Открытое письмо Янису Варуфакису

От редакции: Это обращение Джорджа Сувлиса и Самуэле Маццолини — реакция на создание движения DiEM 25 в Риме. Инициатива «Демократия — европейское движение» (DiEM 25) создана с целью предотвратить тенденции превращения европейской политики в «политику за закрытыми дверями». Авторы письма указывают на неопределенность ключевой для движения категории «демократия». Между тем новое движение, одним из инициаторов которого стал Янис Варуфакис, заявляет: Европейский союз демократизируется или распадется.

Янис Варуфакис — греческий экономист, министр финансов Греции (27 января — 6 июля 2015 года) в правительстве Алексиса Ципраса. Профессор экономики Афинского и Техасского университетов, известный специалист в области глобального и европейского кризиса, автор многочисленных книг; инициатор создания международного движения DiEM 25 за демократию в Европе.

Дорогой Янис!

Причиной, по которой мы решили написать Вам это письмо, явилось наше наблюдение за созданием движения DiEM 25 в Риме 23 марта. Цель послания — обсудить ряд вопросов, касающихся Вашей инициативы, которую мы считаем неудачной, и представить наши критические замечания. Сразу поясним, что нашей целью не является ни сворачивание данного проекта a priori, ни желание выглядеть умниками, которые лучше всех знают, как все должно быть на самом деле, хотя среди левых это не такое редкое явление. Этим письмом мы скорее публично хотим поставить некоторые вопросы, о которых, мы подозреваем, многие, возможно, уже думали и обсуждали в неофициальном порядке и которые могут быть использованы для развития подобной инициативы.

Начнем с определения того, что такое DiEM 25. В ходе пресс-конференций Вы много раз повторяли, что DiEM 25 — это «движение» за демократизацию Европы посредством изменения содержания существующих структур Европейского союза. Однако в этом определении от нас ускользает, чем именно является DiEM 25 и кто его «враги»? Точнее, с кем именно вы боретесь? Являются ли вашим врагом структуры Европейского союза? Или, возможно, экономические элиты? Или просто чиновники из Брюсселя? И что такое DiEM? Это конкретные люди, некие группы людей или это просто выдумка Яниса Варуфакиса?

Возможно еще слишком рано, чтобы найти окончательный ответ на эти вопросы — в конце концов, некоторые вещи проясняются только по мере развития событий, — но создается впечатление, что общественное движение, которое Вы с таким упорством пытаетесь создать, несет в себе исходную неопределенность, вписанную в самое ее основание. Каждое общественное движение последнего десятилетия имело конкретный ответ на вопрос «кто?» — как с точки зрения того, кто такие «мы», так и того, кто «они» — даже в тех случаях, когда движение возникало как результат очень сложных и противоречивых процессов. Например, движение антиглобалистов направило свою деятельность и критику против транснациональных корпораций, которые были ответственны за то, что отняли политическую власть у государств посредством торговых соглашений и нерегулируемых финансовых рынков. Вопрос идентичности действительно был решающим не только по абстрактным психоаналитическим причинам, но со стратегической точки зрения.

Стратегическое измерение занимает здесь центральное место и заслуживает особого внимания при рассмотрении еще одной особенности Вашей инициативы. Неоднозначность образа DiEM 25 дополнительно усиливается за счет того, что Вы рассматриваете присоединение к Вашей деятельности в качестве критерия для включения в Ваши ряды. Как Вы выразились буквально, «мы не коалиция политических партий. Идея заключается в том, что любой желающий, независимо от политической принадлежности партии или идеологии, может присоединиться к нам, потому что демократия — это то, что нас объединяет».

Мы глубоко ценим, что DiEM намерена выйти за пределы ограниченной сферы «обращенных», но следует отметить, что нет никакого смысла в том, чтобы принадлежать к консервативной (или даже социал-демократической) партии и одновременно участвовать в деятельности DiEM. Таким образом, DiEM 25 рискует стать аполитичной, поскольку полностью игнорирует тот факт, что различия между политическими традициями не ограничиваются абстрактной и безобидной плоскостью идей, но распространяются на значение и понимание демократического процесса как такового. Давайте не будем забывать, что, например, либеральные и аристократические взгляды либеральной демократии начала XX века во многих европейских странах не подразумевали участие низших классов в политической жизни: их участие стало результатом напряженной борьбы. Другими словами, значение слова «демократия» не было данностью, это был вопрос борьбы и самоопределения.

Мы считаем, что сегодня происходит нечто похожее: дестабилизация представительных учреждений, которые породили экономический и политический кризис, ставит под сомнение смысл демократии. В то время как политическая элита рассматривает исключительное положение, которым были наделены некоторые страны, как демократию, новые протестные движения, появившиеся в 2011 году (Indignados в Испании, Aganaktismeni в Греции, Occupy Wall Street в США) также присваивали себе понятие демократии. Но разве они схожи? Разве они служат похожим интересам? Не противоречат ли друг другу эти два типа интерпретации демократии?

Мы не отрицаем, что нам необходимо освободить людей от их предыдущих политических идентификаций и что это требует открытости по отношению к тем, кто следовал различными политическими путями. Однако нам следует избегать фронтистской стратегии маскировки, которая не в состоянии доказать, что дефицит демократии является плодом безответственности тех политических традиций, которые теперь так некритически призываются на нашу сторону. Выходя на европейский уровень и признавая то, что цели DiEM 25 ограничиваются демократическим восстановлением структур ЕС, Вы полагаете, что люди с такими разнообразными концепциями демократии смогут прийти к единому мнению по общим повесткам? Мы в этом весьма сомневаемся.

Это подводит нас к еще одному стратегическому вопросу: что именно должно быть сделано? Кажется, что DiEM сделал основную ставку на европейский уровень, полностью игнорируя национальный. Насколько уместен этот шаг и насколько эффективным он окажется? Действительно ли необходимо устранять государство как локус прогрессивных демократических реформ и рассматривать его как устаревшее, старомодное наваждение? Мы так не думаем! Мы полагаем радикальное восстановление демократии в рамках различных национальных государств столь же важным, как и действия на европейском уровне. Принимать во внимание оба политических горизонта — и национальный, и европейский — не значит прятаться за ветхими формами национализма, как полагают многие сторонники DiEM.

В этом смысле особенно бросается в глаза, что в аргументации, которой Вы пользовались в Риме, преобладало пренебрежение к другим опытам сопротивления мерам жесткой экономии. В действительности если кто-либо в последнее время и совершал шаги в направлении отмены неолиберализма, так это только Латинская Америка. Мы отдаем себе отчет, что Латинская Америка предлагает модели, которые в настоящее время переживают кризис и к которым многие европейские левые относятся с большим подозрением. Но мы не должны вместе с водой выплескивать и ребенка. Не замечать многие достижения Латинской Америки в последнее десятилетие было бы примитивным евроцентризмом.

Есть много того, чему стоит поучиться, как это уже сделал по общему признанию Podemos. И прежде всего это относится к признанию того факта, что национальное государство, конечно, переживает кризис, но его еще рано хоронить! Нейтрализация Вашингтонского консенсуса и принятие ряда мер по стабилизации — все это было сделано за счет реактивации национального государства двумя различными способами.

Во-первых, перед нами — место идентификации. Несмотря на региональный интернационализм, «розовый прилив» в Латинской Америке был, прежде всего, национальным явлением. Венесуэла Чавеса служила мощным источником вдохновения, но каждый новый опыт демонстрировал свои собственные отличительные особенности захвата власти, и только на более позднем этапе обнаруживались некие межгосударственные сходства (АЛЬБА, УНАСУР, СЕЛАК). Другими словами, латиноамериканские прогрессивные проекты продемонстрировали, насколько важно говорить на языке нации и народа, при этом, безусловно, избегая любого вида шовинизма и расистских коннотаций. Даже притом что все эти процессы были проникнуты духом Боливара, это был ответ на конкретные материальные проблемы и вопросы, свои для каждой страны, что сделало Чавеса, Моралеса, Корреа и Киршнер популярными и любимыми электоратом.

DiEM же, по-видимому, напротив слишком сильно верит в европейский дух космополитизма на континенте, где культурные и языковые различия в сто раз сильнее, чем в Латинской Америке. Этот язык рискует остаться не услышанным именно теми людьми, которые больше всего страдают от демократического дефицита и к кому эта инициатива должна быть обращена в первую очередь.

Во-вторых, само государство обращено к достижению демократических целей. Это непростая задача в условиях, когда многие административные функции государства так или иначе отменялись во имя рыночного равновесия, а его аппарат был насквозь пропитан неолиберальным этосом. Тем не менее, находящемуся на периферии мира «переориентированному» государству часто удавалось дотягиваться до уровня вызовов глобального капитала, что считалось немыслимым и нереалистическим в пределах неолиберальной мантры.

Мы не отрицаем тот факт, что глобальный финансовый капитал оказывает давление, с которым затруднительно справляться на национальном уровне, и что многие из дилемм, с которыми столкнулась Европа, требуют крупномасштабных усилий, как в случае с проблемой беженцев. Но это всего лишь означает, что полное лишение государств возможностей действовать по обстоятельствам является упрощением, особенно если Греция берется в качестве единственного примера (другие страны, Испания in primis, будут иметь совершенно иную позицию перед лицом своих кредиторов). Кроме того, это означает, что какие-либо шаги в направлении демократизации Европы могут быть предприняты только при условии, что наши усилия будут иметь реальный шанс достичь ощутимого результата.

Но самое важное — это повышение осознанности на континентальном уровне. Если оставлять все на самотек, то рано или поздно произойдет истощение. Сам вопрос о демократизации институтов вряд ли повлечет какие-то реальные изменения, если не станет сопровождаться попытками их трансформации. А их трансформация может произойти только с помощью национальных государств как полноценных участников европейской политики, способной охватить всех граждан, но пока еще не существующей. Что ж, с учетом демографической асимметрии и асимметрии власти можно задаться вопросом, насколько необходимо и первостепенно ее существование?

И последнее, но не менее важное! Вопрос о демократии внутри самого DiEM 25.

Нас неприятно поразил тот факт, что никто кроме Вас не говорил от имени проекта и что вопрос о репрезентативных структурах в рамках DiEM 25 был довольно слабо освещен. Возможно ли, Янис, пытаться демократизировать нечто столь глобальное, как ЕС, не создав прочных демократических структур внутри самого проекта? Разве это не расходится с Вашими собственными целями? Мы считаем, что в этом отношении Вы полностью пренебрегли недавним опытом партии «Сириза».

В нашем понимании опыт «Сиризы» был провальным не только потому, что руководство партии выбрало неправильную стратегию во взаимодействиях с институциями, но и потому, что они отказались даже от самых элементарных форм демократии внутри партии до и во время подобных взаимодействий. Партийные структуры стали недееспособными, и ничтожное меньшинство — группа Ципраса — доминировало в процессе принятия решений. Бюрократизация партии способствовала созданию весьма искаженного представления о том, как должна быть устроена политика; предполагалось, что люди и общественные движения не должны высказывать своей позиции, поскольку руководство партией — дело партийной элиты. К чему это привело, нам известно. Мы крайне опасаемся, что движение DiEM 25 может пойти по тому же пути, если оно по-прежнему останется спектаклем одного актера.

Мы считаем, что формирование подлинно демократических структур в рамках данной инициативы — это жизненная необходимость, которая позволит предотвратить произошедшее с «Сиризой». Излишне говорить, что этот процесс должен также иметь гендерный баланс и люди должны приходить из разных социальных и культурных слоев. Опыт и навыки различных социальных движений должны стать одним из важнейших компонентов, которые смогут сделать из DiEM более прочную и демократичную структуру. Это единственный способ опустить DiEM с небес на землю и предотвратить его превращение в элитистскую группу, сконцентрированную вокруг сильного лидера.

Подобный процесс будет в состоянии гарантировать демократическую подотчетность DiEM, а также маргинализацию оппортунистов, которые будут пытаться использовать его в качестве средства достижения личных интересов. Подводя итог, мы убеждены, что DiEM 25 стоит перед лицом той же дилеммы, что и в целом ЕС: демократизация или варварство!

С уважением, Джордж Сувлис и Самуэле Маццолини

Самуэле Маццолини — постоянный колумнист эквадорской еженедельной “El Telégrafo”, политический аналитик и консультант правительства Эквадора.

Джордж Сувлис — публицист, автор в различных либеральных журналах и блогах (Jacobin,ROAR, Enthemata Avgis).

Источник: Lefteast