Неуловимая легитимность

Кейс Украины, а в еще большей степени — кейс Крыма, поставил вопрос о легитимности силовых преобразований. Причем скептицизм (относительно результата) продуцируется сразу из двух противоположных лагерей. Не только от консерваторов, привыкших лояльно мыслить в уже сложившейся политической системе ценностей и этических скреп, но и от прозападных либеральных легистов, «с молоком матери» впитавших в себя уважение к правовой процедуре. Если кто и против, то только пребывающие в меньшинстве радикалы демшизоидного направления, которых, однако, добивают словами Петра Столыпина — памятника. Вам нужны великие потрясения, а нам — тра-ля-ля — Великая Россия.

Однако… чудеса все равно случаются. И великие потрясения — тоже.

И вот (здесь мы не говорим, каким образом, дабы не умножать сущности) «законного президента» Украины все-таки изгнали, несмотря на его великий адмресурс и великую поддержку от Старшего Брата, вооруженного до зубов ядерными ракетами. А целая автономия тут же впавшей в великую смуту Незалежной собралась проводить референдум по поводу присоединения к совершенно другому государству, что тоже не слишком легитимно по сложившейся традиции борьбы с сепаратизмом.

Так что нетрудно видеть, что и первое, и второе «преобразования», во-первых, реальны, во-вторых, поистине революционны. Притом что одним в России по некоторым причинам нравится исключительно первое «преобразование», но не нравится второе, а другим в той же России по некоторым причинам нравится второе, но не нравится первое. Причем и первому, и второму «преобразованию» различные политические эксперты отказывают в легитимности. Но одновременно и в первое, и во второе преобразование другие различные силы пытаются эту легитимность каким-то образом накачать.

То есть, как мы видим, спор легистов и лоялистов с «революционерами» из чисто теоретической плоскости перешел в сугубо практическую. Притом из положения, которое сложилось на Украине и вокруг (а в это положение втянуты Россия и западные страны, а последствия транспонируются и на экономику), все равно надо как-то выходить. Желательно не только крича «Это легитимно!» или «Это нелегитимно!», но и предлагая какую-то конкретную теорию или технологию. Ибо, как заметил великий анархист Петр Кропоткин, «вопрос не в том, как избежать революции, — ее не избегнуть, — а в том, как достичь наименьших размеров гражданской войны, то есть с наименьшим числом жертв и по возможности не увеличивая взаимной ненависти».

Зафиксируясь на этом, в дальнейшем я хотел бы провести еще две мысли.

Первая: что уважать легитимность, безусловно, надо, как это делают консерваторы-лоялисты и легисты многих направлений, но молиться на нее, как показывает опыт, абсолютно контрпродуктивно.

И вторая: что из хаоса, который получается из «революционных преобразований», все равно надо выходить на основе новой легитимности. То есть преодолевая точку разрыва, но ни в коем случае не стараясь лишь целиком возвратиться на предыдущий этап, используя одни лишь юридические инструменты скомпрометированной системы.

Первую мысль иллюстрирует вся наша история последних двухсот с лишним лет, которая вся состоит из «точек разрыва».

«Разрывом» была Великая французская революция, которая, безусловно, породила великий и страшный революционный террор, — о чем нет спора и нет разногласий, — но все же и задала великий импульс демократического развития миру. О чем тоже нет спора и нет разногласий.

«Разрывом» был и октябрьский переворот, который вверг Россию в неисчислимые бедствия, но который совершенно невозможно изъять из нашей истории. Потому что на него взгромоздились Гагарин и наша победа в Великой Отечественной войне.

Распад Варшавского блока и август 1991 года — это целая череда необходимых «разрывов легитимности», на которой уже зиждется государство Россия вместе с несравненным Путиным, которое еще раз пережило «разрыв легитимности» в 1993 году. Про него наш лоялист Б. Межуев с горечью отметил на полях своей статьи в «Известиях», то есть в «Фейсбуке»: «Путин несомненно несет на себе родовое проклятие 1993 года — о чем я, кстати, много раз писал. Смыть его можно с помощью нового Конституционного собрания».

Конституционное собрание, составленное лично Путиным, безусловно, исправит его родовое проклятие (*замечено иронически). Но если мы даже снова вернемся к нашему любимому консервативному Петру Столыпину, то при внимательном взгляде обнаружим: он тоже совершил государственный переворот третьего июня и в ручном режиме конструировал органы, от которых — по идее — должен был сам получать санкцию на «преобразования». Источник «санкции» в проблеме легитимности — пожалуй, самый важный.

Монархи имели санкцию от Бога и народа, по условиям рождения. Но если Бога нет, а народ критичен, то уничтожается и санкция монарха. «Разрыв» становится неизбежен. Как это ни парадоксально, но санкция на европейский демократический социализм, во многом ставший нашим маяком, тоже образовалась из «разрыва». Он был создан войной и гитлеровской оккупацией, которая в каком-то смысле тоже оказалась «ледоколом». Ведь заодно он взломал и косные европейские довоенные бюрократии. Отчего новой, послевоенной бюрократии могло выдать санкцию лишь Сопротивление, составленное вне классовых, имущественных и национальных различий и предрассудков легизма. Возникший общественный консенсус, таким образом, на многие годы подзарядил Европу демократизмом.

Но парадокс заключается в том, что демократия оказалась также и очень удобной формой избежать демократии.

Ведь теперь санкцию на власть получают исключительно из демократической процедуры. Легисты воспряли: у них появился тотем — суд, закон, парламент и процедура. Проблема — в ситуации, когда «узурпаторы нового типа» начинают воспринимать демократическую процедуру как карт-бланш на коррупцию и бесчинства, вручную конструируют народные представительства и неявным образом подчиняют интересам узкой группы все элементы демократии. Она становится для них очень удобной. Даже более удобной, чем санкция Бога и крови. Такое произошло во всех постсоветских режимах, и возможно, что легитимно эту ситуацию уже не исправить. И вот тогда опять возникает императив «разрыва», то есть революции, как это произошло на Украине.

Такой разрыв может быть очень глубоким и действительно грозит разрушить все системы жизнеобеспечения государства и общества, — отрицать это бессмысленно, такая угроза есть, — отчего и новая сборка государства может протекать в крайне неблагоприятных условиях и различных рисках, вплоть до перехвата рычагов управления правыми националистами. Однако этого сценария вполне можно избежать, если купировать негатив международной помощью европейских демократий. В XXI веке это стало вполне возможно.