Еще раз о том, «что» мыслят философы: от философской теории к философскому изобретению

В докладе пойдет речь о содержательном материале философского мышления. Основная проблема, решению которой призван помочь доклад: какое место в современной интеллектуальной культуре занимает и может занимать философия?

В первой части речь пойдет о том, можно ли определять продукты интеллектуальных философских практик как теории. Точнее — о затруднениях, возникающих при попытках понять как «теорию» результаты работы, по крайней мере, некоторых философов. Эти затруднения проблематизируют современные представления о философии и об ее социальной и культурной функциях. Поэтому вторая часть посвящена возможности и необходимости иного определения материала философии. Для этого предлагается (пока предварительно) использовать понятие «особый гуманитарный объект». Также вводится представление о «философской утопии». Жанр моей работы я бы определил как «философия философии».

Выделим два подхода к применению слова «теория» по отношению к философским практикам. Один из них, условно назовем его «позитивный», ориентируется на идеал рационального научного теоретического знания, предлагаемый методологией теоретического знания позитивных наук. Другой можно назвать «классическим» и возвести к античному («классическому») пониманию «теории» как созерцания умозрительного. Под «философией» я буду подразумевать здесь только интеллектуальную деятельность по (вос)производству, обсуждению и использованию философских текстов [1]. При этом я сознательно выношу за скобки такие принципиально важные темы, как, например, отношения философии и образования, применение философской мысли в политике и т.д.

Итак, если философ ориентируется на научную рациональность и связанные с ней нормы предъявления собственной продукции, он стремится создать текст, структурно состоящий из суждений и умозаключений. Такой философ осознает себя в первую очередь исследователем. Потому он формулируют исследовательские проблемы, определяет (тематизирует) предмет, развивает свой специальный метод. Наконец, исследователь получает результат, излагаемый в виде совокупности рациональных суждений.

Заметим, что в классической философии эта совокупность должна была быть систематической. И хотя постклассическая философия с иронией относится к системостроительству, вместо самих философов их исследования «достраивает» до систем современная индустрия вторичной академической литературы [2].

При таком подходе философия может быть одной из наук, либо считать необходимым для себя взаимодействие с науками (недаром «научность философии» была одной из основных философских проблем ортодоксальной советской философии). Но репрезентация выводов философии, чтобы она претендовала на рациональное внимание, должна структурно напоминать рациональный научный текст (за исключением таких «второстепенных» для многих профессиональных философов жанров, как эссе, отзыв и пр.). Поскольку в идеале аргументация должна быть последовательной и достаточной, то предполагается, что при внимательном чтении такой текст поймет любой заинтересованный и достаточно компетентный (имеющий предварительную подготовку) читатель.

Если же речь идет о философской теории в «классическом» значении этого слова, мы имеем иную ситуацию. Это ситуация философского изобретения. Философ говорит том, что до него не просто не было известно, поскольку не было исследовано, но о том, что до него не могло быть исследовано, поскольку не существовало. Как правило, изобретается уже сама формулировка проблемы. Такой философ не исследует мир; его скорее можно назвать поэтом или созерцателем, а не ученым [3]. Неудивительно, что текст философа-созерцателя может требовать специальных и нетипичных интерпретативных усилий. Это делает подобных философов одиночками, в отличие от тех, чьи тексты надо отнести к «позитивному» подходу и кто сравнительно легко выстаиваются в историко-философские генеалогии.

Фактически в истории западной философии мы имеем две истории философии. Одна — это «нормализованная» история поступательного развития философии как науки (стандарт такой истории философии предложили германские академические философы конца 19 в. и их соратники [4]); другая — это нелинейная и незакономерная история «философских одиночеств» [5]. Явные, «классические» примеры таких одиночек — Спиноза, Руссо, Керкегор, Розанов.

Знание о результатах работы одного «одинокого философа» не позволяет сформулировать сколь-либо универсальные суждения. «Одинокий философ» не может ничему научить «нормализованного» теоретика. И знания о нем, даже активно производимые академической индустрией, — индивидуализированные знания о текстах данного автора и не более того. Но в «позитивном» подходе теоретическое знание должно быть универсальным.

Перед современным профессиональным философом, читающим тексты, относимые к такому «классическому» подходу к теории, встает вопрос: как эпистемологически квалифицировать результаты их работы?

Интересно также заметить, что когда «нормализованная» рациональная философия подвергается постоянной перегруппировке в работе историков философии по отношению к истории рациональной науки, философия «одиночек» такой перегруппировке почти не подлежит. Но можно ли относить ее к «философии» вообще? Тем более что ряд мыслителей охотно согласятся признать себя скорее литераторами, чем философами, имея в виду под «философами» создателей рациональных систем — теорий.

Следовательно, по крайней мере, о некоторых философах мы можем говорить, что если они создают теорию, то это «теория» в каком-то особом смысле этого слова. Далее, возможно, понятие «теория» вовсе не применимо для материалов и продуктов философской деятельности. И тогда сложной проблемой становится само название этого материала. «Что» или «чем» мыслят философы (по крайней мере, те из них, кто не претендует на «научность»), когда они практикуют философское мышление?

Рискну предположить, что, хотя обычно считают, что в философской мысли важны предмет и метод, а не материал ее, однако проблематизация этой очевидности позволяет провести отличительные линии между философией и не-философией и оправдать автономное существование философии в культуре.

В традиции европейской мысли есть общее обозначение для материала мысли — «идея». Гегель писал: «философия занимается идеями; поэтому она не занимается тем, что обычно называют только понятиями… Понятие и его существование — две стороны, различные и единые, как душа и тело… Единство наличного бытия и понятия, тела и души, есть идея» [6]. Однако «идея» — слово неспецифическое для материала философского мышления. Ведь философы Запада всегда претендовали на понимание и выражение универсальных законов мышления любого человека. Поэтому если у философа есть «идеи», то обладает он ими постольку, поскольку вообще любой человек способен производить и осознавать идеи (наиболее последовательно этого принципа придерживался британский эмпиризм). Тогда теоретическое мышление — это высшая форма мышления, но это не сущностное отличие. Философы стремились к овладению особым специальным методом мышления. Но этот метод применялся к предметам «обычного» — и тем самым универсального — мышления. В принципе, любой читатель философских текстов мог бы его освоить, следуя читаемому тексту. Следовательно, никакими сущностными отличиями от других доступных человеку видов исследовательской деятельности философия не обладает [7]. Очень упрощенно можно сказать, что философия находит свой исток в массовом повседневном мышлении, от которого отличается только рафинированностью идей, и в нем же обретает конечную реализацию, поставляя повседневному мышлению идеи и ответы на вопросы.

Лучшее из позитивных теоретических определений философии нахожу у В. П. Горана, одного из лидеров новосибирской историко-философской школы: «философия — рефлексивная метамировоззренческая теория» [8]. Однако такое понимание философии делает сомнительным возможность философского изобретения и потенциально превращает ее в разновидность критических культурных исследований.

Сама постановка вопроса о философском мышлении как уникальном мышлении и о философии как особой и уникальной культурной практике изобретения кажется странной и наивной, особенно в нашей культуре с ее специальными философскими академическими учреждениями. Фактически это постановка вопроса об иной, альтернативной профессиональной философии — следовательно, о культурных, политических и прочих возможностях ее существования.

В современной философии сделано несколько попыток преодолеть «обычные» представления о философии и материале ее (теоретической) мысли. Принципиально важно в данном случае положение о том, что философия — это не теория. Ее материал — не «идеи», а нечто иное, изобретаемое данным философом каждый раз и принципиально отличное от массовых «идей». В современном русском языке я не могу его определить лучше, чем «особый гуманитарный объект». Он отличается от понятий двумя особенностями.

1) Такие объекты действительны в рамках некоего практического процесса, вне которого являются только гипотетическим знанием, не содержательным, не более чем потенциальным источником метафор и аналогий. Так же, как, например, фрейдовская схема психики действительна только в рамках психоаналитического процесса. «Перемещаясь» из философской практики в нефилософский (специально-дисциплинарный или повседневный) язык, подобные мыслительные образования могут использоваться как метафоры и действительно часто становятся ими. Тем не менее, такое обогащение возможностей научного или обыденного языка, а через него — обыденных практик, например, «наивного философствования», — это не первичная задача философии.

2) Это искусственные объекты. Они не возникают естественным путем, не имеют объективного существования и требуют для своего существования постоянного инвестирования внимания [9]. Суждения относительно таких объектов не могут быть истинными или ложными, поскольку те не стремятся репрезентировать реальность. Однако искусственные объекты могут нормировать деятельность. В советской философии была категория «идеальное», которое мыслилось как естественное образование, возникающее в рамках общественно-исторической практики [10]. Философия должна была изучать идеальное с помощью профессионализированной рефлексии. В отличие от массовидного «идеального», «искусственное» создается намеренно (изобретается!) и затем поддерживается с помощью специальных конструктивных интеллектуальных процедур. Собственно, различие «искусственного» и «естественного» и было введено Г. П. Щедровицким и его сотрудниками именно чтобы выявить отличие конструируемых образований, призванных нормировать мыследеятельность, от «идеального» материалистической теории познания. Возможно, именно то, что основным предметом исследования являются такие предварительно изобретенные особые мыслительные объекты, можно было бы полагать основным отличием гуманитарных наук от иных наук. Нормирование деятельности — это не задача философии. Хотя она может быть социально востребована как «изготовитель» гуманитарных объектов. Практика обращения с ними — это не создание теорий в «позитивном» значении этого слова.

Кратко рассмотрим три примера философского понимания философии как практики обращения с деятельностными искусственными «мыслимостями».

1) Мощный анализ философии как такой уникальной культурной практики искусственного, описание своеобразия мыслительных объектов философии предприняли Жиль Делез и Феликс Гваттари [11]. Они прямо провозглашают философское изобретение основной целью философской деятельности. Для ее понимания они вводят «концепты», не имеющие ничего общего с теоретическими понятиями, сопряженный с «концептами» «план имманенции», разрабатывают специальную дисциплину «геофилософию», изучающую отношения философии и контекста (редуцируемого до чисто пространственного фактора — до ландшафта). Они четко отличают материал философии, науки и искусства и постулируют ее культурную автономность, даже «чуждость» иным культурным практикам. Для изобретения концепта требуется произвести специальные философские действия: учреждение плана имманенции, детерриториализацию, собственно изобретение концепта.

2) Собственный аналитический метод описания философской практики предложил советско-американский индолог Давид Зильберман (1938-1977). Метод был назван «модальная методология». Она описывает использование знания в культуре. На основе этого метода Зильберман создал типологию культурных традиций и типологию философских традиций, которой почти невозможно найти аналоги в европейской истории философии [12]. Принципиально новым стало понимание и описание философского мышления как коллективного обращения с искусственными образованиями. Эти искусственные образования создаются философским мышлением из материала философских текстов. Они существуют только в профессиональной коммуникации, «групповом воображении» самих философов. Философские объекты создаются благодаря особой процедуре модализации. Они нормативно организуют продуктивное воображение участников этой коммуникации и тем самым удваивают их существование, буквально замещая природное существование культурным, искусственным [13]. В то же время «внешний» продукт философии — значения социальных действий [14]; как таковые они могут быть востребованы всеми представителями данной культуры.

3) В Московском методологическом кружке Г.П. Щедровицкого был создан свой гуманитарный объект — схемы [15]. В рамках Методологического движения существует сложная и довольно развитая теория схем, коллективный практический опыт построения схем. Мне важно указать на то, что схемы являются также искусственными образованиями, «особыми гуманитарными объектами». Они организуют коллективную деятельность по отношению к реальности, но не репрезентируют ее. Само «схемное мышление» представляется особым «профессиональным умением» методологов, востребованных в ситуациях развития. Хотя схематизация не была изобретена в рамках Методологического движения, но именно там она была осмыслена и практиковалась как особый тип интеллектуальной деятельности, потенциально — особая профессиональная практика. Замечу, что Методологическое движение, в отличие от Делеза и Гваттари, в принципе не могло бы обсуждать себя само как замкнутое на собственных задачах автономное сообщество. Наоборот, возникновение и развитие Методологического движения полагали высшим этапом развития общественного разделения интеллектуального труда. При этом на уровне групповой идеологии было обосновано принципиальное отличие методологов как от исследователей-ученых, так и от исследователей-философов (но в рамках моего подхода это не важно).

Итак, есть три примера определения особого материала мышления: концепт и вмещающий его план имманенции; модальный объект; схема. Соответственно, были выделены три особые практики их создания: концептуальное изобретение; модализация; схематизация. Чтобы лучше понимать материал философского мышления, полезно было бы сопоставить эти и подобные опыты.

Профессиональная философия возможна, если она делает то, чего не делает больше никто. Профессионализм философии может состоять только в этой эксклюзивности, а не, скажем, в ее академической интеграции и соучастии в символическом рынке. Современная западная философия не является «профессиональной», поскольку ее функции не выделены в культуре. К тому же она приходит к концу «институционального» периода своего существования. Сравнительно быстро разрушаются устойчивые формы социализации человеческой «природной склонности к метафизике» (по Канту), сложившиеся в последние двести лет [16]. Нельзя сказать, что философия «исчезает»; скорее, можно диагностировать кризис и размывание профессиональной идентичности философа. В этой ситуации возможно развитие философии в сторону профессионализации. Как можно мыслить необходимые для этого общественные условия?

Давид Зильберман утверждал, что современная ситуация максимально благоприятна для появления настоящей (т.е. профессиональной, в его понимании) философии, и разработал проект модальной реконструкции всей мировой философии. В его работах он называется «Philosophia Universalis». Поскольку «западная цивилизация обнаруживает себя в ситуации, когда прежние «любительские» занятия философией исчерпали себя, что означает…. что философская деятельность отныне “может воссуществовать только на скатах «Философских сумм»”, в рамках Philosophia Universalis…» [17]. Он сам говорил об этом, как о реализации «философской кармы» — создании основы для философии будущего, необходимой в силу ее исходного, но до сих пор не реализованного предназначения. Как пишет исследовательница творчества Д. Зильбермана Елена Гурко, «реализация философской кармы должна поэтому представлять [собой] особый процесс необходимого высвобождения некоторого внутреннего содержания философских систем с одновременной активацией этого содержания без реальных изменений его, однако таким образом, что при каждом повторном применении ее каждый элемент возвращается на свое место» [18] — т. е. знание замкнуто, не происходит его прирост, но происходит постоянное преобразование. Такое представление о философии выглядит парадоксом для «позитивного» подхода. Тогда профессиональные философы — это и есть носители такого профессионального знания, живущие в замкнутом сообществе. Прообразом такой «страны философов», или «философского Рая» для Зильбермана стала классическая Индия, где шесть основных школ индийской философии (даршан) развивались в диалоге друг с другом и с буддизмом. Там, в кастовом обществе, философия достигла своей подлинной реализации мира «чистого делания смыслов». Там, по Зильберману, впервые возникла и была социально востребована фигура профессионального интеллектуала, производящего свои «мыслимости» на основе авторитетных текстов. Дело в том, что в силу эксклюзивного характера разделения труда в кастовом обществе только профессиональный интеллектуал имел доступ к этим текстам, а традиционная индийская культура, по Зильберману, — это культура, основанная на знании, и потому в максимальном совершенстве и виртуозности его интеллектуальной работы были заинтересованы все представители данной общественной системы. Хотя само по себе зильбермановское представление о классической Индии неисторично, описанная им «философская каста» напоминает средневековых европейских схоластов и заставляет думать об «идеальном типе» философского сообщества. Можно было бы называть его «философской утопией» или, более поэтично (вслед за Делезом и Гваттари), — «Раем философов». Это «идеальный тип» общества, в котором возможна реализация «профессиональной философии». Философская утопия дополняет концепцию профессиональной философии, моделируя некие универсальные условия полноты ее реализации.

Интересно заметить, что если Зильберман видел «рай философов» в древней Индии, Делез и Гваттари проецировали его в прошлое, в древнюю Грецию (естественно, вслед за Ницше и, шире, — немецким романтическим движением). Они пишут: «греки каждый раз должны были сначала становиться философами, так же как философы должны были становиться греками» [19]. Напротив, Г. П. Щедровицкий подошел к философской утопии конструктивно-технически, как к проблеме социального конструирования, и разработал технологию создания временных, почти виртуальных ситуаций, в которых было возможно и востребовано практикование философского мышления. Это знаменитые Организационно-деятельностные игры (ОДИ) [20]. ОДИ предложили принципиально новый подход к социализации философии. Возможно, в них впервые в истории появился «лабораторный» метод методологической и философской работы. Но хотя ОДИ решали различные проблемы общественного развития, их подлинная цель — создание условий для саморазвития мышления.

Полагаю, что «профессиональная философия» как эффективно действующее сообщество в современной академии невозможна. Однако функционально идея профессиональной философии необходима как «идеальный тип» философии, на котором можно моделировать и изучать философское мышление в его уникальности. Быть профессиональным философом в современной Академии — значит следовать воображаемому, искусственному этосу, действовать как член несуществующего сообщества. Однако для профессионального философа, стремящегося к философскому изобретению (а не к, например, гносеологическому обслуживанию научных исследований), это единственная альтернатива «философскому одиночеству».

Хочу закончить констатацией того, что перевод материала философского мышления в обыденные языки представляется в этом случае особой философской задачей (профессией?). Нужно постулировать, что такие изобретенные философом «теории» — умозрения сами по себе, и ничего не могут и не должны говорить нефилософам. Идея «идеального типа» профессиональной философии с ее эксклюзивными гуманитарными объектами — возможная точка отсчета для размышлений о социальных и эпистемологических возможностях философии.

Примечания

↑1. Немцев М. Ю. О понятии «текст» в философской герменевтике (Г.-Г. Гадамер и П. Рикер) // Вестник ТГУ. № 309, 2008. С. 36–39: http://sun.tsu.ru/mminfo/000063105/309/image/309-36.pdf; Иванова Е. «Идеальный философский текст» в истории философии [2007]: http://www.omsk.edu/article/vestnik-omgpu-172.pdf

↑2. Ламонт М. Как стать самым важным французским философом: случай Деррида / пер. А. Маркова // Логос №4-5 (72), 2009. С. 3–42.

↑3. Хотелось бы указать, что в известной концепции «философского изобретения» И. Лапшина развитие философии было сопоставлено развитию науки, и поэтому само «изобретение» понималось принципиально иначе. См.: Лапшин И.И. Философия изобретения и изобретение в философии: Введение в историю философии. — М.: Республика, 1999.

↑4. Вундт В. Введение в философию. М.: ЧеРо; Добросвет, 1998. Челпанов Г.И. Введение в философию. Введение в философию: С приложением вопросника и конспективного обзора истории философии. Изд. 8-е. М.: Эдиториал УРСС, 2010.

↑5. Историко-философская концепция «философского одиночества» развивается и варьируется в: Неретина С.С. Философские одиночества. М.: ИФРАН, 2008. См. также: Немцев М. Ю. Антропология как феноменология свободы и историко-философские исследования [2006] // Antropolog.ru. Электронный альманах о человеке: http://www.antropolog.ru/doc/persons/nemzsev/nemzsev21

↑6. Гегель Г.В.Ф. Философия права / пер Б. Столпера и М.Левиной. М.: Мысль, 1990. С. 59, §1.

↑7. Williamson T. The philosophy of philosophy. Blackwell Pub., 2007. P. 3-7.

↑8. Горан В.П. Философия. Что же это такое? // Философия науки.– 1996. — №1 (2); 1997.– №1 (3): http://www.philosophy.nsc.ru/journals/philscience/2_96/01_goran.htm.

↑9. Рац М. «Искусственное» и «естественное» // Г.П. Щедровицкий. М.: РОССПЭН, 2010. (Философы России второй половины ХХ века). С. 319-358.

↑10. Ильенков Э. Материалистическое понимание мышления как предмета логики //Ильенков Э. В. Философия и культура. М.: Политиздат, 1991. С. 216.

↑11. Делез Ж. и Гваттари Ф. Что такое философия? /пер. с фр. С. Зенкина. М.: Академический проект, 2011

↑12. Zilberman D. The Birth of Meaning in Hindu Thought. /Ed. by Robert S. Cohen. D. Reidel Publ., 1986; Гурко Е. Модальная методология Давида Зильбермана. Минск: Экономпресс, 2007.

↑13. «Наклонность к вживанию по-иному брать надо, чем рассуждение или идеаторику. Это, конечно, не существование, но и не рассуждение равно. А потому и не идеализируемо, не логизируемо и в принципе несводимо к играм языка. В том-то и состоит главная трудность передачи того, как это делается. (…) Ведь мог бы Платон, вместо необязательных картинок, модализовать собственную мысль. (То есть хоть сам пожить в своем государстве). Но не сделал» (Генисаретский О. И., Зильберман Д. Б. О возможности философии: переписка 1972—1977гг./ сост., прим., комм. В. Рокитянского. М.: Путь. 2001. С. 115, 119).

↑14. Разработав модальную методологию, Зильберман, к сожалению, не смог предложить удачного названия для мыслительного материала модального мышления. Это затрудняет понимание его незавершенного проекта.

↑15. Архив конференции «Схемы и схематизация» 13.10.2007 //Библиотека Научного фонда им. Г.П. Щедровицкого: http://www.fondgp.ru/lib/conferences/2007; Марача В.М. Отличительные черты методологического мышления как «идеального ядра» интеллектуальной традиции Московского методологического кружка // Г.П. Щедровицкий. М.: РОССПЭН, 2010. (Философы России второй половины ХХ века). С. 38-40; Розин В.М. Научные исследования и схемы в Московском методологическом кружке. М.: ННФ «Институт развития имени Г.П. Щедровицкого, 2011.

↑16. Мой доклад на эту тему на семинаре «Предельные вопросы» в рамках конференции «Дни петербургской философии — 2011» под названием «О пост-институциональной ситуации в философии и ее отношении к предельным вопросам как традиционному философскому предмету» размещен в моем блоге по адресу: http://mnemtsev.livejournal.com/337342.html.

↑17. Гурко Е. Модальная методология. Там же, с. 452.

↑18. Там же, с. 453.

↑19. Делез Ж. и Гваттари Ф. Что такое философия? С. 111. Курсив авторов.

↑20. Карнозова Л. М. Организационно-деятельностная игра // Г.П. Щедровицкий. М.: РОССПЭН, 2010. (Философы России второй половины ХХ века). С. 359-403. В архивах Методологического движения накоплена масса воспоминаний и аналитических работ об ОДИ, однако до сих пор не написана их социально-политическая история.