Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи

От редакции: Благодарим издательство «Фантом Пресс» за предоставленную возможность публикации фрагмента из книги британского журналиста Чарльза Кловера «Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи» (Москва, 2017).

Армия Гарибальди

Морозный день 25 февраля 2005 года. Один автобус за другим подвозит активистов к древнему кремлю города Александрова в ста километрах от Москвы. Среди них — Дугин, Коровин, Зарифуллин, который и пригласил их всех на конференцию для обсуждения будущего русского государства. Удачные декорации — историческая резиденция Ивана Грозного.

Горожане принимали необычно одетых московских хипстеров и бородатых представителей богемы за иностранцев, но гости поспешили их уверить, что они самые подлинные русские, некоторые даже с кремлевскими удостоверениями, и сейчас здесь будет основано движение простых людей, таких, как они, — настоящих русских людей, которые отвоюют страну у развратного либерального Запада.

Это, конечно, непростая задача, потому и выбрана резиденция внушавшего ужас средневекового тирана, настоящего русского патриота, который очистил Россию от губительного иностранного влияния: отсюда берет свой исток движение во имя патриотизма, суверенности, империи. То был учредительный съезд Евразийского молодежного союза, созданного вскоре после «оранжевой революции» в Украине и послужившего прототипом для целого ряда таких прокремлевских городских группировок. Они брали на себя трудную миссию охранять улицы крупнейших городов России, не допустить, чтобы доморощенные «оранжевые революционеры» попытались распространить либеральную грязь.

Толпа теснилась в церкви, оказавшейся очень маленькой, не царских масштабов, как вспоминал присутствовавший там журналист Дмитрий Попов. Первой выступила директор Музея Ивана Грозного. Она, по словам Попова, была ошеломлена таким сборищем во вверенном ей музее. Речь ее представляла собой вариацию на тему «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство», только Сталина она подменяла в речи Путиным. И вообще мероприятие «смахивало на комсомольское собрание с бесконечными речами. Многие собрались лишь ради Александра Дугина».

Их желание было удовлетворено: Дугин, одевшийся по такому случаю в черное, поднялся и заговорил, и публика замерла в восхищении.

«Мы собрались в этих стенах, где звучали когда-то шаги человека, понимавшего, что государство нуждается в стражах, из-за шокирующей некомпетентности нынешнего режима… Необходимо создавать новую силу — третью силу. Да — прогосударственную, направленную против “оранжевых”, но имеющую свою повестку дня» [1].

Дугин провозгласил создание молодежного крыла евразийского движения, и оно стало первым, а может быть, и самым успешным из спонсируемых Кремлем «уличных» движений, направленных на защиту России от реальных или воображаемых прозападных революционеров. Когда выступление закончилось, слушатели уселись и им продемонстрировали черно-белый фильм 1944 года «Иван Грозный» режиссера Сергея Эйзенштейна, один из любимых фильмов Сталина.

Образцом для движения послужили опричники XVI века, личная тайная полиция Ивана, занимавшаяся преследованием и убийствами врагов режима. Но Евразийское молодежное движение, куда более пестрое и вычурное, чем его прототип, оказалось, слава Богу, не столь кровожадным. Его участники тоже облачились в черное, как опричники, некоторые и бороды отрастили на манер старообрядцев, но в отличие от подлинных опричников агрессию выражали главным образом символически. За исключением одного инцидента в июле 2006 года, когда активист ударил в лицо лидера оппозиции Михаила Касьянова, нет никаких сообщений об организованных актах насилия (разве что изредка потасовки).

Как и его ближайшие предшественники нацболы, Евразийский молодежный союз хотел быть воинством культуры и сражаться более за интеллектуальную, нежели за физическую территорию. Они бились против символов Запада, устраивали сидячие забастовки перед посольствами западных стран, уничтожали государственные символы в Эстонии и Украине, преследовали дипломатов тех стран, которые якобы пытались «унизить» Россию, — такому обращению подвергся посол Великобритании Тони Брентон: после того как он выступил вместе с российскими оппозиционными политиками, толпа молодых евразийцев преследовала его повсюду, перебивая и срывая его выступления.

У движения имелся избыток креативной энергии, и агрессию оно выплескивало по большей части в виде серии артхаусных лекционных проектов, уличного театра, «импровизированных» публичных хеппенингов. Герб движения нарисовал художник Алексей Беляев-Гинтовт, который в 2009 году получит престижную премию Кандинского, — подновленный, но вполне узнаваемый плакат времен Отечественной войны «Родина-мать», призрачная фигура немолодой женщины, выходящей из русской степи, чтобы призвать своих потомков дать отпор захватчику.

Движение явно пользовалось благосклонностью Кремля, хотя, по словам Зарифуллина, покровительства свыше они добились лишь после того, как сформировали движение. «Мы были стартаперами», — посмеивается Зарифуллин. Гаглоев, верный евразийцам московский банкир, арендовал для них старое здание фабрики поблизости от метро «Автозаводская». В 2009 году Коровин заговорщически пояснял: «Никто не ходил в Кремль и не приносил оттуда мешки денег. Всегда находился спонсор» [2].

«Слава [Сурков] следовал логике симметрии», — сказал мне Гельман, объясняя, откуда в 2004–2005 годах взялась идея этих молодежных бригад.

«Раз в Интернете появились люди, которые выступают против режима, значит, нам нужны те, кто за. Если проходит демонстрация оппозиции, будет и демонстрация за власть. Если у оппозиции появились безумцы, нарушающие закон и способные на все, то пусть такие будут и у режима: хладнокровные, готовые ко всему, например, топчущие фотографии врагов».

Зарифуллин утверждает, что движение было автономным, его романтически именовали «армией Гарибальди» в честь войска идеалистов-оборванцев, с которого в XIX веке началось движение за объединение Италии. Цель нового движения — объединение Евразии в XXI веке.

Евразийский молодежный союз станет первой из поддерживаемых Кремлем неофициальных группировок, которым доверят контролировать улицы Москвы, сдерживать «оранжевых революционеров» в России и обеспечивать связь между Кремлем и молодежью. Были и другие, пожалуй, более успешные проекты.

Через три дня после того как появился Евразийский союз молодежи, Василий Якеменко, еще один лидер прокремлевской молодежи, объявил о создании молодежного движения «Наши» (которое не следует путать с движением «Наши» в Петербурге 1990-х). Эти новые «Наши» представляли собой комбинацию советской пионерской организации с фашистской бандой скинхедов. Националистическую идеологию скармливали подросткам в летних лагерях. Затем появились «Молодая Россия» и «Молодая гвардия Единой России» (МГЕР): большие отряды, в основном провинциальной молодежи, получали деньги за то, что размахивали флагами на официальных мероприятиях, пикетировали иностранные посольства и проводили контрдемонстрации всякий раз, когда оппозиция выходила на улицы. «Наши» были гораздо многочисленнее и агрессивнее, они получали больше денег и организовывали по мере надобности контрдемонстрации. В эту организацию входили десятки настоящих скинхедов из клуба «Гладиаторы» — фанатов московского «Спартака», которые делали себе наколки с гладиатором, вооруженным копьем. Предводитель «Гладиаторов» Роман Вербицкий возглавлял у «Наших» «молодежную бригаду» [3]. Официально все эти крепыши-скинхеды оформлялись на работу охранниками, на практике их работой были провокации и физическое насилие. В 2005 году «Гладиаторы» с бейсбольными битами напали на собрание нацболов и нанесли серьезные увечья десятерым сторонникам Лимонова. После кровавой потасовки Вербицкий позировал фотографам и отвечал на вопросы журналистов. Наконец подоспела полиция и арестовала «Гладиаторов», но почти сразу же отпустила по звонку Никиты Иванова, молодого кремлевского аппаратчика, заместителя Суркова и куратора «Наших».

Даже Евразийский союз молодежи обзавелся, по-видимому, тайным «ангелом-хранителем», это стало очевидно, когда группа единственный раз допустила (возможно, случайно) прямое насилие. Зарифуллин вспоминает, как в июле 2006 года он послал своего подручного Владимира Никитина сорвать речь бывшего премьер-министра Михаила Касьянова, ставшего одним из лидеров оппозиции. Он не давал Никитину конкретных указаний, просто велел «сделать что-нибудь», не уточняя, что и с кем. Позднее он пожалел, что не был достаточно точен в выражениях:

«Потом мне позвонил наш оператор и сказал, что Никитин отметелил экс-премьера Касьянова. Подошел к нему и на глазах охраны и десятков телекамер несколько раз дал ему по роже. Его задержали, я экстренно звоню адвокатам. Тут приходит Никитин — спрашиваем, почему, мол, ты на свободе? А тот совершенно спокойно говорит, что менты не поверили, что он избил Касьянова, сказали, что такого не может быть, и сказали — иди с богом, не путай нас тут».

Заметим: «менты не поверили», несмотря на десятки камер.

Было бы неверно утверждать, что Евразийский молодежный союз, «Наши» и такие формирования, как «Молодая гвардия» и «Молодая Россия», целиком создавались на деньги Кремля и управлялись централизованно. Структура была гораздо более сложной, она состояла из автономных групп, от которых всегда можно отречься, с самостоятельным финансированием, управлением и идеологией, волю которых осуществляли «порученцы», зачастую не имевшие общего управления и конкретного руководства, — они откликались на идеологические «сигналы». Но в определенной мере они, безусловно, получали поддержку Кремля, лишь бы не нарушали слишком активно закон (инцидент с Никитиным — убедительное тому свидетельство). Задачи были ясны, и границы (будем надеяться) более-менее обозначены. Финансирование было непрямым, как, например, финансирование Евразийского молодежного союза Гаглоевым, но выигрывали от этого все: Гаглоев через Дугина получил контакт с Кремлем, Дугин получил деньги для своего движения, Кремль получил «патриотический» молодежный проект, который выполнял его желания и уравновешивал политические силы.

О таких полуофициальных организациях Коровин делал научный доклад в июне 2008 года в крымском Форосе (какое странное совпадение, что в 2014 году Крым увидит те же «сети», или «асимметричные структуры», в действии, но уже полномасштабно). Коровин говорил о «сетевых структурах», которые функционируют без жесткой иерархии и четких приказов, но следуют общепризнанной идеологии, — это инструменты внутренней и внешней политики, от которых власть всегда может отречься. Он назвал их «новейшей технологией по захвату территории» и утверждал, хотя и не приводил доказательств, что они «создаются Пентагоном». Также без лишних доказательств он приписал «сетевым структурам», подконтрольным США, бóльшую часть народных волнений и движений последних лет в Югославии, Грузии, Украине и так далее. В докладе, который впоследствии был опубликован [4], Коровин утверждал, что сети не контролируются из единого центра, но участники понимают «смысл событий». Они не получают прямых указаний «пойди туда» или «сделай это», потому что это не армия. Инструкции распространяются с помощью намеков в СМИ или на форумах и конференциях вроде той, на которой он сам выступал, давая такие завуалированные инструкции. Эти намеки передаются не зашифрованно, а «напрямую через СМИ». Все слышат и видят одно и то же, но участники «сетевой войны» умеют вычленить сигналы из общего потока информации и раскодировать их — это может сделать не каждый. И опять во главу угла ставится возможность все отрицать: если какое-то действие не приведет к успеху и тем более если оно закончится провалом, центр сети не берет на себя ответственность за него.

Эти рассуждения Дугина и Коровина о сетях с большой точностью воспроизводятся в ряде политических документов об «асимметричной войне», которые российский Генштаб подготовил накануне событий на востоке Украины. Например, начальник Генштаба Валерий Герасимов в докладе в январе 2013 года заявил: «Возросла роль невоенных способов в достижении политических и стратегических целей, которые в ряде случаев по своей эффективности значительно превзошли силу оружия». Не в первый раз идеи, которые затем войдут в официальную военную доктрину, обкатывались Дугиным и его группировкой. В лекции 2008 года Коровин сказал: «В эпоху постмодерна главным оружие завоевания государства и установления контроля над ним становится его собственное общество» [5].

---

Эра «оранжевой лихорадки» в России середины 2000-х характеризовалась все более истеричными антизападными выступлениями государственных СМИ, укреплением уличных групп на содержании у власти, официальным патриотизмом и национализмом.

Молодежному движению Дугина дали издевательскую кличку «Дугинюгенд», Владимир Сорокин, один из знаменитых современных писателей, создал на него злую пародию. В 2006 году, после ритуального сожжения его книг активистами «Наших», Сорокин написал «День опричника», дистопию о скором будущем Москвы. Действие происходит в 2028 году, либеральные извращения довели Европу до полного упадка, и теперь она отделена от России «Великой западной стеной». Граждане отказались от поездок за границу и демонстративно сожгли паспорта на Красной площади. Возродилась «Святая Русь» Ивана Грозного под бдительным взглядом опричников, которые вдохновляются образом Малюты Скуратова, главы опричников, — его фигура сменила на Лубянской площади памятник основателю ЧК Феликсу Дзержинскому. В романе Сорокина описан один день из жизни футуристического опричника Андрея Даниловича Комяги, который установил на мобильнике рингтон с аудиозаписью воплей своих жертв под пытками. Он с собратьями рыщет по улицам Москвы на красных «мерседесах» с метлами и отрубленными собачьими головами на бампере, выискивает несогласных, убивает, насилует, грабит с полной безнаказанностью. Все это Сорокин описывает невозмутимым деловым тоном, напоминающим стиль «Заводного апельсина» Энтони Берджесса.

Эта книга — ироничное изображение путинской эры с попытками ФСБ (в реальной жизни) облачиться в церковную рясу. По распоряжению путинского друга Николая Патрушева в 2002 году был воссоздан православный храм на Лубянке для верующих сотрудников ФСБ — службы, чьи предшественницы убили или мучили в тюрьмах и лагерях 300 тысяч священников, монахинь и других людей Церкви. В тот же год, когда вышел роман Сорокина, цвет мундиров сотрудников ФСБ сменился на черный, напоминающий облачение опричников царя Ивана [6]. Намекая на фокусников-политтехнологов, воссоздающих при Путине симулякры средневековой России, Сорокин выводит Павловского и Дугина в роли «юродивых», переделывая их имена на старорусский лад — «Павлушка-еж», «Дуга-Леший». Их речь полна странных неологизмов: «В-асть» (кодовое слово, обозначающее режим), «Ев-газия» (неологизм из комбинации слов «Евразия» и «газ»).

Параллельные образы российской реальности, показываемые Сорокиным и Дугиным, демонстрируют, как пропаганда и пародия наперегонки спешат предугадать друг друга: оба автора приравняли официальный прокремлевский патриотизм к опричнине Ивана Грозного, и если Сорокин сделал это в пародии, то Дугин — с виду всерьез. Тем не менее проект Дугина с его постмодернистским подмигиванием понимающей аудитории уж настолько перегибал палку, что и сам казался подрывным. Подобно Национал-большевистской партии, он почти сознательно пародировал сам себя.

Такое ироничное отношение к собственному делу стало постоянной темой в эпоху Суркова. Питер Померанцев в статье назвал это «миром масок и поз», в котором политическое выражение становится до крайности многогранным: «Покорность господину совершенно искренна, однако благо мы все раскованные люди XXI века и любим фильмы братьев Коэнов, мы изъявляем покорность с иронической усмешкой» [7]. Эту позу разделяет и сам Сурков. В 2009 году он выпустил под псевдонимом роман об издателе, который занят политическим пиаром, работает на коррумпированных чиновников и пишет за них романы, которые они публикуют как свои. Это было поразительно саморазоблачительное произведение, тем паче что Сурков отрицал свое авторство, — эдакий роман о продажности и коррумпированности официальной индустрии культур в России, который представлял собой разом признание, самооправдание, самокритику и ложь.

В этой иронической децентрализованной постмодернистской интеллектуальной среде Дугин чувствовал себя как рыба в воде: его политические проекты рождались из того же вещества, что и сюрреалистическое искусство, его книги полны ссылок на Жана-Франсуа Лиотара и Жиля Делёза. Многие французские постструктуралисты ниспровергают претензии либерального универсализма, и Дугин цитировал чуть ли не их всех. Новые его работы были пересыпаны такими терминами, как «ризома», «расщепленное сознание», «шизомассы».

Путинский Кремль не проявлял интереса к новой метафизике, но подрывал всякую, изображая любую политику, и в особенности либеральный универсализм, как осознанные манипуляции. Опытный идеолог Дугин подает себя не как проповедника единой истины, но как защитника локальной и частной истины от гегемонии нового тоталитаризма. Либерализм — это современная версия и продолжение западного универсализма, унаследованного от Римской империи, средневекового христианства, модерна, то есть Просвещения, и колониальных завоеваний, писал Дугин в «Четвертой политической теории» (2009) — самой, пожалуй, значительной своей книге со времен «Основ геополитики» [8]. Опираясь на прочитанные им тексты европейских «новых правых», Дугин сумел преобразовать философию всех бывших нацистов, до которых у него дошли руки, — политические теории Карла Шмитта, философию Мартина Хайдеггера, геополитические теории Карла Хаусхофера и традиционализм Юлиуса Эволы — в глубоко антилиберальный метафизический «проект». На либерализм возлагалась ответственность за не меньшее количество преступлений, чем на «фашизм (Освенцим) и коммунизм (ГУЛАГ)»: он виновен в рабовладении, уничтожении коренных народов США, в атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, в агрессии в Сербии, Ираке и Афганистане, в «экономической эксплуатации миллионов людей на Земле».

В центре неистовой полемики Дугина оказался термин, изобретенный Хайдеггером для обозначения человека в органической гармонии с бытием, — Dasein, «вот-бытие». В интерпретации Дугина это превращается в ницшеанского сверхчеловека, Übermensch: выйдя за пределы индивидуальности, человек попадает во власть элементов жизни, грозного хаоса. Он хочет восстановить порядок — и это его право, право великого человека, подлинного человека «Времени и бытия». Так Dasein превратился в достаточно прозрачный намек на Путина [9].

«Четвертая политическая теория» стала первой книгой Дугина, переведенной на английский язык, прочитанной и отрецензированной ультраправыми кругами Европы. Либерализм во всех его проявлениях — политкорректность, толерантность, права геев, мультикультурализм — вскоре займет то место, которое в Советском Союзе занимал капитализм: он станет официальным жупелом новой (и даже еще не провозглашенной) идеологии крайне правых.

---

С тех пор как Путин пришел к власти, национализм и патриотические символы постоянно педалировались, чтобы консолидировать поддержку жесткого, авторитарного Кремля. Национализм укреплялся с каждым годом, и одновременно росла ностальгия по утраченному величию СССР. Причиной таких настроений отчасти стали экономические передряги 1990-х, но в не меньшей мере это было следствием политического оппортунизма Кремля, видевшего в национализме готовую программу политической мобилизации, которая эмоционально, а потому не слишком внятно оправдывала сильное государство и авторитарное управление, столь желанное Путину. В умелых руках национализм может стать инструментом политической консолидации. Вместе с тем внутренние противоречия национализма пугали Кремль. Ельцин как-никак пришел к власти в роли националиста, его появление на политической сцене 1980-х совпало с сепаратистскими движениями (или даже отчасти было ими уготовано), которые привели к обрушению СССР и чеченской войне.

Национализм в «уличной» его форме существовал в России со времен «Памяти» конца 1980-х и все еще имел сильное популистское влияние в стране. История с очевидностью свидетельствовала о мобилизационном потенциале русского национализма: в умелых руках это будет поистине ракетное горючее для группировок, которые очистят улицы от прозападной оппозиции. Но если национализм попадет не в те руки, он превратится в смертоносный вирус, уже уничтоживший предыдущую аватару государства, СССР, и способный уничтожить Российскую Федерацию. Оппозиционные группы националистов воспринимались как смертельная угроза режиму и вместе с тем, парадоксально, как новая политическая сила, которая может оказаться чрезвычайно полезной, если ею пользоваться должным образом.

В первое десятилетие путинского правления на улицах появилась новая генерация националистических лидеров; Дугин, Баркашов, Лимонов отошли на второй план, а эти новые националисты по большей части были антикремлевскими. Одной из самых значимых фигур был Александр Белов (настоящая фамилия Поткин, явно еврейская), основавший в 2002 году Движение против нелегальной миграции. Харизматичный любитель замшевых мокасин Белов-Поткин юношей прошел стажировку в «Памяти», в 1990-х вступил в ряды чернорубашечников-баркашовцев и наконец созрел для создания собственной партии. Организационный гений сочетался в нем с повадками французского интеллектуала; он поработал на многих депутатов, но чутье подсказывало ему, что более плодотворным путем в политику будет оппозиция. Еще один вождь андеграунда — Дмитрий Демушкин, коренастый и мускулистый предводитель Славянского союза (этот союз вырос из московского клуба смешанных единоборств и превратился в общенациональную крышу для различных групп скинхедов). Третьим среди новых лидеров следует упомянуть Дмитрия Румянцева, лидера созданного в 2004 году Национал-социалистического общества (НСО). Как и Белов-Поткин, он прошел подготовку среди чернорубашечников Баркашова, поработал на двух думских депутатов и ощутил желание пойти в настоящую политику.

Все эти разновидности националистов публично отвергали насилие, однако состояли из «автономных» ячеек, по большей части укомплектованных футбольными фанатами и не слишком-то контролируемых руководством. На практике эти три движения различались очень мало, пополнялись одним и тем же «сырым материалом», культивировали насилие и фашистскую символику, выбрасывали в приветствии руку, носили свастики, в одежде предпочитали бренды Thor Steinar и Lonsdale, любимые западноевропейскими скинхедами и футбольными фанатами. Насилие скинхедов выросло до масштабов эпидемии в некоторых городах, где различные их группировки воевали с мигрантами и друг с другом. Забавами скинхедов под вечер выходного дня были налеты на общежития мигрантов или записываемые на видео избиения таджиков-гастарбайтеров в электричке.

По мере того как возрастал приток мигрантов из Центральной Азии и с Кавказа, в националистической среде усиливались оппозиционные настроения. В городах всей России ощущалось сильное напряжение, всюду происходили драки между кавказской молодежью и этническими русскими. Милиция этого словно не замечала. Заварушка на севере страны, в городе Кондопоге, в августе 2006 года стала пробным камнем для националистов: драка между азербайджанцем-официантом и двумя русскими вышла из-под контроля, погибли два случайных человека. Милиция, проплаченная, как говорили, чеченскими бандитами, не стала вмешиваться, и в итоге произошел погром выходцев с Кавказа, многие из них бежали из города. Московские националисты понеслись в Кондопогу закрепить победу.

Алексей Навальный, член партии «Яблоко», сделался в ту пору одним из самых узнаваемых представителей новой породы — националистов-оппозиционеров, дружески расположенных к либералам. После событий в Кондопоге он основал движение «Народ» и стал появляться на собраниях националистов. «Мои либеральные друзья были в шоке, они рвали рубаху на груди: “Это же фашизм”». Однако Навальный, плоть от плоти московской интеллигенции с несомненными либеральными корнями, упрямо экспериментировал, выстраивая отношения с люмпенскими «бригадами»: «Я понял, что на “Русском марше”, если абстрагироваться от криков “Зиг хайль”, говорят то, что отражает подлинные интересы большинства», — сказал он своему биографу Константину Воронкову [10].

Навальный станет приятным лицом русского национализма, приемлемым для либеральной публики: он моделировал себя по образцу европейского правого крыла, противника иммиграции и мультикультурализма, он использовал узнаваемые «слова-сигналы» (такие как «этническая преступность»), но ни разу не сказал вслух ничего «неправильного». Национализм, в отличие от либеральной демократии, мог привлечь немало народу, однако Навальный еще и боролся с коррупцией во власти и попытался воспользоваться правами миноритарного акционера основных государственных компаний, таких как «Газпром» и «Роснефть», и сделать достоянием гласности расследование коррумпированных действий их менеджмента. Довольно крепкий оппозиционный коктейль — Навальный стремительно превращался в силу, с которой приходится считаться.

Другим лицом оппозиционного национализма стал остаток партии национал-большевиков под руководством Эдуарда Лимонова, который после ухода Дугина из НБП превратился из политического озорника 1990-х в законченного революционера. В 2001 году он угодил в тюрьму за подготовку терактов в Казахстане, где он хотел создать «вторую Россию» из этнических русских на севере республики. После его выхода из тюрьмы НБП вела себя как крайняя, хотя и не слишком эффективная оппозиция режиму. На некоторое время Лимоновым даже заинтересовались западные СМИ, когда он вместе с чемпионом мира по шахматам Гарри Каспаровым сформировал в середине 2000-х оппозиционное движение, которое превратилось в довольно странный гибрид, сочетающий хипстерский либерализм с жесткой субкультурой скинхедов. Несколько лет спустя этот странный синтез станет определяющим трендом оппозиционного движения среднего класса, которое выплеснется на улицы Москвы зимой 2011 года.

На парламентском уровне новыми настроениями успешно воспользовался лидер «Родины» Дмитрий Рогозин, который тоже смещался в оппозицию к Кремлю. «Родина» прокрутила ряд рекламных роликов, высмеивающих плохой русский язык иммигрантов и их «отсталость», и пообещала очистить улицы. Вскоре из «Родины» вычистили самого Рогозина, а там и партию распустили. Рогозина отправили в почетную ссылку представителем России при НАТО; он вернулся в 2011 году, когда начались масштабные протесты против режима Путина, и получил должность вице-премьера.

Видя, что оппозиция сосредоточила в своих руках мощь русского национализма, Кремль под чутким руководством Суркова попытался контролировать и присвоить эту силу. Как ответил мне Белов на просьбу прокомментировать рост национализма в 2010 году, к любой независимой политической организации применяется принцип: «Если ее не удается уничтожить, надо ее возглавить. А национализм не уничтожить». С этого момента государство применяло все усилия, чтобы возглавить национализм. Появился термин «управляемый национализм», и на протяжении примерно пяти лет, с 2005-го по 2010 год, велась работа по рекрутированию, кооптации и другим способам вовлечения националистических лидеров в орбиту Кремля. В итоге это приведет к катастрофическому парадоксу, увековечившему самонадеянность кремлевских политтехнологов: они добились того, что пытались предотвратить, — породили стремительно расширяющуюся националистическую оппозицию, которая взяла истеблишмент в заложники.

В этом усилии обеспечить Кремлю поддержку подпольных националистских движений и скинхедов Евразийский союз молодежи сыграл ключевую, но краткую роль — это была политическая манипуляция, которая пошла катастрофически «не так».

С 1920-х годов евразийство представляло собой попытку снять проблему национализма и подняться до наднационального уровня, до уровня империи и континента. После теракта 11 сентября 2001 года возросла популярность гипотезы «столкновения цивилизаций» Сэмюэля Хантингтона, и это помогло российской элите привыкнуть к подобным терминам и проглотить наживку: дескать, уличные проявления расизма и ультранационализма недовольной русской молодежи вполне могут раствориться в патриотическом энтузиазме, «цивилизационной» идентичности и легко управляемом цивильном антизападничестве.

Кремль, вполне вероятно, думал, что такое движение, как партия Дугина, со всеми атрибутами националистических уличных банд, но без этнического расизма, сможет перевести эту сугубо теоретическую задачу в практическое русло, сплотить группы скинхедов на улицах Москвы и превратить их в прокремлевскую силу. Иными словами, в евразийстве власть видела возможность перехватить мобилизационный потенциал национализма, не возбудив при этом этнической розни и сепаратизма. Такова была цель первого крупного проекта, осуществленного движением в 2005 году, — «Русского марша». Националистам, этой растущей политической силе, была предложена «мускулистая» версия евразийства и надэтнической русской цивилизации как альтернатива этническому расизму. 4 ноября, в годовщину изгнания польского войска из Москвы в 1612 году, Евразийский молодежный союз получил разрешение провести многолюдный марш буквально в нескольких шагах от Кремля, на Славянской площади. Не место, по словам Зарифуллина, а «чистое золото»: его выбрали так, чтобы привлечь другие, более многочисленные группы националистов и провести общую демонстрацию. Александру Белову-Поткину, бородатому старейшине скинхедов, предложили привести на мероприятие его Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ). Решение позвать Белова до сих пор вызывает споры, но ведь цель марша в том и состояла, чтобы кооптировать скинхедов. К тому же пополнение своих рядов ДПНИ давало Евразийскому молодежному союзу шанс состязаться с более многочисленными и лучше финансируемыми движениями. «Мы могли вполне нормально пройти и без Белова. Но тогда нас было бы 500, а не 10 000 человек», — говорил Зарифуллин.

Но в день марша стало ясно, какую цену придется заплатить за сотрудничество с неуправляемыми бандами скинхедов. Последователи Белова и поклонники Гитлера не следовали согласованному сценарию, они собирались вокруг телекамер и, ликуя, выбрасывали вверх руку, вопили: «Зиг хайль». Прямо перед подиумом, на котором Зарифуллин рассуждал о пагубном влиянии этнического национализма и общей судьбе евразийских народов, группа скинхедов развернула баннер «Русское движение». Дмитрий Демушкин запасся флагом со славянской свастикой-коловратом. Закончив выступление, Зарифуллин вынужден был передать микрофон Белову — тот уложился в пять минут. Хотя мероприятие считалось прокремлевским, Белов надел оранжевую рубашку. Фотографии вскинутых к голубому небу рук и красных флагов с запрещенной символикой на любой вкус обошли все новостные агентства, и несколько дней спустя Зарифуллину и Коровину пришлось на совместной пресс-конференции отречься от этого мероприятия. Коровин свалил вину на конкурентов в Кремле, которые хотели провалить их проект, Зарифуллин задним числом спорил с ним. В интервью 2013 года на вопрос об этом эпизоде он ответил, что незадавшийся марш был осознанной попыткой кооптировать уличные националистические элементы в евразийство. «Чистой воды волюнтаризм Дугина, — сказал Зарифуллин о попытке присоединить ДПНИ. — Мы с легкостью могли не пускать его [Белова], но дело было не в том».

Сурков допустил серьезный промах, он недооценил национализм, видя в нем всего лишь очередное картонное политическое движение, которое можно по-умному нашпиговать несколькими лозунгами и превратить в кремлевский клон, как всех прочих. Однако «управляемый национализм» — это оксюморон. «Русский марш» выпустил монстра на волю, и назад его уже не загнать. Ныне оппозиционные националисты вспоминают то решение Кремля как момент, когда перед ними отворились двери. «С тех пор национализм стал реальным явлением российской политики», — признает Зарифуллин. Сурков, по его словам, после марша «впал в транс»: «Сурков разочаровался в евразийстве, потому что ему требовалось контролировать улицу, а улицу захватили националисты».

Дугин безоговорочно порвал с радикальными националистами: с того момента евразийство было уже не «националистическим» проектом, а скорее официальной идеологией. Представители евразийства, те же Зарифуллин и Коровин и сам Дугин, не могли больше рядиться в популистские одежки, как прежде, зато они получали осмотрительное поощрение государевых людей. «У Дугина был выбор — либо с националистами, либо с режимом. А национализм — это улица. Так нам и режиму пришлось обходиться без улицы», — подытоживает Зарифуллин.

Видя, что эта стратегия сорвалась, Кремль перешел к агрессивной борьбе против радикальных националистических групп и тем еще глубже загнал их в оппозицию. К 2009 году немало известных националистов уже отбывали срок за убийство, ДПНИ и Славянский союз были распущены. От управляемого национализма Суркова ничего не осталось: не сумев ни сдержать, ни кооптировать националистов, этот проект выпустил на волю хищника, и тяжелые последствия той ошибки ощущаются доныне.

---

Московский район, прилегающий к улице Пречистенке, сохранил щегольской богемный облик, с карнизами, колоннадами и красками, напоминающими Левый берег Парижа в XIX веке. 19 января 2009 года Станислав Маркелов, адвокат и правозащитник, и Анастасия Бабурова, сотрудница оппозиционной «Новой газеты», вышли с пресс-конференции на Пречистенку и неторопливо пошли по скрипучему насту к метро «Кропоткинская». За ними так же неспешно следовал какой-то мужчина.

Там, где безлюдная улица вот-вот должна была перейти в оживленную площадь, над которой господствуют золотые купола храма Христа Спасителя, преследователь ускорил шаг. Он вынул пистолет с глушителем и с расстояния в несколько шагов выстрелил Маркелову в голову. Бабурова, как установило следствие, бросилась на убийцу, схватила его за руку. Он выстрелил снова и быстро прошел через площадь в метро, оставив позади два трупа в луже застывающей крови.

Почти год личность этого человека не удавалось установить. Убийство Маркелова, члена тесного круга высокопрофессиональных московских правозащитников, стало преступлением года. Пятнадцать лет он защищал оппозиционных журналистов и беженцев из Чечни, преследовал военных преступников и скинхедов и нажил немало могущественных, а вероятно, и склонных к насилию врагов. Друзья и коллеги подозревали соучастие служб безопасности. Убийца, по всей видимости, был хорошо обучен: полиция обыскала место преступления столь тщательно, что собрала 140 окурков, но так и не обнаружила гильзы, по которым можно было бы опознать оружие, — вероятно, это был переделанный пневматический пистолет.

Наконец 4 ноября 2009-го, ко всеобщему удивлению, полиция арестовала Никиту Тихонова, худосочного 29-летнего интеллектуала, и предъявила ему обвинение. Друзья считали Никиту книгочеем и умником, а также фанатичным националистом, — но чтобы он стал убийцей? Сначала Тихонов признался в преступлении, потом отказался от своих показаний. В 2011 году он был осужден за двойное убийство и приговорен к пожизненному сроку. Выяснилось, что пути Маркелова и Тихонова пересекались прежде. В 2006 году Маркелов участвовал в суде над Тихоновым, который обвинялся в соучастии в убийстве правозащитника Александра Рюхина, молодого человека из антифашистского движения. Бандиты зарезали его. Тихонов залег на дно и был осужден заочно. Найти мотив для убийства Маркелова было нетрудно — личная ненависть, как пояснил его адвокат. Но Тихонов не был психопатом, скорее он шел путем истинно верующего. Как Раскольников в романе Достоевского «Преступление и наказание», он — пример идеализма, ведущего в ад. Убийство Рюхина и Маркелова — итог извращенной идеологии, постепенно завладевшей человеком.

Мы уже не раз видели в этой книге, к каким трагедиям приводит неистовая преданность идеям, — это постоянная тема в истории России, государства, где интеллектуалов замечают и оценивают по безусловной верности своим принципам. Новое поколение российской молодежи столь же серьезно и свирепо: оно выросло в политической агорафобии 1990-х, остро переживая национальное унижение России по итогам Холодной войны, перенесло немало кризисов и лишений, когда рухнула российская экономика.

Но судьба Тихонова свидетельствует также о полном провале кремлевской политики в отношении национализма: вскоре на суде выяснится, что Тихонов не просто молодой человек, не сумевший вписаться в социум, а основатель одной из поддерживаемых Кремлем националистических банд «Русский образ». Это был еще один политический эксперимент, попытка консолидировать уличные банды националистов под крылом государства, — и вот к чему это привело.

Стратегия управляемого национализма, впервые обнаружившая себя публично «Русским маршем» 2005 года, распространялась, судя по всему, не только на такие сравнительно безопасные, полуофициально поддерживаемые Кремлем организации, как Евразийский молодежный союз и «Наши», но и на экстремистские, не воздерживавшиеся от насилия группировки, подобные группе Тихонова. Это был тревожный звонок: основатель спонсируемой Кремлем банды скинхедов убивает в центре Москвы идеологических оппонентов. Сразу появились вопросы, каковы же истинные установки Кремля по отношению к национализму.

Тихонов был бомбой замедленного действия, неудивительно, что он в итоге взорвался. Это был, судя по опубликованному в газете интервью с его сестрой Евгенией, обычный юноша, любитель рэпа, но в то же время он интересовался и науками, поступил на престижный исторический факультет МГУ, окончил его с красным дипломом и там же, видимо, заразился идеями крайнего национализма. После университета его родные утратили с ним связь. Евгения не знала, где и как он прожил последние годы, он поссорился с отцом — деталей этой ссоры она не рассказывала. «Не знаю, что сказать. Мы с ним долгое время не общались».

Очевидно, в университете он вступил в общение с радикальными молодыми националистами — примерно в тот момент, когда писал работу о чеченском сепаратизме, — и постепенно националистическая идеология придала смысл и цель его жизни. Он познакомился с будущим соучредителем «Русского образа» Ильей Горячевым, который учился на том же факультете и писал о геноциде сербов в 1941–1945 годах. В 2004-м они основали националистический журнал «Русский образ» (одноименный журнал издавался в Сербии). «Мы не банда, не пропагандистское агентство и не политическая партия. Мы три в одном», — гласил их манифест. Заодно манифест требовал, чтобы все иностранцы в России селились в специальных, схожих с тюрьмой общежитиях и были ограничены в передвижении. Неплохо бы также лишить женщин права голоса, но главное — добиться «расового и этнического» суверенитета России. Несмотря на столь радикальную политическую риторику, в кругах скинхедов всегда подозревали, что «Русский образ», выросшее из журнала движение, служит «высшему начальству»: и власти, и правоохранительные органы, и суд относились к нему чрезвычайно снисходительно. В ноябре 2009-го движение проводило очередной «Русский марш» на Болотной площади, в 800 метрах от Кремля, — разве это не признак кремлевского покровительства? «Нам приходится проводить марши в какой-то глуши, а “Русскому образу” дают лучшее место прямо перед Кремлем. О чем это говорит?» — рассуждал Дмитрий Демушкин. Он был уверен, что это организация «с двойным дном», кремлевский проект.

Впрочем, «Русский образ» и не скрывал свои источники политической поддержки. Евгений Валяев, представитель движения, в сентябре 2010 говорил мне:

«Думаю, администрация президента, Управление по внутренней политике, видит в “Русском образе” такую организацию, которая может стать ориентиром для национализма, то есть для национализма легального. Кремль не сотрудничает с нами напрямую, но, похоже, нам дали “зеленый свет”, мы можем занимать политическое пространство».

Позднее, когда Тихонова судили за убийство, его подруга Евгения Хасис, которую обвинят в соучастии, свидетельствовала, что рост «Русского образа» привлек внимание администрации президента, которая хотела влиять на молодежную политику, — в то время этим направлением заведовал Владислав Сурков.

Решение сближаться с истеблишментом было, очевидно, принято в 2007 году, когда организация сумела вдруг учредить 20 отделений в различных городах России. Подробный анализ на сайте Газета.ру подводил к итогу:

«Власти охотно финансировали проект, потому что увидели в нем первую легальную националистическую организацию вполне европейского типа — умеренную, интеллигентную, успешную. Таких и правда раньше не было: “Славянский союз”, ДПНИ, НСО — они все-таки доверия всегда вызывали гораздо меньше, потому что уж слишком много среди их сторонников было субкультурщиков и маргиналов» [11].

Однако траектория Тихонова показывает, как подобная государственная политика может привести к беде, — кроме того, возникают вопросы, как и какими методами государство поддерживало это движение.

За месяц до ареста Тихонова ФСБ установила в его квартире прослушивающее устройство и записывала его разговоры с подругой. Тихонов часто упоминал «Товарища капитана» — такое обращение могло быть шуточным, но могло и в самом деле относиться к офицеру силовых структур. Однажды удалось записать требование Тихонова к Хасис: «Хочу сделать заказ Товарищу капитану на пээмовские патроны, на парабеллумовские и акашные. Надо, чтобы он Студенту передавал, а Студент сразу тебе» [12]. Кто проходил под кличкой Студент, неизвестно.

По словам Валяева, движение «Русский образ» порвало все связи с Тихоновым после того, как тот в 2006 году оказался замешан в убийстве Александра Рюхина. Но контакты со многими членами организации Тихонова сохранялись еще долго. Горячев дал на суде показания о том, как он в 2009 году познакомил Тихонова с Леонидом Симуниным, заместителем Никиты Иванова, — того самого Никиты Иванова, который работал в администрации президента при Суркове и был куратором «Наших». Тихонов, со своей стороны, дал в суде показания о том, как Горячев высказался, когда речь зашла о Романе Вербицком (см. выше), лидере банды «Гладиаторов», которая якобы использовалась Кремлем для нападений на оппозиционные группы: «Он сказал мне, что Роман делал это потому, что на него имелось уголовное дело и ему обещали закрыть его в обмен на конкретные услуги. И ты, мол, поступи так же».

Хасис, подруга Тихонова, считала Симунина куратором Горячева из администрации президента:

«Горячев, как и многие, получал крошки от АП, но ему захотелось большего, он захотел создавать партию. Он просил Симунина передать его желание наверх, но тот ему отказал… и тогда Горячев создал радикальную организацию» [13].

Он вновь вовлек Тихонова в политику и создал в 2008 году террористическую организацию БОРН — «Боевую организацию русских националистов», на счету которой не менее шести убийств. Тихонов дал показания о том, как трижды встречался в 2009 году с Симуниным и тот даже предлагал ему плату за убийства и нападения, но Тихонов от таких поручений отказался.

Еще до того, как Тихонову был вынесен приговор, Горячев бежал в Сербию, там два года спустя был арестован и 8 ноября 2013 года экстрадирован в Россию. Он письменно отказался от показаний, данных ранее против Тихонова, но тем не менее в 2015 году был приговорен к пожизненному заключению как организатор убийства Маркелова (исполнителем был признан Тихонов). Тихонов в суде показал: «Илья сказал, что теперь убийство Маркелова будет в интересах режима. Тебе все простят».

«Русский образ», распущенный в 2010 году, воображал, что готовит солдат для грядущей битвы мировоззрений. Но рука Кремля, прятавшаяся в тени и ставшая явной благодаря показаниям на суде над Тихоновым, несколько усложняла ситуацию. Вмешательство Кремля было слишком очевидным, чтобы его не замечать, но как именно он вмешивается — этот вопрос оставался открытым. По меньшей мере группа стала еще одной шестеренкой в националистическом движении, которому следовало привлечь массы хулиганов к прокремлевским идеям. Беда в том, что новые события поставили под вопрос и саму эту идею. Если Кремль счел скинхедов, радикальных расистов, своими потенциальными союзниками, значит, после цветных революций в Украине и Грузии в путинской России основательно сместились политические ориентиры.

«Русский образ», как мы видели, был не первой попыткой привести «уличный национализм» в русло политики. Кремль способствовал созданию националистической партии «Родина» для одних политических целей, а для других взращивал банды скинхедов, в том числе «Гладиаторов». Дугинский Евразийский молодежный союз явно был под патронатом Кремля; радикальные идеологии всех типов из маргинальных переходили в мейнстрим. Важно понимать, что Кремль поддерживал эти движения не потому, что разделял их идеологию, а потому, что в его многослойной и запутанной политической картине мира национализм стал восприниматься как не самая худшая из весьма скверных альтернатив.

Параллельно на всех уровнях официальной политики также ощущалась большая открытость различным типам национализма — этническому расизму, советскому империализму, евразийскому напору или православной исключительности. Одно было ясно: все виды национализма, санкционированные Кремлем, сделались орудием российской политики.

---

У Николая Патрушева, председателя Совета Безопасности России, накопилось немало важных мыслей, когда в начале мая 2009 года он пригласил Елену Овчаренко, главного редактора «Известий», явиться к нему и записать для потомства его рассуждения об угрозе российской государственности. Елена исполняла такое поручение не впервые, это было пятое ее интервью с Патрушевым.

В Госдепартаменте США отмечали, что это человек «невысок и тщедушен», человек «путинского типа», чрезвычайно сдержанный, с редкими проблесками «сардонического юмора». Острые черты лица, галльский нос, тихие, но решительные манеры. Несколько расплывчатая биография, типичная для бывших офицеров КГБ, которые вслед за Путиным пришли в 2000 году в Кремль. При Путине Патрушев сначала возглавлял ФСБ, преемницу КГБ, но в конце 2008 года переехал на 800 метров дальше по улице — из мрачной крепости Лубянки на Старую площадь и занял там должность секретаря Совета Безопасности РФ. Патрушев, можно сказать, кремлевский аристократ — коллега Путина еще по Санкт-Петербургу. На любой должности он оказывается в самом средоточии российской политики: он один из трех-четырех человек, кому Путин доверяет и у кого спрашивает совета по международным делам.

Патрушев обладает поразительной способностью повсюду видеть иностранных агентов — свойство, очень полезное для офицера контрразведки. Он публично обвинял международные гуманитарные организации в разжигании терроризма на Северном Кавказе (главным аргументом послужили признания сотрудника Датского совета по беженцам, полученные при невыясненных обстоятельствах). Единственным безусловным успехом ФСБ при Патрушеве стала поимка в 2006 году четырех британских дипломатов, которые передавали информацию через электронный «шпионский камень» в московском парке.

Вскоре после перехода в Совет Безопасности Патрушев предложил пересмотреть основы национальной безопасности России, полагая, что в них катастрофически недоучитывается важный фактор — вероятность подрывной деятельности западных разведслужб. Он составил руководство, содержащее список основных «угроз российской государственности», и на самом его верху, конечно же, оказались «сбор информации и другая деятельность иностранных спецслужб и организаций иностранных государств, направленная на причинение ущерба безопасности Российской Федерации». Даже терроризм, организованная преступность и «запугивание населения применением ядерного или химического оружия или опасных радиоактивных, химических или биологических материалов» оказались не столь угрожающими.

В лучших традициях кремлевских боссов, прошлых и нынешних, Патрушев затребовал целую страницу «Известий». Елена Овчаренко приехала с заранее одобренными вопросами. Но где-то ближе к середине интервью пошло вкось. «История становления, развития, объединения и распада европейских и азиатских государств свидетельствует, что политический климат здесь определяется главным образом соотношением интересов ведущих мировых держав и народов, проживающих на этих территориях», — сказал Патрушев, отвечая на вопрос о конфликтах из-за природных ресурсов. Это было вполне привычно. Но далее он произнес нечто необычное:

«Эту идею кратко сформулировал и обосновал один из крупных политологов XX века Хэлфорд Маккиндер. “Кто управляет Восточной Европой, тот управляет Хартлендом. Кто управляет Хартлендом, тот командует Мировым островом (Евразией). Кто управляет Мировым островом, тот руководит всем миром”» [14].

Поразительные слова из уст руководителя национальной безопасности. Патрушев цитировал мало кому известного ученого по имени Маккиндер, ссылался на его теорию мирового господства — спасибо хоть не включил ее в новое руководство по национальной безопасности.

Елена Овчаренко, видимо, почувствовала, что глубже в этот вопрос вникать не стоит, — а может быть, она уже привыкла к диким конспирологическим рассуждениям нового поколения российских государственных деятелей, — так или иначе, сенсационным она этот ответ не сочла, переключилась на темы экономической безопасности, и слова Патрушева с трудом можно было отыскать на следующей день в длинной статье.

Но в некоторых кругах эта публикация вызвала интерес не столько потому, что один из самых могущественных в России людей заговорил о мировом господстве, сколько из-за мимолетного упоминания малоизвестного британского географа сэра Хэлфорда Маккиндера (несомненно, информация, почерпнутая у Дугина). Классический пример «сигнала для своих»: сторонникам передается сообщение, которое только они и могут расслышать. «Маккиндер» и «Хартленд» — два кодовых слова, почти ничего не значащих для непосвященных, но на самом деле впервые лексика и образ мыслей новой российской империи были обнародованы — и на таком высоком уровне.

---

Сам Дугин в телеинтервью 2007 года объяснял, как его теории входили в истеблишмент: это не был единый акт вручения скрижалей, скорее — опосредованный и зачастую приносящий разочарования процесс. Его идеи, говорил он, достигали цели зачастую уже в усеченном виде, пройдя через властные «круги», в которые он сам не имел доступа.

«Мои идеи правят, мой дискурс правит. Да, власть не признает то, откуда она черпает, да, существуют между властью и мной… целые круги своих людей, которые разбодяживают и добавляют к концентрированной идее евразийской геополитики, консервативного традиционализма и других идеалов, которые я защищаю… они создают такую более разбавленную версию. Но постепенно эта версия достигает власти, и власть опирается на нее как на нечто само собой разумеющееся».

Потрясающая наглость с его стороны, однако едва ли кто мог бы оспорить правоту Дугина: его или, во всяком случае, очень похожие идеи действительно проникли во власть и в «разбавленном виде» зазвучали из уст членов правительства. Но добился этого не сам Дугин и не Путин. Вообще сам факт, что идеи Дугина достигли верхнего эшелона правительства, свидетельствует скорее о децентрализации и хаотичности общественной жизни, чем о хорошо организованной командной цепочке. Тот факт, что «Основы геополитики» легли на стол Патрушеву, многое говорит о том, как устроена власть Кремля.

---

Хотя Путин, безусловно, самый могущественный человек в России, он все же не претендует на харизму абсолютного царя, как можно подумать, судя по поведению его сторонников, и не превращается в автократического деспота, как возмущаются недовольные. Он уселся не на олимпийский престол, а на пересечении интересов современных боярских семейств, вечно дерущихся за власть, политику и привилегии, — сложилась новая версия Политбюро, в котором решения принимались коллегиально и мощные интересы разных группировок уравновешивали друг друга.

Пестрота соревнующихся групп интересов в Кремле подчас напоминала средневековый двор. Они ссорились, боролись, наносили удары в спину (в том числе буквально), объединялись, если что-то угрожало общим интересам, а отогнав чужака, вновь ссорились между собой. Идеология не играет особой роли в битве элит, зачастую в одной политической клике можно обнаружить либерала вместе с консерватором, а люди одинаковых убеждений оказываются по разные стороны.

Плюрализм в сердце российской автократии — тоже многовековая черта этого государства. Гарвардский историк Эдвард Кинан утверждал, что сходство со средневековым двором сохраняется вплоть до нынешнего времени. В своей классической статье «Политические традиции московитов» (Muscovite Political Folkways) он доказал, что представление о всемогущем автократическом царе на протяжении 500 лет русской истории было скорее мифом. Кинан указал способы, которыми осуществлялось управление кремлевской придворной политикой: в основе ее всегда лежал принцип консенсуса. Клановая политика в Кремле, пишет он, «символически выражается в фиктивном, добровольном преклонении перед автократом и обеспечивается уверенностью, что эта фикция — центральный элемент заговора против политического хаоса, ибо если клан пойдет на клан, наступит именно хаос» [15]. Выводы Кинана сохраняют силу и сегодня, как тридцать лет тому назад.

В случае Путина многие аналитики сомневаются в его абсолютной власти над ближайшими сподвижниками, они утверждают, что президент лавирует между конкурирующими интересами, соблюдая строгий баланс, стараясь сохранить свой нейтралитет [16]. Его политический авторитет основан главным образом на его роли арбитра и решателя проблем в спорах элиты. Идеология всегда подчинена этой более неотложной динамике во властных элитах.

Путин не авторитарный диктатор, скорее его можно сравнить с князем Багратионом, которого Лев Толстой описывает в сражении под Аустерлицем: «…князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями». В этом суть «политтехнологии» путинской эры, именно так тут определяют, куда движется общество, и норовят попасть туда же с опережением. Авторитет Путина в большей степени опирается на добровольную отсрочку недоверия со стороны высшей элиты, на общее согласие играть свою роль в спектакле о великом и страшном деспоте. Реальность, очевидно, сложнее: клики и кланы не так уж свободно могут бросать друг другу вызов и раздвигать границы в этом импровизированном и многослойном спектакле, где очень мало правил, а сценарий пишется совместными усилиями. «В Кремле башен много», как гласит присловье. Кажется, Кремль уместнее сравнивать не с военным подразделением, обладающим жесткой системой контроля и подчинения, а с сетевой организацией. Сети строятся по горизонтали, это рыхлые структуры, откликающиеся на сигналы и пароли, а не на передаваемые по цепочке команды. В этой среде поставщики идеологических сигналов могут оказаться достаточно влиятельными, даже не обладая никакой официальной властью и не имея доступа к тем, кто такой властью обладает. Тем самым мы понимаем, каким образом небольшая группа талантливых интеллектуалов смогла перехватить довольно блеклые усилия официальной пропаганды и обернуть их в свою пользу, всячески при этом афишируя свою причастность к ближнему кругу Путина, даже если никакими особыми связями они и не располагают.

Высшие сановники Кремля, тот же Патрушев, охотно им подыгрывали. Многие в этой среде не так уж интеллектуальны и думают больше о земных делах — о символической оснастке режима они не беспокоились. Но когда к середине 2000-х утвердилась ментальность осажденной крепости, когда прикормленные Кремлем журналисты стали писать и вещать о «враге у ворот», эти истерические предостережения были услышаны политическим классом, и так сложился цикл обратной связи, в котором пропаганда постепенно превращалась в реальность. В такой среде уже понятнее, как маргинальный национализм и имперские идеи вроде евразийства овладели воображением правящего класса России. В эру Суркова идеология была игрой масок и поз, в которой для подтверждения политической лояльности требовались все более радикальные декларации ксенофобии. Перегнуть палку не беда, за это не наказывают, — и все наперебой спешат показать свою благонадежность. В интервью 2007 года Дугин сказал:

«Поэтому я думаю, что Путин становится все больше и больше Дугиным, по крайней мере он реализует тот план, который я создаю… все меньше и меньше в нем симулякра, все больше и больше в Путине Дугина… Путин, сближаясь со мной, становится все больше самим собой… не теряет себя, он себя находит. Когда он станет на 100% Дугиным, тогда он станет на 100% Путиным» [17].

Связи Дугина с консервативной частью Кремля к тому времени преувеличивались и мифологизировались. По большей части эти слухи неверны, но есть в них и зерно истины. Дугин действительно имеет связи с группой высокопоставленных идейных консерваторов, в основном бывших офицеров КГБ, которые также тесно связаны с православной церковью и занимают ключевые государственные должности. Неформальным лидером «православных чекистов», как их прозвали, стал Владимир Якунин, бывший дипломат. Этот приближенный Путина был поставлен во главе железнодорожной системы страны, своего рода государства в государстве, с 1,3 миллиона работников, независимой медиаимперией, бюджетом в 1,3 триллиона рублей и 30 000 вооруженных полицейских.

В своей книге «Российская школа геополитики» (2006) Якунин восемь раз ссылается на Дугина, Якунин указан в качестве редактора двух антологий Дугина, опубликованных его Центром проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования. Говоря о проведенном в Центре семинаре Дугина «Россия и Запад», Якунин указал главную, с его точки зрения, ценность подхода Дугина: он видит фундаментальный конфликт современной эпохи не в борьбе за источники энергии или за экономическое господство, но в столкновении цивилизаций [18]. Эта идея цивилизационного водораздела не дает покоя Якунину, контролирующему по меньшей мере три некоммерческие организации, в том числе Центр национальной славы, которые распространяют ценности русского православия, русской истории и связей со славянским миром. Начиная с 2004 года он ежегодно проводит съезд русских консерваторов — церковных и государственных деятелей — под названием «Диалог цивилизаций» в православном монастыре на острове Родос. Почти всегда в этих съездах принимает участие Дугин. «Мы работаем на одном конвейере», — сказал Якунин, когда я попросил прокомментировать их совместную с Дугиным деятельность. Степан Сулакшин, который до 2013 года руководил Центром проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования, подтвердил, что Дугин много писал для этого Центра и пользуется большим уважением в этих кругах: «Путин очень серьезно к нему относится».

Другая группа консерваторов собралась вокруг главы «Роснефти» Игоря Сечина, который — совпадение или не такое уж совпадение? — близко знаком с бывшим сотрудником Дугина и бывшим офицером КГБ Петром Сусловым. Оба они, знатоки португальского, одновременно служили в Мозамбике и Анголе, хотя Суслов не распространяется насчет своих отношений с Сечиным. В 2003 году Сечин пригласил на должность вице-президента «Роснефти» Михаила Леонтьева, «человека из телевизора», и тем самым дал всем ясно понять: награда за идеологическую работу — щедрое покровительство российской нефтяной монополии.

У Леонтьева и до того был покровитель, консервативный бизнесмен Юрьев. Юрьев, как и Леонтьев, побывал либералом и состоял в партии «Яблоко», но после прихода к власти Путина свернул вправо. Он разрабатывает сланцевый газ в США, и его состояние оценивается примерно в $4 млрд, но при этом он пишет множество статьей и книг вроде «Крепость Россия», доказывая необходимость экономической автаркии. Его «Третья империя» — художественная фантазия о будущем России, которая благодаря мудрой политике изоляционизма осталась незатронутой при падении западной цивилизации.

Еще одну группу консерваторов возглавляет бизнесмен Константин Малофеев, глава частной акционерной компании Marshall Capital Partners, которая владеет 10% акций государственной монополии «Ростелеком» [19]. Малофеев руководит также Фондом Святого Василия, благотворительной организацией с годовым бюджетом $ 40 млн. Особо следует отметить, кого избрал себе в духовники этот набожный христианин: это известная фигура Русской православной церкви архимандрит Тихон Шевкунов.

---

Отец Тихон, с которым я встречался несколько раз, когда писал о нем в Financial Times, — пожалуй, ключевая фигура среди нового поколения влиятельных идеологов из окружения Кремля. Он правит в белоснежных стенах под луковками-куполами Сретенского монастыря, в центре Москвы, поблизости от Лубянки. Обладающий харизмой кинозвезды отец Тихон кажется слишком ухоженным, ничуть не схожим с образом православного монаха, какой рисуют себе западные читатели Достоевского. Подбородок чуточку слишком рельефен, волосы до плеч слишком густые, пышные, а выступление по телевизору чересчур безупречно, невозможно себе представить, чтобы такие речи произносил безумный, предающийся самобичеванию аскет из «Братьев Карамазовых».

Его влияние в Церкви намного превышает достаточно скромную власть архимандрита, настоятеля, и причиной тому главным образом связи с Кремлем. О нем говорят, а он не подтверждает этот слух и не отрицает, что он — духовник Путина. Признает он лишь правдивость рассказа о том, как Путин до того, как стал на исходе 1999 года исполняющим обязанности президента (по всей видимости, в 1998 или 1999 году, когда он руководил ФСБ), появился однажды у ворот монастыря. С тех пор эти двое много общались и демонстрировали эту связь, Тихон сопровождал Путина в зарубежных поездках и поездках по стране, занимался вопросами Церкви. Ходят упорные слухи, что Тихон обратил бывшего полковника КГБ в православную веру и стал его духовником.

Отец Тихон действительно много знает о религиозной стороне жизни Путина. В 2001 году он дал любопытное интервью греческой газете, сообщив, что Путин — православный христианин: он исповедуется, причащается и «осознает свою ответственность перед Богом за свое высокое служение и за свою бессмертную душу». Каждый раз, когда я брал интервью у отца Тихона, я уговаривал его раскрыть суть его отношений с Путиным, но всякий раз слышал в ответ, лишь что они хорошо знакомы. О том, в самом ли деле он духовник президента, архимандрит говорить отказывался: «Можете верить в эти слухи, если хотите, но не я их распространяю». Какова бы ни была истина, Кремль тоже считает для себя полезным не опровергать эти слухи. «Это очень личное, — отвечает в таких случаях пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков. — Я просто не знаю». Он подтверждает, что Тихон очень популярен и хорошо знаком с президентом. «Но никто не может знать в точности, духовник он или нет. Если кто-то знает, что вот — духовник, это уже не духовник».

Бывший студент ВГИКа, крестившийся в 1982 году в возрасте 24 лет, отец Тихон оказался в том необычайно влиятельном положении, в каком не раз оказывались и прежде деятели Церкви, приближенные к правителю, хотя он настаивает, и вполне убедительно: «Я — не кардинал Ришелье». Строго говоря, он прав, подтверждает Евгений Никифоров, друг Дугина со времен «Памяти»:

«В нашей конфессии не принято обсуждать на исповеди нечто конкретное, ты просто говоришь: “Я украл” или “Я прелюбодействовал”. Можешь уточнить, в каких масштабах, сколько раз, но подробностей не требуется. Если отца Тихона схватит вражеская разведка, он и под пыткой ничего особенного рассказать не сможет».

Связь между Путиным и отцом Тихоном во многих отношениях кажется необычной, но у нее есть исторический параметр. Посетители Сретенского монастыря не всегда замечают скромный каменный крест, особенно если не знают о нем заранее. Он стоит в саду, возле одной из белых стен, монахи чистят его, а женщины в платочках с умиротворенным выражением лица преклоняют перед ним колени. На одной стороне креста медная табличка: «Памяти всех верных православных христиан, замученных и убитых здесь в годы смуты».

Крест, воздвигнутый на этом месте в 1995 году, странно и трагически перекликается со зданием, стоящим всего в квартале отсюда, на другом конце Большой Лубянки, — со штаб-квартирой бывшей КГБ, той самой организации, которая в различных своих реинкарнациях убила и заточила более 300 000 служителей Церкви — во имя провозглашенного в 1917 году атеизма. В советские времена и сам этот шестисотлетний монастырь был закрыт, в нем размещалась казарма НКВД, предшественника КГБ. Говорят, здесь проводились и казни.

Сегодня многое изменилось. Лубянка, штаб-квартира ФСБ, преемницы КГБ, сама обзавелась православной церковью, а обновленный, вновь действующий Сретенский монастырь символизирует странный союз Церкви с былыми гонителями. Он стал центром духовного возрождения правящих кругов России, непропорциональная часть которых набрана из бывших офицеров КГБ и явилась в Кремль 12 лет назад следом за Путиным.

Отец Тихон не считает нужным слишком останавливаться на несчастьях, причиненных Церкви тем самым институтом, который во всех смыслах снова правит Россией, — это не повод для публичных конфронтаций, говорит он, но и утаивать ничего не нужно. Прошлое — словно тот каменный крест в монастырском саду: стоять стоит, но увидит его лишь тот, кто будет искать.

Он говорит, что никогда не примирится с советским периодом российской истории, но не считает, что преступления НКВД и КГБ каким-то образом затрагивают ныне живущих: «К ним это никакого отношения не имеет. Все равно что винить каких-то американских солдат за то, что происходит сейчас во Вьетнаме». Чем возлагать на кого-то вину, отец Тихон предпочитает встроить эти семьдесят лет в единый свод истории российской государственности. Ведь даже многие офицеры КГБ, работая на советское государство, на самом деле служили России: «Те офицеры разведки, которых я знаю, делали то, что они делали, во имя Российского государства, так что обвинять их в репрессиях было бы безусловной напраслиной».

Это пока еще не самая распространенная в Церкви точка зрения, особенно среди рядовых священников, бывших диссидентов. Но именно эту точку зрения приветствует и культивирует кремлевское руководство, которое с лихвой компенсирует свое атеистическое прошлое и не прочь воспользоваться церковной символикой. Согласно опросу 2010 года, Церковь является в России вторым по уровню доверия институтом, хотя лишь небольшое число россиян посещают ее регулярно. Падение собственного рейтинга и усиление уличного протестного движения, видимо, побудили Путина активнее сближаться с Церковью. Сретенский монастырь оказался в средоточии этих усилий, глава одной московской рекламной компании даже игриво называл монастырь «идеологическим отделом Кремля». Не такая уж это шутка: отец Иннокентий Павлов, который вышел из Церкви в 1993 году и сделался известным либеральным оппонентом православных институтов, говорит, что сомневается, стоит ли за вдруг обретенной религиозностью российских правителей что-нибудь, кроме соображений политического момента. «Наши вожди усвоили одну полезную вещь из уроков научного атеизма, — посмеивается он. — Вольтер сказал: если бы Бога не было, его надо было бы выдумать. И они сказали себе: “Отличная идея, так и сделаем”».

В автобиографии Тихона Путин не упоминается. Его книга «Несвятые святые» произвела сенсацию — бестселлер 2012 года, побивший даже переводные «Пятьдесят оттенков серого». Эта книга перебросила мост между Церковью и коммунистическим периодом российской истории, приводила к норме то, что никак нельзя назвать нормальным, и помогала русским восстановить религиозную традицию. В то же время книга исподволь успокаивала россиян, томившихся беспокойством, не лежит ли на их дедах и родителях тяжелая вина.

Тихон представляет советскую эпоху не как темные века, но как пору испытания верных. Не было мессий, зато были «несвятые святые», чей повседневный героизм часто оставался незамеченным. Книга написана в духе благости и всепрощения. Главным образом она состоит из воспоминаний о чудачествах и милых слабостях старшего поколения церковнослужителей, тех «несвятых святых», кого Тихон называет своими учителями, — тех, кто, в отличие от него, пострадал от советского режима. Духовник самого Тихона отец Иоанн Крестьянкин, покойный архимандрит Псково-Печерского монастыря, прошел в 1950 году допросы в НКВД, на которых ему сломали пальцы, а затем его на пять лет отправился в ГУЛАГ. «Слава Богу, таких серьезных проблем, как у моих предшественников, у меня нет, — говорит Тихон. — В 1980-х у нас не было таких репрессий, в худшем случае могли испортить профессиональную жизнь, лишить учебы или престижной работы, но не более того». Критики считают, что в книге важнее то, о чем в ней умалчивается: Церковь не только находилась в конфликте с властями, но часто шла на компромисс. Нередко всплывает обвинение, что церковные сановники работали на КГБ, поскольку «контора» фактически вплоть до конца 1980-х контролировала церковную карьеру каждого.

Никто не знает об этой неприятной стороне церковной истории, то есть о сотрудничестве высокопоставленных церковнослужителей с КГБ, больше, чем Глеб Якунин, бывший священником и либеральным реформатором. В 1997 году его отлучили, в том числе за критику Церкви. Я попросил Якунина, который оставался известным диссидентом, прояснить это печальное сотрудничество Церкви с КГБ в прошлом. В 1992 году, стремясь ослабить КГБ, президент Ельцин открыл Якунину доступ в архив Пятого управления КГБ, занимавшегося религиозными группами. Месяц отец Глеб изучал донесения агентов. Личности агентов ему раскрыть отказались, но он многих вычислил, сравнив информацию в донесениях и кодовые имена агентов с известными фактами биографии церковных сановников. Например, агент «Михайлов» в феврале 1972 года ездил в Новую Зеландию и Австралию, а в январе 1973 года в Таиланд на Всемирный совет церквей. Сопоставив эти данные с публикациями в «Журнале Московского патриархата», Якунин убедился, что некий архимандрит Кирилл из Отдела внешних церковных связей Московского патриархата совершал такие поездки в соответствующие даты. В 2009 году сорокалетняя карьера осанистого седобородого Кирилла увенчалась саном патриарха. Патриархия решительно отрицает какую-либо связь Кирилла с КГБ; представители патриарха отказались от дальнейших комментариев на эту тему. По словам отца Глеба, Церковь до такой степени контролировалась КГБ, что «все епископы были завербованы в информаторы». Нет никаких свидетельств компрометирующей самого отца Тихона связи с КГБ: он был слишком молод для вербовки. Тем не менее среди людей, о которых он пишет, были и завербованные. Так, в середине 1980-х он два года состоял помощником главы Издательского отдела Московской патриархии митрополита Питирима, которого Якунин именует Аббатом — дескать, так его окрестили в КГБ.

Двадцать лет спустя эти компромиссы, на которые пришлось идти при советском режиме, все еще остаются одной из самых болезненных для Церкви тем. Из нее изгнали не бывших коллаборационистов, а тех, кто поднимал этот вопрос. Якунин считал это последствием советской эпохи, он думал, что Церковь нуждается в реформации, подобной протестантской, в полной смене епископата. Без таких решительных мер Церковь, со всем своим моральным авторитетом, остается в руках слившегося с ней КГБ и теперь, в этой новой форме превращается в бастион нового варианта имперского национализма — в «вирус», как он считал, поедающий Россию изнутри. Церковь как институт, наиболее пострадавший при коммунистах, могла бы превратиться в совесть нации. Своим моральным авторитетом она бы могла вывести Россию из советского кошмара, помочь стране осмыслить свое прошлое, принять его и исцелиться. А она превратилась в гнездо бывших коллаборационистов, для которых православная церковь — орудие не памяти, но забвения.

---

Пропитанная идеологией на каждом уровне, политическая жизнь России веками была податлива для различных всеохватывающих доктрин и программ. Теперь в пугающий вакуум, оставшийся после исчезновения коммунизма, готов устремиться мускулистый, политически окрашенный извод православия, подхваченный отцом Тихоном и Якуниным, Малофеевым и Дугиным. Самые разные группы в окружении Путина — «православные чекисты» Якунина, «православные бизнесмены» Малофеева, консервативные круги внутри самой Церкви, примером которых служит отец Тихон, — все они входят в контактную сеть Дугина внутри российской элиты.

Неудавшийся «Русский марш» и выходки Евразийского молодежного союза — от которых власть может отречься, но пока что их поддерживает, — все это свидетельствовало о том, что к Дугину прислушиваются на высоком уровне в администрации президента, кто-то там готов заигрывать с радикальными идеологиями, чтобы с их помощью решать политические проблемы. Существуют доказательства и того, что многочисленные зарубежные поездки Дугина совершались не без участия Кремля. Так, в 2004 году он проделал любопытный вояж в Турцию, предваряя государственный визит Путина. По данным американского посольства в Анкаре (сообщение, опубликованное в 2010 году Wikileaks), источник, близкий к Тунджеру Кылынчу, главе турецкого Совета по национальной безопасности, сообщил дипломатам, что Путин послал строителя «Евразии» Александра Дугина к Кылынчу перед своим официальным визитом, чтобы укрепить «проевразийские» настроения в Турции, — иными словами, Россия искала опору среди турецких консерваторов, но ничего не добилась [20].

Другой пример вдохновленной в той или иной мере Кремлем, но тоже отрицаемой зарубежной авантюры относится к 2007 году. Дугин и Зарифуллин наведались в Крым и приняли участие в протестах против «оранжевых» властей Украины. В июне того же года обоих объявили persona non grata и депортировали из киевского аэропорта Борисполь. Замечательным образом российские власти тут же отреагировали, депортировав советника украинского президента Николая Жулинского с семьей, приехавшего в Санкт-Петербург с частным визитом [21]. Российский посол в Украине пояснил это решение так: «Что тут говорить? Только что вы не пустили нашего представителя в Крым — теперь ваш человек оказался в такой же ситуации». В октябре Дугину и Зарифуллину вновь запретили въезд в Украину после надругательства над государственным символом на горе Говерла. В феврале следующего года Кремль депортировал украинского политического аналитика Сергея Тарана. Российский МИД пояснил, что это прямой ответ на внесение двух россиян в черный список.

Это уже достаточно внятный сигнал, что Дугин действует не по собственной инициативе, хотя нелегко понять, кому именно были на руку его эскапады, — если он и пользовался поддержкой Кремля, то не монолитной. Модест Колеров, начальник Управления Президента России по межрегиональным и культурным связям, наотрез отрицал какое-либо участие Кремля в украинских поездках Дугина, а его выходки назвал «идиотизмом» [22]. Однако невозможно установить, сам ли Дугин принимал все решения или кто-то за него, да это и неважно в зеркальном лабиринте московской политики. Как сказал Дугин в интервью в том же 2007 году, в его теориях «все меньше и меньше симулякра». Они становились все ближе к реальности. Насколько ближе, вскоре стало окончательно ясно.

 

Примечания

↑1. Опубликовано журналистом Дмитрием Поповым на сайте Nork.ru, но с тех пор ссылка перестала открываться. Другие версии речи доступны на сайте «Евразии». URL: http://www.evrazia.org/modules.php?name-ews&file=article&sid=2255

↑2. Интервью с В. Коровиным, 2009.

↑3. На сайте «Наши».

↑4. Коровин В. Накануне империи. М.: Евразийское движение, 2008.

↑5. Там же.

↑6. Soldatov A., Borogan I. Russia’s New Nobility // Public Affairs. 2011. September/October. URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/russia-fsu/2010-09-01/russias-new-nobility

↑7. Pomerantsev P. Putin’s Rasputin // London Review of Books. 2011. 20 October. URL: https://www.lrb.co.uk/v33/n20/peter-pomerantsev/putins-rasputin

↑8. Дугин А. Четвертая политическая теория. М.: Арктос, 2012.

↑9. Там же.

↑10. Воронков К. Алексей Навальный: гроза жуликов и воров. М.: Эксмо, 2012. С. 65.

↑11. Туманов Г., Шмараева Е. «Образ» русского подполья // Газета.Ру. 2011. 18 мая. URL: https://www.gazeta.ru/social/2011/05/16/3619317.shtml

↑12. Там же.

↑13. Дело БОРН. Допрос неонацистки Хасис // Медиазона. 2014. 20 ноября. URL: https://zona.media/online/2014/20/11/born-dopros-hasis

↑14. Благодарю Роберта Отто за ссылку на эту статью: http://izvestia.ru/news/348440

↑15. Keenan E.L. Muscovite political folkways // Russian Review. 1986. Vol. 45. No. 2. P. 115–181.

↑16. См., например: Jensen D.N. Are the Kremlin hardliners winning? // The Institute of Modern Russia. 2014. 1 October. URL: http://imrussia.org/en/analysis/world/2041-are-the-kremlin-hardliners. См. также отчет Minchenko Consulting за 2014 год: Vladimir Putin’s Big Government and the “Politburo 2.0”. URL: http://minchenko.ru/netcat_files/File/Big%20Government%20and%20the%20Politburo%202_0.pdf

↑17. «Путин — это Дугин»: интервью 2007 года на Russia.ru, опубликовано на сайте Evrazia.org. URL: https://www.youtube.com/watch?v=ZcVwGBsrS_g

↑18. Центр проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования при Отделении общественных наук РАН, тема «Россия и Запад: что разделяет» (2009, № 7, с. 16).

↑19. Marshall Capital продал свою долю в Ростелекоме в 2013 году.

↑20. В 2008 году Кылынч был арестован вместе с другими членами группировки правого крыла Эргекон, обвиняемой в подготовке терактов. Сегодня на вопрос о той поездке Дугин отвечает уклончиво: признает, что имел поручение от «некоторых лиц в Кремле», но имен не называет.

↑21. Liverant Y. The prophet of the new Russian empire // Azure. 2009. No. 35. Winter 5769. URL: http://azure.org.il/include/print.php?id=483

↑22. Интервью с М. Колеровым, 2013.

Источник: Кловер Ч. Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи. М.: Фантом Пресс, 2017. С. 398–435.