Московский Еврейский музей и центр толерантности

Вслед за созданием грандиозного Еврейского музея в Берлине, построенного по проекту Даниэля Либескинда в 2001 году, созданы Еврейские музеи в двух столицах Восточной Европы: Варшаве и Москве. Постоянная выставка варшавского музея будет готова только осенью 2014 года, а Еврейский музей в Москве открыл двери для посетителей в ноябре 2012 года. На торжественном открытии присутствовали президент Израиля Шимон Перес и министр иностранных дел Российской Федерации Сергей Лавров. Музей был создан на средства частных инвесторов при поддержке российского правительства и Федерации еврейских общин России. Президент Владимир Путин перечислил в фонд строительства музея свою месячную заработную плату.

Музей расположен в Марьиной Роще на северной окраине Москвы, рядом с усадьбой Останкино графа Шереметьева. Этот некогда бедный и злачный пригород стал частью города лишь в начале ХХ века. Здесь находился старый еврейский квартал: именно здесь в 1926 году появилась единственная синагога, построенная при советской власти. В 1982 году здесь обосновались знаменитые ленинградские актеры Аркадий и Константин Райкины со своим театром миниатюр, а в 1990 году район принял нового гостя — Шломо Дов-Бер Пинхос Лазара, итальянского еврея, который стал раввином синагоги, а в 1999 году и Главным раввином Российской Федерации. После пожара, который разрушил здание синагоги, русско-израильские миллиардеры Лев Леваев и Владимир Гусинский создали фонд реконструкции, но Берл Лазар предпочел употребить эти средства на создание школы — ешивы — и восстановление культурного центра, ведущего благотворительную и образовательную деятельность.

Именно Берл Лазар был инициатором создания Еврейского музея. Несколько слов об этой яркой личности: Берл Лазар принадлежит к древнему и влиятельному хасидскому движению Хабад (древнееврейский акроним «хохма, бина, даат» [«мудрость, понимание, знание»]), которое распространилось в «черте оседлости» Российской империи. В ХХ веке это религиозное движение проникло в светскую жизнь благодаря шестому раввину Йосефу Ицхоку Шнеерсону. Уроженец села Любавичи под Смоленском, Ицхок Шнеерсон обрел широкую известность благодаря своей борьбе за права евреев на сохранение их образа жизни и религиозных взглядов. Арестованный, приговоренный к смертной казни, а в 1927 году высланный из Советского Союза Ицхок Шнеерсон направился в Литву, а потом в Польшу. После нашествия нацистов вынужденный покинуть Европу, Ицхок Шнеерсон унес с собой за океан, в Нью-Йорк, центр движения Хабад, но его сердце осталось в России, точнее, в российской диаспоре.

После распада СССР евреи приобрели право на эмиграцию, их число стало быстро уменьшаться. Возвратившись в постсоветскую Россию, любавический Хабад должен был остановить этот процесс и восстановить еврейскую жизнь. Хабадом строятся детские сады, школы, хосписы, медицинские и культурные центры. В то время как Хабад имеет постоянные трения с Российским еврейским конгрессом (основанном в 1993 году), Берл Лазар поддерживает отличные отношения с московским правительством и самим Владимиром Путиным. Оказалось, что у них есть общее интересы, особенно в том, что касается диаспоры. Любая диаспора, будь она еврейской, будь православной, представляет собой объект soft power Кремля. В 2012 году правительство России обратилось к трем московским олигархам (Михаилу Фридману, Петру Авену и Герману Кану) и к правительству Израиля с предложением об учреждении премии «Генезис» с призом в миллион долларов. Премия должна вручаться за выдающиеся заслуги в самых разных областях, при условии, что эти достижения пропитаны еврейскими ценностями. В то время как отношения России и Израиля переживают то подъемы, то спады, отношения русского государства с Хабадом остаются безоблачными.

Еврейский музей находится на территории общинного Культурного центра в Марьиной Роще. К сожалению, посетителю не рассказано ничего про необычную и бурную историю этого места. Подобная небрежность, заметим, характерна не только для Еврейского музея. Русская столица не очень чтит местную историю, и за исключением Кремля и Красной площади трудно найти квартал, который публично гордился бы своей историей. При входе на территорию центра нас ожидает приятный сюрприз: в то время как современная Москва обезображена напыщенными монументальными сооружениями, здание музея, которое является бывшим автобусном депо на бывшей Бахметьевской улице, сохранило свой силуэт. Хотя катастрофа уже намечалась: созданная по проекту Константина Мельникова и Владимира Шухова в 1926–1927 годах, эта жемчужина конструктивизма была в 1990 году признана памятником архитектуры, но спустя семь лет Юрий Лужков передал ее во временное пользование олигарху Роману Абрамовичу, исполняющему тогда обязанности президента Еврейского культурного центра. Реконструкция не обошлась без превратностей, которые свойственны т.н. «приватизированному наследию», и здание не было обезображено только благодаря вмешательству архитектурного сообщества.

Пока проект музея находился на стадии разработки — в то время его предполагалось назвать «Российский еврейский музей толерантности» — Дарья Жукова, подруга олигарха, разместила в автобусном депо Центр современного искусства «Гараж». После своего переезда в конце 2011 года «Гараж» оставил в наследство небольшой Центр авангарда, посвященный памяти двух архитекторов-конструктивистов — Мельникова и Шухова. Подарок, пожалуй, скромный, если учитывать тот огромный вклад, который внесли евреи Российской империи в искусство авангарда ХХ века, но центр обещает в будущем расти и укрупняться.

Архитекторы музея решили сохранить внутренний промышленный зал открытым и не стали делить его на залы. Выставочное пространство организовано по круговой схеме: две вложенные кольцевые перегородки образуют двойное ядро. В этом двойном ядре расположено, с одной стороны, то, что можно назвать «большим еврейским космосом», — колыбель иудаизма, древнееврейской истории и первой диаспоры, и с другой — «маленьким космосом», штетл. На перегородке, окружающей эти два ядра, вывешены фотографии, иллюстрирующие «живой иудаизм», его обычаи и заповеди. Вторая, внешняя перегородка образует с первой некое подобие коридора, где материалы расположены в хронологическом порядке. Для каждого исторического периода выделен отдельный зал. По стенам прикреплены панно, которые дают более подробную информацию. Не обременяя лишними подробностями, они очерчивают основную проблематику, провоцируют вопросы и указывают направление для дальнейших исследований. Общий замысел ясно прочитывается, а оригинальная организация пространства естественно направляет шаги и внимание посетителя.

Музей стремится преодолеть традиционную музейную «архивность», привлечь и заворожить посетителя техническими новшествами, «уникальными для России». Он позиционирует себя как центр досуга, способный привлечь внимание молодежи, что, как уже сказано, является основной задачей Хабада. Разработка дизайна была поручена американскому агентству Ральфа Аппельбаума, которое прославилось проектом Музея холокоста в Вашингтоне. Результат превзошел все ожидания. Перед посетителем выстраивается череда экранов: больших, маленьких, средних, плоских и вогнутых, интерактивных или 3D, сопровождаемых письменными или звуковыми комментариями. Экспонаты в собственном смысле, как материальные артефакты, практически отсутствуют. Для них отведено пространство временных выставок, вне трех колец постоянной экспозиции. Ощущение полного сюрреализма этому экранному пространству придают слова Иосифа Бродского, выбитые на стене… сувенирной лавки музея: «Наши изделия говорят о нас больше, чем наши исповеди». Однако ни «исповедей», ни «изделий» в музейном пространстве не найти. Народ мастеров, народ Книги, исчез. Его место занял виртуальный народ.

Пространство «штетла», с этой точки зрения, является особенно показательным: здесь посетителей приглашают примерить виртуальные национальные еврейские костюмы, дотронуться до виртуальной селедки, плавающей в настоящей бочке, угадать своего предка в гипсовых фигурах, как этот еврей с головой, покрытой талитом, погруженный в Книгу на скамье синагоги (по какой-то странной случайности забыли сделать старого еврея интерактивным, и при чтении он не покачивается взад-вперед). Самой блестящей находкой, бесспорно, стала виртуальная Тора, которая прокручивается с быстротой, задаваемой прикосновением электронной палочки. Думается, что наличие высоких технологий не спасает от пошлости. Соседство этой части экспозиции с Центром авангарда, если таковой будет когда-то создан, обещает быть сложным.

Но перейдем от формы к содержанию. Как же изложена история евреев в периоды Российской империи (1775–1917) и СССР (1918–1991)? Задача не из легких, тем более что необходимо было не только согласовать консенсуальную версию событий, но и учесть определенные идеологические императивы. Первый директор музея и центра Наталья Фишман ясно дала понять, что «музей не имеет целью разоблачать “советский антисемитизм”» (sic): «Мы не плачемся. Это музей не о том, как нас обижали, а о том, как мы жили, как история страны влияла на нас, а мы на нее».

Хронологическая экспозиция открывается картой «черты оседлости» евреев на территории Польши (которая на момент переписи звалась «Привислянским краем»). На этой карте показано соотношение еврейского и нееврейского населения в городах и деревнях, а также динамика погромов. Такое введение в предмет надо подчеркнуть, так как дальше присутствие внешнего мира в истории российских евреев упоминаться почти не будет. Часть, посвященная XVIII веку, четко выявляет польские корни большей части русского еврейства, перешедшего в империю в силу разделов Польши, а также культурные особенности, унаследованные от Республики двух наций, сильно отличающиеся от традиций средиземноморских и кавказских евреев.

Экспозицию «Города и за их пределами. 1795–1913» открывает огромная фотография городской артерии. Это неожиданный символ жизни евреев в XIX веке, но он сразу задает центральную тему: урбанизация, ассимиляция, продвижение по социальной лестнице. В зале устроена «инсталляция» с чайными столиками и все теми же белыми гипсовыми фигурами, в данном случае изображающими Симона Дубнова, Шолома Алейхема и других представителей городской еврейской культуры. Банальность этой мертвой сцены с лихвой компенсирует «Хроника событий» на стенах зала. Вниманию посетителя предложено впечатляющее количество самых разнообразных документов, сопровождаемых комментариями, изложенными ясным и точным языком, свидетельствующим о великолепном знании предмета. Приведем несколько предложенных тем: Хаскала (еврейское Просвещение), еврейская пресса, культурный расцвет, ассимиляция, погромы, эмиграция, политические течения, новые религиозные тенденции и т.д. Если вопросы и возникают, то не из-за лакун в экспозиции, а из-за ее полноты и разносторонности. Хотя знаменитая антисемитская фальшивка «Протоколы сионских мудрецов» все-таки отсутствует. Если от такого количества информации начинается кружиться голова, можно обратится к удачной (опять же виртуальной) находке «Еврейские судьбы», которая позволяет погрузиться в частные судьбы и при помощи наушников и небольшого экрана проследить биографии знаменитых людей того времени.

Следующая экспозиция называется «Война и революция, 1914–1921, 1921–1941». На большом экране прокручиваются документальные кадры бесчинств, творимых немецкой армией, сцен Февральской и Октябрьской революций 1917 года, Гражданской войны и погромов, «более жестоких, чем погромы Хмельницкого» (но о белом антисемитизме упоминается в полслова). Появляются сложные вопросы: «черта оседлости» наконец уходит в прошлое, евреи приобретают свободу передвижения, получают гражданские права. Они всем обязаны революции, и не успеешь оглянуться, как появляется стереотип, которому суждено большое будущее, представляющий евреев простыми рвачами, которые ловко использовали революцию для того, чтобы закрепить за собой верхушку большевистского аппарата и его карательных органов. На колоннах, украшенных геометрическими фигурами авангардистской пропаганды, портрет Троцкого соседствует с портретом Ленина. С экрана звучит голос американского исследователя, объясняющего, что с захватом власти большевиками еврейский народ «был поставлен перед выбором: приспособиться или исчезнуть». Интересно, а какой выбор был оставлен другим народам СССР? Дальше нам объясняется, что, как и всем другим верующим, евреям было предписано отказаться от религиозного культа, но что благодаря традиционно высокому уровню образования они быстро поднялись по социальной лестнице и стали в ряды новой интеллектуальной и профессиональной элиты.

Функция больших экранов каждого зала теперь становится ясна: они должны нарисовать историю евреев как часть большого полотна русской жизни, сгладить конфликты, о чем-то рассказать, о чем-то умолчать, в зародыше пресечь любые попытки вызвать жалость или, наоборот, гордость, кроме той гордости, которая легитимно принадлежит великому советскому народу. Невысокий стол в форме пятиконечной звезды представляет эту юную советскую нацию; на его интерактивной поверхности друг за другом сменяются, словно затерянные в пространстве, портреты еврейских деятелей. Когда такой портрет проплывает мимо посетителя, он может дотронуться до него и перед ним появится краткая биография попавшейся личности. Судьбу определяет уже не безжалостный удар бюрократической печати, которой опасался Лазик Ройтшванец Ильи Эренбурга, а интерактивная случайность. Впрочем, вы бы напрасно искали Лазика среди знаменитых еврейских деятелей. Лазику — вечному неудачнику в этом музее не место.

Мы подходим к залу, посвященному Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Самому большому, погруженному в полумрак, с экраном, проецирующим сразу несколько эпизодов. Нарратив начинается с наступления Вермахта на западные территории СССР, покинутые Советской армией, но о причинах отступления умалчивается. Следуют кадры из Бабьего Яра — страшные, тяжелые, невыносимые кадры. Однако война продолжается, мы приближаемся к Сталинграду: мелькают известные картины, оглушительный грохот снарядов, слава победителей, песни и снова сцены битв и марш-бросков, но на этот раз в направлении Берлина. Солдаты проходят через сожженные деревни Белоруссии и Литвы: разруха и опустошение, но гетто не видно — наверное, слишком страшно. Вот канонические фото взятия Берлина и разрушенного Дрездена (заметьте тонкое противопоставление!). И дальше жизнь после победы: возвращение на место бойни в Бабьем Яре, где сотни тысяч жертв оказались лишены поминального кадиша, а на их могилах шестиконечные звезды были заменены советскими пятиконечными… Становится жутко и непонятно, «за что?», чем объясняется это новое горе, обрушившееся на еврейский народ. Нарастает чувство пробела, пустоты, отсутствия. Чего-то, кого-то не хватает в этой череде образов: конечно же, не хватает Сталина, великого Сталина — он появляется на экране лишь на мгновение, на военном параде 8 ноября 1941 года на Красной площади. Генералиссимус, который повел советский народ к победе, который спас жизнь миллионов советских евреев и евреев других стран (по крайней мере, тех, кого не отдал в руки Гестапо и не расстрелял), практически отсутствует. Здесь дело уже не том, чтобы сгладить углы, а в том, чтобы замолчать имя человека, который после Сталинградской победы возвел антисемитизм на уровень государственной политики и инициировал шовинистскую пропаганду величия русского народа.

Вспоминается другой московский музей, на Поклонной горе, — знаменитый музей Великой Отечественной войны. Там Сталин повсюду, во всех обличиях, во всех стилях, во всех позах… Оба музея рассчитаны на публику, жадную до развлечений, откликающуюся на звук и на картинку, равнодушную к превратностям истории. Но неужели, правда, можно сравнивать оба музея? Нет, разница есть, и большая: мемориал Великой Отечественной войне задуман для того, чтобы поддержать пламя мифа и превознести патриотизм. Танк в натуральную величину, который возвышается в зале, посвященном Второй мировой войне в Еврейском музее (единственное место, где можно увидеть документы эпохи), отчужденный своей материальностью, вряд ли способен питать какой-либо миф. Отсутствие Сталина в экспозиции определяет и отсутствие произведения, которое является квинтэссенцией еврейского опыта войны, — романа «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана. В этой стратегии уклонения сошлись интересы обоих инициаторов музея: с одной стороны, путинской доктрины, которая исключает все, что способно нанести ущерб образу Великой Отечественной войны, a fortiori сопоставление сталинского и гитлеровского режимов (центральная ось романа Гроссмана), а с другой стороны, движения Хабад, которому нет никакой надобности освещать светскую атеистическую культуру советских евреев.

Растерянные перед картиной этой усеченной истории, мы обращаемся к информационным стендам. Может быть, здесь найдем то, что тщетно надеялись увидеть на большом экране? Да, на стенде упоминается пакт Молотова – Риббентропа и его последствия для польских евреев. Да, здесь говорится о гетто и о коллаборационизме местного советского населения. Упомянут и Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), созданный в 1942 году, хотя не говорится ни о его универсальной миссии — “Brider un shvester, yiden fun der gantzer velt!”, ни об убийстве по приказу Сталина двух его инициаторов, польских евреев Хенрика Ерлиха и Виктора Альтера. Знаменитая «Черная книга» представлена обложкой, на которой видны имена ее редакторов, Ильи Эренбурга и Василия Гроссмана, но ничего не сказано ни о зарождении проекта (это Альберт Эйнштейн, от имени Американского комитета еврейских писателей, ученых и артистов, предложил ЕАК издать книгу о судьбе евреев в странах, оккупированных нацистами), ни о ее судьбе. На музейном стенде указано, что «Черная книга» была запрещена цензурой; в действительности, были полностью уничтожены органами НКВД готовые гранки, весь набор книги и все станки издательства «Дер Эмес». Еще один момент, заслуживающий особого внимания, поскольку он обессмертил Красную армию в глазах Европы, — освобождение лагерей Майданек и Аушвиц-Биркено на территории Польши. Соответствующая фотография присутствует на стенде, но надпись под нею воспроизводит ключевое выражение советской пропаганды: «концентрационный лагерь», в то время как во всем мире используется понятие «лагерь уничтожения» (camp d’extermination). Как объяснить эту нечестную подмену? Возможно, она заключается в следующем: если понятие Шоа, используемое для обозначения нацистского «окончательного решения», указывает на индустриальное уничтожение евреев независимо от страны проживания, то можно сказать, что московская экспозиция эту тему замалчивает. От Шоа здесь осталось только «Шоа под пулями» советских евреев, и остальная история музея не касается.

К следующему залу мы приближались уже с тревогой. Все-таки, здесь речь идет о государственном антисемитизме, сравнимом разве что с антисемитизмом гитлеровской Германии 30-х годов. И не зря: на все про все один маленький зал, без информационных табло по стенам. При входе заглавие зала: «Смутное время: 1940–1950 годы». В русской историографии выражение «Смутное время» связано с периодом междувластия XVII века, когда страна была во власти узурпаторов и иностранной армии. Создатели музея, конечно, не имели в виду, что в 1940 году Кремль был оккупирован, а советская власть находилась у края бездны. Но в силу замалчивания имени Вождя История теряет свой смысл.

На стене в глубине зала — значительно меньшего по размеру, чем предыдущий, — висит фотография камеры в подвалах Лубянки. Экспозиция представляет собой пять колонн, на каждой из которых помещен экран. Колонны размещены в произвольном порядке, без хронологии, видимо, подчиняясь логике «смутного времени». На некоторых экранах отображаются фото, на других только текст. Итак, вот что мы видим на этих экранах: 1) фото Андрея Жданова со ссылкой на его знаменитый доклад с августа 1946 года, который положил начало «кампании по борьбе с космополитами»; 2) фото тринадцати расстрелянных членов ЕАК (с записью голоса Соломона Лозинского на процессе над ЕАК); 3) фото Соломона Михоэлса, президента ЕАК, сопровождаемое текстом, рассказывающим о его убийстве в январе 1948 года и начале «государственного антисемитизма и репрессий против еврейских организаций и интеллигенции» (портной Лазик Ройтшванец снова упустил свой шанс войти в историю); 4) объявление о создании государства Израиль в мае 1947 года и доклад Андрея Громыко в ООН. Комментарий повествует о «чувстве гордости», которое это событие «вселило в сердца многих советских евреев», но никак не связывает этого торжественного момента с кровавым уничтожением еврейской жизни в Советском Союзе, последовавшим несколько месяцев спустя; 5) газетный заголовок — из неопределенной газеты! — сообщающий о «деле убийц в белых халатах». На пяти стендах имя Сталина упомянуто один раз, его фотографий нет совсем. В этом зале музей больше не выполняет свое предназначение: он больше не может претендовать на роль хранителя памяти.

По мере того как мы приближаемся к сегодняшнему дню, прошлое становится все более смутным. Содержание двух следующих залов сведено к анекдотам. В экспозиции, посвященной 60-м, 70-м, 80-м годам, не представлена карта эмиграции, как это было сделано для XIX века, самиздат не упоминается, нет ни слова о репрессиях и государственной политике антисемитизма. В зале всего два экрана: на первом 3D-экране в московской квартире симпатичные люди обмениваются шутками, а молодая женщина вынимает из фанерной коробки подарки, присланные родственниками из США. На втором экране группа евреев тайно собирается в лесу, чтобы своей общиной организовать спортивные игры для детей. Растет новое поколение, здоровое телом и духом.

Посещение подходит к концу. Остался еще Центр толерантности, поскольку, напомним, полное название музея звучит «Еврейский музей и центр толерантности». Смысл совмещения этих двух названий не совсем понятен: служит ли факт создания Еврейского музея доказательством толерантности или же с помощью музея его создатели надеются распространять идею толерантности в России? Центр представляет собой зал с несколькими рядами кресел с интерактивными и проекционным экранами. Как мне объяснили, здесь преимущественно проводят лекции. Что является предметом этих лекций, о чем здесь говорят? Обсуждают ли здесь насущные вопросы, волнующие российское общество, такие как отношение к людям с «нетрадиционной сексуальной ориентацией» или мигрантам из стран Азии? Нет, этими вопросами центр не занимается. В ответ на мои настойчивые вопросы мне вручают пару буклетов «Программа “Урок в Центре толерантности”». Из них можно узнать, что лекции предназначаются для школьников и соответствуют государственным образовательным стандартам учебной программы по обществознанию. Что главным козырем центра является его исключительное в России «высокотехнологическое» оборудование, «не имеющее аналогов в России». Среди «личностных» целей центра указаны: «Мотированность и направленность на активное и созидательное участие в будущем в общественной и государственной жизни; ценностные ориентиры, основанные на идеях патриотизма, любви и уважения к Отечеству; ценностные ориентиры, основанные на признании равноправия народов, единства разнообразных культур». Не в этом ли именно буклете, в этой самой стажировке «толерантности», которая представляет собой не что иное, как подготовку к социальной инженерии и государственной дисциплине, содержится ключ к объяснению этой изумительной — и возмутительной — версии истории советских евреев, предлагаемой музеем? Надо сказать, что эта особая интерпретация истории советских евреев снискала одобрение многих москвичей, которые охотно возвращаются в музей, приводят детей. Те самые образованные люди, которые возмущаются возвращением в школьные учебники истории советских приемов, здесь, зачарованные совершенством «мультимедийных» гаджетов, утрачивают способность мыслить критически.

Президент Владимир Путин также высоко оценил деятельность музея и центра. Согласно указу от 19 февраля 2013 года, он одобрил создание аналогичных «центров толерантности» в одиннадцати других крупных городах России.

Но музей ждало еще одно, более щедрое вознаграждение: президент лично вмешался в дело с библиотекой Исаака Шнеерсона (о нем мы говорили в начале статьи), которая разделила российскую и нью-йоркскую ветви Хабада. Часть огромной коллекции религиозных книг и рукописей Исаака Шнеерсона, некоторые из которых датированы XVI веком, была изъята при его высылке из Советского Союза в 1927 году. Оставшуюся часть своей библиотеки раввин был вынужден оставить в Варшаве, при отъезде в США в 1940 году. Захваченная нацистами, она была переправлена в Германию, откуда Советская армия изъяла ее и доставила в Государственный военный архив. После развала СССР община любавических хасидов Нью-Йорка через суд заявила о намерении воссоединить две части коллекции, наследницей которой она себя считала. По решению суда Россия должна была выплачивать ежедневный штраф, а движениe Хабад было уполномочено арестовать имущество Российской Федерации за границей. Иными словами, дело приняло дипломатический характер. Вопрос решился благодаря вмешательству Владимира Путина: 13 июня 2013 года в Еврейском музее Москвы состоялось торжественное открытие Библиотеки раввина Шнеерсона. Этот щедрый дар Российского государства позволит музею расширить научную работу и приобрести международное значение. Выгнанные через дверь «изделия» и Книга вернулись в музей через окно — благодаря президенту Путину. Великий человек, нет сомнения! Возможно, когда-нибудь ему удастся вернуть в историю советских евреев даже и Сталина.

Автор выражает благодарность сотрудникам музея за помощь и объяснения. Идеи, высказанные в статье, являются, конечно, личным мнением автора.

Расширенная версия статьи будет опубликована в “Revue des Études Slaves” (Париж).