восточной Европы боятся иностранцев, потому что не верят, что государство может интегрировать даже «своих» чужаков. Демократический строй восточноевропейских государств не помогает решению именно этого конфликта: ведь перед нами не нехватка «солидарности», а «столкновение солидарностей» — национальная, этническая и религиозная солидарности размывают представления об обязанностях одного и того же человеческого существа.

Очевидно, что кризис, связанный с миграцией, угрожает Европейскому союзу экзистенциально больше, чем кризис евро или присоединение Россией Крыма. Дональд Туск, президент Европейского совета, открыто предупреждает об угрозе разрыва между Восточной и Западной Европой.

Итак, исключительно сострадания недостаточно, чтобы решить проблему мигрантов, во весь рост вставшую перед Европой. Несколько лет назад венгерский философ, бывший диссидент Гашпар Миклош Тамаш заметил, что Просвещение, интеллектуальный исток идеи Европейского союза, проповедовало права гражданства для всех людей. Но такое гражданство по праву принадлежности к человеческому роду требует одного из двух: либо превратить бедные и охваченные смутой государства в страны, в которых всем хотелось бы оставаться, либо открыть границы Европы для всех.

Но чем дальше, тем очевиднее, что оба решения невозможны. Создание свободного мира со статуей свободы на Лампедузе — тоже не решение проблем. Ливия и Сирия — обескураживающие случаи: Европа вторглась в Ливию и отказалась вводить войска в Сирию, но все равно по соседству с Европой забушевала война. Европа, разрываясь между нравственной обязанностью помогать всем оказавшимся в нужде и практической невозможностью помочь каждому, вынуждена будет принять одних и отказать другим.

Очень больно видеть, как восточноевропейские общества и власти заявляют о своем якобы моральном праве закрыть двери перед бегущими от смерти. Недостаток сострадания высвечивает всю глубину кризиса: он таится в самой сердцевине европейского проекта.

Источник: The New York Times