Но конфликт норм глубже расчета

Вполне возможно, что Путин действительно использует реализм как осознанное руководство к действию, направленному на достижение безопасности страны в игре с нулевой суммой. Каналы индивидуальной социализации в реализме действительно открыты, а президент всегда показывал себя хорошо обучаемым лидером. Но если его внешнеполитические установки сформировались помимо давления структуры и баланса сил, то было бы неверным допустить, что исключительно идеи Киссинджера, Макиавелли и Фукидида имели главное воздействие на Путина в частности и постсоветскую РФ в целом. Это упрощение, которое следует отвергнуть. До тех пор, пока мы не получим прямых свидетельств о воздействии классиков и эпигонов реализма на Путина, следует обратиться к конструктивизму. Поскольку о конструктивизме знают мало, позволю себе несколько теоретических слов.

1

По конструктивизму, цели, интересы и предпочтения не внеположны акторам и субъектам этого политического действия. Необходимо докопаться до фундаментальных норм, ценностных обоснований, которые государство маркирует как смысл собственного существования. Эти нормы фиксируют стандарты надлежащего поведения и впоследствии широко применяются в социальной практике. Неугодные стандарты искореняются из общества. Так возникает внутренний нормативный порядок. С определенными оговорками этот порядок можно обозначить как общественный договор. Несмотря на то, что многие государства разделяют внешне сходные ценности (суверенитет, например), толкование и применение этих норм существенно различаются. В этом смысле фундаментальные нормы индивидуализируют конкретные политические пространства, визуально ограниченные границами на картах мира, и дают государству нечто вроде идентичности.

Так вот, вполне развернутое нормативное обоснование внешней политики Кремля существует довольно давно. Если вынести за скобки долгосрочное воздействие традиционных интеллектуальных течений, основные постулаты российского нормативного порядка были (в разбавленной стилистике) выражены в статье Путина «Россия на рубеже тысячелетий», которую он предложил общественности в 1999 году [1]. Концепция «суверенной демократии» развила эти постулаты. Несмотря на потерю публицистического интереса к «сурковской пропаганде», она в концентрированной форме излагает ценностные установки и обязательства политической верхушки. Обширная дискуссия — всегда ли Путин был «таким», как сегодня, — игнорирует соображение, что базовые нормы складываются до конкретных решений. До сих пор усиление норм, которые я описываю ниже, не вызывает сомнений. Хотя и понятно, что политический процесс и последствия решений, в свою очередь, влияют на уже укорененные нормы, иногда самым радикальным образом.

2

Напомню, что концепция «суверенной демократии» утверждает две ключевые нормы (мета-нормы). Во-первых, это внутренний суверенитет, который можно описать следующей формулой: сильная власть не может быть нелегитимной, а слабая власть, предполагающая автономию общества от режима, напротив нелегитимна по определению. Разнонаправленность внешнеполитических интересов общественных групп разрывает гомогенность государства и подрывает его сплоченность. И это источник прямой угрозы. В такой интерпретации любая Фронда, подлинно автономные институты, не кооптированные неправительственные организации и транснациональные агенты напрямую угрожают государству. «Подавляющее большинство» же способствует его онтологическому выживанию, поскольку оно не имеет право на самостоятельное внешнеполитическое поведение вне государствоцентричных рамок.

Тут можно вспомнить и о том, насколько Путин в психологическом плане привержен могуществу как «сакральной» ценности. Путинская интерпретация сильной власти и государства отличается от определения, данного Максом Вебером. Президент много говорил о том, что слабых бьют, о бессилии власти. Это очень показательные рассуждения, к ним необходимо больше внимания. Видимо, и представители элиты, особенно из силовиков, разделяют культ силы. Демонстративное выпячивание могущества, принуждения — основа политического выживания и внутри страны, и вовне.

В более широком плане, никакое государство, не удовлетворяющее критериям первой мета-нормы, российские лидеры не считают состоявшимся. Онтологический статус слабых государств нестабилен, их легитимность остается под вопросом. Даже либеральные демократии, которые вынуждены согласовывать разнонаправленные интересы внутри своих политических систем, признаны слабыми, несмотря на техническое превосходство. Как утверждают многие консервативные комментаторы, Запад не готов защищать свои ценности с оружием в руках на собственных цивилизационных границах. Верно и обратное: солидарность с государствами, где внутренний суверенитет незыблем, желательна. С ними проще договориться, логика их внешнеполитического действия импонирует.

Вторая мета-норма — это «внешний суверенитет», «державность» со стремлением к нормативной самодостаточности и неприятием политических рекомендаций и стандартов социального поведения, выработанных в иных «цивилизационных условиях». Очень показательны высказывания Суркова об онтологическом самоубийстве России, если она будет следовать западно-либеральным моделям [2]. Сходным образом А. Чадаев в своей книжке писал, что «его идеология» настроена на продвижение внутренних норм на международную арену и отторжение внешних норм, которые не соответствуют внутренней культуре [3]. Приверженность подобным идеям высказывает и сам Путин. В прямом эфире 17 апреля 2014 года президент утверждает, что информационный и культурный обмен не должен затрагивать исторические ценности и моральное предназначение человека русского мира [4].

Свидетельств того, что мета-норма державности оказывает влияние на самые разные аспекты внутренней и внешней политики, довольно много. В области здравоохранения, например, неприятие стратегии снижения вреда, импортозамещение жизненно-важных лекарств и желание вытеснить заокеанскую медицинскую технику указывают на то, что новый нормативный порядок подчиняет себе самые разные сферы деятельности. Неслучайно одним из первых решений после присоединения Крыма стало сворачивание метадоновых программ на полуострове [5]. Трюк в том, что распространение даже внешне безобидных «технических» рекомендаций размывает мета-нормы. Защита же мета-норм от внешнего воздействия приводит к нормативной автаркии.

Установка Кремля на продвижение собственных норм на глобальной арене не уникальна. Условный Запад экспортирует самые разнообразные нормы, включая нормы экономического неолиберализма, потребления, сменяемости власти, неприменения пыток и т.д. Диффузия норм стала обыденным каналом транснациональных отношений, мотором глобализации, способом адаптации к сложности и неоднородности современного мира. Тем не менее, в тех странах, где внутренний нормативный порядок противоречит доминирующему нормативному контексту, происходит выталкивание режима и страны из международного сообщества.

3

Воздействие фундаментальных норм на внешнюю политику РФ сегодня очевидно. Ниже я интерпретирую внешнеполитическую логику Кремля с точки зрения конструктивизма. В отличие от простого причинно-следственного объяснения, конструктивисты оперируют понятием constitutional causality, т.е. не какие конкретные причины движут действием, а при каких условиях какое-либо действие становится возможным. Иными словами, нормы не являются независимой переменной, единственной причиной для вторжения на Украину, а создают условия, при наличии которых решение о вторжении оказывается приемлемым.

Прежде всего, вопрос об онтологическом статусе Украины не раз поднимали ведущие политики и лидеры общественного мнения России. Не состоявшееся за два с лишним десятка лет государство не может существовать как независимый актор на международной арене, а борьба за контроль над подобного рода территорией неизбежна. В. Жириновский отказывает Украине в праве на существование в качестве самостоятельного субъекта мировой политики, и предлагает план расчленения Украины, поскольку все исторические попытки Киева построить сильное государство заканчивались провалом. Это обоснование он предлагает в письме польскому МИДу в марте 2014 года. Разнородность Украины и отсутствие у этой страны «внутреннего суверенитета» российские комментаторы привыкли отождествлять с социальным хаосом.

Украина не имеет стратегической ценности с точки зрения баланса сил, так как не имеет значительных военных ресурсов, населения, готового стать под ружье, экономического потенциала, обеспечивающего полномасштабную военную мобилизацию. Нет и территориальных преимуществ: значительные земли уже перешли под руку Москвы или выражают свою готовность отпасть от Киева. Поэтому, с точки зрения реализма, Украина не имеет большого значения в глобальном раскладе сил. Сохранение морских баз и развертывание военной группировки в Крыму частично снимает угрозы, исходящие от НАТО. Значит, полномасштабная война стратегически не так уж и выгодна. Но Украина, вслед за Грузией, подает пример успешного, полностью или частично, искоренения незападных норм в реальном времени. Аннексия Белоруссии, вероятно, вызвала бы меньшие внешнеполитические издержки, чем присоединение Крыма, но режим Лукашенко успешно сопротивляется проникновению западных норм. Поэтому Минск можно оставить в покое.

Отрыв Украины, желательно, целиком, от европейской орбиты влияния необходим, так как укореняющиеся там западные нормы последовательно разрушают остаточное нормативное сходство с Москвой и экспортируют чуждые нормы внутрь РФ. Географическая близость и до недавнего времени пористость политических границ между двумя странами усиливают уязвимость Кремля. Тем самым меняется баланс норм на постсоветском пространстве. В совокупности эти факторы бросают вызов российским мета-нормам и угрожают выживанию режима. Ведь режим напрямую связывает свою онтологическую безопасность с нормативным своеобразием. В самых разных формах «перекройку России по западным лекалам» обличали самые разные политики. Слово Юрию Лужкову: «Мы знаем, что западные народы не разумеют и не терпят русского своеобразия… Им надо расчленить Россию, чтобы провести ее через западное уравнение и развязывание и тем погубить ее» [6].

Если с точки зрения реализма концепция «русского мира» — всего лишь отражение желаемого баланса сил, то по конструктивизму «русский мир» — это ареал, где Кремль имеет право и обязан распространять собственные стандарты и нормы. Задолго до концепции русского мира, еще в 2005 году, Виталий Третьяков указывал на необходимость пересмотра границ постсоветского мира и создания собственной международной иерархии на канонической территории российской цивилизации. А нерасколотая Украина, по его мнению, работала против нового русского мессианства и способствовала неоимпериализму Брюсселя [7].

Это экзистенциальная установка если не на силовое расширение, то, по крайней мере, на сохранение статуса-кво. Создание Евразийского Союза институционально закрепит этот ареал. Этническая же отсылка, на которую купились лубочные националисты, и которую обличают либералы, вторична. Как и концепция Большого Китая, справедливость этнического аргумента для территориального расширения не проходит проверку на подлинность [8].

Итак, борьба за Новороссию — всего лишь одна из граней не сегодня начавшегося конфликта между несовместимыми нормативными порядками. Дискурс российского истеблишмента об отпадении запада от своих традиционных ценностей, подкрепленный обширным антилиберальным законодательством, указывает на то, что элита глубоко увязла в данном конфликте. На сегодняшний день нет признаков того, что политический класс добровольно его остановит.

4

Насколько стабилен консенсус по поводу нормативного порядка? Российская элита не первый год подтверждает свою приверженность нормативному своеобразию и свое обязательство отстаивать это своеобразие всеми доступными способами. Тот смысл существования государства, который был предложен Путиным и его окружением, имеет широкую поддержку в обществе. Кроме того, ориентация на нормативный и торговый неоизоляционизм объединяет политически нейтральных обывателей, разных имперцев, националистов и неосталинистов всех мастей. Нынешняя дискуссия внутри страны по поводу особого пути, уникальной цивилизации, русской идеи, национальной самобытности, русского мира, пятой империи и т.д. и т.п. как раз указывает на то, что широкая публика теперь в целом разделяет предложенные нормы, хотя и спорит по отдельным аспектам. Подобный спор нормален, ведь фундаментальные нормы представляют собой некий диапазон социально приемлемого, а не жестко заданный императив. Но подобная стабильность во многом иллюзорна.

Только сильные социализирующие институты способны поддерживать консенсус, так как они социализируют молодежь в те социальные роли, стандарты которых предписывает элита. В разных странах эти институты существенным образом различаются. В США, например, начиная со школьной скамьи, ученики уже примеряют на себя роли стран ООН и обычно пытаются договориться о разрешении международных проблем. Это не просто учебный курс, а серьезная установка на будущее. По сути, Лидеров Либерального Левиафана взращивают со школьной скамьи. Парадокс в том, что российская норма внутреннего суверенитета отторгает идею автономных институтов. Если социализирующих институтов мало, и если работают они плохо, то именно общественный дискурс имеет наибольшее значение. Но на идеологическом олимпе бесспорным лидерам телевизионного мнения (Д. Киселев, В. Соловьев) нет постоянного места.

5

Российские лидеры не руководствовались императивами реализма. Отказа от расчета ради романтики не происходит. Может быть, «расчет» предшествующего десятилетия был вынужденной необходимостью, а стратегическая ориентация уже давно была настроена на конфликт ценностей.

Не следует забывать, что до весны 2003 года Путин пытался встроить РФ в западную иерархию, но требования Евросоюза вступили в противоречие с усиливающейся приверженностью нелиберальным нормам. Набор внешних друзей неизменно сужается. Что будет, если останутся только Армения, Беларусь, Боливия, Венесуэла, Куба, КНДР, Никарагуа, Сирия, Судан и Зимбабве? А что дальше?

Не «слив», как говорят сегодня, проекта Новороссии прорвет описанный мной нормативный порядок, а поражение в конфликте ценностей.

Примечания

↑1. Путин В. Россия на Рубеже Тысячелетий // Независимая Газета, 30 декабря 1999.

↑2. Сурков В. Русская политическая культура. Взгляд из утопии // Независимая Газета, 22 июня 2007.

↑3. Чадаев А. Путин: Его Идеология. М.: Европа, 2006. С. 39–47.

↑4. Прямая линия с Владимиром Путиным, 17 апреля 2014.

↑5. В Крыму и Севастополе могут запретить заместительную терапию // Коммерсантъ, 21 марта 2014.

↑6. Лужков Ю. Мы и Запад // Российская Газета, 15 июня 2006.

↑7. Третьяков В. Бесхребетная Россия // Политический класс. 2005. №1, 2.

↑8. Callahan W. A. Contingent States: Greater China and Transnational Relations. University of Minnesota Press, 2004.