Сдержанная апология Европы. Путеводитель по жизни среди людей в Европе. Перевод с хинду на русский

От редакции: Главы из работы публикуются с любезного разрешения переводчика — старшего преподавателя РАНХиГС Тимура Атнашева.

Примечание переводчика: Предположительный автор данного текста на деле не раскрыл читателям, в чем может заключаться польза текста для людей, в частности для его читателей. Переводчик сохраняет надежду на то, что такая польза может обнаружиться в процессе чтения или после его окончания. Рекомендуется чтение по одной странице в день.

Введение в путеводитель

Приближающееся вращение к Европе

Жизни должно хватить на то, чтобы понять ее, пройти свой путь до конца или же просто насладиться всеми дарами и разнообразием ее. Читатель путеводителя по жизни может по праву ожидать от книги достаточно полного обзора основных достопримечательностей, а также практических советов для выбора наилучшего маршрута до цели. Отсюда возникает очевидная ниша для книгоиздательства.

Однако жизнь среди людей, конечно, представляется всем хорошо известным делом, и потому идея перевода такого путеводителя для европейцев требует обоснования. А именно, откуда индийский автор черпает претензию на роль хотя бы просто знающего человека в отношении направления, которое и так известно читателям? Автор не может сослаться на свой почтенный возраст, дающий опыт сравнения эпох, или принадлежность к кругу могущественных, умных людей, участвующих в проекте преобразования социальной Европы в конфедеративную либеральную империю. Автор не располагает и исключительными успехами или уникальными достижениями в жизни среди европейцев, которые бы указывали на то, что он обладает особо редкими талантами или сокровенными навыками. Он, конечно, может отослать к опыту жизни в нескольких странах и близкое знакомство с нравами и обычаями как обычных, так и необычных обитателей этого архипелага. Главный же аргумент состоит в том, что в собственной жизни автор исповедовал точку зрения, позволяющую жить жизнь как путешествие по другой, но любимой стране и, соответственно, описать свою жизнь как путешествие сразу по чужой и родной стране. Путеводитель предлагает читателю перевод туристического гида о Европе с языка хинду на один из основных европейских. В основном тексте, слово «они» заменено на «мы» или «вы», чтобы приблизить перевод к европейскому читателю.

Большинство людей, пожалуй, живут жизнь, полагая, что знают ее, «как свои пять пальцев», потому что основываются на своем относительно узком личном опыте и на представлениях людей близкого им круга. Жанр путеводителя позволяет занять особую позицию, из которой одновременно внятны представления и жизненные возможности самых разных групп и культур. Следуя несколько отстраненной, но заинтересованной интонации путеводителя, мы пробегаем сразу множество миров и вновь находим наше родное место на большой карте, лучше понимая устройство знакомых построек и происхождение быта и нравов. И, принимая ограниченную ценность нашего собственного края по сравнению с окружающими достопримечательностями, мы узнаем о возможности новых путей, открытий и впечатлений на старом месте или рядом, по соседству. И сегодня освоение соседства есть основной путь и миф социальной, либеральной империи Европа.

Благодаря путеводителю по вашей родной округе вы узнáете, что совсем рядом с вашим жилищем, за забором, находится сад с маленьким озером, чуть дальше — древняя сокровищница, что можно удвоить доход от пчеловодства путем простого усовершенствования ульев, а старинная колокольня, которую считали самой высокой, оказывается новоделом прошлого века средней высоты даже по местным масштабам. А расширение масштаба сравнения неожиданно дает и остроту зрения.

Итак, путеводитель по жизни рассказывает о том, о чем читателю уже известно, но с новой, отстраненной и благожелательной точки зрения, и открывает новый путь в старой стране. Поэтому путеводитель откроет читателю интересные и практические возможности для прогулок, впечатлений и посещений, а также поможет совсем по-новому понять нравы и обычаи тех, кого он, кажется, хорошо знал. Здесь не дается одного и самого лучшего маршрута по жизни среди людей, но рассказывается, что именно вы встретите, если пойдете в определенном направлении, а также дается описание основных типов достопримечательностей, т.е. каст и других сообществ людей. Вы сможете лучше увидеть свой путь и, что бы вы ни стали делать среди людей в Европе, вы будете знать, к чему это приведет. А читатель, который найдет время на медленное чтение, найдет и несколько идей, которые покажутся новыми.

Наконец, данный путеводитель по жизни среди людей имеет одну необычную для данного жанра черту. Вместо того чтобы описывать разнообразие и детали всех существующих сообществ, групп, подгрупп и индивидов в Европе, снабжая картами, картинками и небылицами из истории, данная книга сосредоточена на практических наблюдениях и советах для путешествующих, полезных в большинстве путешествий по жизни с людьми в этой части мира. Общность полезных советов для самых разных туристических направлений среди людей в Европе основана на том, что эти соседствующие сообщества интенсивно общались между собой и обменивались успешными формами жизни последние четыре тысячи лет, хотя при этом они сохраняли и воссоздавали свою обособленность, которая позволила им сочетать сходства и различия между соседними землями, что и породило столь приятную для путешествий меру сообразного многообразия.

Путеводитель — суть сведение разрозненной и известной информации в одно. Последующие строчки имеют целью сделать достоянием несколько большего числа людей то знание, которое уже используется практически или интуитивно немногими, — с тем, чтобы представить его для чуть более широкого публичного употребления для тех, кто приезжает в Европу или уже давно живет там. Местами потребуется заинтересованное внимание, с тем чтобы следовать своей мыслью маршрутом путеводителя. Также хотелось отметить три простых препятствия на пути усвоения этих полезных в жизненном путешествии сведений европейцами.

Во-первых, эти, в общем, не новые знания в обычной жизни существуют чаще всего в виде интуиций и, в лучшем случае, передаются родителями и наставниками через личный пример либо в виде коротких афоризмов жизненной мудрости. Мы попытались превратить эти интуиции и личные примеры в ясное и систематическое описание, полезное в путешествии по жизни среди людей в этой малой части света.

Во-вторых, часть этих знаний служит закреплению господства одних людей над другими, а потому они представляют собой нечто вроде секрета или скрытого знания. Мы хотели бы помочь тем, кто захочет понять и, по местной традиции Просвещения, превратить скрытое знание в общедоступное орудие освобождения от неравноправных отношений или, что почти то же самое, предложить всем желающим новые орудия для создания нового и более совершенного неравенства.

В-третьих, часть этих знаний объективно разрушают оправдания, которые создают себе и те, кто стал объектом господства и манипуляции, и те, кто злоупотребляет и манипулирует другими. Поэтому местами потребуется медленное чтение и усилие воли. Пусть кто этого захочет, прямо взглянет в себя и на свой путь среди людей.

Итак, в путь.

 

Пустота и собственность

§1

Культура как времяпрепровождение, как пищеварение, удовольствие

Призвание культуры в Европе состоит в том, чтобы освоить пустоту, открытую временем. Вообще, открытость оборачивается вдохновением либо пустотой. Время бывает вдохновением, творящим из ничего. Сегодняшнее время — это бремя пустой свободы. Время двулико, как вдох и выдох. Время выдоха сменяется вдохновением.

Голод, боль или вожделение исполняют функцию принуждения, т.е. заполнения нашей жизни, но они цикличны и оставляют пустóты. В отсутствии порыва их исполняет культура. Культура — это всегда относительное заполнение. Потому пределами культуры являются экстаз, когда человек совершенно наполнен, и ужас, когда человек совершает полное отступление. Европейцам доступно понимание времени как чистой открытости к освоению. Открытость создает надежду действия и страх поражения, по сути оставаясь всегда самой собой — неосвоенным временем.

Необходимость заставляет, а потому не оставляет щели, сквозь которую проникает пустота и тревожный сквозняк человеческого существования. Экстаз и ужас в редкие моменты исполняют пустоту полностью. Исполняют заполнением и отступлением. Эти точки отмечают мгновения, которые не длятся. Длится между.

Мы заполняем наши желудки, чтобы умерить голод, открытый временем, и спим, чтобы притолить страх и жажду смерти. После завтрака уже не хочется ни спать, ни есть, и нашим предкам тогда захотелось господства над окрестным миром. Теперь, после раннего застолья, возникает время. Современная культура начинается именно в этот час, в отблесках священного и в глухих отзвуках войны. Когда же те, кто освоил этот плодородный остов земли, умерли и стихли религиозные войны между их потомками, время от времени здесь прорезается пустота. Экзистенциализм или английский сплин говорят из одного и осваивают одно. Пустота в Европе — это время перерыва после прорывов религии вверх и экспансии в широту океанов. Пустота — это миг затишья. Когда благополучным внукам жрецов и воинов нужна культура.

Когда в Европе мы вкушаем завтрак, то заполняем себя кофе и всякой снедью и нам не так заметно время. Времени нам даже не хватает, и, глядя на часы, европейский служащий уже стремится поскорее разделаться с завтраком. Он уже в культуре, и другие люди сумели занять его время, так что всякому теперь кажется, что времени не хватает. Но как только появляется хоть маленький просвет и бег замедляется, пустота вновь угрожает и зовет. И когда ему не жутко или не жутко хорошо, европеец прибегает к культуре. Культура — это форма исполнения времени в Европе.

Возможно, это знак нашего времени, что время предстает как бремя пустоты, а не как вдохновение и поле действия, хотя время предпринимателей и служащих явно занято деятельностью. Значит, наше действие не достигает оснований времени и время обращается пустотой. Европа пребывает в упадке просвещения, боги умерли, но люди остались — один на один с вопросом неисполненного времени. Культура как то, что произошло и осталось от порывов священных войн, осваивает время не полностью. От воспоминания былой полноты сейчас в Европе стало заметно время.

Еды, удовольствий и действий достаточно. Мы будем вести речь о том, чего не хватает и что еще предстоит найти, — о настоящей власти над открытым временем.

 

§2
Желание жить здесь и лишние люди

Европа есть союз сопредельных земель вокруг несуществующего центра. Желание жить и обустраивать окружающий мир здесь (а не уйти в поисках лучшего) отныне образует основание Европейского союза и его частей. Таковое желание может показаться естественным, но все же оно не является таковым. Ему противостояли демография, климат, болезни, войны и алчность. Возвращение было долгим.

В последнее тысячелетие плотность жителей Европы была высока. Сама по себе долгосрочная высокая плотность указывает на развитую способность людей обустраивать землю, лес и свои отношения. Поскольку один кв. км земли не может прокормить больше заданного числа работников при сложившемся типе хозяйства, пороговая плотность жителей, т.е. работников и едоков, жестко ограничена. И хотя рождаемость всегда была высокой, слабые умирали от нехватки присмотра и пищи сами. Выжившие, но лишние рты и руки уходили искать новые земли. Освоение земли происходило через неплотное расселение охотников-собирателей по планете.

Все удобные территории были заняты, рост вширь стал невозможен. Как известно, тогда Прометей (тайно) научил людей возделывать землю и растить животных. На прежней территории теперь большее число людей могло трудиться и добывать себе пищу. Плотность населения увеличилась, количество пищи у большинства осталось, как и прежде, зато и в заботах, и в пище появилось щекочущее нос разнообразнее.

С улучшением техники постепенно произошла смена логики. Однажды на той же территории прежнее число работников смогло добывать больше пищи — и кормить людей, чьи руки теперь свободны. С каждым улучшением техники большему количеству лишних или свободных людей хватает плодов земли и труда других, но нет новых занятий. Новая техника не требует увеличения труда: она освобождает время, и время надо занять. Вопрос заключается в том, что лишнее время можно по-разному разделить между людьми, и в том, что лишние люди не помечены заранее. Заранее непонятно, кто и сколько должен работать, а кто может вовсе перестать это делать. Естественный отбор сменяется еще не осмысленным, но личным выбором.

Для немногих открылось время. Первым убежищем от времени был зов богов. Вторым — завоевания, путешествия и поиск редких вещей в новых землях. Когда весь мир был охвачен и обжит европейцами, перед теми, кто остался, время как возможность открылось вновь. Можно было заняться отъемом и обменом плодов труда соседей, усовершенствованием вещей и языка — искусными ремеслами или науками, со временем слившимися в силу техники. Активные люди Европы смогли исполнить открывшееся им время властью. Они добились права получать от других плоды земли и солнца, не работая в прежнем смысле слова. Но чтобы возможность получать плоды чужого труда стала правом, надо было добиться согласия всех остальных на необычный обычай. Согласие до сих пор улажено не окончательно.

Благодаря новым обычаям, европейцы научились делать с техникой удивительные вещи — пороговая плотность поселения невероятно увеличилась. Так возросло и число лишних людей, и разнообразие их занятий времени. Одни захватили новые земли, другие пришли в Европу издалека. Сегодня потомки тех, кто остались жить здесь, обустраивают открывшееся на этой земле время в относительной тесноте.

 

§3
Удержание места, позиции — основание власти как собственности

Порыв — первая форма жизни. Удержание порыва — форма власти. И потому порыв предшествует власти. Жест удержания лишь ограничивает и усиливает прорывы. Удержание направлено прежде всего на себя, и лишь через себя — и на другого, на мир. Власть над самим собой и власть над миром происходят из удержания-и-преодоления своего или чужого порыва. Удерживая, сохраняем его и изменяем ему.

Типологически первооткрыватель или предприниматель скорее следуют своему изначальному порыву; владелец предприятия, строитель корабля или губернатор не им открытого острова — удержанию чужого. Жест удержания коэкстенсивен всякой организованной человеческой деятельности, но в Европе его главной формой стала собственность. Порыв сам не удерживает собственных плодов, ибо он целиком принадлежит времени. Жест удержания в роде собственности останавливает и запоминает место. Собственность можно застолбить навсегда как свое особое место. Собственность появляется только в системе отношений между людьми, которые осваивают существующее или создают новое, условное — пространство.

Власть в роде собственности требует предварительного учреждения общего для группы людей поля, где они удерживают уникальные и абсолютные позиции по общим правилам. Собственность на землю, на предприятие, монополия в отрасли, контроль ключевого моста или пролива, титул бессмертного академика или Папы Римского, лицензия на месторождение, статус адвоката и специалиста в области зубного протезирования и copyright суть признанное удержание уникальной позиции в общем поле. Гражданство или принадлежность к клубу, ложе — также виды собственности. Землю, вещь, должность, право, разрешение описывают и заносят в реестр, кадастр, учетную книгу или отмечают на карте. Учреждая поле собственности, всякую вещь признают как уникальную и вписывают в поле.

Но галстук, ужин в ресторане, мобильный телефон, полезная книга, путешествие, пластмассовые ножи или автомобиль не строго являются собственностью. Не ввиду их движимости, а ввиду возможности их воспроизводить. Удержание уникального в общем поле признания (а не неподвижность) превращает застроенную поверхность в недвижимость, а изобретение — в патент. Собственность всегда частная и всегда — в общем поле. Без системы общего поля собственности европейцам грозит хаос. Собственность задает господствующий тип совместного времяпрепровождения, к которому стремятся все существующие и учреждаемые поля. И экономика суть наиболее чистое выражение этой формы власти в Европе. Экономика сегодня основана на диалектике удержания собственности и производства общедоступного нового, сначала кажущегося собственностью, но затем теряющего этот характер в массовом воспроизводстве. Чистая собственность — это власть удержания ценного, которое не воспроизводимо соседями, или того, что сознательно удерживается от возможного воспроизводства. Пусть техноэкономика позволяет воспроизводить все больше вещей и услуг, собственность остается только на уникальные ресурсы.

Техноэкономика предстает для потребителей как снятие властных отношений в удовольствиях потребления, для организаторов — как чистое укрепление их власти.

Воспитанный европеец обычно относится к самому себе как к свой собственности. И стремится превратить других людей в свою собственность. Но удерживается.

 

§4
Производство полей социальной реальности ex nihilo и Мир

Освоение открывшегося времени через удержание общего поля, где организуется жизнедеятельность, суть чистая конструкция с того момента, как она выражается в человеческом языке. Животные могут отмечать территорию как свою, эффективно защищать ее и даже соблюдать отмеченные границы, ориентируясь на знаки, оставленные другими. Но не имея человеческого рода языка, животные не могут оспорить границу собственности в языке, а только вне или на поверхности языка.

Рысь или волк не могут подвергнуть сомнению основание границы территории, помеченной другим, иначе как через нападение или обещание нападения. Человек может заменить прямое насилие насилием в языке. Один может просто оспорить собственность другого через предложение обмена на иную собственность или ее имитацию; через обращение к другому, более сильному человеку; он может в обмен за помощь в насилии предложить нечто третьему участнику, а не собственнику; также через указание в суде на несоблюдение формальных процедур владения, через подделку знаков собственности и, наконец, обращаясь к принципу более высокой реальности, которая может означать и прямое отрицание права собственности на данный вид сущего. Возможность радикального отрицания установленных в языке полей указывает на исходную силу языка производить общую для людей реальность. Сама возможность полного отрицания институтов в языке и только в языке свидетельствует об исходной возможности творить общее поле в самом языке.

Творение поля социальной реальности ex nihilo сегодня стало очевидным как исходная суть языка. Язык не творит все из ничего, но язык открывает момент чистой конструктивности в человеческом общежитии — закон. Нигилизм высвечивает момент чистого учреждения в природе языка и часто отчаивается. Это вскрытие того, что было раньше незаметным, однако, не распускает рамку нашего общежития и не предлагает новой формы жизни. Критика не может распустить учрежденное поле, но открывает его неустранимость и неустранимую спорность.

Наш язык позволяет учреждать самое общее поле, где возможно удержание в роде собственности. Отсюда главное учреждение языка есть учреждение своего мира. Греки учредили Элладу, римляне — империю, китайцы учредили поднебесную, а мусульмане — умму. С новой вестью к потомкам пяти миров пришли европейцы, наследники евреев, греков и христиан. Они учредили свое человечество, все чужие миры включавшее как части Мира. Удивительным оказалось европейское открытие земного шара, придавшего симметричную форму предварительно учрежденному общему миру без границ. У нашего общего мира есть экватор, но нет центра.

Сейчас борьба ведется в двух смыслах. Явная борьба за право активно участвовать в учреждении общего мира и непроявленная борьба за право иметь собственный мир, не включенный в Мир, — за роспуск человечества. Оба проекта имеют будущее. Т.е. поле общего мира будет учреждаемо вновь, и миры постараются участвовать в нем и противодействовать ему. И сама Европа как частный мир отныне защищается от общего Мира и одновременно стремится придать ему свое, европейское лицо.

То, что сотворено в языке ex nihilo, традиционно называлось реальностью. Поэтому после осознания безосновности языка им кажется, что сама реальность под угрозой.

 

§5
Язык жив, пока его смыслы укрепляют у живущих в языке желание жить (вместе)

Суета сует. Все возвращается и уходит, и ничего нет. Здесь все течет и сыпется, как пыль. Обнажая пустоту, время не дает основания. А человеческая жизнь начинается с желания и усилия, т.е. с порыва и силы удерживать порыв. Удержание принимает в Европе характер учреждения поля, где выменивают, растят и удерживают свое.

Удержание любого рода собственности, такого как земля, статус, слава, патент, репутация или лицензия, возможно только внутри созданной в языке особой конечной области, которую признают и в которой живут соплеменники. Поэтому мы в качестве собственников живем против других — и для своих наследников, а не для себя. И как собственники мы заботимся об общем поле для самих себя.

Тот, кто здесь хочет жить по-человечески, хочет собственности или хотя бы ее видимости. Это значит, европеец хочет жить «вместе с» и «против» других. Например, соревнование по шахматам на сайте Yahoo использует шахматный язык и создает новое поле — поле личных рейтингов всех игроков. Виртуальность этого пространства не мешает созданию поля, а показывает нам его в чистом виде. Если в виртуальной игре будут участвовать много людей, то набранные очки можно будет продавать и за деньги, а затем купить реальную собственность. Хотя исходно одни лишь хотят улучшить свою объективную силу игры; другие готовы делать уловки и нарушать правила с тем, чтобы повысить только свой ранг, зная, что слабы и не заберутся на самый верх. И лишь немногие хотят и силы, и внешнего ранга — хотят стать лучшими. Большинство же играют для удовольствия от времяпровождения; лишь иногда уточняя свой рейтинг, чтобы сравнить себя с другими. Ведь и для приятного времяпровождения надо иметь достаточный рейтинг, чтобы с вами захотели играть те, с кем интересно и вам, т.е. достаточно сильные. В игре только со слабыми время игры покажется вам неполным и вновь напомнит о себе скукой.

Само же бесплатное поле существует потому, что владельцы Yahoo играют в другую игру, где шахматная доска — лишь клетка в поле экономики. Они вовлекают остальных в поле своей игры. Любой свободно может не принимать эту игру всерьез, просто больше не заходить на этот сайт. Но многие возвращаются. Потому что «надо же, чтобы человеку было куда пойти…» Монахи-пустынники или люди, уезжающие на необитаемый остров, вызывают в нас смутный и редко задаваемый вопрос: они действительно не хотят вернуться к нам? Те, кто действительно не возвращаются, не хотят жить жизнь в нашем языке, они уходят из человечества.

Язык жив, пока он задает смысл, в котором людям хочется жить и играть с другими в общем поле жизни. Жить по-европейски — значит жить в общем и осмысленном поле действия; не так, как живут стремительные и тихие животные, глухая трава и остывающие камни, выброшенные вулканом на согретую утренним солнцем землю.

Общее поле собственности, оформленное и заданное языком, осваивает время. Язык создает само поле из ничего. Но язык не создает боли и удовольствия. И язык не создает множество людей, способных к порыву и к его удержанию. Язык дает им форму, внутри которой действия имеют смысл, приносят новые удовольствия и в итоге умножают число живущих. В Европе, остывающей после войн и религий, желание жизни питается общей игрой по созданию и удержанию собственности.

 

§6
Сильный прикрывает пустоту собственностью и получает власть

Наши порывы лишь в особых случаях получают закрепление. Движение поэтического слога, желание, озарение мысли, математическая догадка, идея фильма и все другие формы порывов, оставленные без жеста удержания, не оставляют следов. Остается лишь память о почти физическом следе вдохновения, остается лишь след от следа. Удержание и усилие удержания всегда есть власть.

Самая тонкая поэтическая форма состоявшегося стиха есть удержание внутренней связности речи, рифмы и ритма, и тем самым и удержание ряда смыслов, отблесков, ощущений в форме текста. Через ритм, заданный текстом, настроение и внутреннее движение автора передается читателю как нечто оформленное и выраженное. И это значит, что настроение превзойдено и удержано поэтом как нечто ставшее ему подвластным. Самый полный душевный разлад, выраженный в стихотворении, есть уже всегда состоявшееся преодоление его, и совершенство стиха публикует эту странную победу. Поэт всегда тайно выше того, что пережил и донес читателю; и этой позиции превосходства, читаемой в новой точности и стройности строк, причащается читатель. И читатель почитает поэта за его легкую власть над миром.

В Европе сильный создает или удерживает созданное ранее общее поле, и в этом общем поле сильный сильнее. Сильный для нас — это тот, кто признан имеющим больше власти удержания, чем слабый, в их общем поле. Ибо здесь просто сила как способность делать большее, чем некто другой, еще не есть власть — она не касается жизни среди европейцев, а только жизни разных людей. Власть учреждает общее поле и удерживает его признание, и только в этой двойной функции возможна власть. В этом смысле, власть пред-полагает общее поле, признаваемое обществом.

И власть сама создает общество, собирая его вокруг и спрашивая у него признания.

Основатель государства, компании, церкви или футбольного клуба, а также и поэт получают свою силу и собственность в том общем поле, где у них есть сограждане, судьи, служащие, верующие, игроки, зрители и читатели. Разрушение сообщества превращает их собственность в ничто. Поэтому, когда есть те, кто умеют создавать и расширять общие поля, скорее возникает общая полития хозяев, а не анархия.

Основатель нового поля своей волей и верой утверждает новый тип действия и порыва как возможный для всех — в будущем. Сегодня в Европе многие поля давно учреждены и так доступны нам по традиции основателей. Даже если мы перестанем понимать, что такое религия, те, кто жили до нас, уже задали нам это поле, которое существует в виде нарочно почитаемых или по забывчивости не уничтоженных текстов, следов, храмов и их развалин и существуют в лице живых хранителей этих следов. В Европе берегут уходящие поля. Но только так хранимые, эти поля, конечно, существуют не в том же смысле, как существует, например, активно развиваемое поле техноэкономики и собственности. Ведь поля, удерживаемые только как память, всегда сжимаются. Угроза сжатия, стирания полей хранимой традиции обнажает как пустоту наше время, прежде исполненное как пространство жизни. От этого многим неуютно и страшно. Именно память об уходящих полях смысла и действия обнажает время как возникающую пустоту, требующую иного исполнения. Поэтому сейчас получает власть тот, кто закрывает возникшую после традиции пустоту и усилием утверждает на ее месте общие поля собственности.