Голосование против свободы

История стран бывшего СССР последних двадцати лет заставляет нас предположить, что стремление к свободе не везде столь несомненно, как мы имеем склонность думать.

«Арабская весна», все эти манящие образы граждан, захватывающих улицы в городах Ближнего Востока с требованиями свержения диктатуры, вновь воспламеняли в нас веру в демократию. Пока драматические события разворачивались на телеэкранах, нельзя было не верить, что, как бы жесткие автократические режимы ни цеплялись за власть, как бы они ни пытались втянуть население в беспорядки и применять насилие, в конце концов, деспотизм отступает перед волей народа.

Но если мы переведем взгляд на северо-восток, на территорию бывшего СССР, совсем иное впечатление отрезвляет нас, напоминая, что демократия — вовсе не автоматический результат падения режима. 15 республик бывшего СССР пережили падение диктаторских режимов дважды: первый раз, когда в 1991 году рухнула советская власть, а второй раз уже через полтора десятилетия, когда так называемые «цветные революции» сокрушили автократию в Грузии, на Украине и в Киргизии. Тем не менее, при этом положение с политическими и гражданскими правами во всем регионе не улучшалось; напротив, вводились их новые ограничения. (Три прибалтийских государства, Латвия, Литва и Эстония, здесь исключения: будучи включены в состав СССР только в 1940 году, они сразу же перешли к демократии и добились сейчас принятия в ЕС.) «Фридом Хаус», американская организация, способствующая продвижению демократии в мире, ежегодно осуществляет замеры политических и гражданских свобод во всех странах. По ее данным, лишь две из республик бывшего СССР, Грузия и Молдова, показали лучшие результаты в сравнении с 1991 годом, датой обретения независимости. Показатели Армении остались на том же уровне, а показатели остальных девяти государств даже ушли вниз.

Два ведущих исследователя демократизации, Стивен Левицки (Гарвардский университет) и Лукан А. Уэй (Университет Торонто), отмечали, что «ожидания (или надежды)» на демократию в странах бывшего СССР «оказались чересчур оптимистичными», и посему «надо уже прекратить думать об этих кейсах в терминах перехода к демократии, и вместо этого осмыслять специфику установившихся там режимов». Все это они писали еще в 2002 году. Тем не менее, власти США по-прежнему настаивают на том, что в этом регионе осуществляется «переход к демократии». Когда госсекретарь США Хиллари Клинтон в 2011 году совершила визит в Узбекистан и встречалась с президентом Исламом Каримовым, одним из самых жестоких диктаторов планеты, в котором меньше всего можно заподозрить человека, способного совершать шаги в сторону демократии, представитель Госдепа США заявлял журналистам: «Президент Каримов пояснил, что он стремится к большей либерализации и демократизации, которую он хочет оставить в наследство своим детям и внукам». Когда один из журналистов выразил в этом оправданное сомнение, представитель Госдепа добавил: «Это так, я не могу ему не верить!»

Все события последних лет демонстрируют, что демократия не просто не состоялась в большинстве стран бывшего СССР — население этих стран не очень-то о том печалится. По выводам Исследовательского центра Пью (в рамках «Проекта по глобальным процессам»), процент литовцев, россиян и украинцев, убежденных, что «сильный лидер» куда лучше демократической формы управления, значительно вырос за последние 20 лет. Опросы, проведенные российскими исследователями из российско-украинского института «Интеграция», охватывающие 10 бывших советских государств, также показали, что «сильный лидер» России Владимир Путин еще популярнее в странах бывшего СССР, чем в самой России.

«Людям нужна сильная рука, стабильность, рост и процветание», — объясняет директор института Сергей Мороз.

Разошедшиеся траектории двух соседних стран Средней Азии, Казахстана и Киргизии, здесь очень показательны. В первые годы независимости Киргизия часто описывалась как «остров демократии». В Киргизии существовало несколько политических партий (в состоянии реальной политической конкуренции), открытая дискуссиям и отважная пресса и парламент, который был действительно всенародно избранным форумом, а не машиной по штамповке готовых законов. В 1993 году Строуб Тэлботт, имевший специальное поручение президента Билла Клинтона ведать отношениями с новыми, «постсоветскими» государствами, назвал президента Киргизии «подлинным джефферсоновским демократом». Но хотя в политике Киргизии с тех пор многое перевернулось, страна остается наиболее открытой по форме правления из стран Средней Азии. Так, например, Конституция в редакции 2010 года подтверждает приоритет парламента, что весьма несхоже с господствующими в регионе моделями «сильного лидерства».

Казахстан при этом по-прежнему управляется тем же бывшим партийным боссом, который руководил страной на момент падения СССР. Назарбаев систематически уничтожал любую политическую конкуренцию и насадил масштабный культ собственной личности. На последних президентских выборах 2011 года три его марионеточных оппонента только и говорили, что поддерживают его, и один из них даже сказал, что сам будет голосовать за действующего президента. Назарбаев получил 96% голосов.

При этом Казахстан — довольно благополучное и стабильное государство, в котором сформирован средний класс, тогда как Киргизия постоянно погружается в хаос. Казахи, во всяком случае, живущие в больших городах, могут делать покупки в больших торговых центрах и проводить отпуска на побережье Турции. Один коллега, работавший до того в разных странах Средней Азии, убеждал меня, что Казахстан — единственная страна в регионе, где можно было пойти в ресторан, заплатив пять долларов за вход и сидя среди местных жителей, а не других иностранцев. Когда я был в Казахстане в 2010 году, мой визит совпал со всплеском чудовищного этнического насилия между киргизами и узбеками в Южной Киргизии. Несколько сотен человек, в основном узбеков, были убиты. Когда же я заводил с казахами разговор о правлении Назарбаева, я все время слышал одно и то же. Все жаловались на блат и коррупцию во всех сферах жизни, но при этом повторяли: «Но у нас не так, как в Киргизии». Опросы общественного мнения, проведенные в том же году, показали, что 39% казахов объясняли насилие в Киргизии «низким уровнем жизни» в стране, а еще 38% считали, что в этом виновата «слабость властей». Тот же самый опрос обнаружил, что только 7% казахов не согласны с недавно принятыми поправками к Конституции, сделавшими Назарбаева вечным президентом и наделившими его титулом «лидера нации».

В 2009 году казахский правозащитник Евгений Жовтис, несколько раз свидетельствовавший перед Конгрессом США об отсутствии в его стране продвижения к демократии, был приговорен к длительному тюремному сроку по обвинению в «убийстве по неосторожности» в ДТП. Суровейший приговор вызвал протесты правозащитных организаций по всему миру, связавших приговор с политической деятельностью Жовтиса. Но в Казахстане арест Жовтиса не вызвал ни малейшей общественной реакции. Один из сотрудников западной организации по продвижению демократии говорил, что вскоре после его ареста он присутствовал на шествии в его поддержку. Он встал в стороне, поскольку не хотел, чтобы узнали о его участии, дабы это не стало подтверждением заявлений правительства, что шествие «организовано Западом». Но когда он пришел на демонстрацию, он увидел, что «собралось 25 человек, и все они были моими знакомыми — они работали в Национальном демократическом институте, “Бюро демократии, прав человека и труда” и других западных организациях по продвижению демократии». Деятельность этих групп в регионе с каждым годом урезалась. Некоторые просто приостановили свою работу, а другие переносили фокус внимания на права потребителей и другие вопросы, куда больше заботящие нынешних жителей Средней Азии. Они вынесли из своего опыта тот вывод, что регион мало пригоден для выращивания «цветов» демократизма.

Средняя Азия для постсоветского пространства — не исключение, а, скорее, правило. В 2010 году, разочаровавшись в итогах Оранжевой революции 2004 года, которая должна была открыть двери в «мир демократии», граждане Украины проголосовали за возвращение Виктора Януковича, закоренелого аппаратчика, попытка которого присвоить результаты выборов шесть лет назад и привела к «революции». В Белоруссии, Армении и Азербайджане демократические движения не получали никакой заметной поддержки, тогда как автократы чувствовали себя как и прежде уверенно.

Что же произошло? Почему демократии не удалось обрести достаточной поддержки в странах бывшего СССР? Политологи предложили целый ряд возможных объяснений.

Некоторые из них далеко не специфичны для региона: низкий уровень экономического развития — свидетельство, что люди озабочены только экономическими вопросами, и страны, которые преуспели экономически, но исключительно благодаря высоким ценам на нефть, газ и прочие полезные ископаемые (Россия, Казахстан, Азербайджан и Туркмения), порождают автократические режимы.

Но некоторые объяснения подходят только для данного региона. Все страны бывшего СССР тесно связаны с Россией (иногда добровольно, иногда невольно), и все больше усиливаются их связи с Китаем — ни то ни другое обстоятельство не способствует развитию демократических институтов. В частности, экономический успех Китая вдохновляет множество бедных стран по всему миру, и не в последнюю очередь страны по его северо-западным границам в Средней Азии. То, что Пекин достиг такого успеха при сохранении монополии Коммунистической партии, подпитывает распространенную в бывших советских государствах веру в то, что экономическому росту не помешает сильная рука. Другая мощная региональная держава, Индия — демократическое государство, но в Индии сделано гораздо меньше для преодоления ужасающей нищеты, в которой живет большинство населения.

«Китай — образец для подражания, а Индия — идеальная мишень для критики», — говорит Стивен Коткин, историк, специалист по постсоветской политике. Коткин однажды объяснял в интервью, что лидеры Средней Азии внимательно следят за подъемом Китая и понимают, что этой модели суждено господствовать в регионе.

Некоторые исследователи пытаются объяснить отсутствие интереса к демократии в регионе культурными отличиями. В бывших советских государствах господствующие религии — православное христианство и ислам, которые поощряют ценности, стоящие в стороне от демократии. В случае православного христианства, как пишет бывший член правительства Грузии Ираклий Чкония, эти ценности включают «подчинение власти, порицание несогласий и инициативы, вражду к новациям и изменениям в обществе, господство коллективизма, а не индивидуализма».

Граждане бывших советских государств также страдают от пресыщения идеологиями. На периферии бывшего СССР, где коммунизм был в общем-то воспринят как реформа, навязанная из далекой столицы, многие люди рассматривают демократию сходным образом, как чуждую идеологию, не имеющую никакого отношения к повседневной жизни и прикрывающую интересы властных элит. Син Робертс, антрополог и специалист по Средней Азии в Школе международных отношений им. Эллиота Университета Дж. Вашингтона, пишет: «Большинство граждан Казахстана и, конечно, большинство постсоветских людей, если не считать страны Балтии, воспринимают понятие демократии так, как они раньше воспринимали коммунизм, — как пустопорожнюю идеологическую рамку, которая просто облегчает государственным властям и администрации всех уровней приобретение должного авторитета, а не как систему формальных институтов, которые наиболее эффективно представляют интересы народа и позволяют системе управления наилучшим образом служить людям». Далее Робертс замечает, что «если многие американцы видели в окончании холодной войны победу американских идеалов, провозвещенный Фукуямой “конец истории”, то большинство советских граждан видели в нем прежде всего “конец идеологии”, знак того, что великие идеалы по существу несовместимы с реальной жизнью».

В каждой из этих стран диктатор вносил свой вклад в дискредитацию демократии, подчеркивая ее «чуждость истории страны, ее традициям и самобытности (identity), финансирование спецслужбами из-за рубежа и ориентированность на геополитические и экономические интересы США и всего западного мира», как писали политологи Евг. Финкель и Итжак М. Брудный. Авторитарный правитель всегда предпринимал там агрессивные шаги к подавлению демократических движений: через уничтожение независимой прессы, дискредитацию оппозиции, усилия контролировать Интернет и использовать административный ресурс для обеспечения политической поддержки. Диктаторы во всем регионе реагировали на цветные революции изгнанием «западных» организаций по продвижению демократии, в которых они усмотрели их дирижеров.

При этом страх перед демократией самой по себе никогда не был в регионе движущей силой политики. С точки зрения западной аудитории, «Арабская весна» и цветные революции выглядят как вдохновляющие проявления народной воли, но в бывших советских государствах и их лидеры, и многие граждане прочитывают подобные события иначе. Так, «Арабская весна» с самого начала рассматривалась там как разгул хаоса, экстремизма исламистов. Также и цветные революции мало кого вдохновляли: события на Украине и в Киргизии выглядели прежде всего как путь к политическому и экономическому ослаблению этих стран.

Если и можно говорить об «успехе демократии» на территории бывшего СССР, то, разумеется, примером будет Грузия после «революции роз» 2003 года. Грузия под управлением Михаила Саакашвили, получившего образование в США, пережила серьезные реформы и резкий геополитический крен в сторону Запада. Ориентация Саакашвили на США обернулась взаимной дружбой: президент Джордж Буш-младший посетил страну в 2005 году и окрестил ее, как многие еще не забыли, «маяком свободы».

Но «демократия» — не самое точное слово для описания достижений Саакашвили. Его успех обязан прежде всего четкой программе модернизации и разумности системы управления. Молодость Саакашвили (он стал президентом в 36 лет), его свободное владение английским и похвалы, расточаемые им «демократии», не должны скрывать от нас того, что на самом деле перед нами облегченная версия модели «сильного руководителя», которая и доминирует на территориях бывшего СССР.

На момент распада СССР Грузия была известна как полностью коррумпированная республика. После обретения независимости для борьбы с коррупцией ничего не предпринималось. Правительство Эдуарда Шеварднадзе было столь коррумпированным, что знаменитый специалист по международным делам Роберт Каплан, посетивший Грузию в 2000 году, признавался, что даже не мог представить, насколько коррупция пронизывает все сферы жизни: «Коррупция глубоко укоренилась — и это самое сокрушительное следствие коммунизма в наши дни. Она будет сохраняться на высшем уровне власти еще через много лет после смерти Шеварднадзе». Но Саакашвили не был таким фаталистом: он провел масштабную реформу полиции, одного из самых коррумпированных институтов в стране. В результате массовых сокращений 16 000 офицеров полиции лишились должностей. При этом сама система работы полиции подвергалась радикальной реструктуризации, а зарплаты полицейских были резко повышены. Реформа удалась: все признают, что полиция в Грузии отличается низким уровнем коррупции. По выводам «Транспаранси Интернешнл», международного органа по надзору за коррупцией, в 2010 году 78% грузин были уверены, что в последние три года уровень коррупции в стране снизился, — самый лучший показатель доверия в мире! (И самое интересное, что, вопреки прогнозам Каплана, Шеварднадзе жив!)

Реформа полиции — величайшее достижение Саакашвили. Но все эти реформы нельзя назвать демократическими, более того, их невозможно было бы осуществить при демократическом строе, как это показал Мэтью Лайт, криминолог из Университета Торонто, специально изучавший реформу полиции в Грузии.

Саакашвили «смог это проделать, потому что ему не нужно было ни с кем договариваться, — отмечает Лайт в своем интервью. — Институциональные изменения, вроде осуществленных Саакашвили, в полноценно функционирующей демократии потребовали бы участия гораздо большего числа заинтересованных сторон».

Хотя грузинский реформатор и преуспел в искоренении коррупции и улучшении работы полиции, для этого пришлось превращать все силовые ведомства в политизированный, лично подчиняющийся Саакашвили институт. Результаты такой политизации дали знать о себе в 2007 году, когда полиция беспощадно разогнала антиправительственные выступления и прекратила вещание крупнейшего оппозиционного телеканала, что «нанесло серьезный ущерб репутации Грузии как борца за права человека», как заявляла организация «Страж прав человека» («Хьюман Райтс Вотч») в отчете по результатам анализа событий. Более того, реформы не смогли обеспечить надзор за самой полицией, что неустранимо при демократии, тогда как другие составляющие системы правосудия вообще не подверглись реформе. 99% дел, поступающих в суд, по-прежнему заканчиваются обвинительным приговором. Другими словами, реформы Саакашвили укрепляли мощь государства, а не демократию.

В любом случае, по данным «Фридом Хаус», степень соблюдения гражданских и политических прав в Грузии не показывает позитивной динамики в период с 2003 по 2010 год, и только в последнее время наблюдается незначительный рост. «Фридом Хаус» прямо заявляет: «Грузия — не электоральная демократия». Это не должно нас удивлять, учитывая, что Саакашвили (как и Назарбаев в Казахстане) часто называл образцом своих реформ авторитарный Сингапур. Как признавал тот же Лайт, «Сингапур имеет немало достижений, но слова Саакашвили изумительны. Он не называет в качестве примера ни Швейцарию, ни Швецию, ни Канаду, ни США: равнение — на Сингапур». Итак, полицейская реформа в Грузии не была вдохновлена идеями демократической системы.

По большей части Саакашвили руководствовался страхом перед Россией: он боялся, что прогнившее коррумпированное государство не сможет защитить себя от сильного северного врага.

«Я не думаю, что они лгали, когда говорили о своем стремлении к демократии, — рассказывает Лайт о Саакашвили и его команде, — но они считали, что Грузия как государство может рухнуть в любой момент». Президент Саакашвили «любил поговорить о демократии и даже в какой-то степени в нее верил; но демократия не входила в число его приоритетов. Это в лучшем случае! А в худшем случае он искренне полагал образцом для Грузии авторитарный капитализм наподобие сингапурского».

Противоречия грузинской демократии вышли на поверхность на парламентских выборах 2012 года, когда партия Саакашвили сошлась с по-настоящему сильным оппонентом. Когда миллиардер Бидзина Иванишвили сформировал партию «Грузинская мечта», поставившую целью победу на выборах, правительство Саакашвили сразу же приступило к диверсиям. Иванишвили был лишен грузинского гражданства (после нескольких лет жизни в Париже он получил также французское гражданство), на его партию были наложены многомиллионные штрафы «за финансовые нарушения в ходе предвыборной кампании», а его сторонники подверглись прямому давлению и угрозам. Но миллиарды Иванишвили помогли «Грузинской мечте» преодолеть все препятствия! Хотя грузины и были довольны борьбой с коррупцией, проведенной администрацией Саакашвили, перевешивало их недовольство неспособностью правительства обеспечить приемлемый уровень жизни населения.

Иванишвили предупреждал своих сторонников, что действующий президент может попытаться присвоить себе результаты выборов, и даже симпатизировавшие Саакашвили сторонние наблюдатели сомневались, что он смирится с поражением, учитывая, сколь высокого мнения он о себе и о своих заслугах перед Грузией. Но Саакашвили повел себя благородно. Он заявил: «Между нами много различий, и я уверен, что взгляды моих оппонентов в корне ошибочны, но демократия работает только так — грузинский народ принимает решения большинством. Именно это демократическое право мы ценим больше всего». Мирная уступка рычагов правления сопернику — самое демократическое из всех решений Саакашвили за всю историю его нахождения у власти.

В конце концов, Саакашвили попался в ловушку собственной риторики: он понимал, что он не принес Грузии демократии, но признание его «демократическим» руководителем зависело от наблюдателей, способных верить его риторике. Демократия, хоть для отдельных регионов, таких как бывший СССР, она не особенно-то и годна, все еще является стандартом т.н. «международного сообщества» или, во всяком случае, сообщества той его части, которая располагает наибольшим влиянием, — США и их союзников. Поэтому Саакашвили и его западные партнеры вынуждены были играть в поддавки: он делал вид, что Грузия «на переходном этапе к демократии», а США, в силу геополитических интересов заинтересованные в дружественности с Грузией, делали вид, что этот «переход к демократии» — у порога. Опыт Грузии вообще-то нужно рассматривать в контексте становления эрзац-демократий в странах бывшего СССР, каждая из которых обладает своим собственным «запасом доверия».

Казахстан — наиболее выразительный пример эрзац-демократий. Президент Нурсултан Назарбаев ловко развивал международную политику, названную им «многовекторной». Он поддерживал хорошие отношения со всеми, чтобы не слишком зависеть от России. Невозможно быть в хороших отношениях с США и Европой, если не быть хоть в чем-то демократической страной; поэтому Казахстан, будучи далек от норм демократии, вовсю пытался убеждать мир, что он демократическая страна. Казахские дипломаты бросили все усилия на то, чтобы стать через несколько лет полноправным членом ОБСЕ и претендовать на годовое председательское место в международном органе, осуществляющем в том числе контроль над выборами. Многие государства — члены ОБСЕ с осторожностью отнеслись к заявке Казахстана, но правительство Казахстана со своей стороны пообещало масштабные реформы правовой сферы: всеобщие выборы, регистрацию всех политических партий, полную свободу СМИ.

Гамбит срабатывал: в 2010 году Казахстан был принят в ОБСЕ. Но реформы были проведены только частично, и год председательства в ОБСЕ никак не удовлетворил запросы на демократию в Казахстане. Напротив, именно в 2010 году Назарбаев фактически стал пожизненным президентом. Казахстан отметил новый национальный праздник в честь Назарбаева, «День первого президента», новой атакой на оппозиционные медиа и оппозиционных политиков.

Но при этом правительство продолжало прежний пиар, заявляя, что не свернет с «демократического пути». Не успели начаться события «Арабской весны», Назарбаев напечатал в «Вашингтон пост» на правах рекламы статью, в которой вывел Казахстан образцом для подражания всех стран Средней Азии. «Великим демократиям мира потребовались столетия, чтобы они стали демократиями. Мы не сможем стать подлинно развитой демократией за одну ночь. Но мы доказали, что мы можем добиться того, на что претендуем. Мы никогда не свернем с пути демократии и предоставим все экономические и политические возможности нашим гражданам».

Правительство Казахстана имело в своем распоряжении некоторое количество лоббистских агентств и пиар-агентств в Вашингтоне, так что влияние Казахстана проходило через престижные американские мозговые тресты. Например, в 2009 году «Центр стратегических и международных исследований», как и менее известная организация «Институт новых демократий», получили грант в 290 тысяч долларов на «подготовку Казахстана к председательству в ОБСЕ».

Но, по иронии судьбы, ОБСЕ критически отнеслась к результатам последних парламентских выборов в Казахстане, заявляя, что выборы в Казахстане «не соответствовали основополагающим принципам демократических выборов». Назарбаев распек организацию, председательства в которой так упорно добивался, и объявил, что она занималась «разбойными наблюдениями» и что больше он не намерен пускать наблюдателей в страну. Но в Вашингтоне лоббисты Казахстана сделали хорошую мину при плохой игре, и финансируемая из Казахстана группа американских экспертов, также имевшая небольшую миссию наблюдателей, заявила о том, что выборы были честными. «Казахстан совершил важный шаг вперед, в сторону многопартийной политики и свободных выборов», — отмечала эта группа в официальном отчете. «Организация выборов, несмотря на некоторые небольшие отклонения от “золотого стандарта”… позволила продемонстрировать приверженность принципам множественности вариантов выбора».

На пресс-конференции один из экспертов группы восхвалял то, что он назвал «оркестрированным подходом» к выборам. «Открытость политического процесса не допускает никаких беспорядков и хаоса, — сказал Владимир Сокор, аналитик «Фонда Джеймстоуна» — вашингтонского мозгового треста, также заключившего партнерское соглашение с «Центром Назарбаева», институтом, полностью находящимся на содержании казахского правительства. — Когда все выходит из-под контроля, как в соседней Киргизии, последствия могут быть самыми плачевными. Реформы должны быть направляемы сверху».

Но может ли все поменяться? Неожиданные массовые протесты в России, возникшие в 2011 году как реакция на заявление Путина о решимости баллотироваться на следующий срок, перелицовывают политический пейзаж. Путин одержал честную победу на выборах, и демократия образовала перспективу дальнейшего развития России, но демонстрации в стране, известной тысячелетней историей деспотизма, продемонстрировали, что отношения между российским правительством и гражданами новы. Россияне все больше хотят определять ход событий. Более половины россиян уверены, что от итогов голосования зависит развитие страны, — наблюдения «Исследовательского центра Пью» показывают значительный рост такой уверенности.

Россия — богатейшая из всех бывших республик СССР, с самым развитым средним классом. В научной литературе убедительно доказано, что рост доходов увязан с непреувеличенными ожиданиями политической либерализации, и именно московский средний класс возглавлял антипутинский протест. За последние три года, как показали исследования «Центра Пью», ценности россиян начали меняться: все большее число людей требуют честности суда, равенства граждан перед судами, гражданского контроля над армией и силовыми структурами, свобод СМИ, честных выборов — что это, как не краеугольные камни демократии?

Даже в Казахстане через несколько месяцев после того, как Назарбаев хвастался в «Вашингтон Пост», что в его стране не произошло массовых протестов, поскольку правительство всегда шло навстречу требованиям экономического порядка, разразилось (и было жестоко подавлено!) восстание нефтянников в небольшом городке Жанаозен, которому предшествовало несколько месяцев забастовок. Это был иной протест, чем в Москве: его организовывали рабочие, а не элита образованцев, и требованием там были не политические права, а повышение зарплат. Но этот протест также показал ослабление модели «сильной руки».

Можно ли говорить, что эти процессы в России и Казахстане — первые трещины, прошедшие по антидемократическому фасаду бывших советских государств? Если люди в этом регионе и впрямь «боятся хаоса», то через какое время страх перевесится желанием обрести голос, влияющий на пути развития страны? Как говорит Стивен Коткин, один из лучших историков-знатоков региона, это может произойти скорее, чем мы думаем. Но этого мало. Гораздо труднее будет выстроить институты демократического общества, такие как подотчетный избирателям парламент и эффективная бюрократия. Одними протестами этого не добиться, как показывает опыт «Арабской весны». «Вы можете разрушить режим протестами, но тогда вы получите Египет, — отмечает Стивен Коткин. — И что тогда?»

Источник: The Wilson Quarterly