Как нас заставить Родину любить?

Велик соблазн начать разговор о патриотизме с цитаты из Амброза Бирса, но чего мы в данном случае делать не будем по причине ее крайней заезженности. А также потому, что предмет разговора представляется более сложным, нежели сведенный к короткой цитате. В России третьего тысячелетия патриотизм действительно превратился в дубинку в руках околовластных кругов, а может быть и самой власти, стеснительно прячущейся за околовластными кругами. Ведь как раз в эти дни за недостаток патриотизма реально закрывают либеральный телеканал, отчего могут лишиться работы триста человек. Требуют распять известного эксперта. Да и, в общем-то, несчастные девушки из Pussy Riot тоже, если подумать, сидели в мордовском лагере из-за него… Из-за того что глумились над патриотической ценностью некоего околовластного большинства. Отрицать патриотизм, таким образом, себе дороже.

Но и понять, что такое патриотизм в наше время, непросто.

«Патриот» скажет: «А чего тут понимать? Это любовь к Родине, солидарность со своими. Только гнилой либерал может насмехаться над этими святыми принципами жизни россиянского человека». Однако тот же самый «патриот» тут же разрывает всякие конвенциальные соглашения со «своими», когда речь начинает идти о гнилом либерале. О гражданах бывшего СССР (они, очевидно, перестали принадлежать к Родине и солидарность с ними необязательна). Просто о «понаехавших», хоть бы они и были самыми-самыми чистокровными соотечественниками. И вообще о людях других убеждений.

Та же самая невнятность — в отношении территориального определения Родины и любви к ней.

Родина, как известно, «начинается с картинки в твоем букваре»… Ну, а где кончается? По административной границе России, по административной границе СССР, непосредственно в местечке, откуда ты родом и всех знаешь в лицо? Как ее любить? Мечтать, чтобы она стала демократической европейской страной или так и осталась бы «Островом Россия», живущим по формуле Николая I «православие — самодержавие — народность»?

Патриот вам скажет: «Не надо насмехаться, интуитивно-то мы все понимаем, о чем идет речь». И это как бы самое тяжелое в этом вопросе, когда интуитивно понимаемая норма становится инструментом выяснения отношений между социальными группами. Собственно, именно это и имели в виду Сэмюэл Джонсон и Амброз Бирс. С помощью такого интуитивно понимаемого патриотизма «негодяи», «легко воспламеняемый человеческий мусор», всегда готовы расправиться с образованными и порядочными людьми, которым совесть не позволяет воспользоваться той же самой формулой против своих оппонентов.

«Представить себе, что только по-настоящему национальное чувство может называться патриотизмом, а все остальное просто циничные обманки, которые ни в коем случае не дискредитируют сам патриотизм, он (Глеб Павловский. — С.М.) не может. Просто потому что у него нет этого чувства», — так ничтоже сумняшеся клеймит «непатриота» позором бывший главред «Политического журнала» Петр Акопов.

Однако и вправду, а если война?

Чем мотивируется воин, отдающий свою жизнь? Стали бы 300 спартанцев защищать Фермопилы, не будучи патриотами? Ударяя по патриотизму, не ударим ли мы по основам человеческого общежития? По национальным интересам и национальной безопасности?

На самом деле, тут тоже есть о чем поговорить. Почему-то представляется, что патриотизм — это не единственный и даже не основной мотиватор, как бы это ни желали представить «патриоты». Есть еще долг и честь. Культура, с которой приходят представления о правильном и неправильном. Мораль, в конце концов. Древний инстинкт сохранения рода.

Герой романа Эриха Кестнера «Фабиан. История одного моралиста» прыгает в воду, спасая мальчика, не задумываясь. «Мальчик, громко плача, подплыл к берегу. Фабиан утонул. К сожалению, он не умел плавать», — так заканчивается этот роман.

А с другой стороны, некто наш соотечественник Рибковский, реальный персонаж, чей дневник, который тот вел во время блокады Ленинграда, обнаружили среди бумаг другого человека. Он был несомненно патриотом. Будучи на партийной работе, он принадлежал к элите и был воспитан в патриотическом ключе. Патриотизм стал его основным мотиватором. Однако это не помешало ему получать повышенный паек, когда другие ленинградцы не имели фактически НИКАКОГО пайка и умирали с голоду на его глазах. Он этого просто не понимал. Страшный человеческий документ.

Патриотизм элиты, которая холодно и расчетливо отождествляет «любовь к Родине» с «любовью к правящему классу», — всегда политический.

Чтобы лучше его понять, следует, наверное, обратиться к Ленину. Не для того, чтобы шокировать аудиторию и превращать этот диспут в сатиру. А потому что Ленин — успешный политик и создатель просуществовавшего 70 лет государства, которое досталось нам в наследство. И он несомненно социологичен в своем видении этой проблемы.

Так вот, Ленин очень хорошо понимал практический смысл «патриотизма». Нет общих интересов государства, — всегда считал он, — которые вы бы приравняли к патриотической ценности в то время, как у вас идет классовая борьба. При этом его «патриотизм», по крайней мере, трижды подвергался суровому испытанию.

Во время войны 14–17-го годов, когда патриотизм правящих верхушек воюющих государств шел вразрез с интересами конкурирующих с ними политических партий. Во время Брестского мира, когда патриотизм соратников вредил проблеме удержания власти конкретно большевиками-ленинцами. Ленин тогда писал: «Нам пришлось в эпоху Брестского мира идти против патриотизма». И когда встала задача учредить федеративное государство. Нетрудно видеть, что для того, чтобы выполнить эту задачу, патриотизмы национальных окраин пришлось жестко привести к общему знаменателю интересов тоталитарного правления.

Но при всем при том проблема дня сегодняшнего не сильно отличается от проблемы ленинского СССР. Россия — по-прежнему федерация. Элита центра охотно использует патриотический дискурс, чтобы прижать своих потенциальных врагов — демократическую оппозицию и сепаратистов всех мастей. И в этом смысле патриотическая демагогия ей вполне удобна. Однако низовой патриотизм становится для нее опасен, когда нет-нет да начнет штамповать неподконтрольных центру лидеров, вроде Навального, и создавать поля для критики власти с позиций непатриотического использования национальных ресурсов, вроде кампании против коррупции. Недаром у нас и принято столько законов, чтобы приглушить «по-настоящему национальное чувство». Да и что там, в немалой степени объясняется, что наибольшие патриоты у нас… — националисты. Лучшие из них признают: приходится бороться на два фронта — и с либералами, и с бюрократией. Но и получая в ответ и от либералов, и от бюрократии.

Это игра с переменными ставками. Скажу наивно: монополька. Патриоты от власти ведут бесконечный галдеж, нечто да отвоевывая для себя. Патриоты снизу пробивают себе дорогу во власть. Ну, а интеллигентный человек может этой игры сторониться. В конце концов, он-то давно верит, что все мы — люди, а планета Земля — общий дом.