Пределы универсализма: о консерватизме Бёрка

Речь при получении премии Эдмунда Бёрка «За служение культуре и обществу» на торжественном праздновании 30-летия журнала «Нью Крайтерион» (г. Нью-Йорк, 26 апреля 2012 г.).

Прежде всего я хотел бы поблагодарить Роджера Кимбалла за столь великодушное вступительное слово. Наша дружба длится уже несколько десятилетий с тех пор, как мы впервые встретились в доме Билла Бакли. Билл глубоко повлиял на всех, с кем он общался. Он воодушевил целое поколение на то, чтобы сформулировать новое понимание консерватизма, отвечающее требованиям нынешней эпохи. Под вопрос была поставлена не сама необходимость прогресса, но убеждение, что прогресс следует изобретать и применять как бюрократическую меру. Билл предложил альтернативное видение прогресса как органического выражения общества, воплощающего его видение, его культуру с течением времени.

Я считаю для себя большой честью получить премию имени Эдмунда Бёрка, которого так чтил Билл. Вслед за Биллом я считаю, что трактовка консерватизма Бёрком весьма полезна как руководство для решения многих современных проблем. Бёрк жил во времена, похожие на наши: Французская революция представляла собой разрушение прежнего гражданского порядка и монархического принципа. Американская революция окончательно подвела черту под прежним порядком международных отношений.

Бёрк столкнулся с важным парадоксом консерватизма: ценности универсальны, но они должны вводиться как часть более общего процесса, иначе говоря, постепенно. Если их применять, не считаясь с историей и с обстоятельствами, то они подрывают все традиционные ограничения. Бёрк сочувствовал Американской революции, потому что видел в ней естественную эволюцию английских свобод. Но Бёрк осуждал Французскую революцию, потому что, как ему казалось, она исказила труд поколений, чертивших планы органического развития.

Для Бёрка общество было одновременно наследством и отправной точкой. Как он писал в своих «Размышлениях о революции во Франции»: «Идея наследства обрамляет непременный принцип консервации и непременный принцип передачи, вовсе не исключая и принципа улучшения». Общество, развивающееся в этом духе, открывает, что «всё, что мы улучшаем, никогда не бывает совершенно новым, и на чем мы настаиваем, никогда не бывает полностью неизменным».

Ведь «во всех делах важнейшая добродетель» – это благоразумие, а «в политике это первейшая добродетель. Практика благоразумия позволяет обрести себя политике, которая, как писал Бёрк в ноябре 1789 г.:

скорее ведёт нас к удовлетворенности простым квалифицированным планом, не притязающем осуществить отвлечённую идею наиболее совершенным образом, чем подталкивает нас ко всё большему совершенству, которого мы всё равно не достигнем, если не раздерём на кусочки всю ткань государства как общего блага.

Проведённое различие показывает, в чём именно консерваторы и либералы не сходятся в нашем обществе: одни видят историю как органический процесс, другие – как последовательность эпизодов, предписанных самостоятельной волей. Но также можно до некоторой степени почувствовать расхождение между консерватизмом Бёрка, как я его понимаю, и некоторыми аспектами неоконсерватизма.

Такое расхождение я рассматриваю в основном как семейную ссору. Многие неоконсерваторы – мои личные друзья, с их анализом той или иной конкретной ситуации я часто соглашаюсь, и их убеждения я уважаю. Мы с ними поддерживаем хорошие отношения, хотя меня время от времени и атакуют с той или иной стороны. Но в чём мы не согласны, так это в оценке роли истории для достижения общих целей.

Данное различие часто представляется как отвлечённая дискуссия о том, является ли доминирующим фактором международных отношений сила или ценности. Защитники реалистической международной политики, карикатурно заклеймённые немецким словом Realpolitik, несколько, по-моему, упрощают суть конфликта. В карикатурном виде международные отношения описываются ими как последовательность столкновений бильярдных шаров, которые несутся друг на друга под просчитываемыми и неоспоримыми углами, определяемыми их относительной «силой». Ценности, как заявляется, не имеют никакого отношения к «реальной» международной политике: важен баланс сил, а ещё лучше – простое наличие движущей силы.

Альтернативный подход часто получает наименование «идеализма» или «основанной на ценностях» международной политики. С точки зрения этого подхода, американские ценности универсальны и воспроизводимы где угодно с помощью предсказуемых механизмов за некоторый обозримый промежуток времени. Стратегические решения можно принимать на все случаи жизни, просто проанализировав структуры у себя в стране. Согласно неоконсервативной школе мысли, отношения оказываются конфликтными только в слабо демократических сообществах; победа демократии сразу же улучшает любые отношения. Геополитический анализ отвергается, потому что он имеет в виду продолжающееся существование порочных способов управления. Эта школа мысли призывает Америку распространять свои ценности, спонсируя революции и по необходимости применяя силу. Но ни тот, ни другой подход не кажется мне отвечающим требованию Бёрка учитывать весь диапазон человеческого опыта и всю сложность государственной деятельности.

Бильярдный стол, конечно, соблазнительная аналогия. Но в реальной международной политике эти «бильярдные шары» подчиняются не только законам физики. Они движимы и собственным культурным наследием: историей, инстинктами, идеалами, характерным для нации стратегическим подходом, говоря одним словом, национальными ценностями. Реалистическая международная политика поэтому нуждается в устойчивой системе ценностей, которая позволит осуществлять ее, несмотря на неизбежную противоречивость текущих обстоятельств. Даже Бисмарк, будучи образцовым реалистом в политике, подчёркивал, что реалистическая государственная деятельность в конечном итоге нуждается в моральном основании: «Самое лучшее, что может сделать государственный деятель – это тщательно прислушиваться к шагам Бога, хвататься за край Его плаща и следовать за Ним по этому пути».

Неоконсервативный подход подразумевает, что вселенского мира можно достичь, разработав мир демократических институтов, и если история недостаточна скора нам на помощь, мы должны её ускорить военным путём. Я всё же думаю, что конечная цель на практике столь отдалённая, и что метод её достижения столь неведом, что интервенции в основном изматывают наше общество, уже не желающее слышать о былых целях, как это и произошло во время Вьетнамской, Иракской и Афганской войн. Поэтому вопрос не в том, куда двигаться, а каким шагом. Не в том дело, есть ли альтернативы изменениям, а в том, следует ли проводить эти изменения с большей осмотрительностью, не нужно ли смягчить политическое визионерство признанием вариативности и сложности обстоятельств.

Нынешняя ситуация на ближнем Востоке говорит сама за себя. Арабская Весна сначала бурно разразилась как региональная молодёжная революция на стороне либеральных демократических принципов. Но как говорил Бёрк, революция проходит через столкновение множества непримиримых притязаний: разрушение старого режима неизбежно требует вычленить среди этих разнообразных притязаний новую твердыню местной власти. Этот процесс часто насильственный, и вряд ли автоматически создаёт традицию гражданской терпимости и прав индивида; в лучшем случае, он кладёт начало движению в эту сторону. Конечно, Америка может и должна помогать этому движению. Но было бы ошибкой считать демократизацией страны новые однопартийные выборы и господство какой-то группы.

Попытки трансформировать политические структуры Вьетнама, Ирака и Афганистана в условиях конфликта рухнули, когда американское общественное мнение поставило под вопрос сроки, цену и оправданность этих попыток. США сейчас предпринимают новую серию попыток предопределить дальнейшее развитие других государств Северной Африки и Ближнего Востока. Я не ставлю под сомнение искренность и благородство этих усилий. Но само это распространение человечных ценностей ни к чему не приведёт, если не считаться с фактором времени. А если мы понимаем, что не всё происходит сразу, то нам придётся признать, что эти усилия встроены в другие традиционные национальные интересы Америки, отвечая гражданскому аппетиту США – совершать долгосрочные интервенции.

Как нам показывает Арабская Весна, нужно решить в том числе следующие ключевые вопросы. Должны ли мы нести ответственность за то, какие группы придут к власти, или мы просто будем полагаться на механизмы выборов? Как можно избежать утверждения нового абсолютизма, легитимность которому придают управляемые выборы? Какой исход дела совместим со стержневыми стратегическими интересами США? Можно ли совместить стратегический уход из таких ключевых стран, как Ирак и Афганистан, и вообще ограничение военного присутствия с доктриной всемирной гуманитарной интервенцией?

Арабская весна не отменила традиционной стратегической реальности или традиционных фактических сил в обществах, переживающих смуту. Но правильным было бы видение, которое рекомендует нам продвигать наши усилия по более эволюционному и умеренному маршруту (пусть даже иногда двусмысленному), не стремясь к дешёвому успеху среди поколения Ютюба и Твиттера. Мы не отрекаемся от своих принципов, когда требуем адаптировать американскую внешнюю политику к собственным обстоятельствам других обществ и другим релевантным факторам, включая национальную безопасность.

В заключение нужно сказать, что нуждаются в рассмотрении сами понятия мирового порядка и человеческого прогресса. Предельно реалистическая модель подразумевает мир как равновесие, держащееся на точке конфликта. В такой перспективе США не могут направлять историю к гуманным или демократическим результатам, потому что историю вообще нельзя формировать и направлять, можно только действовать в ней. Неоконсервативная модель вытесняет демократическую телеологию истории, когда требует от Америки приближать демократические цели во всём мире посредством дипломатии, поддержки революций и в самом крайнем случае – путём применения военной силы.

Американский консерватизм в духе Бёрка может внести свой вклад в преодоление этих разрывов. Мировой порядок, состоящий из государств, одобряющих общее участие в управлении и международное сотрудничество согласно одобряемым всеми правилам – хороший пример надежды, который должен вдохновить нас. Прогресс в эту сторону и возможен, и желателен. Но этот прогресс должен быть прежде всего укреплён рядом промежуточных стадий. На каждом этапе нам гораздо лучше будет, как писал Бёрк в уже цитировавшемся отрывке, «остановиться на каком-то продуманном плане, который не позволяет осуществить отвлечённую идею совершенным образом, но он приближает нас к большему совершенству»; тогда как требование всего и сразу несёт в себе риск краха и разочарования. Нам нужна стратегия и дипломатия, учитывающая все сложности маршрута – потому что цель пока ещё только маячит на горизонте, а человеческие подвиги, сколь бы они ни были невероятными, всё равно не могут обратиться в прямой прыжок к конечной цели.

Действовать только на основе принципов силы – не самое лучшее решение. Но пытаться продвигать свои ценности, не считаясь с культурой, с её нюансами, со всеми неощутимыми обстоятельствами и случайными вариациями – тоже в конце концов приведёт к разочарованию и крушению всех планов.

Исторический опыт гораздо сложнее и многограннее, чем позиции идеалистов и реалистов. Идеалисты не вправе присваивать себе монополию на моральные ценности; но и реалисты должны признать, что идеи – часть реальности. Нас ждёт меньше разбитых иллюзий, если наша внешняя политика будет уверенно направлена на то, чтобы улавливать нюансы, а не торжествовать в апокалиптическом рёве на всемирной сцене, и наши ценности тогда дольше нам прослужат.

Эта дипломатия должна основываться на несомненном знании нашего культурного наследия – сохранение которого есть острейший вызов в эпоху социальных медиа и Интернета. Поколения, выросшие на чтении книг, обязаны подумать над международным измерением своих понятий, и мыслить с помощью сложных идей, которые сохраняются в течение долгого времени. Если сейчас любую информацию можно «скачать из Интернета», то за любой информацией должно стоять страстное стремление к знанию и почтение к нему. Если факты вырываются из контекста и узнаются только по поисковому запросу, мы можем утратить непрерывность исторической перспективы. Как писал Бёрк: «Люди не смогут смотреть вперёд в будущее, если они не умеют смотреть назад в прошлое».

Когда идентичность образуется согласием случайных «друзей» на нашей страничке в социальной сети, непосредственное может заглушить важное, а реакция на стимулы — закрыть от нас размышление о сути дела. Преодолеть эту опасность – самая неотложная культурная задача для консерватора, вдохновляющегося образом Эдмунда Бёрка.