Бюрократы, патриоты, аутсайдеры: стратегии взаимодействия с новыми российскими памятниками

В литературе, посвященной интерпретациям памятников, существует несколько направлений. В рамках традиционной школы памятник рассматривается как объект коммеморации, увековечения определенных людей, деяний, событий, который переводит на символический язык и транслирует систему ценностей, важную для сообщества. Так, например, редактор сборника статей о памятниках в предисловии призывает исследователей монументов обращаться к трактовке смыслов, заложенных их создателями, и пытаться определить транслируемый памятником круг ценностей [1]. Такая традиция прочтения памятников восходит к XIX веку, когда повсеместно создавались национально значимые монументы, открывались музеи национальной памяти. В критической литературе, посвященной разбору памятников, этот подход был тщательно разработан в 1970-е годы. Он непосредственно соотносится с представлением об исторической науке как дисциплине, играющей центральную роль в закреплении в обществе традиции, в создании социальных связей на основе общности самопонимания и самоидентификации. Исторические репрезентации, образы прошлого в этом контексте призваны компенсировать чувство утраченной идентичности, возникшее вследствие переживания индивидом последствий стремительных технических изменений в обществе, вторжения информационных технологий в повседневную жизнь, глобализации мира и унификации системы ценностей, утраты современным социумом национального своеобразия и т.д. [2].

В более поздней исследовательской парадигме в отношении памятников фокус смещается в сторону фигуры зрителя. Внимание ученых переносится с символических форм и знаков, выражаемых памятниками, к событиям, связанным с данным монументом, таким как речи, произносимые в момент открытия (и их интерпретации в СМИ), критика в адрес монумента, высказываемая самыми разными группами, от горожан до экспертных сообществ, а также разные формы взаимодействия наблюдателей с памятником.

Так, для Кристофа Хайнриха ключевым в определении «значения» памятника является не событие, к которому он отсылает, а эффект, который он производит на стороннего наблюдателя. Главная функция памятника — «вызвать критические обсуждения», памятник рассматривается «как средство трения в общественной дискуссии» [3].

Цель настоящей статьи — на примере современной российской практики установки и обращения с памятниками проанализировать общественные дискуссии, трения, конфликты, которые выражаются через обсуждение новых монументов в публичной сфере. Кроме того, мы остановимся на некоторых значимых стратегиях взаимодействия зрителей с памятниками.

Для анализа были использованы материалы проекта «Мониторинг исторической политики», проводимого Обществом «Мемориал» в 2011–2012 годах [4]. В рамках проекта рабочей группой проводился ежедневный мониторинг новостных лент русскоязычного Интернета, при этом выделялась информация об активности тех или иных российских общественных сил в области выработки и распространения собственных интерпретаций событий прошлого. В качестве элементов исторической политики рассматривались далеко не только памятники, но и, в частности, создание мемориальных досок, высказывания высоких должностных лиц об истории, топонимические практики, празднование памятных дат, законодательные инициативы, связанные с мемориализацией, и т.п. [5]. За период с января 2011-го по октябрь 2012 года было зафиксировано 465 упоминаний памятников в новостях Мониторинга [6]. Эти случаи составляют основу настоящего анализа.

Прежде всего, в двух словах коснемся законодательной регламентации установки памятников. Памятники и монументы, которые устанавливают в российских городах, подразделяются на два вида. Одни формально считаются объектами, увековечивающими память граждан или исторические события. Другие такого статуса не имеют и могут быть посвящены любой тематике, даже абстрактной. Установка скульптур второго типа не представляет трудности — инициатор установки должен согласовать с администрацией лишь земельный участок. С появлением собственно памятников, то есть городских скульптур, отсылающих к истории, все обстоит сложнее. Разместить такой объект могут только организация или органы власти, заявки от простых горожан рассматриваются значительно реже (например, в Москве), а в некоторых городах не рассматриваются вовсе (например, в Благовещенске). Подразумевается, что все расходы по установке памятника будет нести именно инициатор, однако возможен вариант софинансирования установки местными органами власти. Далее — бюрократическая волокита: нужно собрать пакет документов, определиться с местом и проектом будущего памятника. Все это необходимо согласовать с управлением культуры, управлением архитектуры и градостроительства, а также земельным управлением городской администрации. Потом материалы отправляются в специальную комиссию, в которую входят представители администрации, историки, скульпторы, архитекторы, художники, депутаты, представители общественности. Решение этой комиссии носит рекомендательный характер. А окончательное решение — ставить или не ставить памятник — принимают депутаты городской Думы. Все эти процедуры занимают более двух месяцев. Строго прописанных критериев того, каким должен быть монумент с эстетической точки зрения, какую нести «смысловую нагрузку», не существует. Каждый случай рассматривают индивидуально. Единственное требование: памятник, который может «претендовать» на статус «объекта увековечения», можно поставить человеку только посмертно, а историческому событию — если после него прошло не менее пяти лет [7]. Отметим также, что выше был приведен общий алгоритм появления памятников. Более точные критерии в выборе тем, сроки рассмотрения заявок зависят от конкретного законодательства и изменяются от региона к региону.

Если обратиться к содержательной стороне созданных в 2011–2012 годах памятников, можно заметить, что большинство из них является «национальными монументами» согласно концепции Питера Карриера [8]. Это подразумевает истолкование истории в героическом ключе, преимущественное создание парадных интерпретаций прошлого, крайне редкое упоминание трагических сторон даже в широко известных и прославляемых событиях и явлениях (Великая Отечественная война, космонавтика, индустриализация и т.д.). Процедура открытия таких памятников может сопровождаться празднествами (например, «народными гуляниями» с приглашением артистов, угощением зрителей и т.п.).

На примере новых памятников особенно хорошо заметно, кто избирается для пантеона героев новой истории: ими становятся военные, государственные управленцы, деятели культуры и науки. Стремление через обращение к истории связать современников со славным наследием прошлого подкрепляется широкой распространенностью юбилейных коммеморативных практик. В 2012 году чрезвычайно высоким было число открывшихся монументов, посвященных победе в войне 1812 года [9]. Для сравнения, в 2011 году одним из самых популярных деятелей истории, к которому отсылали новые памятники, оказался Петр Столыпин — тогда по всей стране отмечалось столетие со дня смерти российского премьер-министра [10].

В российских регионах памятник выполняет важную функцию: в столицах национальных республик задачей его установки часто становится «увековечение» местных героев, что призвано подчеркнуть самобытность, богатство исторических традиций регионов и этносов [11]. С другой стороны, при помощи мемориальной политики решается задача создания единого для всех регионов идеологического поля. Поэтому наиболее типичны памятники, которые апеллируют к «большой» российской истории. Это хорошо видно на примере упоминавшихся памятников, посвященных победе 1812 года, появившихся как в местах, непосредственно связанных с войной с Наполеоном, так и совершенно далеких от этих событий. Можно также отметить варианты в исполнении, когда на уровне региональных памятников «большая» история интерпретируется с учетом местной специфики — например, установленный в Махачкале памятник Льву Толстому посвящается одновременно «всем павшим в кавказских войнах».

Важная проблема — памятники, призванные закрепить в сознании наблюдателя образ славной национальной истории, часто плохо разработаны с художественной и содержательной точек зрения. Так, новые памятники отличает типичность, даже некоторая одноликость в выборе скульптурно-архитектурной формы. Большинство монументов представляет собой одинокие или собранные в композицию человеческие фигуры, созданные в реалистической манере. В зависимости от значительности, приписываемой данному историческому лицу/событию и данному памятнику, скульптор может изобразить эти фигуры стоящими, сидящими или же выполнить их в форме бюста. Значимость монумента передается и с помощью размера: так, например, один из самых крупных памятников, установленных в рассматриваемый период, — монумент Михаилу Кутузову, появившийся на бывшем месте ставки командующего русской армией (высота 6 м). Весьма типичная, широко распространенная сегодня форма — это стела. Выскажем предположение, что частый выбор стел может быть обусловлен характером обращения к прошлому: многие современные памятники прошлое не вопрошают, они отсылают к общеизвестному, отказываясь от пояснений. Лаконичная стела в этом смысле представляет собой удобный знак, она маркирует пространство, но не нагружает его дополнительными смыслами.

Самый популярный материал новых памятников — бронза, гранит или же имитация бронзы — металлобетон, колерованный под бронзу; по замыслу создателей, такие материалы отсылают к идее вечности. Впрочем, это отвечает крайне консервативной мемориальной традиции и напрямую соответствует выбранной форме памятника. При открытии должностными лицами часто подчеркивается, что памятник — необходимый и «естественный» элемент современного города, служащий его украшению и благоустройству [12]. Декларируемый порядок вещей и рутинность появления таких объектов в городе делают вновь открываемые памятники почти неприметными в городской среде и, однако же, определяющими ее общую тональность, создающими смысловой фон.

Обратимся к анализу речей, произносимых должностными лицами при открытии новых памятников. Акцент в церемониальных текстах ставится чаще всего на связи современников со славным прошлым. Но дальше этого мысль обычно не развивается. Типичный пример такого рода описаний — освещение открытия бюста П. Багратиону в селе Сима Владимирской области телеканалом «Россия 1»:

«На церемонии присутствовали губернатор Николай Виноградов, главный федеральный инспектор Сергей Рыбаков, архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий, представители Совета Федерации. Лейтмотив — объединение. Вокруг великой идеи. Ради победы. <…> Во Имя России. Во славу России. Именно эти слова высечены на памятнике Багратиону. Они звучат символично и сегодня. Спустя 200 лет» [13].

Таким образом, инициаторы установки зачастую оказываются неспособными объяснить, как событие, которое в данный момент становится предметом коммеморации, может помочь понять горожанам сегодня самих себя, чем оно отличается от ряда других событий.

Отметим и еще одну функцию памятников, которая декларируется в речах при открытии: воздвижение памятника призвано возыметь «воспитательный» эффект. Приведем несколько речей в доказательство этой мысли:

«Я думаю, что эта часовня всегда будет напоминать волгоградцам о связи поколений: доблестного военного поколения и нынешней молодежи, которая должна знать, что Родину надо защищать и любить», — отметил первый заместитель председателя Комитета по обороне и безопасности Совета Федерации Федерального собрания РФ Николай Федоряк по случаю открытия в Волгограде часовни в память о погибших в Великую Отечественную войну.

«То, что мы делаем, — это не для себя. Для ветеранов, среднего поколения, конечно. Но главное — для маленьких граждан нашей России. Чтобы они росли в понимании истории и величии своей Родины. Чтобы в ваших орловских школах сегодняшнее мероприятие стало первым событием, о котором будут говорить 1 сентября», — пояснил глава РЖД Владимир Якунин при открытии памятника генералу Ермолову в Орле [14]. Этот ряд высказываний можно продолжать.

Так как при открытии монументов упоминаются воспитательные задачи, то неудивительна частая апелляция в торжественных речах к «подрастающему поколению», которое необходимо пестовать и наставлять. При этом содержание «урока» предварительно тщательно выверено, ведь объектом коммеморации становится определенный набор фигур, гармонично вписывающийся в идеал славной национальной истории, соответствующий государственным стандартам. Несмотря на тщательную разработанность пантеона героев, воспитываемое отношение к прошлому не подразумевает усложнения и рефлексии со стороны наблюдателя.

Американский социолог Брюс Грант в статье New Moscow Monuments, or States of Innocents, анализируя стиль московских памятников 1990-х годов (в частности, работы Зураба Церетели), сделал важное наблюдение о намеренной инфантилизации общества, которому новые власти предлагают «игрушечные» памятники (памятник «Дорогу утятам», памятник Петру I, «Дерево жизни» в Московском зоопарке и др.). «Выбор Церетели, чьи работы оформлены как детские сказки, фантастическое царство, обнаруживают инфантилизацию публичной сферы, что популяризует образ новой российской столицы, которая живет, как я это называю, “в состоянии невинности”. Опираясь на исследовательскую теорию, которая ставит во главу угла то, каким образом памятники усмиряют или останавливают время, я вижу в появлении сказок в его работах проекцию общественного порядка в раздираемой противоречиями стране как реакцию на разногласия по поводу путей экономического и политического улучшения» [15].

Наблюдение Гранта интересно еще и тем, что оно невольно обращает внимание на полнейшую серьезность создаваемых в современные дни памятников — из них словно намеренно исключен элемент игры, в них нет аллюзий, иронии и вообще любых проявлений чувства юмора. Сравнивая отношение создателей памятников к наблюдателю в 1990-х и в начале 2010-х годов, осмелимся продолжить метафору Гранта и отметим произошедший символический перенос фигуры зрителя из «младенчества» в «подростковый возраст»: если раньше создатели монументов играли и развлекали горожан, сейчас они ставят перед собой строго воспитательные задачи, что проявляется в наставлении, поучении зрителей, и это преподносится как нешуточная задача.

Реакция же «воспитуемых», собственно жителей города или поселка, как правило, исключена из внимания тех, кто возводит памятник.

Памятник в классической традиции (а именно такими, как было отмечено выше, является большинство новых российских монументов) предполагает весьма ограниченный набор способов взаимодействия и участия со стороны зрителей [16]. Так, горожанин может услышать речи при открытии или ознакомиться с ними через репортажи СМИ, возложить цветы к подножию монументов в памятные даты (или оставить зажженные свечи), поучаствовать в специальных акциях (например, вахтах памяти). Такого рода практики часто поддерживаются группами, имеющими общественный статус: союз ветеранов, общество репрессированных, совет школы, воины-афганцы и т.п.

Интересным примером является акция, проведенная членами молодежного объединения «Молодая гвардия “Единой России”» в сентябре 2012 года, когда акторы, используя чрезвычайно разработанную систему ритуалов вокруг памятников, попытались выразить свою связь с событиями прошлого. Тогда было организовано своего рода паломничество из Москвы в Краснодон, начавшееся в музее на Поклонной горе (сконструированной как значимое символическое место): «В Зал Славы под марш Преображенского полка были внесены Государственный флаг Российской Федерации, флаг города-героя Москвы и знамя Победы. Затем начались напутственные речи. Руководитель Департамента семейной политики Москвы Юлия Гримальская подчеркнула, что историческую и современную “Молодые гвардии” объединяет любовь к Родине, “главная движущая сила, которая должна руководить всеми гражданами Российской Федерации” <…> Юлия Гримальская попросила молодогвардейцев собирать по пути, в городах воинской славы (Тула, Орел и Курск. — Н.К.), землю, пропитанную кровью и потом солдат Великой Отечественной, и отвезти ее в Краснодон на мемориал, а оттуда взять горсть земли для Москвы». Завершилась церемония выносом знамени «Молодой Гвардии», которое отправлялось в Краснодон в виде подарка, чтением клятвы Олега Кошевого и общим громким «Клянемся!». Затем активисты МГЕР из Москвы, Тулы, Орла, Брянска и Ростова-на-Дону приняли участие в юбилейных торжествах в Краснодоне у отреставрированного к юбилею мемориала «Непокоренные». На митинге присутствовали премьер-министр Украины Николай Азаров, сопредседатель Координационного совета МГЕР Екатерина Стенякина, представители власти Луганской области и Партии регионов, ветераны. Молодогвардейцы вместе со всеми участниками митинга возложили цветы к краснодонским памятникам, а затем посетили музей «Молодой гвардии», где передали в дар знамя МГЕР с памятными записями ветеранов [17]. Мы видим чрезвычайную насыщенность данного ритуала знаками, призванными создать символическую связь членов данного молодежного объединения с павшими на фронтах Великой Отечественной войны, а также с героями книги Фадеева (и возможно даже их историческими прототипами). Отметим, что и тщательная, вплоть до мелочей, фиксация происходящего в тексте журналистского отчета, а также собственно организация речи (выбранная стилистика и набор тропов) в данном описании, очевидно, играют символическую роль и являются частью ритуала. Официальные группы, вовлеченные в коммеморативные практики, часто настаивают на соблюдении основ неписаных правил. Так, в марте 2011 года в Ростове произошел интересный прецедент — судебное разбирательство между школьником, с одной стороны, и управлением образования и союзом ветеранов — с другой. Подросток требовал предоставить ему возможность отстоять вахту памяти у Вечного огня, районное управление образования и совет ветеранов настаивали на том, что тот сначала должен остричь длинные волосы. Ответчики по этому делу ссылались на имеющиеся нормативные акты и традиции: претендент на право стоять вахту у мемориала должен иметь соответствующий внешний вид и, в частности, аккуратную короткую прическу. «Это не просто детский каприз и не попытка заявить о себе. Я с детства мечтал стоять в карауле, почтить память моих троих дедов, погибших на войне. Волосы можно спрятать под шапку, но мои доводы почему-то никто не слушает», — возражал школьник. Дело, однако, закончилось тем, что суд отказал в удовлетворении требований школьника, приняв сторону «хранителей традиций».

Среди неофициальных практик обращения к монументу — фотографирование памятника и себя на его фоне (отдельно отметим свадебные фотографии на фоне новых и старых памятников), публикация таких фотографий в социальных сетях, а также высказывание личного отношения к памятнику в Интернете. Комментарии пользователей Интернета, посвященные городской мемориальной политике, — один из важных показателей отношения к памятникам простых горожан. Этот материал требует отдельного внимательного исследования. Стоит отметить, что высказывания о памятниках в Сети характеризуются самым широким спектром стратегий и намерений — от гражданского контроля за действиями властей до способа занять себя и скоротать время. Однако несмотря на существование каналов выражения личного отношения к уже существующему памятнику, сложившаяся практика установки монументов в России исключает сообщество горожан из обсуждения проектов монументов — как правило, у граждан нет институционально закрепленного способа влиять на то, кому, где и когда будет поставлен новый памятник и как он будет выглядеть.

Случаи, когда частное лицо или независимая инициативная группа добились установки памятника, являются скорее исключением. Отметим, что при этом инициаторам установки, как правило, приходится прилагать большие усилия, чтобы преодолеть сопротивление бюрократической машины. Например, члены общественного движения «Город-сад Палевский жилмассив» в Санкт-Петербурге достаточно легко согласовали появление и финансирование нового городского памятника поэтессе Ольге Берггольц, однако им предстояло выдержать своеобразную «оборону» и долго отстаивать место установки монумента — в итоге он должен появиться именно в том районе, где известная поэтесса провела детство и юность, а не в сквере, который данному памятнику надлежало «облагородить» и благоустроить, как на том настаивали местные власти [18].

Один из крайних примеров такого рода согласований — борьба за установку изначально мемориальной доски, а затем и памятника героям-казакам, награжденным в Первую мировую войну четырьмя георгиевскими крестами, в Ессентуках. Авторам проекта пришлось в течение трех лет обращаться с запросами в городскую администрацию, архивы, прокуратуру, делать заявления в прессе и даже выдержать один день голодовки, которая помогла привлечь внимание к проекту. Союзники у инициаторов мемориала появились неожиданно в новообразованной Пятигорской и Черкесской епархии. Представители Церкви в итоге разрешили установить мемориальную доску и памятник на территории собора Святого Пантелеймона в центре города [19].

Массив новостей за данные два года фиксирует и примеры обращения к горожанам за советом о целесообразности возведения или о способах реализации конкретного проекта со стороны представителей городской администрации. Такие примеры достаточно редки, но позволяют выявить факторы, влияющие на апелляцию к общественному мнению в этом вопросе.

Так, в 2012 году в Благовещенске член-корреспондент Российской академии художеств скульптор Владислав Афанасьев выступил с предложением привезти в родной город бронзовый памятник работы Зураба Церетели «Большая тройка», изображающий Сталина, Черчилля и Рузвельта, — от этого памятника Ялтинской конференции до того уже успели отказаться Ливадия и Волгоград [20]. Нашлись меценаты, которые были готовы привезти памятник, сам автор работы также был не против. Однако после бурных обсуждений — они проходили и на местном телевидении, и на популярных интернет-порталах города — от идеи установки памятника было решено отказаться. Противники установки монумента приводили доводы о репрессиях времен Сталина, о том, что Ялтинская конференция имеет очень отдаленное отношение к Благовещенску, а кроме того, привели перечень, по их мнению, более достойных фигур и событий, которые могли быть увековечены в областном центре Приамурья [21].

Другой пример — многолетние споры в Омске о целесообразности появления в городе памятника Александру Колчаку. Данные споры запустило предложение бывшего губернатора области Леонида Полежаева, который был готов установить памятник за счет благотворительного фонда «Духовное наследие», который он возглавлял. С 18 ноября 1918 года по 4 января 1920 года Колчак был верховным правителем России, и его ставка располагалась именно в Омске. Действующие областные власти Полежаева поддержали, но инициировали опрос общественного мнения в силу неоднозначности фигуры белого адмирала. Общественная палата области провела открытые слушания с участием экспертов — архитекторов, историков, представителей топонимической комиссии, общественных объединений. Однако высказанные точки зрения оказались настолько противоположными, что решение по установке памятника выработано не было. И только тогда было решено провести социологический опрос среди жителей региона, на котором большинство высказалось против нового памятника. Примечательно, что сам памятник на тот момент был уже создан скульптором Михаилом Ногиным (он находился в разобранном состоянии). По итогам обсуждений памятник не был установлен [22].

Впрочем, бурные обсуждения памятника работы Ногина не помешали открытию в Омске другого памятника Колчаку у ресторана «КолчакЪ» (инициатором установки был владелец этого заведения) — событие приурочили ко Дню народного единства в ноябре 2012 года. Данная частная установка вызвала новый виток оживленных дискуссий и острых полемик в городе, но победил, вероятно, прагматизм бизнесмена и поддержавших его властей. Так, гендиректор одной из омских маркетинговых компаний оценил памятник следующим образом: «Думаю, что омичи будут привозить туда своих гостей из других городов, потому что пригласить по большому счету больше и некуда. Тем более, ресторан “КолчакЪ” находится недалеко от Центра изучения истории Гражданской войны. После просмотра экспозиции можно взглянуть на памятник, перекусить. Все приезжие надеются увидеть что-то особенное. Поэтому я считаю памятник Колчаку хорошей находкой с точки зрения туризма. Нужно хвататься за все, что есть. Если Александр Колчак для Москвы и Санкт-Петербурга — один из многих, то для Омска даже то, что он здесь жил, уже значимое событие» [23]. Данный пример показывает, что в ситуации, когда местные власти и жители города пребывают в нерешительности, инициативу могут перехватить представители бизнеса, для которых важны не тонкости отношения к прошлому, а, например, привлекательность истории как бренда.

Перечисленные случаи являются не единственными, но достаточно редкими примерами приглашения горожан к обсуждению проектов новых памятников. Как видим, обращение к общественному мнению является крайней мерой в решении споров, возникших в кругах чиновников или включенных в процесс утверждения памятников экспертных комиссий по монументальному искусству. Относительно исторических фигур, которым предлагалось ставить памятник (Сталин, Колчак), в обществе нет консенсуса, как нет его и в кругах, принимающих решение. Важно отметить, что вызванные идеей установки памятника общественные дискуссии стали значимым явлением в городской жизни. Они подтолкнули участников к выработке собственного мнения в ситуации, когда в обществе нет однозначного согласия по поводу прошлого, помогли продемонстрировать модель общественного договора, выявить многообразие существующих точек зрения относительно истории (и современной системы ценностей).

Однако обратимся к примерам явных сбоев в контексте общепринятых практик выражения отношения к мемориальным городским объектам. Именно эти случаи будут являться предметом дальнейшего анализа.

Эти примеры отличаются способом их описания в новостях СМИ, где они характеризуются негативно-оценочно, в терминах «осквернение», «вандализм», «кощунство». Среди этих случаев можно выделить: а) художественные акции; б) сознательное выражение своего несогласия с системой ценностей, транслируемой данным памятником; в) бытовое хулиганство.

Рассматривая данные случаи, мы будем опираться на положения социологической теории, посвященной изучению девиантности. По Ховарду Бэкеру девиантностью называются процессы, которые трактуются как уменьшающие общественную стабильность и вносящие элемент дезорганизации в социальный порядок. Черты общественной жизни, которые укрепляют стабильность, принято считать «функциональными» и предпочтительными по сравнению с теми, которые стабильность подрывают (и характеризуются как «дисфункциональные»). Но на практике, как справедливо указывает Бэкер, намного сложнее, чем в теории, определить, что является функциональным и что дисфункциональным.

«Вопрос о том, какова цель или назначение данной [социальной] группы, а соответственно, что ускорит или воспрепятствует достижение этой цели, очень часто является политическим. И поэтому то, какие правила должны быть проведены в жизнь, какое поведение считается девиантным и кого считать аутсайдером — это также политические вопросы» [24].

Несогласованные художественные акции — одна из самых редких форм взаимодействия с памятниками (по крайней мере, в российских регионах по состоянию на 2011–2012 годы). Так, один из интереснейших примеров — обращение с монументом Ленину в Находке, где молодые люди раскрасили постамент — в результате бронзовый Ленин оказался сидящим словно бы на огромном куске сыра. Данная акция, как нам представляется, отвечает художественной стратегии изменения привычной городской среды средствами искусства. Подобные стратегии достаточно популярны в современной городской культуре, однако далеко не всегда действия стрит-артеров направлены на работу именно с мемориальными объектами. Задержанные в Находке художники были обвинены в вандализме, и им грозил крупный штраф, вычет из заработной платы до 18 месяцев или заключение до двух лет. К сожалению, новостные источники не разместили никакой дополнительной информации о дальнейшей судьбе городских активистов, зато авторы новостных порталов были подробны в списке эпитетов, характеризуя акцию: ее назвали «глумлением», «изуродованием», «вандализмом», «осквернением» [25]. Оскорбление декларируемых моральных ценностей оказывается в данных сообщениях важнее человеческих прав и свободы самовыражения.

Следующий пример своего рода стрит-арта, но в более привычном русле (и возможно, менее изысканного в эстетическом плане) — появление граффити, которым неизвестные разрисовали ремонтный забор, установленный вокруг реставрируемого памятника Победы в Коврове (Владимирская область). Примечательно, что данное событие, не наносящее вред самому монументу, было расценено СМИ однозначно: «Неизвестные вандалы посягнули на святыню — памятник, являющийся символом Великой Победы над фашизмом в нашем городе. Так и хочется спросить: и за это наши ветераны-защитники проливали свою кровь? Таким они хотели видеть братство народов на освобожденной земле родной страны?» — размышляет автор официального сообщения о происшествии [26].

Акции другого рода прошли сразу в нескольких городах России — в августе 2012 года сторонники попавших в тюрьму членов группы Pussy Riot надели цветные балаклавы как на новые, так и на старые городские памятники, что можно расценить как проявление художественно-политического акционизма. В Тюмени для этих целей был задействован памятник градоначальнику Андрею Текутникову, в Москве — памятник Пушкину и Натали на Арбате, памятник белорусским партизанам в вестибюле станции метро Белорусская, памятник Ломоносову у здания МГУ, памятник Абаю Кунанбаеву. Похожая акция прошла и в Болгарии, где неизвестные надели разноцветные балаклавы на воинов памятника Советской армии (именно этот монумент был уже однажды «осквернен» в 2011 году — тогда были разукрашены солдаты, получив «одежду» героев комикса). Телеканал «НТВ» прокомментировал «одевание» памятника белорусским партизанам, сообщив, что пассажирам метро не понравилось «оскорбление чувств белорусского и российского народов» [27]. В этом и предыдущем случае мы наблюдаем очевидную неготовность блюстителей социальной нормы увидеть ситуацию шире рамок предзаданных практик.

Следующая группа — примеры «сознательного вандализма»: мы рассмотрим случаи намеренного причинения ущерба памятникам. Данные разрушительные действия напрямую выражают отношение акторов к системе ценностей, транслируемой монументом.

Среди этих примеров есть откровенно маргинальные, когда хулиганские действия нацелены на оскорбление общественных групп. Подобного рода примеры — свастика и слова фашистского гимна, нанесенные на памятник солдатам Великой Отечественной войны в Калининграде, облитый краской памятник жертвам холокоста в Янтарном (Калининградская область), нарисованный прицел на памятнике жертвам репрессий в Санкт-Петербурге [28]. Но есть и более сложные примеры намеренных деструктивных действий, выявляющие болевые точки в общественном отношении к прошлому. В частности, крайне спорным памятником в глазах кавказского населения России является бронзовая статуя генералу Ермолову, установленная в Минеральных Водах в 2008 году. Еще тогда жители Северного Кавказа высказывали свое неоднозначное отношение к появлению такого монумента. Например, уполномоченный по правам человека в Чечне Н. Нухажиев заявил: «Памятники тиранам и завоевателям, как правило, сносятся. Нет никакого сомнения в том, что такая же участь ожидает и монумент палачу кавказских народов, возведенный в кавказских Минеральных Водах». Тогда же министр по внешним связям, национальной политике, печати и информации Чечни Ш. Саралиев назвал открытие памятника генералу Алексею Ермолову в Минводах неуважением к кавказским народам, испытавшим на себе «ермоловскую политику геноцида» [29]. В 2011 году минводский памятник неизвестные забросали яйцами и раскрасили краской. Отметим, что данный конфликт был несколько обострен реакцией властей. Так, на совещании с силовиками ставропольский губернатор Гаевский сориентировал правоохранителей на соответствующий подход в расследовании случившегося, заметив: «Этот случай вандализма — тяжелое правонарушение, а не хулиганство» [30].

Фигурой, личность которого вызывает в российском обществе споры в оценках, остается и Борис Ельцин — так, в 2012 году неизвестные в Екатеринбурге облили недавно открытый памятник первому российскому президенту едкой синей краской и повредили буквы в надписи на постаменте. Показательно, что на портале Ura.ru, опубликовавшем данную новость, множество оставивших комментарии читателей высказывались крайне негативно по поводу самого Ельцина, его правления, развала СССР и его последствий [31].

Пожалуй, наибольшее число споров в российском обществе вызывают фигуры Владимира Ленина и Иосифа Сталина. И если пока у сторонников Сталина нет возможности поставить монумент любимому вождю — многочисленные инициативы отвергаются местными администрациями, то сторонники и противники Ленина находятся в другой культурной ситуации — им приходится вести спор в пространстве, на символической разметке которого памятники Ленину давно нанесены. Многие «Ленины» были демонтированы в начале 1990-х годов, но многие же продолжают оставаться на своих местах. Вообще обращение с памятниками Ленину в современной России достойно стать темой отдельной развернутой статьи, здесь мы попытаемся зафиксировать несколько наблюдений, относящихся к проблеме вандализма.

Однозначно можно сказать, что эти памятники являются своего рода лакмусовой бумажкой общественных и политических настроений в регионе — в некоторых регионах памятники Ленину бережно реставрируют к памятным датам и даже устанавливают новые монументы [32]. Однако есть и места, где жители воспринимают памятники Ленину как анахронизм — об этом свидетельствует самая высокая частотность «покушений» именно на эти памятники по России. Так, всего за два года (конец 2010 года — конец 2012 года) был взорван памятник в Пушкине (Ленинградской области), в поселке Мга (Ленинградской области) у Ленина была отбита рука, а на памятник нанесена нецензурная надпись, в Свободном (Амурская область) Ленину отбили голову, в поселке Харабали (Астраханской области) от памятника остались только ноги, а в Санкт-Петербурге монумент облили краской [33]. Памятник Ленину представляется подходящим местом для выражения оценки вождю в письменной форме: так, в Москве неизвестные отметили день рождения Ленина нанесением надписи на постамент «Людоед, гад, предатель» и облили сам памятник краской. А в Мурманске разрисовали постамент, поставив знак равенства между нанесенными изображениями серпа и молота, с одной стороны, и свастики — с другой [34].

Показательно, что во всех приведенных случаях местные власти расценивали произошедшее как «акт вандализма», при этом в прессе часто отмечалось высокое художественное или историческое значение поврежденных монументов. Памятники в большинстве своем были восстановлены.

Следующий случай, на наш взгляд, выявляет своеобразный протест против сложившейся системы приписываемых памятнику сакральных функций. Мы рассмотрим надписи, которые были оставлены на памятнике экипажу танка, прорвавшегося в 1941 году через оккупированный немцами Калинин. В первую же ночь после открытия памятника неизвестные нанесли краской две фразы: экспрессивно-оценочную «СССР — говно» и утверждающую право собственного высказывания «Мы не вандалы» [35]. То, что надписи были сделаны буквально вслед за установкой, указывает, что данный памятник не был случайной площадкой для самовыражения, речь шла скорее о специальной и сознательной десакрализации этого монумента, протесте против его появления. Надпись, на наш взгляд, выдает некоторую усталость авторов от казенной мемориальной политики, обозначает иллюзорность и зыбкость «порядка вещей», который поддерживается местными властями.

Наконец, еще одна группа деструктивных действий по отношению к монументам может быть связана с десакрализацией этих объектов, с сознательным или бессознательным отказом горожан увидеть в них некий особый символизм, предполагаемый инициаторами установки.

Один из распространенных примеров такого рода десакрализации памятников — хищение деталей для последующей сдачи в пункты приема металлолома. Так, от металлоломщиков пострадали памятник Барклаю де Толли в Калининграде, два монумента — героям Гражданской войны и героям тружеников тыла в Перми, морякам-подводникам во Владивостоке (причем похищенный элемент — корабельную рынду — восстановили, но она была украдена повторно), был целиком унесен монумент погибшим в Великой Отечественной войне в оставшейся без жителей деревне Кировской области [36]. В этом же ряду практик — деструктивные действия в состоянии алкогольного опьянения: в Моздоке водитель КамАЗа заарканил стальным тросом и разбил памятник Ленину, в Орле была сломана подсветка у памятника Ермолову, в Красноярске отломан элемент ограды памятника солдатам Великой Отечественной войны. Сюда же относится разрушение группой нетрезвых горожан памятников и надгробий на военном кладбище в Камышине Волгоградской области [37]. От перечисленных абзацем выше примеров эти случаи отличает отсутствие прагматизма в действиях акторов.

В зафиксированной группе нарушений памятники перестают восприниматься как культовый объект и предстают одной из форм привычного городского ландшафта, потенциально подверженного неаккуратному обращению, — точно так же это может произойти со стенами домов, остановками городского транспорта, скамейками в общественных местах, фонтанами, детскими площадками и т.п. Так, например, памятник Маресьеву в Камышине предоставил актору всего лишь удобную плоскую поверхность для нанесения предвыборной агитации, а пустая горелка Вечного огня в Новокузнецке постепенно заполнилась окурками [38].

Подводя итоги рассмотрения неконвенциональных способов взаимодействия с памятниками, можно заметить, в первую очередь, отсутствие какой-либо классификации, а следовательно, различий в оценке данных действий, которая транслируется властями и прессой. Все случаи однозначно оцениваются как вандализм и осквернение святынь. Возвращаясь к теории девиантности, данные действия трактуются как нарушающие стабильность и «естественное положение вещей». Люди, которые действуют не одобряемым блюстителями порядка способом, получают ярлыки «вандалов», «хулиганов», исключаются из числа добропорядочных граждан, поддерживающих установленный порядок. В то же время очевидна «политическая» подоплека подобного рода оценок (направленная на поддержание определенного варианта нормы в обществе), оборотной стороной которой является неспособность системы к гибкости, диалогу с обществом, удовлетворению запросов горожан. В некоторых примерах можно разглядеть не бытовое хулиганство, но способ выражения своего отношения к прошлому и символизирующим его памятникам, если угодно — своего рода контрпослание власти. Наиболее очевидно это проявляется в обхождении горожан с откровенно не удовлетворяющими их монументами (Ленину, Ельцину, Ермолову). Можно предположить, что подобных трений удалось бы избежать, если бы способ появления новых памятников (или демонтажа старых) был бы изменен, а при принятии решений власти считались бы с мнением горожан.

Собранный материал позволяет остановиться на основных вопросах, связанных с установкой памятников в городах России. Одна из главных проблем заключается в том, что группы заинтересованных горожан, а также открытые сообщества экспертов согласно процедуре утверждения проектов фактически исключены из принятия решений об установке новых памятников. Появление нового памятного знака в городской среде достаточно рутинизировано: открытие памятника преподносится как значимое культурное событие для города, но по сути не является им, сама форма монументов в доминирующем большинстве случаев крайне консервативна — все это свидетельствует о том, что весьма часто к вопросу о появлении нового памятника в городе не относятся достаточно серьезно. Трактовки, идущие в разрез с официальными представлениями о прошлом, почти не имеют шансов быть каким-то образом отраженными в монументах. Такого рода сложившаяся практика оставляет для горожан крайне узкое пространство для выражения своего отношения к изменению городского ландшафта. Новые памятники горожанами или игнорируются, или включаются в традиционные коммеморативные или бытовые практики. Нетрадиционных, но одобряемых властями практик взаимодействия с памятниками, кажется, просто нет: они не предусмотрены ни дизайном монумента, ни установившимся порядком вещей. Все, что выходит за рамки конвенциональных рутинных практик, вызывает резкое неприятие в официальных СМИ, сами акторы, действующие вне установленных рамок, подпадают под административное или даже уголовное наказание.

За пределами данного анализа остался важный вопрос об увековечении памяти жертв, и эта проблематика заслуживает отдельного серьезного разбора. Способы согласования установки памятников жертвам сильно различаются в зависимости от социальных групп, инициирующих создание мемориала; их художественное решение серьезно отличается от рутинных форм национальных монументов, ритуалы и практики вокруг данных памятников также кардинально отличны от взаимодействий с памятниками, описанными в данной статье.

 

Примечания

1. Reynolds D.M. Introduction // Remove not the Ancient Landmark. Public Monuments and Moral Values. Routledge, 2013. P. 11.

2. Изучению последствий этого переживания и проблемам конструирования идеи нации через обращение к истории посвящено множество классических работ (Б. Андерсон, Э. Хобсбаум, С. Холл, Э.Д. Смит).

3. Heinrich Ch. Strategien des Errinerns. Der veränderte Denkmalbegriff in der Kunst der achtzieger Jahre. München: Verlag Silke Schreiber, 1993. Цит. по: Young J. The Texture of Memory. New Haven; L.: Yale University Press, 1993. P. 7, 11.

4. http://www.urokiistorii.ru/historypolitics/monitoring (здесь и далее все приводимые ссылки на интернет-ресурсы проверялись на релевантность и соответствие содержанию и просматривались автором при завершении редакции — 26.07.2014).

5. Методика данного проекта подробно описана в разделе «О проекте». URL: http://www.urokiistorii.ru/2589

6. URL: http://urokiistorii.ru/tag/pamyatnik

7. В частности, механизм установки памятника в Благовещенске подробно описан Андреем Максименко в статье: Максименко А. Монумент Церетели «Большая тройка»: за и против. URL: http://www.teleport2001.ru/alfa-teleport/2012/07/25/11905.html

8. Чрезвычайно продуктивной нам представляется типология монументов, предложенная Питером Карриером в монографии Holocaust Monuments and National Memory. France and Germany since 1989, где он выделяет следующие типы памятников: национальные монументы (призванные подчеркнуть величие национальной истории, разрабатывающие соответствующий пантеон героев и культурных деятелей); транснациональные монументы (монументы холокосту в частности и трагедиям в целом — эти памятники консолидируют сообщество по другим основаниям, нежели национальные монументы, напоминая о коллективной ответственности, обращаясь к зрителю с общим гуманным посылом); и, наконец, диалогичные монументы (они обращаются к каждому наблюдателю по отдельности, заставляя его участвовать в активной рефлексии о том, как и зачем создаются образы прошлого, из чего складывается история и т.п.).

9. Так, памятники, посвященные героям войны с Наполеоном в 2012 году, были установлены в д. Старый Урюп Кемеровской области, с. Сима Владимирской области, Новгороде, Малоярославце Калужской области, несколько — в Смоленской области (п. Красный, Полоцке, Десногорске и самом Смоленске), Кизляре, Санкт-Петербурге, Ржеве, два памятника в Ульяновске, несколько памятников в Москве, д. Красная Парха Московской области, Кургане, Уфе, Крапивне Тульской области, Томске, Гусеве Калининградской области, п. Бежаницы Псковской области, Твери, Новосибирске. Кроме того, к торжествам было отреставрировано множество существующих памятников — см. подборку новостей по ссылке. URL: http://www.urokiistorii.ru/tag/voina-1812-goda

10. Памятники Петру Столыпину (или тематически связанные с его реформами) появились тогда в п. Октябрьский Ульяновской области, Барнауле, Москве, Краснодаре. МИДом России была предпринята попытка подарить памятник Столыпина Киеву. Кроме того, двум российским университетам было присвоено его имя, было открыто несколько мемориальных досок, проводились тематические конкурсы в его честь и т.д.

11. В качестве примера можно привести споры об открытии памятника Чингисхану в Улан-Удэ или установку памятника в Ижевске Трокаю Борисову, этнографу и общественному деятелю, способствовавшему созданию удмуртской автономии и репрессированному в 1940 году. Также по теме см.: Макаркин А. Памятники современной России // Pro et contra. 2010. № 48. С. 127–138.

12. Ср., например, высказывание главы администрации Кинешмы А. Томилина по случаю открытия памятника воеводе Бобрыкину: «Когда мы отремонтируем дом № 1 на площади Революции, когда завершим работы по благоустройству памятника, как раз площадь станет тем историческим центром, куда будет нестыдно привезти туристов. И я так думаю, она явится той печкой, от которой мы начнем танцевать». URL: http://www.urokiistorii.ru/51552

13. В селе Сима установили памятник Петру Багратиону. URL: http://vladimir.rfn.ru/rnews.html?id=5122681&cid=7

14. URL: http://www.urokiistorii.ru/51329, http://www.urokiistorii.ru/51349, http://www.urokiistorii.ru/51441, http://www.urokiistorii.ru/51558

15. Grant B. New Moscow Monuments, or States of Innocents // American Ethnologist. 2001. Vol. 28. № 2. P. 335.

16. В противоположность «диалогичным» монументам (в упоминаемой типологии П. Кариера), когда монумент проектируется специально таким образом, чтобы подтолкнуть зрителя к взаимодействию, рефлексии, внутренней работе, заставляя его высказываться или действовать (например, предлагая записать свой ответ на вопрос, приводя в замешательство).

17. Источник — Мониторинг исторической политики. URL: http://www.urokiistorii.ru/51573. См. также первоисточник — сайт «Молодой гвардии». URL: http://mger2020.ru/nextday/2012/09/27/38885.

18. См. официальную информацию от общественного движения «Городсад Палевский жилмассив». URL: http://www.save-spb.ru/page/announce/zhiteli_palevskogo_zhilmassiva.html, а также новость ИА «Регнум» «В Санкт-Петербурге идут споры, где установить памятник Ольге Берггольц». URL: http:// www.regnum.ru/news/1571465.html#ixzz26ZvTlv4J

19. См. новости Мониторинга исторической политики. URL: http://urokiistorii.ru/1757, http://urokiistorii.ru/3427, http://www.urokiistorii.ru/51375

20. Впрочем, специально для Волгограда Церетели изготовил уменьшенную в десять раз копию монумента. Гипсовая копия памятника теперь хранится в музее-панораме «Сталинградская битва».

21. Максименко А. Монумент Церетели «Большая тройка»: за и против.

22. См. материал «Нужен ли памятник Колчаку, решат омичи». URL: http://www.omskrielt.com/news/society/27301/, а также статью «Мониторинг исторической политики». URL: http://www.urokiistorii.ru/51284

23. Мнение Иванченко и многих других омичей приводит информационное агентство «Смартньюс». URL: http://smartnews.ru/regions/omsk/1599.html#ixzz38XrZ7upS

24. Backer H.S. Outsiders: Studies in the Sociology of Deviance. N.Y.: The Free Press, 1963. P. 7.

25. См., например, одну из новостей: «В Находке вандалы изуродовали памятник Ленину». URL: http://regions.ru/news/2375639/

26. URL: http://www.urokiistorii.ru/3220

27. URL: http://www.urokiistorii.ru/51397, http://www.urokiistorii.ru/51490

28. URL: http://www.urokiistorii.ru/51204, http://urokiistorii.ru/2387, http://www.urokiistorii.ru/2920

29. См. новостные материалы на портале Росбалт: «Чеченский омбудсмен не сомневается, что памятник Ермолову снесут». URL: http://www.rosbalt.ru/federal/2008/10/23/535464.html и «В Минводах осквернили памятник Ермолову». URL: http://www.rosbalt.ru/federal/2011/10/26/905571.html

30. Гаевский предложил силовикам решить проблему межнациональных конфликтов. URL: http://old.fedpress.ru/federal/polit/vlast/id_256726.html

31. URL: http://www.urokiistorii.ru/51429. См. также новость и комментарии на портале Ura.ru. URL: http://ura.ru/content/svrd/24-08-2012/news/1052146668.html

32. Так, в Ростове (Ярославская область) на месте пришедшего в негодность монумента Ленину установили найденную в музейных запасниках скульптуру. URL: http://www.urokiistorii.ru/51574. В Уфу вернули мраморную копию уехавшего на реставрацию еще в союзный Ленинград памятника. URL: http://urokiistorii.ru/2537. В Озерске Челябинской области прошло открытое голосование, по итогам которого решили не убирать, а восстановить полуразрушенный памятник. URL: http://www.urokiistorii.ru/51353

33. См. специальный материал о взаимодействии с памятниками Ленина в современной России в 2010–2011 годах, подготовленный С. Бондаренко: Ленин как общее место. URL: http://urokiistorii.ru/2833, новость Мониторинга исторической политики. URL: http://www.urokiistorii.ru/51463, а также неполный перечень утрат памятников Ленину по Ленинградской области, подготовленный порталом «Фонтанка.ру». URL: http://www.fontanka.ru/2010/12/07/002/

34. Новости Мониторинга исторической политики. URL: http://urokiistorii.ru/2167 и http://urokiistorii.ru/3261

35. URL: http://www.urokiistorii.ru/2671

36. URL: http://www.urokiistorii.ru/2239, http://www.urokiistorii.ru/2864, http://www.urokiistorii.ru/2864, http://www.urokiistorii.ru/2806, http://www.urokiistorii.ru/2353

37. URL: http://www.urokiistorii.ru/51430, http://www.urokiistorii.ru/51417, http://www.urokiistorii.ru/51209, http://www.urokiistorii.ru/2436

38. URL: http://www.urokiistorii.ru/51306, http://www.urokiistorii.ru/3037

Источник: Историческая разметка пространства и времени: материалы семинара, провед. Волгогр. гос. ун-том при поддержке Фонда Ф. Эберта 13 мая 2014 года / Под ред. д-ра ист. наук, проф. И.И. Куриллы; авт. предисл. И.И. Куриллы. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2014. С. 89–112.