Памяти Александра Лавута

Кто пошлет — не имело никакого значения.
Кажется, я как раз это делал.
Просто мне было это удобнее.
Александр Лавут

Ольга Розенблюм: С А.П. Лавутом мы разговаривали 21 декабря 2012 года. Поводом была моя просьба дать интервью для интернет-журнала «Гефтер», но говорили гораздо дольше, чем нужно для одной публикации, и договорились вычитать получившееся и уточнить — для чего-нибудь, он не уточнял, для чего. Важней всего для него «Хроника» — с этого начался разговор, сразу же, конечно, перешедший к Инициативной группе. Эта часть разговора и публикуется сейчас.

— Когда вас спрашивают про диссидентство вообще и про ваше, есть ли что-то, что вам наиболее интересно и важно проговорить?

— Ну, в общем, да. Да. О «Хронике», пожалуй. 1960-е годы, после известных поворотных событий, дело Синявского и Даниэля — это то, что чисто внутреннее… Я мог за всем этим следить по уже хорошо распространявшемуся самиздату. Да, дело Синявского и Даниэля, демонстрация… [1] Я не был там, но знал про нее. То, что дальше последовало… Был свой круг — знакомых, друзей, но не было вот таких… Тогда это слово мало употреблялось, может, даже совсем не употреблялось, не было таких известных диссидентов, я их знал только из массмедиа того времени. Из источников самиздатских, иногда из сборников. Было уже довольно много информационного самиздата, публицистики. Иногда это был один листок, иногда несколько. Были записи судебных процессов и Синявского, и Даниэля. Ну, немножко позднее в основном. Известный отчет Вигдоровой о суде над Бродским. Все это довольно быстро ко мне попадало, это ходило относительно широко.

Еще в середине 1960-х годов я по разным поводам познакомился, и близко мы сошлись, с Ковалевым, например. Как-то я интересовался работой той лаборатории, где он был в университете [2]. Там еще были мои знакомые, старые совсем, случайно, можно сказать, вышло. Он был несколько более втянут в это, у него больше бывало что почитать и о чем поговорить. А ближе я сошелся со всеми (у них это называли Движением [3] — ну, в какой-то степени да) после суда над демонстрантами, осенью, я не помню точно, октябрь это был или позднее…

Комментарий Натальи Горбаневской:
«Движение, демдвижение (и даже демдвиж) были действительно любимыми словечками Красина. Оно и впрямь было движением, только не с заглавной буквы, как Красин его произносил».

— После суда…

— Над демонстрантами.

— Вы имеете в виду 1968 год.

— Да. Демонстрация была…

— 25-го августа [4].

— А суд был, я уже точно не помню — октябрь, ноябрь, ну, это хорошо известно [5].

— А на суде вы были?

— У суда.

— Много людей было?

— По тем временам да, но сейчас уже трудно оценить, воспоминания могут быть немножко неточны. Человек 40–50, наверное, точно было. И над всем возвышалась фигура генерала [6] — нельзя было не заметить. И через день или два мы были у него дома. Он договорился с Сережей Ковалевым…

— У него?

— Да. Ну, и я пришел тоже. Ну, познакомились. С Таней Великановой [7] и с теми, кто у нее бывал. И стал бывать тоже там, где всегда была такая тусовка, выражаясь более современно, — на квартире Якира [8]. Там всегда был народ, и разговоры о последних событиях, и так далее. И тексты, конечно, тоже. Когда начала выходить «Хроника», первый номер — это 30 апреля 1968 года, — она тоже ко мне попадала довольно быстро. Она маленькая была тогда, 15, максимум 20 листочков. Каждому нетрудно было перепечатать. Пусть непрофессионально, все равно это времени много не требовало, так что она быстро расходилась. Она делалась анонимно, это было принципиально. Это была не просто конспирация, это был принцип, которого некоторым очень трудно было придерживаться. Например, Толе Якобсону [9], не тот характер. Но надо было, да. Это чтобы не привлекать внимания к людям, которых было довольно много, которые в той или иной степени помогали, и нельзя было их, так сказать, засвечивать.

Но довольно скоро… Это видно было, что Таня Великанова занимается этим, у нее материалы есть. Как говорится, слово за слово, кое-что мне перепадало, просьба посмотреть и сделать текст. Не сразу, позднее это могло быть. Наверное, уже после образования Инициативной группы, куда и я попал.

— Как определялось, кто будет в Инициативной группе?

— По-советски. Кого записали туда. Ну, сейчас это уже описано где-то, это давно не секрет. В общем, это нехорошо было сделано.

— История с Красиным?

— С Красиным [10] и Якиром [11]. Особо, пожалуй, с Красиным. Якир еще, пожалуй, не то чтобы извинялся, но объяснял: ну, как иначе, никак, был случай такой, а следующий может быть неизвестно когда, когда можно было отдать… [12] То, что готовится такое письмо, знали многие, и я тоже. И некоторые более или менее активно (я не очень-то активно) участвовали в обсуждении самой идеи послать в ООН, в Комитет прав человека… Так считалось. Позднее выяснилось, что его не существует (что всем объяснил Алик Вольпин, Александр Сергеевич Есенин-Вольпин [13], он-то все знал, такой знаток, да для него это тоже не имело большого значения, что готовилось такое письмо). Это было известно, и в тот день не случайно собралось у Якира много народу, человек 20, может, 30, много. А Якира и Красина не было, и ждали, что они вот-вот приедут. Они приехали и сказали, что все хорошо, все в порядке, они встретились… Скорее всего, с корреспондентами (так они сказали), отдали это письмо… Я говорю: «Как отдали? Мы же должны еще…» Отдали, говорит. И отдали нам этот текст, где внизу было написано: Инициативная группа… не помню дословно, защиты или по защите прав человека в Советском Союзе. И дальше шли 15 фамилий. Почему эти? Ну, они сами знают, кого надо записать. В некоторых случаях это было вполне естественно, это те, кто и работали над этим письмом, и вообще были в это все хорошо вовлечены, а другие (почему по-советски) — чтобы было представлено общество в разрезе… И мореплаватель, и плотник, и писатель, и каменщик. Каменщиком был, он действительно работал каменщиком, Володя Гершуни [14]. Человек со знаменитой фамилией. Дядя его был большой эсер, из самого такого экстремистского крыла, террористического [15]. Володя Гершуни тоже сидел много, еще до этого. А в это время работал таки каменщиком. Биолог Ковалев, и я заодно был, поскольку мы часто были вместе, и было известно, что мы и работаем вместе — я тоже был написан биологом. Ну, несколько человек были из других городов. Из Харькова. Генрих Алтунян [16], военный инженер, тогда, кажется, преподаватель военного училища. Из Ленинграда Борисов [17], кто-то еще мог быть. Мустафа Джемилев [18]. В это время он не сидел. Был короткий период, очередной период между посадками. Ну, вот так. Как положено, обязательно указывалась профессия. Позднее от этого отказались, но в это время еще многие письма разного характера — протесты, петиции — подписывались так: полное имя, адрес или телефон, профессия.

— Почему потом от этого отказались?

— Потому что это уже смешно было. Это не нужно.

— Были люди, которые были против того, что их включили вот так, насильственно?..

— Да, это вызвало общее недовольство компании, которая там собралась. Особенно сердит, я помню, был Ковалев [19]. Когда говорили (Петя): «Была возможность, такой случай, когда еще будет», — его это совершенно возмутило: «Что значит — когда? Надо сделать реальный документ, с которым все согласны, а будет это сейчас или через месяц — это не имеет никакого значения!» К тому же, говорит [Якир], мы сказали, что список людей, может быть, неокончательный. Мы договорились, что мы позвоним и скажем: вот этого вычеркнуть, этого добавить. Ну, в общем, смирились. Потому что принципиальных возражений против содержания письма не было.

Есенин-Вольпин, который присутствовал при этом, сказал, что он тоже хотел бы быть в числе Инициативной группы, а пока что всем объяснил, что Комитета прав человека ООН не существует, он будет только после того, как некоторое количество стран, не знаю, 50 или 100, ратифицирует пакты о правах человека. Не декларацию, которая не является юридическим документом, а пакты, договоры, имеющие юридическую силу на территории той страны, которая этот пакт ратифицировала. И тогда образуется Комитет прав человека с такими-то компетенциями, с таким-то мандатом. В этот мандат, кстати, вовсе не входило рассмотрение индивидуальных каких-либо заявлений о нарушениях прав человека. Как позднее мы убедились, туда входила некоторая имитация, вполне в духе будущих советских и российских имитаций. Каждая страна-участник этих пактов обязана была представлять, я не помню, с какой периодичностью, раз в год или раз в два года, доклад о состоянии реализации этих пактов, то есть о ситуации с правами человека у них в стране. Этот доклад обсуждается, и принимается резолюция, возможно, с какими-нибудь рекомендациями. Вот и все. Как гораздо позднее опыт показал, советские доклады всегда проходили очень благополучно: да, есть еще отдельные недостатки, но в общем — пакты о правах человека внедряются и во многом соблюдаются, ну, с отдельными недостатками. Ничего этого не было известно.

Он же, Есенин-Вольпин, объяснил, что существует Комиссия по правам человека. Но и она вроде не уполномочена принимать заявления от граждан. Я не помню точно. Что она сидит пока в Женеве… Кажется, адресат был переписан — Комиссия по правам человека ООН. И письмо было отправлено. Оно уже было, собственно, отдано для отправки, а кроме того, все считали это необходимым: надо нормально сдать его в почтовый ящик, на международный почтамт. Прийти, там есть окошечко, дать конверт, они возьмут деньги, прилепят марки и прилепят уведомление о вручении. Кто пошлет — не имело никакого значения. Кажется, я как раз это делал. Просто мне было это удобнее. Я действительно сдал тогда… Впоследствии, когда были вопросы: а как оно попало в Организацию, я говорил: по почте. Как это — по почте? Я говорил: я сам сдал на почтамт, заплатил за марки и получил копию уведомления о вручении. Получил квитанцию, что я уплатил — не знаю, 1 рубль 35 копеек. Ну, это так, это не имеет никакого значения, а уж то, что я это отправлял, — совсем никакого значения. Ну вот, Инициативная группа стала существовать. Мы собирались, нечасто, но, в общем, собирались и договаривались, как мы будем действовать. В дальнейшем, летом, этим же летом, были выпущены некоторые заявления по поводу новых обстоятельств, в частности, арестов. Первым арестовали Генриха Алтуняна в Харькове [20]. И это был повод, чтоб всех нас вызвали на допрос. В качестве свидетелей. По делу Алтуняна. Уже есть уголовное дело, но вот все это…

— Почему именно Алтуняна?

— Трудно сказать.

— Было ощущение, что человек произвольно выбирается?

— Нет-нет. Во всяком случае, не по криминальности деяний, это у всех более-менее одинаково, а по оперативным соображениям. Ну, в Харькове попроще было. Поначалу, по крайней мере, меньше шума. В Москве тут эти корреспонденты, то-се. А в дальнейшем это продолжалось по-разному. И аресты часто бывали не в Москве, даже если это был москвич. И судебные процессы под всякими, иногда очень надуманными предлогами, проводились в других городах. Скажем, Амальрика судили, забыл, в Свердловске [21] или в Новосибирске, в Сибири, и приплели к нему подельника [22], совершенно для него случайного человека. Ковалева — в Вильнюсе [23]. Суперфина — его дело было почти чисто по «Хронике», ну, в основном по «Хронике», — в Орле [24], по-моему. Могу ошибиться. А уж если человек жил на Украине — то, конечно, там.

Там, кстати, все эти репрессии осуществлялись сильно жестче, чем в Москве. Сильно. То, за что в Москве человек мог поплатиться обыском и парой неприятных бесед, — за то же самое примерно на Украине он получал по полной программе, семь лет лагеря и пять лет ссылки. То есть было так тогда. Понятно, там это все было опаснее, потому что замешано на национальном сопротивлении, которое еще носило характер национально-культурного сопротивления, то есть отстаивание языка, литературы и так далее. Это особенно вредный вирус, он гораздо легче распространяется, чем просто идеи о нарушении прав, беззаконии и так далее. И поэтому с ними круче расправлялись. Ну, наверное, имела значение команда, которая была на Украине и которая во многом, может быть, действовала более автономно. Хотя, конечно, в общем подчинялась московским указаниям.

Летом было такое заявление [25], потом еще некоторые.

В некоторых случаях такие заявления писались очень быстро, чтобы это было по горячим следам. Подписывались просто — Инициативная группа. Мы договорились, что этого не надо делать. Что подписываются те, кто явно сказал, что он подписывает. Либо он сам участвовал, хотя бы прочитал, может быть, сделал свои замечания и они были учтены, а может быть, не читал, но знает, о чем это, и явно заявил, что он подписывает это. И то, что там будет неполный список, — это не имеет значения. Подписано «Инициативная группа», и там, допустим, пять фамилий. Это первое, о чем мы договорились.

Договорились о некоторых регламентах. Все, или почти все, но скорее все были за то, чтобы ничего, напоминающего партийную дисциплину, устав, программу, и в помине не было. О некоторых правилах внутреннего поведения мы все-таки договорились: никого никогда не исключать. Но человек может заявить, что он больше не является членом группы. Заявить об этом или просто перестать подписывать. Всё. Через некоторое время я оказался в таком положении [26]. А также не будем принимать никого. От этого, кажется, один раз отступили, я не помню точно [27].

Это был 1969 год. Осенью арестовали Наташу Горбаневскую [28]. Она и Якобсон все это время продолжали делать «Хронику». Был ли кто-нибудь еще, не знаю. Думаю, что как составители, как авторы текстов — только они.

Комментарий Натальи Горбаневской:
«“Хронику” с Якобсоном никогда не делала. Интересно, что в поисках будущего редактора (я понимала, что мне уже недолго оставаться на воле) о Якобсоне не думала.
3-й выпуск “Хроники” по оставленным мною при уходе на демонстрацию материалам доделывали Габай, Якир и Ким (с большими актуализирующими дополнениями). 10-й оставила Якиру, собираясь улетать в Сибирь. Он внес некоторые дополнения, к одному из них потом пришлось делать в 11-м выпуске поправку (за оценочную характеристику программы “Демократического Движения Советского Союза”)».

— А можно вернуться назад? Вы никого не принимали, в Инициативной группе были только те, кто был на этой первой встрече?

— Да.

— А было ощущение, что вы разнородны?

— Конечно.

— Где были бои?

— По принципиальным вопросам мы были, в основном, единомышленниками. Конечно, единомышленниками. Но было разное. Во-первых, организаторы… Не само письмо (письмо — я не знаю, чья идея, — письмо в ООН), но использование его и методы действий… Надо сказать, что, когда мы собирались даже, чтобы что-то такое решить, Якир точно в этом не участвовал, потому что это ему было безразлично. Но, по-моему, и с Красиным мало общались. У Красина были совсем другие идеи. Он считал себя лидером и не раз и до этого говорил, что все это интеллигентская расхлябанность, когда неизвестно, кто что делает, и когда нужно просто напечатать текст на двух страничках — надо каждый раз думать, кому это… Он говорил: я хочу знать, кто этим занимается, кому это поручить и так далее. Чтобы были определенное распределение обязанностей, субординация и прочее.

У него по этой части был очень серьезный оппонент всегда, до поры до времени, — это Петр Григорьевич [Григоренко]. Он тоже считал, что надо себя как-то объявить, в каком-то виде, и использовать для этого какой-то частный случай. Ну, например, один из них был за создание комитета в защиту Яхимовича. Был такой человек в Латвии, Яхимович. Знаете про него, нет? Вы посмотрите, я не буду подробно говорить [29]. Но в двух словах могу сказать. Вообще-то он по образованию, кажется, филолог. В это время, 1967-й, 1968-й год, было движение — в очередной раз двинуть сельское хозяйство, а для этого, как было в 1930-е годы, объявить набор стотысячников, трехсоттысячников, то есть городские партийные организации посылали на помощь селу своих людей. И он это поддержал: да, надо идти в деревню, в совхозы, и подымать сельское хозяйство. Человек был очень искренний, идеалистический, настроенный в коммунистическом духе. И он стал председателем колхоза. И продолжал резко критически (он и до этого писал какие-то письма) [отзываться] о всех порядках, которые он теперь лучше узнал, и в данном случае они касались сельского хозяйства, но не только. Его арестовали. Пустили по психиатрической линии. Григоренко принял в этом большое участие и пытался организовать комитет в защиту Яхимовича, который, по его идее, впоследствии может расширить свои функции. Но это были такие дискуссии, иногда очень бурные, которые проходили в конце 1968 года, в начале 1969-го. А в мае 1969-го Григоренко арестовали, как известно, в Ташкенте [30].

В общем, мы об этом договорились, а осенью, к зиме ближе, по-моему, еще с участием Наташи [Горбаневской], до ее ареста (возможно, но могу и ошибиться), решили, что надо перед обществом, перед своим кругом, который гораздо шире, чем просто непосредственно активисты, как-то о себе отчитаться и заявить, кто мы, и что мы, и чего мы хотим. Это оказалось очень непростое заявление…

Я никак не подойду к тому, о чем я хотел сразу сказать. Вот вы еще спрашивали, были ли разногласия. Да, в это время они уже сказались. Например, Гриша Подъяпольский [31] решительно возражал против того, что мы говорили, что мы не занимаемся политикой, понимая под этим, что у нас нет цели прийти к власти, изменить власть. Мы занимаемся тем, чтобы в стране соблюдались признанные, подписанные права человека — ну нет, это политика.

Автором вот этого заявления, которое потом обсуждалось и сильно корректировалось, был в основном (по этому тексту мы шли дальше, он очень сильно поменялся) Толя Якобсон [32].

Я тоже был среди тех, кто считал, что не надо никакой политики. Не то что вообще (это, кажется, было единое мнение, кроме, разве что, у Красина), а что ничего похожего на партию [не должно быть] — в том понимании, к которому мы все привыкли, по воспитанию, образованию.

— То есть никакого руководителя, никакой структуры?

— Нет, руководитель может быть, по какому-то делу. Кто-то больше этим занимается и больше в этом занимается — нет, почему же, руководитель в любом деле может быть. Не может быть партийной дисциплины. Когда член партии, неважно, сколько там, пятнадцать человек или пятнадцать миллионов, дает обязательства действовать так, как партия решила. Определенные этические нормы — сами собой, это понятно…

Ну вот, я сначала меньше, потом больше вовлекался в эту работу с «Хроникой». На самом деле мое присутствие в Инициативной группе и участие в нескольких таких обсуждениях — особенно серьезным и длительным было участие в выработке заявления о том, что же такое Инициативная группа… У меня были к этому личный интерес и желание действительно участвовать, а не числиться. Хотя мое участие было очень небольшим. Но вообще меня это все тяготило. Я по характеру человек непубличный, абсолютно не агитатор. В разговоре с кем-нибудь из близких людей, друзья тоже, действительно, могло… Ну, а что, собственно, зачем вам это? Многие знали об Инициативной группе. И если со мной начинали спорить, у меня просто не находилось аргументов. Я говорил:

— Ну, я вот думаю так.

— Ну, а что это, зачем так?

— Я не могу, для меня это очень трудно.

И поэтому я чувствовал себя тут не в своей тарелке. Что же касается работы в «Хронике», то при всех моих личных недостатках, медлительности и все такое, — я делал то, что, по моим понятиям, очень нужно, несмотря на все сложности самого разного рода, я же работал, как и многие, и Таня работала…

— А не было когда-нибудь ощущения, что вас тянет куда-то туда, куда вам не нужно?

— Было. Вот в Инициативной группе мне не нужно. Но как-то мне казалось неприличным отказываться. Но я потом вышел, фактически вышел. Не помню, с какого точно времени, в 1973-м, наверное, я уже не подписывал как член Инициативной группы [33]. Хотя бывали заявления, где были подписи Инициативной группы и еще некоторых поддержавших это заявление. Я мог там быть. И тем более, когда я уже плотно вошел в бригаду, которая делала «Хронику», — тут уже, в общем, надо было только этим и заниматься, это было естественно для меня. Я старался.

— Инициативная группа и «Хроника» — как это все соотносилось?

— Ну, конечно, они были определенным образом связаны. Можно ли было считать, особенно первые выпуски «Хроники», как бы органами (как выражались советские… «Правда», «Известия» — орган Верховного Совета) Инициативной группы? Нет, это не так, конечно. Но что-то от этого было, да. Потому что материалы, которые могли собраться у Инициативной группы, чтобы заявить об очередных преследованиях, шли, конечно, и в «Хронику». И наоборот, то, что приходило для «Хроники», могло быть использовано… Позднее, когда организовалась Хельсинкская группа — тоже это было, естественно, такое сотрудничество. Эта информация была общей.

 

Примечания

1. «Митинг гласности» (05.12.1965) на Пушкинской площади — первая неофициальная демонстрация с 1927 года. Митинг проводился в защиту Андрея Синявского и Юлия Даниэля — писателей, опубликовавших свои произведения на Западе под псевдонимами и арестованных в 1965 году. Синявский освободился в 1971 году, Даниэль — в 1970-м.

2. Межфакультетская лаборатория математических методов в биологии МГУ.

3. В конце 1960-х — начале 1970-х годов одним из самоназваний диссидентов было Демократическое Движение. Довольно быстро название перестали употреблять из-за его пафосности.

4. Восемь человек 25 августа 1968 года приняли участие в демонстрации на Красной площади в знак протеста против ввода войск стран ОВД в ЧССР.

5. 9–11 октября 1968 года Мосгорсуд в помещении Пролетарского райнарсуда рассматривал дело пяти участников демонстрации 25 августа 1968 года.

6. Григоренко Петр Григорьевич (1907–1987), генерал-майор (разжалован в рядовые после ареста), организовал «Союз борьбы за возрождение ленинизма», политзаключенный (1964–1965, Ленинградская специальная психиатрическая больница). Поддерживал борьбу крымских татар за возвращение в Крым, в 1969 году был арестован в Ташкенте, политзаключенный (1969–1974, Черняховская специальная психиатрическая больница и «Белые столбы»). Член Московской и Украинской Хельсинкской группы. В 1977 году эмигрировал в США.

7. Великанова Татьяна Михайловна (1932–2002), математик. Член Инициативной группы. В 1975–1979 годах один из организаторов выпуска «Хроники текущих событий». Политзаключенная (1979–1987, мордовский лагерь и ссылка в Казахстане).

8. Улица Автозаводская, д. 5, кв. 75. Одно из главных мест диссидентской «тусовки».

9. Якобсон Анатолий Александрович (1935–1978), литературовед. Один из редакторов «Хроник текущих событий» (№ 11–27). Эмигрировал в Израиль (1973).

10.Красин Виктор Александрович (р. 1929), экономист. Узник сталинских лагерей (1949–1954). Политзаключенный (1969–1971, 1972–1974 — в ссылке). Эмигрировал в США (1975).

11.Якир Петр Ионович (1923–1982), историк. Узник сталинских лагерей (1938–1942, 1944–1952). Один из лидеров диссидентского движения. Политзаключенный (1972–1974).

12.См. воспоминания С.А. Ковалева: http://www.memo.ru/

13.Вольпин (Есенин-Вольпин) Александр Сергеевич (р. 1924), математик, философ, поэт. Сын поэта С.А. Есенина. Политзаключенный (1949 в СПБ; 1950–1953 в ссылке; 1959–1961 в СПБ; 1968 в ПБ). Одним из первых начал активно пропагандировать правовой подход к проблеме отношений между личностью и государственной властью применительно к советской ситуации. Организатор «митинга гласности» на Пушкинской пл. (05.12.1965). Автор ряда работ, посвященных теоретическим и практическим аспектам проблемы законодательного обеспечения прав человека в СССР. Эксперт Комитета прав человека (с 1970 года). Эмигрировал в США (1972).

14.Гершуни Владимир Львович (1930–1994), рабочий, поэт. Узник сталинских лагерей. Политзаключенный (дважды в СПБ: 1969–1974; 1982–1987). Автор и редактор самиздата: член редколлегии журнала «Поиски» (1978–1979). Член СМОТ (с 1978 года). Член московской группы (советской секции) «Международной амнистии» (с 1981 года). Первое письмо не подписывал.

15.Гершуни Григорий Андреевич (1870–1908). Один из создателей Боевой организации эсеров.

16.Алтунян Генрих Ованесович (1933–2005). Инженер (Харьков). Член Инициативной группы. Политзаключенный (1969–1972, 1980–1987).

17.Борисов Владимир Евгеньевич (р. 1943). Рабочий (Ленинград). Политзаключенный (1964–1968, 1969–1974 в психиатрических больницах). В 1980 году выдворен из СССР во Францию.

18.Джемилев Мустафа (р. 1943), лидер движения крымских татар. Многократный политзаключенный (1966–1967, 1969–1972, 1974–1977, 1979–1982, 1983–1986). Арестован был летом 1969 года, спустя месяц после ареста Григоренко. С 1991 года председатель Меджлиса крымскотатарского народа.

19.Воспоминания Ковалева см. тут: http://www.memo.ru/

20.Арестован 11 июля 1969 года.

21.В Свердловске в 1970 году.

22.Убожко Лев Григорьевич (1933–2004). Инженер (Москва, Свердловск). Политзаключенный (1970–1972, 1973–1987, в лагере и психиатрических больницах).

23.Сергей Ковалев был осужден в 1975 году в Вильнюсе. Среди обвинений — помощь в передаче на Запад «Хроники Литовской католической церкви», выпускаемой литовскими диссидентами.

24.Суперфин Габриэль Гаврилович (р. 1943). Филолог, источниковед. Один из редакторов «Хроники текущих событий» (1970–1972). Политзаключенный (1973–1978, пермский лагерь и Владимирская тюрьма, 1978–1980 — в ссылке в Казахстане). Эмигрировал в Германию (1983).

25.Второе письмо Инициативной группы: в Комиссию по защите прав человека при ООН о предстоящем новом суде над А.Т. Марченко и продолжающейся в СССР практике карательной психиатрии. 30.06.1969.

26.Последнее письмо как член Инициативной группы А.П. Лавут подписал 10 ноября 1976 года, но до этого полтора года не подписывал письма (с 30.12.1974).

27.Юрий Генрихович Штейн (р. 1926) хотя и поддержал Первое письмо Инициативной группы, ее членом стал только в 1971 году.

28.Горбаневская Наталья Евгеньевна (р. 1936), поэт. Основатель и первый редактор «Хроники текущих событий» (№ 1–10). Член Инициативной группы. Участница демонстрации 25 августа 1968 года против ввода войск стран ОВД в Чехословакию. Политзаключенная (1969–1972, Казанская специальная психиатрическая больница). Эмигрировала во Францию (1975). Арестована 24 декабря 1969 года.

29.Яхимович Иван Александрович (р. 1931), филолог, педагог, агроном. Председатель колхоза в Латвии. В самиздате широко циркулировало его письмо в защиту осужденных по «процессу четырех» (1968). Выступал в поддержку Пражской весны. Исключен из КПСС и снят с работы (1968). Политзаключенный (1969–1971 в ПБ).

30.В результате провокации: Григоренко позвонили и якобы от имени крымскотатарского движения пригласили приехать наблюдателем на политический процесс.

31.Подъяпольский Григорий Сергеевич (1926–1976). Геофизик. Член Инициативной группы (1969) и Комитета прав человека (1970).

32.А.П. Лавут имеет в виду следующий текст: «Открытое письмо» о целях и методах работы ИГ, адресованное АПН и агентству «Рейтер». 05.1970. С его текстом можно ознакомиться здесь: http://www.memo.ru/

33.В 1973–1974 годах А.П. Лавут подписал только два (из девяти) писем Инициативной группы — в защиту Леонида Плюща (зима 1973 года) и в защиту С.А. Ковалева (30.12.1974).

При составлении примечаний использованы материалы архива Международного общества «Мемориал». Примечания подготовлены Алексеем Макаровым.