Триумф османов на Галлиполи

От редакции: Благодарим Артема Космарского — научного редактора российского издания книги британского историка-арабиста Юджина Рогана «Падение Османской империи: Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914–1920» (М.: Альпина нон-фикшн, 2018) — за любезно предоставленную возможность публикации отрывка из этой работы.

Галлиполийская кампания быстро превратилась из молниеносной операции в окопную войну. Без учета убитых и раненых, союзники сумели высадить на полуостров около 50 000 боеспособных солдат (после того, как были посчитаны все убитые и раненые). Но, несмотря на столь мощные силы, они не смогли решить те амбициозные задачи, которые были поставлены перед ними лондонскими стратегами. Британцы должны были оттеснить османских защитников и занять стратегическую возвышенность Ачи-Баба, находившуюся в 8 км от побережья, с которой они могли бы доминировать над турецкими позициями на берегах Дарданелл (гора тогда стала бы корректировочным пунктом для морской артиллерии). Войскам АНЗАКа надлежало захватить не только горную гряду на побережье у мыса Арибурну, но и плато, тянущееся до города Майдос на Дарданеллах, отрезав османов от линий связи и снабжения. Если бы союзные войска сумели выполнить эти задачи, они заставили бы замолчать береговые батареи в проливе и открыли бы для британских и французских кораблей путь в Мраморное море и к Стамбулу. Однако они столкнулись с ожесточенным сопротивлением османов, которые окружили плацдармы в бухте Анзак и на мысе Геллес своими окопами и не давали противнику пройти дальше.

Три раза британцы и французы пытались прорваться через турецкую оборону на оконечности Галлиполийского полуострова, чтобы захватить стратегически расположенную деревню Крития и возвышенность Ачи-Баба. И три раза они потерпели неудачу. В первом сражении за Критию 28 апреля британцы и французы потеряли 3000 человек убитыми и ранеными (20 процентов участвовавших в наступлении войск), продвинувшись вперед разве что на несколько метров. Спустя девять дней, 6 мая, союзники предприняли вторую попытку и после трех дней боев, потеряв 6500 человек (около 30% задействованных в операции), продвинулись вперед на 550 метров. В третьем и последнем сражении за Критию, состоявшемся 4 июня, союзники отвоевали от 230 до 450 метров территории вдоль линии фронта протяженностью в полтора километра, потеряв 4500 британских и 2000 французских солдат. Таким образом, незначительное продвижение к Критии стоило союзникам в общей сложности 20 000 убитых и раненых. Цена была слишком высока для того, чтобы продолжать попытки [1].

Оборона Галлиполийского полуострова дорого обошлась и османам. В трех сражениях за Критию турецкая армия понесла потери наравне с союзниками и еще больше пострадала в ходе контратак на британские и французские позиции, предпринятых, чтобы выполнить приказ Энвер-паши — сбросить захватчиков в море. После первого штурма британских позиций на Геллесе в ночь на 1–2 мая османы потеряли 6000 человек, а во вторую ночную атаку в том же районе 3–4 мая — еще 4000, всего за десять часов лишившись 40 процентов участвовавших в операции солдат.

Еще один массированный штурм был предпринят в ночь на 18 мая: 50 000 пехотинцев попытались выбить австралийцев и новозеландцев с их плацдарма на Арибурну. Однако британский самолет-разведчик сообщил о концентрации войск противника, и солдаты АНЗАКа приготовились дать отпор. Через семь часов сражения атака захлебнулась, и османская армия была вынуждена отступить, оставив лежать на поле боя между двумя линиями траншей более 10 000 убитых и раненых. Так солдаты на Галлиполийском полуострове на собственном горьком опыте узнали то, что уже знали солдаты на Западном фронте: против хорошо окопавшихся защитников с пулеметами у атакующих почти не было шансов [2].

Спустя месяц кровопролитных сражений на Галлиполийском полуострове наступила патовая ситуация. Обе стороны окопались и были решительно настроены не уступить друг другу ни пяди земли, за которую пролили кровь десятки тысяч их товарищей. Австралийцы и новозеландцы удерживали свой крошечный плацдарм в бухте Анзак, британцы и французы закрепились на мысу полуострова, не более чем в 5 км от Геллеса. Хотя османам и не удалось сбросить захватчиков в море, они не дали им захватить стратегические высоты. На своих узких плацдармах войска Антанты подвергались постоянному обстрелу (артиллерийскими снарядами, шрапнелью, пулями снайперов), в то время как османы находились под огнем тяжелых орудий британских и французских кораблей. Это была позиционная война, со всеми тяготами которой уже были хорошо знакомы солдаты на Западном фронте.

Британское правительство наблюдало за ситуацией на Галлиполийском полуострове с растущей тревогой. Кампания разворачивалась вовсе не так, как было запланировано. От военно-морской операции, за которую ратовал Уинстон Черчилль, пришлось отказаться после катастрофической попытки форсировать проливы 18 марта, да и последующая «ограниченная» наземная операция, одобренная лордом Китченером, не увенчалась успехом ввиду решительного сопротивления со стороны османов. Потери нарастали, количества задействованных в кампании боеспособных солдат было явно недостаточно для того, чтобы добиться решающей победы, а морские пути между Александрией и Лемносом (островом, служившим базой для Дарданелльской операции) перестали быть безопасными.

Впервые османы успешно атаковали британский корабль 13 мая. Старый броненосец «Голиаф» стоял на якоре в бухте Морто, расположенной в Дарданелльском проливе вблизи южной оконечности Галлиполийского полуострова, обеспечивая огневое прикрытие французских войск. Турецкий миноносец «Муавенет-и Миллие» спустился вниз по проливу, к месту стоянки союзного флота. Поскольку он двигался медленно, кормой вперед, офицеры на вахте приняли османский корабль за британский. Ошибка обнаружилась, когда он выпустил в корпус «Голиафа» три торпеды. Британский броненосец затонул за две минуты, вместе с 570 из 700 членов экипажа, а турецкий миноносец совершенно безнаказанно ушел в свои воды.

Прибытие немецких подводных лодок в конце мая привело к радикальному изменению баланса военно-морских сил в Дарданеллах. С того момента, как британцы потопили турецкий броненосец «Мессудие» в декабре 1914 года, в проливе безраздельно господствовали британские, французские и даже австралийские подводные лодки. Более того, 25 апреля 1915 года австралийской субмарине АЕ2 удалось преодолеть все подводные препятствия и проникнуть в Мраморное море. Две британские подлодки E11 и Е14 также форсировали полный опасностей пролив и несколько недель крейсировали по Мраморному морю, пуская ко дну транспортные корабли, которые везли подкрепление, оружие и продовольствие для османских войск, находящихся на Галлиполийском полуострове. Безусловно, подводный флот союзников нес потери из-за множества подводных ловушек, установленных османами на всем протяжении пролива и в Мраморном море. Австралийская субмарина АЕ2 была потоплена турецким эсминцем спустя всего несколько дней после проникновения в Мраморное море, а к маю из-за подводных сетей и мин двух подлодок — «Сапфир» и «Жюль» — лишились французы [3].

Немецким подводным лодкам были гораздо проще атаковать британские корабли в открытых водах Эгейского моря. Германская субмарина U-21 25 мая торпедировала и потопила британский эскадренный броненосец «Трэймф», когда тот обстреливал османские позиции в районе бухты Анзак. Корабль был атакован вскоре после полудня на виду у обеих армий, что вызвало победоносное ликование у османов и нанесло страшный удар по боевому духу австралийцев и новозеландцев. «Трэймф» затонул за 20 минут; бо́льшая часть экипажа была спасена, но 75 матросов и три офицера погибли. Два дня спустя та же подводная лодка потопила у мыса Геллес британский эскадренный броненосец «Маджестик», в результате погибли 49 человек. Опрокинутый корпус судна, воткнувшегося мачтами в дно недалеко от берега, стал наглядным напоминанием о неудаче союзных флотов в Дарданелльской кампании. После гибели трех броненосцев подряд командование Королевского флота приняло решение вывести из пролива все тяжелые корабли. Отныне вся военно-морская поддержка наземной операции была переложена на мониторы (суда с малой осадкой, предназначенные для обстрела побережья) и малые суда, не столь уязвимые для атак подводных лодок. Однако подлодки противника продолжали оставаться бичом британских и французских войсковых транспортов и грузовых кораблей, доставлявших людей и военные грузы из Александрии в Мудросскую гавань, что значительно усложняло и без того непростую для союзников ситуацию [4].

Выгрузка артиллерийского расчета на берег. Снабжение Галлиполийской кампании сталкивалось с беспрецедентными трудностями, поскольку все — людей, продовольствие, военную технику и боеприпасы — приходилось доставлять по морю, под непрерывным огнем обороняющих свои позиции османов.

В конце концов, последовательные неудачи в Галлиполийской кампании привели к политическому кризису в Великобритании. В мае 1915 года премьер-министр от либеральной партии Герберт Асквит был вынужден создать коалицию с партией консерваторов. В кабинет пришли новые политические фигуры. Артур Джеймс Бальфур, член консервативной партии, сменил Уинстона Черчилля на посту первого лорда Адмиралтейства. Черчилль поплатился за свою роль в неудачной морской кампании в Дарданеллах: он был понижен в должности до канцлера герцогства Ланкастерского (своего рода синекура), став, по сути, министром без портфеля. Взамен прежнего Военного совета для стратегического руководства Галлиполийской операцией был создан новый орган — Дарданелльская комиссия. 7 июня 1915 года она собралась на свое первое заседание, чтобы решить дальнейшую судьбу этой военной кампании.

Лорд Китченер сохранил за собой пост военного министра и остался самой влиятельной фигурой в новой комиссии. (Парадоксально, но вину за поражение при Галлиполи по сей день продолжают возлагать на Черчилля, несмотря на тот очевидный факт, что ключевым лицом, принимавшим все решения в этой операции, был военный министр.) Китченер представил комиссии три возможных варианта действий: во-первых, Великобритания и ее союзники могли отказаться от продолжения Галлиполийской кампании и убраться с полуострова; во-вторых, направить на полуостров крупные силы, чтобы сокрушить османскую оборону и одержать решительную победу; и, в-третьих, продолжать перебрасывать подкрепления небольшим экспедиционным силам под командованием сэра Иэна Гамильтона в надежде на медленный, но неуклонный прогресс.

Члены комиссии исключили вариант с полным уходом с Галлиполи. Они боялись, что, признав свое поражение в этой громко разрекламированной кампании, они тем самым подтолкнут до сих пор не определившиеся балканские государства на то, чтобы выступить против держав Антанты, и, по словам официального историографа кампании, «почти наверняка спровоцируют подъем религиозных восстаний по всему мусульманскому миру». Последнее показывает, что умы военных стратегов Антанты по-прежнему занимал османский призыв к джихаду. Однако члены комиссии затруднялись сделать выбор между масштабной операцией и сохранением статус-кво — главным образом потому, что не знали, насколько крупные силы требуются, чтобы сокрушить турок на Галлиполийском полуострове, а также сколько времени займет переброска этих сил. При этом любая задержка была на руку османам и их немецким союзникам, позволяя выиграть драгоценное время, чтобы укрепить свою оборону и сделать Галлиполийский полуостров почти неприступным [5].

В конце концов, Китченер отдал свой голос за переброску крупного подкрепления и активную военную кампанию. Главнокомандующий Средиземноморскими экспедиционными силами сэр Иэн Гамильтон попросил три свежие дивизии (в период Первой мировой войны британские дивизии насчитывали от 10 000 до 15 000 человек), что, по его оценкам, позволило бы союзным войскам вырваться за пределы бухты Анзак и завершить завоевание полуострова. На заседании 7 июня Дарданелльская комиссия утвердила предоставление трех запрашиваемых дивизий, а в конце июня Китченер добился отправки еще двух дивизий, чтобы обеспечить Гамильтону необходимый численный перевес для окончательной победы на Галлиполи. Первые подразделения должны были прибыть на полуостров уже в начале августа.

За лето 1915 года британские и французские солдаты изрыли ландшафт Галлиполийского полуострова разветвленной сетью траншей. Французы в своем секторе перемещались на передовую по широкой соединительной траншее с оптимистичным названием «Авеню де Константинополь» (Константинопольская авеню), а возвращались с нее по параллельной траншее, названной «Авеню де Пари» (Парижская авеню). Британцы также давали свои окопам остроумные названия. Траншея «Риджент-стрит» шла на юг от линии фронта, мимо «Площади Пикадилли» и «Оксфорд-стрит». Самое сложное перекрестье траншей солдаты окрестили «Клэпхем Джанкшн» по названию крупной железнодорожной станции в Лондоне. Десятки более мелких траншей были названы в честь полков, которые в них сражались: «Ланкаширская улица», «Мюнстерская терраса», «Эссексский холм», «Вустерская равнина». А самые остроумные названия были оставлены для самой линии фронта: «Гайд-Парк», «Мейн-стрит» (Главная улица) и, наконец, самый опасный участок, «Хоуп-стрит» (Улица надежды) [6].

Но шутливые названия не могли замаскировать ожесточенность развернувшегося здесь противостояния. Те, кому довелось воевать на Западном фронте и на Галлиполи, однозначно находили последний не в пример более беспощадным. «По мнению всех, кто воевал на обоих фронтах, османский фронт гораздо хуже французского», — писал домой французский капрал Жан Леймонри в июне 1915 года. Британцы были того же мнения. «Во Франции, если не было приказа идти в наступление, пехотинцы могли спокойно жить по несколько месяцев, не сделав ни единого выстрела и не подвергаясь ни малейшему риску получить снайперскую пулю, — писал А.П. Герберт. — На Галлиполи же турки и союзники обстреливали друг друга из винтовок и артиллерийских орудий днями напролет, а с наступлением темноты ползли к вражеским окопам, пытаясь прирезать противника холодным оружием. Солдатам приходилось все время быть начеку, не зная ни минуты передышки» [7].

Жизнь в окопах стала тяжелейшим испытанием для солдат, она подрывала физическое и психическое здоровье тех, кто не был убит или ранен. Описанный Гербертом опыт на Галлиполи в одинаковой мере относился как к британцам и французам, так и к туркам. Захватчики и защитники разделяли общие ужасы и тяготы окопной войны.

С первой же минуты высадки на полуострове на солдат обрушивался почти не стихающий грохот артиллерии. При этом союзники находились в более уязвимом положении. С тех пор как немецкие подводные лодки вытеснили британские линкоры из Дарданелл, османские артиллеристы безнаказанно вели огонь с азиатского побережья по французским позициям. На самом полуострове турки удерживали высоты, доминировавшие над мысом Геллес и бухтой Анзак. «Благодаря тому, что мы занимали возвышенность Ачи-Баба, мы имели возможность вести артиллерийский обстрел в любом направлении, — вспоминал один турецкий офицер. — Другими словами, инициатива была в наших руках». Британцы и французы никак не могли установить местонахождение османских артиллерийских позиций. Турки применяли грамотную маскировку, имитировали дым от пушечных выстрелов, заставляя противника стрелять в пустоту, а также широко использовали передвижные гаубицы. Все усилия союзных войск заставить османские пушки замолчать оказывались тщетны. Османы и их немецкие союзники ожесточенно обстреливали союзные войска, теснившиеся на крошечных плацдармах на Геллесе и в бухте Анзак. Ведя огонь из легких и тяжелых орудий, с ближнего и дальнего расстояния, турки не давали британским и французским солдатам покоя ни днем, ни ночью, подвергая их жизни постоянной опасности и увеличивая потери противника [8].

Турецкие солдаты на Галлиполийском полуострове. Бойцы по обеим сторонам фронта разделяли ужасы и тяготы окопной войны, становясь жертвами беспощадных шрапнельных обстрелов, снайперских пуль и болезней.

В ходе Галлиполийской кампании османы познакомили противника со снайперским искусством. Поначалу союзные войска были в ужасе от невидимых убийц: османские снайперы в камуфляже, с раскрашенными зеленой краской лицами, знающие местность гораздо лучше захватчиков, проникали в тыл врага, по словам А. Герберта, «с одной целью — убить как можно больше неверных, пока не погибнут сами». «Это были очень храбрые люди». Снайперы серьезно подрывали боевой дух союзных войск. «Наши солдаты не были подготовлены к подобной опасности, — писал Герберт. — Они все время ощущали себя “под прицелом” и ненавидели это чувство. Необходимость ходить по окопам, пригнув голову, перемещаться короткими перебежками действовала как нельзя более деморализующе. Люди уставали от того, что приходилось всегда быть начеку, ни на секунду не ослабляя бдительности». Один солдат так описал это в своем стихотворении:

Весь день снайперы стреляли,
Весь день пули летали,
И наши солдаты
Умирали один за другим [9].

Постепенно британцы и французы оправились от первоначального потрясения и сами превратились в опытных снайперов. Сержант Г. Клуни из полка Веллингтонских конных стрелков, прибывший на Галлиполи в начале мая 1915 года, рассказывал, как через несколько дней после приезда ему пришлось вступить в перестрелку с османским снайпером. «Сегодня утром у меня состоялась весьма увлекательная дуэль, — записал он в своем дневнике 16 мая. — Я неосмотрительно высунул голову из-за бруствера, и в то же мгновение ее едва не прострелили. Тогда я быстро переместился на другую позицию и увидел турка, который прятался за кустом на расстоянии около 200 ярдов от меня. Тогда я выстрелил в него, а он выстрелил в меня. Должно быть, мы произвели около десяти выстрелов каждый, пока я, наконец, не сразил его. Клянусь вам, это было очень непросто!» Клуни не пытался скрыть своего ликования по поводу убийства вражеского снайпера.

Со временем турки начали уважать способности британских и французских снайперов. «Мы были поражены тем, что они оказались настолько меткими стрелками, — писал Ибрагим Арикан в своем дневнике. — Мы охотились на врага, а враг охотился на нас». Но, несмотря на это, союзные солдаты продолжали жить в постоянном страхе перед невидимыми убийцами, способными нанести удар в любой момент [10].

Самое удивительное, что, по утверждению союзных солдат, среди турецких снайперов было немало женщин. Ввиду отсутствия каких-либо документов, которые подтверждали бы тот факт, что во время Первой мировой войны в османской армии служили женщины, а также принимая во внимание сегрегацию полов в османском обществе, это утверждение кажется невероятным. В то же время, учитывая многочисленные сообщения солдат Британской армии и АНЗАКа о случаях убийства, ранения или взятия в плен женщин-снайперов, такое заявление трудно сбросить со счетов просто как солдатский миф. Один британский врач записал в своем дневнике, что в их госпиталь на мысе Геллес была доставлена «раненая в руку» турецкая женщина-снайпер — хотя он и не уточнил, видел ли эту женщину лично. Один рядовой из Новой Зеландии рассказывал об этом как очевидец: «Сегодня мы убили снайпершу, но она была застрелена, прежде чем мы узнали, что это была женщина. Здесь много женщин-снайперов. Они очень хорошие стрелки». По словам рядового Джона Грея из Уилтширского полка, воевавшего у Шоколадного холма у бухты Анзак, обнаружение женщин-снайперов потрясло солдат его подразделения сильнее всего. «Они были вооружены и скрывались на деревьях, как и мужчины. Некоторые женщины были одеты в штаны, другие — в длинные серые юбки. Они были очень худые и выглядели так, словно не ели несколько месяцев». Разумеется, на основании этих рассказов нельзя однозначно сказать, действительно ли женщины принимали участие в боевых действиях на Галлиполийском полуострове или же союзные солдаты оправдывали насилие в отношении турчанок, заявляя об их участии в боевых действиях [11].

Не довольствуясь постоянными артиллерийскими и снайперскими обстрелами, союзники и турки регулярно делали подкопы под траншеи друг друга в попытке добраться до врага снизу. Однажды капрал Леймонри проснулся около полуночи в своем блиндаже, разбуженный глухими звуками, доносившимися из-под земли. Прислушавшись, он различил размеренные удары киркой. «Должно быть, это были турки, — записал он в дневнике, — которые делали подкоп, чтобы взорвать наш форт». Он предпочел найти более безопасное место для сна. «Я не хотел бы распрощаться с жизнью, взлетев посреди ночи на воздух в собственном блиндаже». По словам капрала, он больше не чувствовал себя в безопасности в этом секторе траншей, опасаясь, что турки могут взорвать под ним заряд в любой момент [12].

Турецкий лейтенант Мехмед Фасих не так боялся взлететь на воздух, как быть похороненным заживо в результате подземного взрыва. Молодой офицер описал в своем дневнике, как однажды раздался столь мощный взрыв, что у него под ногами затряслась земля. «Это произошло в том месте, где несколько дней назад я слышал звуки кирки, — написал он. — У нас пропало семь человек». Позже в этот же день одному из пропавших солдат удалось самому выбраться из-под завала, к великому облегчению турецкого лейтенанта. «Это самая страшная смерть из всех возможных, — размышлял Мехмед Фасих. — Ты медленно умираешь, пребывая в полном сознании!.. Не дай бог никому испытать такое!» [13]

Жизнь в окопах представляла собой периоды тягостного ожидания, перемежавшиеся ожесточенными атаками. Турки и союзники поочередно проявляли инициативу, обрекая бойцов по обе стороны фронта жить в состоянии вечного напряжения. «Мы все время боялись, что турки снова пойдут в атаку, — писал капрал Жан Леймонри, воевавший во французском секторе. — Но, надо признаться, гораздо больше мы боялись услышать приказ о том, чтобы в атаку шли мы». Преодоление нейтральной полосы под шквальным огнем было страшным испытанием для солдат в окопной войне, хотя ничуть не менее страшно было видеть толпу вражеских солдат, бегущих на позиции обороняющихся со штыками наперевес [14].

Сержант Мориарти из полка Королевских мюнстерских фузилёров так описывал ночную атаку турок, произошедшую в ночь на 1 мая: «Они подобрались вплотную к нашим окопам. Их были тысячи. Они бросились на нас с воплями “Аллах! Аллах!”, и ночь превратилась в настоящий кошмар». Солдаты полка отбивали одну волну атакующих за другой, отчаянно сражаясь за свои жизни. «Когда эти дьяволы подбирались на расстояние ближнего боя, они использовали ручные гранаты, так что впоследствии установить личности убитых солдат можно было только по их жетонам». Мориарти отчаянно сражался всю ночь, а утром перед ним предстало ужасающее зрелище: нейтральная полоса перед британскими окопами была буквально завалена телами сотен турецких солдат. «Пока я живу, я не забуду эту ночь», — написал Мориарти [15].

Австралийский военный поэт Харли Мэтьюс в своих стихах попытался передать тот ужас, который наводил на союзных солдат чуждый уху османский боевой клич «Аллах»:

Мы слышали, как вновь они на холмах собирались,
Как кричали, свистели и в горны трубили.
«Аллах!» — кричали они. И вот глухой топот ног раздался.
«Аллах!» И на левом фланге огонь начался.
Они бежали на нас толпой. «Готовься!»
Вот они уже рядом. «Пли!» и снова «Пли!»
Мы стреляли в крики и тени,
И вдруг они исчезли, ушли… [16]

Каждая атака превращалась для солдат в беспощадное крещение огнем — и становилась тяжелым травматическим опытом, который выжившие не могли потом забыть до конца своих дней. «Жизнь в окопах нельзя было назвать райской, — писал французский капрал Леймонри. — Но даже на ее фоне штыковые атаки были настоящим адом. Турецкие пулеметчики и стрелки выкашивали наших людей, прежде чем те успевали перебраться через бруствер» [17].

Рядовой Роберт Эрдли прибыл на Галлиполийский полуостров в составе Манчестерской территориальной дивизии в июне 1915 года. Его первая атака на османские позиции состоялась 12 июля, и он запомнил каждую секунду, предшествовавшую роковому приказу: «Секунды ожидания тянулись, как часы. Офицер, не отрываясь, смотрел на свои наручные часы, а их стрелка ужасающе медленно отсчитывала оставшиеся нам мгновения жизни. У всех на сердце было тяжело и печально — все помнили о жертве, которую надо будет принести. Некоторые бормотали молитвы, некоторых била дрожь от ощущения того, как медленно, но неумолимо подкрадывается смерть». Чтобы рассеять страх, солдаты пытались поддержать друг друга бодрыми восклицаниями, совершенно не соответствовавшими серьезности момента.

«Выше нос, старина!»

«Встряхнись, дружище, надейся на лучшее!»

И вот, наконец, раздался приказ, заставивший всех содрогнуться.

«Вперед, братья, удачи!»

Солдаты АНЗАКа бегут в штыковую атаку на Галлиполийском полуострове. В окопной войне атакующая сторона всегда несла самые большие потери.

Эрдли выбрался из относительно безопасной траншеи на линию огня. Он бежал, что есть мочи, по нейтральной полосе со штыком наперевес и удивлялся собственной живучести (он получил только поверхностное ранение в ногу и зацепил нос сломанным штыком), в то время как его товарищи один за другим падали вокруг убитые и раненые. «Эти крики раненых о помощи, последнее рукопожатие умирающего товарища… я буду помнить этот ад, пока жив» [18].

После каждой атаки поле битвы было усеяно сотнями и тысячами тел павших. Оставаясь лежать непогребенными на нейтральной полосе, они разлагались под жарким летним солнцем, наполняя воздух над Галлиполи зловонием смерти. В первые недели боевых действий османские и союзные войска периодически договаривались о локальном прекращении огня на три-четыре часа, чтобы забрать и похоронить трупы. А 24 мая после массированной османской атаки на позиции АНЗАКа, когда на поле боя остались сотни погибших, стороны договорились о перемирии на целых девять часов. Хотя противники были согласны с необходимостью прекращения огня, каждая сторона подозревала другую в том, что та использует передышку, чтобы провести разведку чужих траншей, а также перегруппировать людей и технику перед возобновлением военных действий. Поэтому девятичасовое прекращение огня 24 мая стало последним; воюющие стороны больше не могли договориться друг с другом, и мертвые все больше угрожали боевому духу — и здоровью — живых.

«Находиться в окопах просто омерзительно. В некоторых местах над бруствером торчат ноги мертвых солдат, погибших много дней назад, а за бруствером поле буквально покрыто ковром из мертвых тел, которые разлагаются в стоящей духоте, — написал молодой офицер Пограничного полка Бартли Брэдшоу в письме домой. — Мы пытаемся засыпать их известью, но все равно стоит ужасное зловоние. Мы вынуждены спать в нескольких ярдах от мертвых, и есть там же — причем есть приходится очень быстро, потому что стоит тебе остановиться хотя бы на мгновенье…» Брэдшоу оставил предложение незаконченным, вероятно, потому, что не хотел уточнять, что стоило остановиться хотя бы на мгновенье, как еду мгновенно покрывал рой жирных зеленых мух — тех самых, которые роились над мертвыми телами [19].

А. Герберт описал это в своем стихотворении «Мухи», созданном на Галлиполи в 1915 году:

Мухи! О Боже, полчища мух,
Оскверняющих священную смерть.
Роем вылетают они из глаз мертвых
И делят с солдатами их хлеб.
До конца моих дней не забыть мне
Грязи и смрада войны,
Трупы на бруствере,
Личинки на дне траншей [20].

Полчища мух переносили болезни от мертвых к живым. Солдаты по обеим сторонам линии фронта страдали от инфекционных заболеваний. Из-за отсутствия надлежащих туалетов солдаты, боясь стать мишенью для снайперов, были вынуждены справлять нужду в тех же окопах, где воевали, ели и спали. Дизентерия достигла масштабов эпидемии. Французский офицер-артиллерист Раймон Вейль с растущим беспокойством отмечал рост заболеваемости в войсках. Прививки от холеры и тифа не спасали французских солдат от лихорадки и желудочно-кишечных расстройств. «За последние дни заболело так много людей, что в строю почти не осталось даже офицеров», — написал Вейль в своем дневнике. Несмотря на строгие ограничения на выбытие из строя по болезни, медики были вынуждены отправлять с фронта тысячи солдат в состоянии тяжелого обезвоживания, которые были слишком слабы для того, чтобы ходить, не говоря уже о том, чтобы воевать. В разгар лета с Галлиполийского полуострова ежедневно эвакуировались сотни больных. Они отправлялись на лечение в госпитали на Лемносе, чтобы, восстановив здоровье, снова вернуться на фронт [21].

Не менее суровому испытанию в условиях окопной жизни подвергалось и психическое здоровье солдат. В отличие от Западного фронта, где бойцы могли получить отпуск и отдохнуть от войны в удаленных от фронта городах и селах, на Галлиполийском полуострове от насилия негде было укрыться. Даже во время купания в море солдаты подвергались риску быть убитыми или искалеченными случайным артиллерийским снарядом или снайперской пулей. Не знали они отдыха и во сне. Постоянный грохот артиллерии вкупе с ударными волнами от разрыва снарядов, а также почти никогда не прекращающиеся боевые действия не давали людям возможности нормально выспаться. В своих письмах и дневниках солдаты часто жаловались на то, как мало они спят. «Мои люди вымотались, — писал Жан Леймонри. — Я тоже, хотя и стараюсь держаться». Той ночью ему удалось поспать всего два часа, с половины третьего до половины пятого утра. Османские солдаты находились в ничуть не лучшем положении. «Сегодня ночью я спал не больше трех часов, да и то мне все время снились кошмары», — написал в своем дневнике Мехмед Фасих [22].

Шла неделя за неделей, и ежедневная тревога и бессонница делали свое дело. Все больше солдат становились жертвами нервных срывов и неврозов военного времени. Сержант Генри Корбридж из британского медсанбата столкнулся с первым случаем «болезни нервов» 14 июня, спустя всего семь недель после начала кампании. Он был в ужасе от «душераздирающего зрелища, который представляли собой душевнобольные солдаты, с их отсутствующим, остекленевшим взглядом и частичным параличом; некоторые из них бредили». «Один раз нам пришлось эвакуировать настоящего гиганта, который потерял рассудок, хотя на нем не было ни единой царапины, — вспоминал Корбридж. — Понадобилось восемь человек, чтобы удерживать его на корабле во время транспортировки в госпиталь». В течение лета количество таких случаев стремительно возрастало. К середине августа, по сообщению Корбриджа, количество душевнобольных в пять раз превышало число раненых [23].

Османские солдаты также страдали от неврозов военного времени. Бывший жандарм Ибрагим Арикан, пошедший на фронт добровольцем, был удивлен, когда однажды обнаружил своего закаленного в боях командира сидящим в одиночном окопе и трясущимся, словно в лихорадке. «Ибрагим, сынок, куда ты идешь?» — спросил его капитан. Услышав обращение «сынок» от капитана, который обычно ограничивался жесткими приказами и бранью, Арикан понял, что с командиром что-то неладно. Тот был полностью дезориентирован и попросил Арикана сопровождать его. «Он потерял рассудок и волю, — вспоминал Арикан. — У него так сильно дрожали руки, что он даже не мог держать винтовку». Безжалостная Галлиполийская кампания ломала даже самых стойких [24].

За месяцы военных действий между захватчиками и защитниками полуострова сложились специфические отношения. В первые месяцы войны пресса и пропаганда всячески старались вызвать у британцев, французов, австралийцев и новозеландцев глубокую ненависть к немцам, но к османам они не испытывали большой вражды. Союзные солдаты давали туркам безобидные прозвища: британцы называли их «Абдула» или «Джонни Турк», французы — «месье Тюрк». Сами османы ласково называли своих солдат «Мехметчик» («крошка Мехмет»), хотя к захватчикам они, по понятным причинам, не испытывали таких теплых чувств и именовали их «англичанами», «французами» или просто душманами, «врагами».

На некоторых участках фронта траншеи были вырыты так близко друг от друга, что солдаты могли слышать разговоры противника. Жизнь в такой тесноте вызывала некое подобие человеческих чувств друг к другу, и в периоды затишья солдаты перебрасывались угощениями. Турки бросали солдатам АНЗАКа сигареты, изюм, фундук и миндаль. Те в качестве благодарности бросали им банки с конверсированными фруктами и вареньем. Эмин Чёль считал примечательным тот факт, что никто никогда не бросал испорченные угощения и не сопровождал подарки ручной гранатой. Эти обмены были искренним жестами доброй воли [25].

Разумеется, это вовсе не делало войну менее беспощадной. Обе стороны могли посоперничать друг с другом в жестокости, однако обе совершали и благородные поступки. Сержант Генри Корбридж из медицинской службы рассказывал, как однажды они вылечили турецкого солдата, спасшего жизнь британскому сержанту. Сержант Эссекского полка оказался пригвожденным к земле между двумя линиями траншей под интенсивным перекрестным огнем. Турецкий солдат помог ему выползти из-под обстрела, однако сам был ранен в руку и ногу. Сержант сопроводил своего спасителя на перевязочный пункт, чтобы позаботиться о его лечении. Корбридж и его санитары «следили за тем, чтобы турок не испытывал никаких неудобств и получал в госпитале наилучший уход» [26].

С рядовым Робертом Эрдли из полка Ланкаширских фузилёров также произошла поистине удивительная история: сначала он в ходе боя спас османского солдата, а потом этот солдат спас его. В начале августа Ланкаширские фузилёры штурмовали османскую линию обороны на подступах к деревне Крития на южной оконечности полуострова. Рядовой Эрдли участвовал в штыковой атаке и в очередной раз, преодолевая бегом нейтральную полосу, поражался собственной живучести. Добежав до османской траншеи, он увидел раненого турка, который лежал на земле, а британский солдат собирался заколоть его штыком.

— Эй ты, уйди с дороги! Он убил моего товарища, и я пригвозжу его к земле! — зарычал британец.

Эрдли постарался вразумить своего сослуживца. Он сказал, что убивать беззащитного человека — это трусость.

— Поставь себя на его место, старина. Никогда не знаешь, в какой ситуации окажешься сам. Не делай этого. Это будет мужской поступок, — убеждал он.

Солдат из полка Королевских ирландских фузилёров дразнит турецких снайперов на Галлиполийском полуострове, поднимая над бруствером на винтовке свою каску

Эрдли удалось отговорить разгневанного ланкаширца от убийства османского солдата. Он остался в окопе с раненым турком. Хотя они не понимали слов друг друга, Эрдли было ясно, что турок испытывает ужасную боль. «Бедняга», — пробормотал он и перебинтовал кровоточащую рану у того на голове. Затем он перенес раненого солдата в безопасное место подальше от линии огня, положил ему под голову шинель и некоторое время просидел рядом с ним, «обмениваясь с турком жестами и взглядами». Когда Эрдли позвали нести караульную службу, он напоил раненого водой и дал ему сигарету. «Я видел по его глазам, что он был благодарен мне за проявленную доброту».

Ланкаширские стрелки не смогли надолго удержать захваченные позиции. Предприняв массированную контратаку, османы оттеснили британские войска обратно на их линию обороны. Эрдли остался в одном из окопов прикрывать отход товарищей. Он видел, как в его сторону бегут сотни османских солдат со штыками наперевес. «Я буквально чувствовал их возбуждение. Мой лоб покрылся холодной испариной — наш враг несся на нас, чтобы в едином порыве смести нас с лица земли». Внезапно через бруствер перепрыгнул турецкий солдат. «Я почувствовал острую колющую боль под левой лопаткой и понял, что он воткнул в меня штык. Я отчетливо чувствовал, как он с силой надавил на штык, а потом выдернул его обратно». Эрдли упал на дно траншеи между убитыми и ранеными и от болевого шока и потери крови лишился сознания.

Он очнулся через несколько часов, почувствовав, как ему на спину падают комки земли. Испытывая страшную слабость и головокружение, он попытался встать, и ему в грудь тут же уперлось несколько штыков. Он не сомневался, что сейчас его убьют. Но прежде чем османы успели нанести хотя бы один удар, в окоп внезапно запрыгнул турецкий солдат с повязкой на голове и прикрыл Эрдли своим телом. Британец сразу же узнал своего спасителя. Раненый турок сам был довольно слаб — судя по всему, его спасли его товарищи во время недавней контратаки — но он решительно загородил собой Эрдли и крикнул, чтобы позвали сержанта.

Когда османский сержант пришел, раненый солдат рассказал ему свою историю. «Они что-то тараторили на своем языке», — вспоминал Эрдли. Он ни слова не понимал из того, что говорил его защитник, но, судя по тому, как менялось выражение лица сержанта, было понятно, что его шансы на выживание резко возрастали. Наконец, сержант повернулся к Эрдли и заговорил с ним на ломаном английском: «Англичанин, вставай, тебя никто не тронет. Ты спас нашего солдата. Ты остановил ему кровь и дал воды и сигарету. Ты благородный человек». И похлопал Эрдли по плечу. Перед уходом Эрдли простился со своим турецким другом. «Я пожал ему руку (я отдал бы все, чтобы увидеть этого человека вновь). Когда наши руки соприкоснулись, он поднял глаза к небу и воззвал к своему Аллаху. А потом поцеловал меня в щеку (я до сих пор чувствую этот поцелуй, словно он отпечатался на моей щеке как клеймо или проник в мою кровь)». Они никогда больше не видели друг друга. Эрдли отвели в траншею для допроса, где один враждебно настроенный турецкий солдат сильным ударом в челюсть свалил его с ног. Для большинства османских солдат британский мундир был признаком врага. Но для Эрдли война закончилась. Позже его присоединили к небольшой группе других раненых британских военнопленных, и следующие три года он провел в турецком плену на тяжелых работах [27].

Окопная война на Галлиполийском полуострове собирала с союзных войск все более тяжкую дань. Британские и французские солдаты погибали от постоянных артиллерийских обстрелов и попеременных атак и контратак, немало из них попало в плен врагу; с полуострова нескончаемым потоком эвакуировались раненые, больные и контуженные. Госпитали на Лемносе, Мальте и в Александрии были переполнены, и, чтобы справиться с растущим потоком пациентов, все больше и больше пассажирских судов приходилось переоборудовать в плавучие госпитали. Многие из тех, кто оставался в окопах, страдали сильнейшей дизентерией и были слишком слабы для того, чтобы сражаться. Но в сильно поредевших союзных войсках их некем было заменить. Между тем Энвер-паша продолжал перебрасывать свежие силы из Анатолии и арабских провинций на помощь османским защитникам на полуострове. Если бы не пять новых дивизий, отправленных на Галлиполи по инициативе Китченера, союзные войска были бы обречены. Однако 3 августа в бухту Анзак прибыли первые подразделения, чтобы, согласно задумке Китченера, начать новое мощное наступление и, наконец-то, покорить неприступный полуостров.

Главнокомандующий Средиземноморскими экспедиционными силами сэр Иэн Гамильтон на протяжении нескольких недель трудился над планом августовского наступления. Он понимал, что союзные войска находятся в невыгодном положении как на мысе Геллес, так и в бухте Анзак. Из-за того что турки удерживали высоты над позициями союзных войск, последним никак не удавалось прорвать османскую оборону и продвинуться вглубь полуострова. Чтобы помочь британцам вырваться за пределы плацдарма, занятого ими еще 25 апреля, Гамильтон решил сосредоточить основные силы к северу от их позиций, в бухтах Анзак и Сувла.

Для августовского наступления был разработан сложный план. Операция должна была начаться с нескольких ложных атак, чтобы отвлечь внимание османов от главного направления. Союзным войскам на Геллесе предстояло предпринять отвлекающую атаку на османские позиции южнее Критии, чтобы помешать командующему османскими силами в Дарданеллах Лиману фон Сандерсу перебросить войска с оконечности полуострова к бухте Анзак. Атаки на Геллесе планировалось осуществить без каких-либо подкреплений, только лишь силами находившихся там истощенных войск. Три свежие дивизии, обеспеченные Китченером, Гамильтон решил сосредоточить к северу от Геллеса. Две дивизии должны были высадиться в слабо защищенной бухте Сувла, находящейся чуть севернее бухты Анзак. Гамильтон хотел высадить на полуостров как можно больше войск в безопасном месте, где их меньше всего ожидали. Он надеялся, что свежие и здоровые солдаты, не сдерживаемые османскими линиями обороны и свободно передвигающиеся по полуострову, смогут обойти с фланга османские позиции вокруг бухты Анзак в районе, который турки называли Анафарта, — и переломить ход кампании.

Одна свежая дивизия была отправлена в саму бухту Анзак, чтобы принять участие в наступлении на гряду Сары Байыр. Эта гряда включала три отдельно стоящие вершины — гору Броненосца (по-турецки Дюз-Тепе), Чунук-Байыр и высоту 971 (или Коджа-Чемен-Тепе), — которые возвышались над окружающей местностью и рассматривались союзным командованием как ворота к Дарданеллам. Новозеландский майор Фред Уэйт так сформулировал замысел военных стратегов: «Захватим хребет — захватим узкости [наиболее укрепленную часть Дарданелл]. Захватим узкости — захватим Константинополь!» Если бы османы были вытеснены с этих высот, они больше не смогли бы удерживать свои позиции и объединенные силы АНЗАКа и высадившихся в Сувле свежих дивизий смогли бы отрезать всю Пятую турецкую армию на южной оконечности полуострова и принудить ее к капитуляции. «План сэра Гамильтона великолепен, — писал в письме к жене австралийский лейтенант Оливер Хог, — а штабные офицеры проработали его до мельчайших деталей. Они проделали отличную работу. Теперь остается увидеть, насколько наша тактика будет соответствовать нашей стратегии» [28].

6 августа британские войска нанесли на мысе Геллес первый отвлекающий удар. Это был тот самый бой, в котором рядовой Роберт Эрдли попал в плен. Турецкие пулеметчики сплошным огнем выкашивали ряды нападавших, превратив отвлекающую атаку в кровавое побоище по всей линии фронта. В первый день операции британцы потеряли 2000 человек из 3000, участвовавших в наступлении, а на следующий день, 7 августа, лишились еще 1500 солдат, фактически не продвинувшись вперед ни на метр. Османская армия понесла еще более тяжелые потери: за период с 6 по 13 августа в боях на Геллесе османы потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести 7500 человек. Несмотря на это, союзникам не удалось выполнить свою задачу по удержанию османских войск вдали от основного фронта. Лиман фон Сандерс правильно истолковал цель атаки на Геллесе и перебросил подкрепление на южный фронт, чтобы противостоять более серьезной угрозе с севера [29].

Второй отвлекающий удар был нанесен у высоты Лоун-Пайн (Одинокая сосна) к юго-востоку от бухты Анзак и так же дорого обошелся обеим сторонам. Австралийцы провели успешную штыковую атаку и выбили турок из их окопов в районе Канлы Сирт (Кровавого хребта). С 6 по 10 августа турецкие и австралийские солдаты вели друг с другом почти непрерывную череду рукопашных боев, что впоследствии турки признали самым ожесточенным сражением за всю Галлиполийскую кампанию. Битва за Лоун-Пайн навсегда отпечаталась и в памяти австралийцев. «Из всех сражений, в которых довелось участвовать войскам АНЗАКа, битва за Лоун-Пайн была самой беспощадной и самой кровопролитной», — вспоминал кавалерист Уильям Бейлбридж. Потери османской армии составили около 7500 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Австралийцы сообщали о потере 1700 человек. Отвоеванная территория едва ли оправдывала такие потери, однако австралийцам удалось выполнить поставленную перед ними задачу, сковав значительные османские силы, чтобы облегчить основное наступление на севере в районе хребта Сари-Баир и бухты Сувла [30].

В трех других местах нанесения отвлекающих ударов австралийские войска понесли еще более тяжелые потери — главным образом из-за того, что артиллеристам не удалось уничтожить турецкие пулеметные точки. Во время полуночного штурма османской позиции, известной как «немецкая офицерская траншея», две волны атакующих были выкошены почти полностью. На гряде Мертвеца пешим солдатам австралийской легкой кавалерии поначалу удалось захватить три турецкие траншеи, но они были вытеснены оттуда в ходе последующей контратаки, также понеся большие потери. Однако апофеозом бездумного уничтожения человеческих жизней на Галлиполи стала австралийская атака на высоту Нек. После того как первая волна из 150 атакующих солдат была полностью выкошена турецкими пулеметчиками в нескольких метрах от их окопов, австралийские офицеры, слепо следуя приказу, отправили на верную смерть еще две партии солдат. Из 450 солдат, штурмовавших высоту Нек, было убито или ранено 435, при этом турки не потеряли ни одного человека. Таким образом, союзные войска заплатили очень высокую цену за то, чтобы отвлечь османов от главного места наступления на Сары-Байыр [31].

Основные силы АНЗАКа начали наступление на Сары-Байыр под покровом ночи 6 августа. Четыре колонны прокладывали себе путь по долинам с крутыми склонами, окружавшими высоту 971 и Чунук-Байыр. После двух дней интенсивных боев объединенные силы австралийцев, новозеландцев, гуркхов и британцев не смогли выбить турок с высоты 971, однако сумели захватить центральную вершину хребта Чунук-Байыр. Это стало самым большим успехом наступательной операции, который союзники, однако, не смогли развить. С вершины 971, возвышавшейся над Чунук-Байыром, османы вели по противнику непрерывный артиллерийский обстрел, пока 10 августа в результате решительной контратаки не вернули утраченные позиции. Спустя четыре дня после начала операции войска АНЗАКа тщетно ожидали помощи от двух свежих дивизий, которые высадились в бухте Сувла и, в соответствии с планом операции, уже должны были атаковать врага с севера.

По общему признанию, высадка в Сувле и последующая операция стали полным провалом. Британцы сумели высадить две дивизии — свыше 20 000 человек — с относительно небольшими потерями на участке побережья, который защищало всего 1500 османских солдат. Однако плохая организация и необоснованные задержки нарушили все дальнейшие планы.

В ночь на 6 августа британские военные корабли доставили две новые дивизии, мобилизованные Китченером, к месту высадки в бухте Сувла, в 8 км к северу от бухты Анзак. На южной стороне бухты высадка батальонов прошла без проблем: десантные катера спокойно подошли к берегу и опустили сходни, по которым солдаты сошли на берег, даже не замочив ног. Однако в центральной части возникли непредвиденные проблемы. В кромешной тьме безлунной ночи многие десантные катера сбились с курса и отклонились к югу от назначенного места высадки, где наткнулись на коварные рифы или сели на мель. В результате солдаты были вынуждены прыгать в воду, где глубина доходила им по шею, или же ждать несколько часов, пока их катера будут сняты с мели. Все они высадились в неправильном месте. Кроме того, османские защитники использовали осветительные ракеты, в свете которых три британских эсминца, стоявшие на рейде и выгружавшие войска, были видны как на ладони. Османское командование было предупреждено о предстоящей высадке противника еще до ее начала.

Когда взошло солнце, десантировавшиеся войска потратили первые драгоценные часы на перегруппировку, а не на то, чтобы стремительным штурмом вытеснить врага со слабо защищенных вершин, возвышающихся над долиной Сувла. Несколько батальонов в течение ночи вступили в сражение и понесли потери, но большинство оставалось в полном составе. Между тем задержки в десантировании означали, что выгрузка артиллерии, боеприпасов и провианта также затормозилась. С небольшими запасами воды и при отсутствии пушек, британские офицеры решили ограничиться захватом ближайших к месту высадки высот — проигнорировав задачи, поставленные перед ними тщательно разработанным планом Гамильтона. Что еще хуже, своими несанкционированными задержками британцы дали туркам время на то, чтобы перебросить подкрепление. Лиман фон Сандерс передислоцировал подразделения с Геллеса и Булаира, чтобы противостоять вторжению в бухте Сувла, и назначил командующим фронтом в районе деревни Анафарта — находящемся на возвышении над долиной Сулва и позициями войск АНЗАКа — энергичного и талантливого полковника Мустафу Кемаля.

Через 24 часа после высадки британские командиры решили дать своим солдатам возможность отдохнуть. После бессонной ночи и целого дня боевых действий неопытные новобранцы были измотаны. Высадившиеся войска потеряли убитыми и ранеными около сотни офицеров и 1600 солдат. Стояла невыносимая августовская жара, запасы воды были на исходе. Артиллерия и провиант еще не были полностью выгружены на берег. Поскольку в ходе первых атак из-за отсутствия артиллерийской поддержки уже погибло много солдат, британские офицеры отказались покидать защищенные позиции на побережье до тех пор, пока их люди не восстановят силы и не получат пушки, чтобы штурмовать хорошо укрепленные, как они ошибочно полагали, османские позиции. В результате до 8 августа дивизии не продвигались вперед. Солдаты целый день отдыхали на берегу и купались в море. По горькой иронии судьбы, если бы британские командиры сразу же после высадки отправили своих уставших солдат в наступление, они бы не встретили серьезного сопротивления. Как заметил в своих мемуарах Лиман фон Сандерс, отсрочка дала ему необходимое время, чтобы передислоцировать войска и остановить дальнейшее вторжение. Англичане дорого заплатили за один день пляжного отдыха [32].

9 августа, когда боевые действия возобновились, силы турок почти равнялись силам британцев. К тому же османы занимали возвышенности, что давало им тактическое преимущество. И они были опытными бойцами, сражавшимися на собственной территории, — а им противостояли новобранцы, снабженные к тому же неточными картами. «К 9 августа задуманная главнокомандующим [сэром Иэном Гамильтоном] схема операции в бухте Сувла уже была обречена на провал», — такой вывод сделан в британской официальной истории Дарданелльской кампании [33].

На протяжении 9 и 10 августа британцы и османы яростно сражались, обе стороны несли тяжелые потери. 9 августа артиллерийский обстрел в какой-то момент достиг такой интенсивности, что низкорослый кустарник загорелся. Ветер раздул пожар по всему полю боя, и британские и турецкие раненые сгорели заживо, прежде чем их товарищи сумели их спасти. Хотя 10 августа англичане понесли меньше потерь, они не смогли вытеснить турок с их позиций и ни на шаг не приблизились к войскам АНЗАКа, сражавшимся за гряду Сары-Байыр и отчаянно нуждавшимся в помощи. После четырех дней боев за высоту Чунук-Байыр объединенные британские силы были вынуждены отойти на свои исходные позиции в бухте Анзак. Они потеряли 12 000 человек, и у них не было никаких резервов, чтобы продолжать наступление. В общей сложности, на трех фронтах, задействованных в «прорывном наступлении» Гамильтона, — на Геллесе, в бухте Анзак и бухте Сувла — союзники за четыре дня потеряли 25 000 человек. Османская армия, которая понесла потери наравне с войсками Антанты и держалась из последних сил, сумела удержать свои позиции.

Хотя было очевидно, что совместное наступление со стороны Сувлы и бухты Анзак провалилось еще 10 августа, союзные войска продолжили операцию. Двенадцатого августа батальон из 15 офицеров и 250 солдат Норфолкского полка, сформированный в поместье королевской семьи Сандрингеме, таинственно исчез, не оставив следов. Предположительно отряд попал в тыл врага и был полностью уничтожен. Наконец, 15 августа наступление застопорилось окончательно; османы остались на своих позициях на всех трех фронтах, а у союзников больше не было ни сил, ни возможности прорвать их оборону [34].

Позиции союзных войск на полуострове из-за провала наступательной операции стали еще слабее, чем прежде. По утверждению Гамильтона, за период с 6 августа его войска потеряли 40 000 человек убитыми, ранеными и больными, а оставшиеся 68 000 солдат отныне были вынуждены удерживать гораздо более длинную линию фронта. С добавлением плацдарма на Сувле союзный фронт растянулся на 21 км. Семнадцатого августа Гамильтон запросил 45 000 человек, чтобы восстановить свои сильно поредевшие войска, плюс еще 50 000 человек свежего подкрепления. Но Китченер, считавший, что пяти отправленных на Галлиполи дивизий было более чем достаточно для того, чтобы добиться победы, отказал ему в новом запросе. Двадцатого августа он телеграфировал Гамильтону, что на Западном фронте планируется «большое наступление», поэтому «с главного театра военных действий во Франции не может быть переброшено никакого значимого подкрепления». Гамильтон ответил ему, что без этого союзным войскам придется оставить либо бухту Анзак, либо бухту Сувла [35].

Потери союзников на Галлиполийском полуострове и неспособность форсировать Дарданеллы заставили балканские государства склониться на сторону Центральных держав. После года колебаний Болгария нарушила нейтралитет, заключив в сентябре 1915 года военный пакт с Германией и Австрией. Успехи немецкой армии на русском фронте и успешная турецко-немецкая оборона пролива убедили правительство Болгарии в том, что победа в Первой мировой войне будет на стороне Центральных держав. Поэтому 15 октября Болгария вступила в военный конфликт, присоединившись к австро-германской кампании против Сербии.

Это стало настоящей катастрофой для союзников, воюющих в Дарданеллах. Сербия и Греция запросили 150 000 солдат, чтобы защититься от Центральных держав. Британии и Франции требовалось в кратчайшие сроки мобилизовать эти силы и отправить их в северо-восточную Грецию, и они, конечно же, обратили свой взор на Галлиполийский фронт. В результате, вместо получения крупного подкрепления Гамильтону пришлось смириться с тем, что целые дивизии из его истощенного гарнизона были переброшены на Балканы.

Успешное наступление Центральных держав в Сербии отчасти улучшило положение турок на Галлиполийском полуострове. С завоеванием сербского города Ниш 5 ноября Германия и Австрия смогли установить прямое железнодорожное сообщение из Белграда в Стамбул (хотя из-за повреждений железнодорожного полотна регулярное сообщение было налажено только в январе 1916 года). Это дало европейским союзникам Османской империи возможность свободно отправлять в Стамбул пушки и боеприпасы, что привело к резкому изменению баланса сил на Галлиполи. Британцы и французы следили за ситуацией с растущей тревогой, поскольку отныне их уставшие от войны и сильно поредевшие войска были обречены подвергаться все более регулярным и мощным артиллерийским обстрелам.

В октябре 1915 года правительство Великобритании встало перед необходимостью принять решение по дальнейшей судьбе Дарданелльской операции. Провал августовского наступления серьезно ухудшил положение союзников на Галлиполи. На фоне потерь на Западном фронте и отправки больших сил в Салоники у них не оставалось ни одного лишнего солдата для усиления Галлиполийского гарнизона. Артобстрелы, снайперы и болезни продолжали выкашивать ряды союзных войск. Между тем турки усиливали свои позиции, получая поставки новых пушек из Европы и перебрасывая свежие войска из Анатолии. Спустя несколько месяцев после начала операции британцы и французы, понеся огромные потери, столкнулись с угрозой полного разгрома. В конце концов, союзное командование начало склоняться к тому, что лучше предотвратить дальнейшие потери, проведя эвакуацию, чем лишиться всего войска, пытаясь отстоять обреченные плацдармы.

Лорд Китченер первым сообщил о возможной эвакуации сэру Иэну Гамильтону в телеграмме от 11 октября. «Каковы будут, по вашим оценкам, возможные потери, с которыми столкнутся наши войска, если будет решен вопрос об эвакуации с полуострова Галлиполи и если провести ее самым организованным образом?» Гамильтон был потрясен. «Если они решатся на это, Дарданеллы станут местом самой кровавой трагедии в мире», — сказал он своим офицерам. Гамильтон опасался, что если первые подразделения смогут уйти с полуострова незамеченными, то полную эвакуацию войск невозможно будет скрыть от османских наблюдателей, и оставшиеся на берегу части будут полностью уничтожены турками. В своем ответе Китченеру Гамильтон сообщил, что, по его личным оценкам, потери союзников составят от 35 до 45 процентов личного состава, добавив, что его Генштаб оценивает эти потери в 50 процентов [36].

Несмотря на пессимистичную оценку Гамильтона, Дарданелльская комиссия (подкомитет британского кабинета министров по надзору за ведением Галлиполийской кампании) считала эвакуацию неизбежной. Кроме того, после череды неудач в ходе этой военной кампании члены комиссии не считали Гамильтона подходящей фигурой для командования операцией отвода войск, и 16 октября он был снят с поста главнокомандующего Средиземноморскими экспедиционными силами, а на его место был назначен генерал сэр Чарльз Монро. Некоторые в правительстве выступали за продолжение кампании на Галлиполи — в частности, лорд Китченер, — утверждая, что на фоне обострения ситуации на Западном фронте победа на Галлиполийском полуострове по-прежнему оставалась наилучшей возможностью привести Центральные державы к поражению и что отказ от захвата проливов оставит Россию в изоляции и обречет ее на проигрыш в войне. Однако даже сторонники Галлиполийской стратегии признавали, что новое наступление придется отложить до окончания зимних штормов. Кроме того, было неизвестно, смогут ли союзники удерживать свои позиции на полуострове в течение всей зимы. Как уже говорилось, это потребовало бы переброски крупных ресурсов: людей и техники, которые отчаянно требовались на других фронтах. Нужно было принять решение — и как можно скорее.

Когда сэр Чарльз Монро в конце октября прибыл на Галлиполийский полуостров, он был потрясен увиденным. «Это напоминает мне Алису в Стране чудес, — признался он одному из штабных офицеров. — Чудеса на чудесах». На Геллесе, в бухтах Анзак и Сувла он спросил у находившихся там офицеров, считают ли они, что их люди смогут удержать позиции против турок с их свежим подкреплением и немецкими тяжелыми орудиями. Большинство командиров пообещали, что их люди сделают все от них зависящее. Это убедило Монро в том, что эвакуация была единственным возможным решением, но теперь в этом требовалось убедить военного министра Китченера. Когда Монро сообщил о своих выводах в Уайтхолл, Дарданелльская комиссия решила направить на полуостров самого Китченера, чтобы тот оценил обстановку лично [37].

Китченер отплыл из Франции на Галлиполи с решительным настроем избежать вывода войск любой ценой. Он жалел, что не отправил сюда больше войск раньше, и был по-прежнему убежден, что прорыв на Ближневосточном фронте был гораздо более вероятен, чем на Западном. Однако по прибытии в штаб Средиземноморских экспедиционных сил в Мудросской гавани Китченер обнаружил, что все местные офицеры поддерживали идею эвакуации. И самому военному министру хватило всего одного визита на передовые позиции на Галлиполи, чтобы также осознать неизбежность вывода войск.

Тринадцатого ноября главный инициатор кампании в Дарданеллах наконец-то посетил полуостров, на котором по его приказу сложили головы тысячи британских, французских и колониальных солдат. Если солдаты и таили на него злобу, то никак этого не показали, повсюду встречая Китченера приветственными возгласами. Он нанес короткий визит в штаб на мысе Геллес и встретился с французским командованием в Седдюльбахире. В бухте Анзак он не поленился взобраться по крутому склону на высоту Рассела и посетил передовую траншею в районе гряды Нек, где сотни солдат полка австралийской легкой кавалерии приняли напрасную смерть. С вершины холма в бухте Сувла Китченер внимательно обозрел протянувшуюся за Соленым озером гряду Сары-Байыр с ее непокоренными высотами Коджачимен-Тепе и Чунук-Байыр, где новозеландцам удалось добиться, по утверждению многих, самой значительной, хотя и краткосрочной победы за всю Галлиполийскую кампанию. Увидев Галлиполийский полуостров своими глазами, военный министр прозрел. «Местность оказалась гораздо сложнее, чем я себе представлял, — позже написал Китченер в докладе Дарданелльской комиссии. — Турецкие позиции являют собой естественные крепости, которые, если не застигнуть защитников врасплох и не взять стремительным штурмом, можно без труда оборонять против значительно превосходящих сил». Китченер понял: чтобы сокрушить османскую оборону на Галлиполи, требовалось задействовать гораздо больше сил, чем союзники могли себе позволить в данный момент, поэтому у них оставался один выход — уйти [38].

Хотя принять решение об эвакуации было сложно, еще сложнее оказалось провести ее. Стояла поздняя осень, и плохие погодные условия уже наносили серьезный ущерб союзным войскам. Штормы разрушили многие ненадежные причалы, сооруженные на Геллесе и в бухтах Анзак и Сувла, а британский эсминец «Луис» во время одного из штормов был выброшен на берег в бухте Сувла и затонул. Проливные ноябрьские дожди затопили траншеи, усугубив и без того тяжелое положение солдат по обе стороны линии фронта. В такую погоду погрузка людей, животных и орудий на десантные лодки была попросту невозможна.

Командование союзных войск было особенно озабочено тем, чтобы сохранить планы эвакуации в тайне. Оно опасалось, что, если османы или их немецкие союзники узнают о выводе войск, они предпримут массированное наступление и сотрут отходящие войска с лица земли. Однако все их усилия пошли прахом из-за жарких споров, разгоревшихся в Британском парламенте, члены которого потребовали от правительства четкого ответа: собирается ли оно эвакуировать войска с Галлиполи или нет? Эти дебаты широко освещались в британской прессе и, разумеется, не остались в стороне от внимания османских газет. «Враг собирается бежать! — торжествовал 19 ноября молодой лейтенант Мехмед Фасих. — Он готов уйти с Галлиполи». Поначалу Фасих был настроен скептически, но, в конце концов, поверил в утверждения турецких газет, что дебаты в британском парламенте предвещают «окончательный уход англичан из Чанаккале». Однако турецкие и немецкие военачальники не принимали эти новости из Великобритании всерьез, рассматривая их как намеренную дезинформацию, призванную замаскировать новый штурм Дарданелл. А британское командование беспокоилось по поводу открытого обсуждения военных планов, считая, что это может поставить под угрозу всю операцию [39].

Хотя кампания приближалась к концу, обе стороны продолжали неистово обстреливать позиции противника и множить потери друг друга. Условия, в которых существовали солдаты, были поистине ужасны, и боевой дух стремительно падал. Низшая точка была достигнута в конце ноября, когда трехдневные ливни затопили траншеи, после чего начались сильные морозы и снежные бури. Многие солдаты получили обморожения; несколько десятков замерзли до смерти. В бухте Сувла британцы и турки буквально тонули в мощных ливневых потоках, смывавших окопы. Тем не менее, налаживание поставок тяжелого вооружения и боеприпасов из Австрии и Германии действовало на османских защитников ободряюще. Девятого ноября лейтенант Мехмед Фасих сообщил в своем дневнике «приятную новость о прибытии в Османскую империю 300 железнодорожных вагонов с гаубицами и боеприпасами из Германии». «Теперь мы сможем обстреливать врага без перерыва не 22 часа, а целых 70 часов», — написал он. Растущее неравенство в огневой мощи дополнительно подстегивало союзников к тому, чтобы как можно скорее отвести войска с позиций, где они обречены на поражение [40].

После сильнейших штормов в конце ноября на Галлиполийском полуострове на три недели воцарилось полнейшее безветрие и штиль. Седьмого декабря британский кабинет министров принял окончательное решение срочно эвакуировать войска из бухт Анзак и Сувла, но на некоторое время оставить контингент на мысе Геллес. Погрузка на корабли началась почти сразу же. На 9 декабря в бухтах Анзак и Сувла находилось около 77 000 британских и имперских солдат. За 11 дней все они должны были покинуть северные плацдармы.

Союзное командование предприняло ряд мер, чтобы скрыть эвакуацию от турок. Солдаты и артиллерия грузились на лодки только с наступлением темноты — благо длинные декабрьские ночи обеспечивали прикрытие почти на 12 часов. В дневное время самолеты Королевской морской авиации вели постоянное патрулирование воздушного пространства над бухтами Анзак и Сувла, чтобы не допустить туда самолеты противника. Мехмед Фасих видел, как однажды в середине декабря четыре самолета союзников перехватили немецкий самолет, направлявшийся в сторону бухты Анзак. Благодаря этим мерам союзникам удалось вывезти тонны ценного военного имущества, прежде чем начать эвакуацию личного состава [41].

Эвакуация орудий и личного состава в бухте Сувла в декабре 1915 года. Уходя с Галлиполийского полуострова, войска подвергались не меньшей опасности, чем во время первоначальной высадки.

Британцы всячески старались сохранить видимость нормального хода военной операции, поддерживая привычный уровень активности на передовой и тщательно контролируя количество судов, подходящих и отходящих от берега. Они варьировали интенсивность стрельбы из окопов, чередуя интенсивные артобстрелы с длительными периодами почти полной тишины и заставляя османов гадать, что происходит. Их стратегия сработала. «На линии фронта полная тишина», — записал в дневнике Мехмед Фасих на рассвете 24 ноября. К вечеру он был искренне озадачен. «По-прежнему стоит тишина. Иногда слышны одиночные выстрелы. Почти не кидают гранат». На следующий день османские офицеры и солдаты, сбитые с толку молчанием союзников, начали нервничать. «Наши мужчины, особенно старые солдаты, волнуются, — записал Фасих 25 ноября. — Они пытались спровоцировать противника, с риском для жизни обстреливая их позиции. Но не получили никакого ответа». Встревоженные турки отправили патрули, чтобы понаблюдать за британцами и обстрелять вражеские окопы в попытке вызвать реакцию. Но вдруг 28 ноября, после четырех дней тишины, британцы открыли по османским позициям интенсивный заградительный огонь. «Эта внезапная активность испортила мне настроение, — записал Фасих. — Мы надеялись, что они ушли, а они оказались на месте… вряд ли это может обрадовать!» Судя по скрупулезным дневниковым записям Фасиха, турки были озадачены непредсказуемым поведением союзных войск, но даже не подозревали о том, что эвакуация уже ведется. Как раз наоборот, они пришли к убеждению, что британцы готовятся к новой атаке [42].

Полная эвакуация в бухтах Анзак и Сувла была проведена за две ночи и завершена в ночь на 20 декабря. Хотя командование прогнозировало огромные потери порядка 25 000 человек, вывод войск прошел бескровно. Он был тщательно срежиссирован: в передовых траншеях оставались добровольцы, которые периодически обстреливали османские позиции, чтобы сохранить видимость того, что ничего не изменилось. Пути отхода с передовой были помечены мукой, которая была хорошо видна на темной почве полуострова и позволила всем оставшимся быстро найти путь к берегу в полной темноте. Когда последний человек был благополучно погружен на десантную лодку, корабли союзников открыли огонь по оставленным на берегу оружию и боеприпасам, вызвав мощные взрывы. Турки открыли ответный огонь по пустым траншеям и берегу — к радости отступивших захватчиков.

Окончательное решение оставить Геллес последовало вскоре после успешной эвакуации из бухт Анзак и Сувла. Приказ начать вывод войск с южной оконечности полуострова был дан 24 декабря. Однако задача существенно осложнялась из-за успеха предыдущих эвакуаций. Османы были начеку, и Лиман фон Сандерс отдал приказ начать массированную атаку в случае начала эвакуации с Геллеса. Тем не менее, британцам и французам удалось скоординировать свои действия и за две ночи полностью вывести войска с мыса. Последний человек покинул его в 3:45 ночи 9 января 1916 года.

На рассвете османские патрули с удивлением обнаружили, что на позициях противника никого нет. Но солдаты АНЗАКа оставили после себя неприятные сюрпризы. «Мы смонтировали взрывные устройства, которые срабатывали от свечей или от консервных банок с водой и должны были взорвать старые и сломанные винтовки через несколько часов после того, как последний человек покинул окопы, — написал в письме домой пулеметчик из Новой Зеландии. — В самых неожиданных местах мы оставили мины, срабатывающие от пружины. Первым туркам, которые сунутся в наши окопы, придется очень несладко». Так и случилось. Солдаты Ибрагима Арикана, вступив на освобожденные участки побережья, наткнулись на множество спрятанных мин. «Мы потеряли много людей», — сетовал он [43].

Помимо мин союзные войска оставили после себя огромное количество провианта и обмундирования, что стало самым ценным трофеем для замерзших и изголодавшихся османских солдат. Люди, которым приходилось снимать теплую одежду с мертвых, были поражены, найдя на позициях сваленные в кучи рубашки, штаны и теплые шинели. Осматривая брошенные палатки, Ибрагим Арикан был удивлен «щедростью» союзных войск. «Одна палатка была похожа на базар — там были керамические плитки, цинковая посуда, тарелки, велосипеды, мотоциклы, вилки, ложки и множество других вещей… — вспоминал он. — На берегу лежали груды одежды и провианта высотой с многоэтажный дом. Этих вещей хватило бы для того, чтобы содержать целый армейский корпус в течение года». Хаккы Суната и его люди расположились в брошенной британской палатке и устроили пир из найденных там мармелада, сыра, масла и молока [44].

Солдаты в подразделении Эмина Чёла тем утром также пребывали в приподнятом настроении. Один из них, прирожденный комик, нахлобучил британскую каску на голову своего товарища и сделал вид, будто допрашивает его.

— Джонни, почему ты остался?

«Британец», входя в образ, попросил товарища стать его «переводчиком».

— Я заснул, — ответил он к всеобщему веселью.

— Вам понравилось, когда мы начали стрелять по вам из нашей новой тяжелой артиллерии? — спросил «дознаватель».

— Если бы ваши пушки поработали еще день или два, это были бы не мы, кто покинул бы полуостров, — после некоторого молчания ответил «британец».

— А кто тогда покинул бы полуостров? — продолжал допрос турок.

— Наши души.

И все солдаты разразились истерическим смехом людей, которые с трудом могли поверить в то, что сумели выжить в этой кровопролитной битве и победить [45].

В 8:45 утра 9 января Лиман фон Сандерс отправил военному министру Энвер-паше телеграмму, где с ликованием сообщил: «Слава Богу, весь Галлиполийский полуостров очищен от врага». Галлиполийская кампания завершилась.

Наземная операция на Галлиполийском полуострове продолжалась 259 дней, начиная со дня высадки 25 апреля 1915 года и заканчивая 9 января 1916 года, когда последний солдат был эвакуирован с мыса Геллес. Общая численность экспедиционного корпуса, которую лорд Китченер изначально планировал ограничить 75 000 человек, к концу кампании достигла почти полумиллиона — 410 000 британцев и 79 000 французов. Численность османской армии на Галлиполи составила около 310 000 человек (многие из них были ранены один или несколько раз и после лечения возвращались на фронт).

Из примерно 800 000 человек, воевавших на Галлиполи, более 500 000 были ранены, взяты в плен или убиты. Показатели потерь с обеих сторон за восемь с половиной месяцев борьбы за Дарданеллы были примерно одинаковы: 205 000 солдат из Британии и доминионов и 47 000 французских и колониальных солдат против 250 000–290 000 османских солдат. Всего на Галлиполийском полуострове нашли смерть 140 000 человек: 86 500 турецких солдат, 42 000 солдат из Британии и доминионов и 14 000 французских и колониальных солдат [46].

Для Великобритании Галлиполийская кампания была тяжким бременем. Вместо того чтобы сосредоточить все силы на главном театре военных действий во Франции, Британия была вынуждена перебрасывать людей и технику на Галлиполи. При этом союзникам не удалось выполнить ни одну из поставленных там задач: Стамбул не покорился, Османская империя не вышла из войны, а черноморские морские пути, связывавшие Россию с другими государствами Антанты, так и остались закрыты. Вместо того чтобы приблизить конец Первой мировой войны, Галлиполийская кампания лишь отдалила его, причем на значительное время. Турецко-германский союз стал сильнее, чем когда-либо прежде. Налаживание прямого железнодорожного сообщения позволило свободно перебрасывать людей и вооружение между Берлином и Стамбулом. Державы Антанты серьезно опасались, что блистательная победа османов в Дарданеллах может спровоцировать подъем джихада среди мусульманского населения их колоний. Британцам нужно было срочно одержать верх над османами — и наиболее подходящим местом для этого была Месопотамия.

Для турок же историческая победа с лихвой окупила все потери на Галлиполи. Защитив Дарданеллы от войск Антанты, османская армия избавилась от «проклятия», наложенного на нее Балканскими войнами 1912–1913 годов и чередой поражений в Басре, Сарыкамыше и на Синае в начале Первой войны. Победа на Галлиполи показала всем, что османская армия способна сражаться и побеждать в современной войне величайшие державы. Кроме того, в горниле суровых испытаний Галлиполийской кампании было выковано новое поколение командиров, которые впоследствии привели османскую армию к новым победам над британцами.

Покидая свои окопы, британцы и солдаты АНЗАКа оставили османам записки, в которых пообещали им встретиться снова. Один австралийский военный поэт в своих стихах выразил уважение к турецким солдатам, которые сумели изгнать их со своей земли:

Мы заслужили уважение турок, они заслужили наше.
Абдула — хороший, честный боец,
Мы с ним сражались и знаем.
Мы оставили ему письмо, где написали об этом.
Но мы не сказали ему «Прощай!»
Мы сказали ему «До встречи!»
Прежде чем кончится война, мы еще встретимся вновь!
Я надеюсь, что это произойдет на более широких просторах,
И летчики, кружа над полем боя, увидят славную драку! [47]

Эти слова оказались пророческими. Многие из британских и османских солдат, воевавших на Галлиполийском полуострове, встретились друг с другом снова — на полях сражений в Палестине.

 

Примечания

1. Цифры потерь взяты из книги: Aspinall-Oglander С.F. Military Operations: Gallipoli. L.: Heinemann, 1929. 1:294, 347; Там же. L.: Heinemann, 1932. 2:53.

2. Erickson E.J. Gallipoli: The Ottoman Campaign. Barnsley, UK: Pen & Sword Military, 2010. P. 92–114.

3. Об участии в кампании подводных лодок см.: Nevinson H.W. The Dardanelles Campaign. L.: Nisbet & Co., 1918. P. 145–146, 163–166; Guepratte P.E. Uexpedition des Dardanelles, 1914–1915. P., 1935. P. 116–125. Впоследствии в ходе Дарданелльской кампании союзники потеряли еще несколько субмарин. Подлодка «Мариотт» попала в противолодочные сети в июле 1915 года, две трети ее экипажа были взяты в плен; см. книгу: A. Tetik, Y.S. Demirtaş, and S. Demirtaş (eds.). Çanakkale Muharebelerinin Esirleri [Военнопленные в сражениях при Чанаккале]. Ankara: Genelkurmay Basımevi, 2009. 1:198–216.

4. В июне 1915 года подлодка U-21 потопила французское транспортное судно, а 13 августа другая немецкая субмарина торпедировала британский войсковой транспорт «Ройал Эдвард», на борту которого находилось 1400 человек; из них удалось спастись всего одной трети. К осени 1915 года в восточном Средиземноморье действовало не менее 14 немецких подводных лодок. Aspinall-Oglander. Military Operations: Gallipoli. 2:37–39.

5. Aspinall-Oglander. Military Operations: Gallipoli. 1:364.

6. В приложении к своей книге «Дарданелльская кампания» Невинсон приводит подробную карту сети траншей, вырытых к июлю 1915 года: Nevinson. The Dardanelles Campaign.

7. Leymonnerie J. Journal d’un poilu sur le front d’orient. P.: Pygmalion, 2003. P. 109. Замечательный роман А. Герберта «Тайная битва» (А.Р. Herbert, The Secret Battle) был впервые опубликован лондонским издательством Methuen в 1919 году и получил восторженное признание критиков (предисловие к последующим изданиям романа было написано самим Уинстоном Черчиллем). Герберт служил в Королевской военно-морской дивизии и воевал во Франции и на Галлиполийском полуострове. При написании этого романа, законченного в 1917 году, когда Герберт оправлялся от полученных на войне ранений, автор широко опирался на свой личный опыт. Приведенные здесь цитаты взяты со с. 48 издания 1919 года.

8. Mehmet Sinan Özgen. Bolvadmit Mehmet Sinan Веу’in harp hatıraları [Военные мемуары Больвадынлы Мехмета Синан-бея]. Istanbul: Türkiye Iş Bankası Kültür Yayınları, 2011. P. 26–27.

9. Herbert. The Secret Battle. P. 49–51. Английский поэт Джон Стилл попал в плен и написал эти стихи в лагере для военнопленных в Афьон-Карахисаре в 1916 году. Hamilton J. From Gallipoli to Gaza: The Desert Poets of World War One. Sydney: Simon & Schuster Australia, 2003. P. 107.

10. K. Clunie and R. Austin (eds.). From Gallipoli to Palestine: The War Writings of Sergeant GT Clunie of the Wellington Mounted Rifles, 1914–1919. McCrae, Australia: Slouch Hat Publications, 2009. P. 29–30, дневниковая запись от 16 мая 1915 года Arıkan I. Harp Hatıralarım [Мои военные мемуары]. Istanbul: Timaş Yayınları, 2007. P. 53.

11. Из архивов Имперского военного музея, документ за номером 16453, личные бумаги Г. Корбриджа, описание снайперов на Геллесе в дневниковой записи от 27 апреля 1915 г. Сообщение о раненой женщине-снайпере в дневниковой записи от 14 мая 1915 г. Письмо рядового Реджинальда Стивенса от 30 июня 1915 г. воспроизведено в книге: G. Harper (ed.). Letters from Gallipoli: New Zealand Soldiers Write Home. Auckland: Auckland University Press, 2011. P. 149. Другие сообщения о женщинах-снайперах содержатся в письме кавалериста Альфреда Бёртона Моссмана к его родителям от 20 мая 1915 г. (136) и в письме рядового Джона Томаса Аткинса от и июня 1915 г. (148). Рассказ рядового Грея был опубликован в газете The Register, Аделаида, от 24 мая 1916 г., оцифрованные версии газеты можно найти на сайте Национальной библиотеки Австралии: http://trove.nla.gof.au/newspaper 16 июля 1915 г. лондонская газета Times на четвертой странице опубликовала сообщение о взятии в плен женщины-снайпера рядом с участком W.

12. Leymonnerie. Journal dyun poilu. P. 110–111.

13. Fasih M. Gallipoli 191s: Bloody Ridge (Lone Pine) Diary of Lt. Mehmed Fasih. Istanbul: Denizler Kitabevi, 2001. P. 86–87.

14. Письмо от 20 июня 1915 г., Leymonnerie. Journal d’un poilu. P. 107.

15. Из архивов Имперского военного музея, документ за номером 11752, личные бумаги Д. Мориарти, дневниковые записи от 1 и 2 мая 1915 г. Последняя запись в дневнике сделана 13 июля 1915 г.

16. Matthews H. “Two Brothers”, воспроизведено в книге: Hamilton. From Gallipoli to Gaza. P. 120–121.

17. Leymonnerie. Journal d’un poilu. P. 105.

18. Из архивов Имперского военного музея, документ за номером 20218, личные бумаги Р. Эрдли, мемуары, машинописная рукопись, 25–26.

19. Из архивов Имперского военного музея, документ за номером 14940, личные бумаги Б. Брэдшоу. Письмо Брэдшоу написано в форме дневника. Данная запись была сделана между 6 и 9 июня. Брэдшоу погиб в бою 10 июня 1915 г.

20. А. Герберт, воспроизведено в книге: Hamilton. From Gallipoli to Gaza. P. 79.

21. Дневник Реймона Вейля воспроизведен в сборнике Национальной ассоциации памяти в честь Дарданелльской кампании и Ближневосточного фронта, Dardanelles Orient Levant, 1915–1921. P.: L’Harmattan, 2005. P. 42. Также см. дневник Эрнеста-Альбера Стоканна, там же, 56, 60. Travers T. Gallipoli 1915. Stroud, UK: Tempus, 2004. P. 269.

22. Dеуmonnerie. Journal d’un poilu. P. 122; Fasih. Gallipoli 191s. P. 66.

23. Из архивов Имперского военного музея, документ за номером 16453, личные бумаги Г. Корбриджа, дневниковые записи от 14 июня, 28 июня, 12 июля и 7 августа. 14 августа он записал «сегодня 17 р [аненых], 85 п [сихических]». Об эвакуации людей, страдающих неврозом военного времени, см.: архивы Имперского военного музея, документ за номером 13759, личные бумаги М.О.Ф. Ингленда.

24. Arıkan. Harp Hatıralarım. P. 54–55.

25. Çöl E. Çanakkale Sina Savaşları: bir erin anıları [Кампании в Дарданеллах и на Синае: Воспоминания одного мужчины]. İstanbul: Nöbetçi Yayınevi, 2009. P. 53.

26. Из архивов Имперского военного музея, документ за номером 16453, личные бумаги Г. Корбриджа, дневниковая запись от 7 августа 1915 г.

27. Из архивов Имперского военного музея, документ за номером 20218, личные бумаги Р. Эрдли, мемуары, 29-33. Краткая запись допроса Эрдли хранится в Турецких военных архивах в Анкаре; на допросе он сказал следующее: «1-я и 2-я роты нашего батальона были уничтожены во время атаки на Альчи-Тепе 8 августа. Я был взят в плен в ходе контратаки турецких сил». Оригинальный документ, расшифровка и перевод воспроизведены в книге: Tetik, Demirtaş, and Demirtaş, Çanakkale Muharebelerinin Esirleri, 2:735-736. Хотя фамилия Эрдли (Eardley) четко написана на английском и турецком языках в оригинальном документе, издатели приняли заглавную букву «Е» за «S» и транскрибировали его фамилию в книге как Sardley.

28. Waite F. The New Zealanders at Gallipoli. Auckland: Whitcombe and Tombs, 1919. P. 219. Оливер Хог, «Любовное письмо XXXI» от 7 августа 1915 г., воспроизведено в книге: J. Haynes (ed.). Cobbers: Stories of Gallipoli 191S. Sydney: ABC Books, 2005. P. 256.

29. Erickson. Gallipoli: The Ottoman Campaign. P. 140–144; Aspinall-Oglander. Military Operations: Gallipoli. 2:168–177.

30. Erickson. Gallipoli: The Ottoman Campaign. P. 147–148. Уильям Бейлбридж, «Одинокая сосна», воспроизведено в книге: Haynes. Cobbers. P. 249–252.

31. Waite. The New Zealanders at Gallipoli. P. 200–201. Фильм Питера Уира «Галлиполи», снятый в 1981 году, рассказывает о драматических событиях на высоте Нек. Хотя некоторые австралийские офицеры выступили за прекращение атак, вышестоящие офицеры настояли на выполнении приказа.

32. Otto Liman von Sanders. Five Years in Turkey. Annapolis: US Naval Institute, 1927. P. 88–89.

33. Aspinall-Oglander. Military Operations: Gallipoli. 2:282.

34. Исчезновение 1/5 (первого дробь пятого) батальона Норфолкского полка, сформированного в Сандрингеме, породило легенду, будто солдаты исчезли в таинственном облаке. Эта история легла в основу спорного фильма «Вся королевская рать» (All the King’s Men), снятого в 1999 году, а также романа-бестселлера турецкого писателя Букета Узунера (Buket Uzuner, Uzun Beyaz Bulut — Gelibolu), изданного на английском языке под названием «Длинное белое облако — Галлиполи» (Istanbul: Everest, 2002).

35. Hamilton I. Gallipoli Diary. N.Y.: George H. Doran, 1920. 2:132–136.

36. Hamilton. Gallipoli Diary. 2:249–253.

37. Aspinall-Oglander. Military Operations: Gallipoli. 2:402.

38. Nevinson. The Dardanelles Campaign. P. 379–380; Aspinall-Oglander. Military Operations: Gallipoli. 2:417.

39. Fasih. Gallipoli 1915. P. 104, 130.

40. Британцы сообщали о 200 утонувших и замерзших до смерти и более чем о 5000 получивших обморожение во время ливней и последующих морозов 26–28 ноября. Aspinall-Oglander. Military Operations: Gallipoli. 2:434. Хаккы Суната в своей книге «От Галлиполи до Кавказа: Мои воспоминания о Первой мировой войне» (I. Hakkı Sunata. Gelibolu’dan kafkaslara: Birinci Dünya Savaşı anılarım. İstanbul: Türkiye Iş Bankası Kültür Yayınları, 2003), c. 184, писал о том, что турецкие солдаты также тонули в траншеях. См. также дневник Мехмеда Фасиха (Fasih. Gallipoli 1915), записи от 9 ноября (с. 74), 14 ноября (с. 87), 19 ноября (с. 102), 24 ноября (с. 122) и 2 декабря (с. 157–158).

41. Fasih. Gallipoli 1915. P. 199, дневниковая запись от 15 декабря.

42. Fasih. Gallipoli 1915. P. 121, 124, 126, 148. Хаккы Суната в своем дневнике написал, что, наблюдая за скоплением кораблей в бухте Сулва, турецкие офицеры решили, что союзные войска готовятся к новому наступлению. «Пять часов назад мы думали, что враги готовят очередную высадку войск. Но вдруг мы узнали, что они бегут». Sunata. Gelibolu’dan kafkaslara. P. 198.

43. Письмо Дугласа Макклина из Новозеландского пулеметного корпуса к его отцу от 4 января 1916 г., воспроизведено в книге: Harper. Letters from Gallipoli. P. 290; Arıkan. Harp Hatıralarım. P. 61.

44. Arıkan. Harp Hatıralarım. P. 64; Sunata. Gelibolu’dan kafkaslara. P. 200.

45. Çöl. Çanakkale. P. 62–63.

46. Официальные британские цифры взяты из книги: Aspinall-Oglander. Military Operations: Gallipoli. 2:484. Турецкие цифры взяты из книги: Erickson E.J. Ordered to Die: A History of the Ottoman Army in the First World War. Westport, CT: Greenwood Press, 2001. P. 94–95.

47. Это стихотворение было написано анонимным автором, подписавшимся как Argent; воспроизведено в книге: Haynes. Cobbers. P. 314–315.

Источник: Роган Ю. Падение Османской империи: Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914–1920. Пер. с англ. М.: Альпина нон-фикшн, 2018. С. 237–271.