Мир глазами оппозиции, или Почему молчит «молчащее большинство»

Писать о точке зрения оппозиции в России крайне сложно. Причем сразу по двум несовпадающим причинам. Во-первых, оппозиция в стране к настоящему времени присутствует гораздо активнее в дискурсе привластных журналистов, чем в реальности. То единство и то интеллектуальное присутствие, даже господство в информационном поле оппозиционного дискурса, которое отмечалось зимой 2011/2012 года, сменилось почти полным молчанием. Эпизодическими текстами на немногочисленных площадках. Зато все более активно продвигается оппозиционный дискурс в писаниях авторов с жесткой привластной позицией. Здесь «оппозиция» выполняет очень важную функцию мальчика для битья, на фоне которого и демонстрируется позитивность власти. В зависимости от степени убежденности или ангажированности автора образ власти варьируется в широких пределах: от суммы всех совершенств до необходимого и наименьшего из возможных зол. При этом слово «либерал» уже давно и прочно перешло в список ругательств, пока еще допустимых в обществе.

Во-вторых, исчезновение оппозиции не привело к исчезновению оппозиционных настроений. Напротив, в том или ином виде эти настроения пронизывают сегодня все общество. Неуверенность, нервозность, страх фиксируются исследователями и среди представителей высшей бюрократии, и среди базовых слоев населения. Направление их недовольства различается. Если бюрократия и бизнес хотели бы сколько-нибудь понятных и стабильных правил игры, внятных условий взаимодействия и собственной безопасности, то население с ужасом видит, как еще недавно казавшееся стабильным и, что важно, заслуженным относительное материальное благополучие все активнее движется в никуда. Все шире распространяется ощущение, что управление страной приказало долго жить, а еще недавно боготворимая вертикаль распалась на вполне автономные организации, дрейфующие по несогласованным траекториям, существующие по своим, вполне автономным правилам.

Понятно, что речь идет именно об ощущениях. Какая-то упорядоченность, благодаря великой силе инерции, в стране остается. Ходят автобусы, летают самолеты, торгуют магазины и проходят платежи. Но любые новые сигналы власти начинают дробиться и трансформироваться на каждом уровне, при пересечении каждой бюрократической системы. Попытка как-то связать эти системы, «привязать их к местности», проявляющаяся в лихорадочной нормотворческой активности всех депутатов от Государственной Думы до поселкового совета вносит лишь новую нервозность и неразбериху в общество, и без того далеко не спокойное.

Пожалуй, единственной формой, где какие-то планы еще воплощаются в какие-то результаты, остаются мегапроекты. Можно сколько угодно говорить о миллиардах «распиленных» денег, но город Владивосток обновлен радикально, а олимпийский Сочи выстроен и функционирует. В этих проектах неожиданно появляется то, чего нет во всей системе управления, где «распилы» не меньше, но результат, как правило, нулевой. Здесь возникает четкий импульс власти и персональная ответственность исполнителя. Возникает нечто, напоминающее отношения между федеральным центром в 90-е годы и губернаторами той эпохи в период федеральных выборов. Выполнение «плана» — условие продолжения бытия во власти. Пожалуй, именно в эти моменты власть и персонифицирующие ее люди чувствуют себя силой, чем-то реально управляющей. Чувствуют себя сущностью, а не телевизионной картинкой.

Но при этом эффекты, возникающие от реализации проектов, распространяющиеся за их пределы, минимальны. Все новации, появляющиеся в их ходе, продолжают существовать ровно столько, сколько продолжается их избыточное финансирование. В силу этого обстоятельства терапевтический эффект от воплощения очередного гигантского проекта оказывается достаточно кратковременным. Неуверенность и страх на всех ярусах социальной лестницы сохраняются. Ожидание «тощих годов», сменяющих «тучные» нулевые, становится все более массовым. В этих условиях возникает ожидание нового слова, потребность в новом слове, способном наметить хоть какие-то ориентиры в пугающей и хаотической реальности. В этом плане слово «оппозиция», в большей или меньшей степени, похоже, применимо к едва ли не всему населению страны.

Важным отличием настоящего времени от прошедшего десятилетия стало то, что слова теперь ждут не от власти. В нулевые и население, и эксперты «ловили сигналы», идущие из Кремля или Белого дома, старательно их интерпретировали, разгадывали. Сегодня, похоже, сигналы, больше по привычке или по служебной надобности, продолжают ловить только эксперты, да наиболее крупные представители чиновного сословия и государственных монополий.

Еще совсем недавно «голоса правды» ждали от противников действующей власти, точнее, персоналий, ее олицетворяющих. Но здесь тоже возникла серьезная проблема. Тот перехлест, водопад страха и неуверенности, который сквозит в образе мира, да и действиях власти, со сменой знаков начинает присутствовать и в писаниях оппозиционных авторов. Здесь можно выделить несколько разновидностей текстов.

Первый — локально апокалипсический. Мир в этих текстах благостен и прекрасен, особенно «цивилизованный мир». В этом мире процветает свобода и разнообразие, внимательное отношение друг к другу, стремление к умиротворению и сглаживанию противоречий, «сланцевая революция» и технический прогресс. Даже если в правильном мире и происходит что-то плохое, то это временно и скоро пройдет. И лишь только Россия стремительно катится в бездну, загнивает, отвергая нормальный для всех стран путь. «Весь мир» и «все страны» фигурируют часто. Правда, порой с добавлением предиката «цивилизованные». Всё действительно прогрессивное, доброе, да и интересное — там. Здесь же процветают гонения на всех и вся, здесь сырьевая экономика, которая вот-вот рухнет. Внутри страшной страны — страшный мир, тот самый лес, заполненный зомби и вампирами из силовых структур. В этом темном лесу лишь отдельно стоящие Данко, в том числе, конечно, и автор статьи, рассеивают по мере сил сгущающийся мрак. Но силы тают, а народ, как ему и положено, безмолвствует. К чести (или не очень) этих авторов стоит отметить, что, как правило, именно они выступают инициаторами оппозиционных мероприятий, подачи петиций, организации массовых кампаний в Сети и т.д. То есть до какой-то степени выступают не только говорящими, но и действующими персонажами. Да и поводы здесь вполне достойные и благородные. Беда лишь в том, что, будучи достаточно локальными (скажем, защита данных людей от судейского произвола), они мыслятся их организаторами, как минимум, в качестве Всероссийских, а может и Всемирных деяний. Соответственно, неподдержка или недостаточно активная поддержка этих начинаний воспринимается их инициаторами в качестве измены человечеству и человечности. Поскольку таковых случаев оказывается все больше, то надежда остается только в духе сына турецкого подданного («заграница нам поможет»).

Второй тип — глобально-апокалипсический. Если в первом случае автор исполняет роль Данко, то во втором он, скорее, выступает в качестве Кассандры или даже пророка Иеремии. Здесь в пропасть катится отнюдь не только Россия. Россия — это частный случай. В пропасть катится весь мир. В США экономика уже рухнула в пропасть. Доллар же рухнет со дня на день. В Европе и Японии кризис углубляется, а Китай к нему бежит, торопится и чувствовать спешит… По мере того как Россия рвется в глобальную экономику, эта самая экономика уже погибла. Ну, в лучшем случае, погибнет завтра. Шансов у России выбраться нет, а действия власти только усугубляют положение. Здесь соревнование идет за то, кто сможет нарисовать более мрачную перспективу, попутно намекнув, что все еще хуже, но не все «сейчас можно сказать».

Собственно, принципиальных отличий в описании ситуации в стране здесь нет. Просто первые авторы искренне верят или стараются верить, что Россия остается в центре внимания мировой общественности. Что миллиарды или, по крайней мере, сотни миллионов жителей планеты за рубежами страны с замиранием сердца следят за перипетиями того или иного судебного процесса, тех или иных властных решений. Вторые понимают, что Россия — среднеразвитая восточноевропейская, по месту расположения большей части населения, страна. Одна из многих. Особого внимания к ней в мире просто не обнаруживается. Во всяком случае, массового внимания, выходящего за пределы факультетов русистики и десятка специализированных журналов. Да, порой отечественные события попадают в мировой ТОП. Но не часто и совсем не те, которые значимыми кажутся нам. Понимание этого факта и создает тот не просто мрачный, а особо мрачный тон, характерный для писаний и выступлений пророков.

Особую разновидность мрачных пророков составляют специалисты и эксперты. Здесь есть не только тональность, но и позиция ex cathedra, ссылки на статистику и красивые графики в тексте. Здесь, как правило, пишется о нарастании бюджетного дефицита, о кризисе и крахе в регионах, о сокращении внешних поступлений и отсутствии каких-либо движений в экономике страны.

Но проблема в том, что и в первом, и во втором, и даже в третьем случае, достаточно часто и подробно отвечая на вопрос «кто виноват», авторы как-то старательно обходят второй «проклятый вопрос»: что делать? А ведь ответа именно на этот вопрос ждет гигантская встревоженная и издерганная аудитория. Причем ответа не «вообще», а вполне конкретно, что делать мне, если все будет плохо? «Мне» здесь разное, но каждый раз определенное. Что делать чиновнику, не входящему в кооператив «Озеро», если вдруг на фоне нищающего бюджета его выкинут? Как уцелеть чиновнику региональному, которому постоянно приходится решать взаимоисключающие задачи и каждая с угрозой посадить или уволить? Как уцелеть силовику, на которого давят со всех сторон, которого ненавидят все, дружно и с упоением? Как выжить бюджетнику, который привык к растущей зарплате, а она, гадина, не растет? Как выжить бизнесу, который уже не два года сидит на госзаказе, а все остальное попросту заблокировано? Как? Как? Как выжить региону? Как выжить стране? Сотни тысяч вопросов со всех сторон. Но, как и птица-тройка от Гоголя до олимпиады, никто не дает ответа…

Не дает ответа федеральное телевидение. Там все более качественно и профессионально вещают ни о чем. Даже обличения оппозиции и либерастов постепенно отходят на второй и третий план. Жить становится все лучше, а программы — все веселее. Не дает ответа и телеканал «Дождь». Там спорят об обороне и блокаде Ленинграда, что, наверное, очень важно, но потом, когда выживем. Не дают ответа и блестящие журналисты, все более превращающиеся во вполне замкнутую группу, ярко и талантливо освещающую острые проблемы, волнующие эту группу.

Хуже того, эти вопросы даже не задаются, не озвучиваются публично. Очень может быть, что ответа на них не знают ни властители дум, ни акулы пера. Но создается ощущение, что эти ответы оным властителям и акулам не особенно интересны. Гораздо интереснее «использовать» пассивное большинство или посетовать на него. Не понимает оно высоких порывов, не в состоянии, в силу скудоумия и неспособности воспарить.

Так и живут две Лапуты. Одна с золотыми вензелями, мягкими креслами и дорогим вином в хрустальных бокалах, а вторая с чувством духовного превосходства. Первая соединена с грешной землей нефтяными шлангами и телеканалами, порой даже выбирает на земле особые места, чтобы снизойти. Вторая, похоже, соединена с ней только чувством смертельной обиды и памятью о времени, когда ее слушали, смотрели и читали. А далеко-далеко, на земле остаются миллионы людей, которые, так и не получив ответы на свои вопросы, начинают решать их самостоятельно. Трудно и обреченно, но решать.

В одном из прежних эссе я писал, что власть решила быть для себя интеллигенцией, да, собственно, и народом тоже. Похоже, что основная часть населения страны не то чтобы решила тоже обойтись без интеллигенции, просто интеллигенция, интеллектуальная элита, говорящий класс оказались заняты. Звонки не доходили, а из трубки раздавалось: дождитесь ответа абонента или перезвоните позже.