От «нельзя» к «можно»: тайна перестройки в социологическом исследовании Кароль Сигман

Парадокс социологического исследования Кароль Сигман заключается в том, что писалось оно так долго, так упорно и так подробно, что не могло не проскочить пика своей востребованности. Иными словами, тривиально устареть. Герой исследования — «неформал конца 80-х» — не только за это время сошел с общественной сцены, но был еще и оболган, превращен в отрицательный персонаж, по большому счету, забыт. Однако стоит ли нам удивляться, что, когда это исследование, наконец, было дописано и издано, в том числе, и в России — в издательстве «НЛО», оно по драматическому стечению обстоятельств снова становится актуальным? Не только потому, что у постсоветской России за это время появилась своя политическая история. Но в большей степени по причине того, что проблемы, стоящие перед страной, до некоторой степени повторились.

Конечно, тот активист свое отыграл. Но новый активист на подходе. Из какой среды он выйдет, за кем пойдет, какие традиции гражданского и политического активизма воспримет из прошлого, будет ли эта связь непрерывной или разорванной? Именно из-за этого пакета вопросов работа с материалом об исчезнувших «неформалах» 80-х сегодня настолько многообещающа, что впору предварить ее финальными строчками из романа Ричарда Олдингтона «Смерть героя». (В чем, наверно, тоже можно разглядеть определенную аллюзию.) Вот эти строчки:

«Одиннадцать лет, как повержена Троя…» В данном случае, не одиннадцать, а все двадцать шесть. «И мы, старики (иным уж под сорок)…» В данном случае, уже даже и не под сорок, а под шестьдесят и выше. «В солнечный день сошлись на валу крепостном потолковать…» О чем? Хотя бы о том, как извлечь исторический опыт и не наступить на прежние грабли.

Как выпал шанс

Двадцать шесть лет назад нас захватил невероятный поток. Начиная с 1985 года с коммунистической империей происходили вещи, поистине удивительные, сравнимые разве что с весенним ледоходом. Но то была не «оттепель» Ильи Эренбурга, а нечто несомненно более грозное и летальное. События увлекли нас за собой и практически на одном дыхании пронесли через знаменательные рубежи. От горбачевской перестройки до путча КГБ СССР. От путча КГБ СССР до демократической революции 1991 года. От демократической революции 1991 года до перелома 1993 года, когда снова, как это нередко бывало в российской истории, власть сняла табу на государственное насилие. И от 1993 года, как многим теперь кажется, к новому тоталитаризму «нулевых»…

А ведь тогда, в 80-х, такого развития событий никто не предполагал. Нам выпал шанс попробовать изменить страну, и мы попробовали. Причем для автора этих строк вовлеченность в процесс, например, произошла внезапно — всего лишь с приходом двух гостей, замызганных московской непогодой. Одного из них автор хорошо знал, а другого нет. И тот, которого он не знал, — на тот момент совершенно неизвестный автору Андрей Фадин, — вдруг заявил: «А знаешь ли ты, что огромное значение стали приобретать политические клубы?»

Что за «клубы»?

Это слово ассоциировалось у нас раньше в основном с танцами под гармошку. Почему они стали вдруг «приобретать значение», что значит «приобретать значение»? Все это было загадкой. Но, пойдя проверить, автор убедился: да, люди стали собираться. Причем не в подполье, на кухнях, как мы к этому привыкли, а в актовых залах престижных институтов. И учиться обсуждать такие вещи, за которые еще вчера можно было не только потерять работу или сломать себе карьеру на всю жизнь, но и вообще отправиться в места отдаленные.

Вот этот момент перехода «когда еще вчера было нельзя, а сегодня вдруг стало можно» — он самый загадочный и самый ускользающий, во всяком случае, для участников и свидетелей этого процесса, но самый «вкусный» для стороннего исследователя. У нас попросту не было времени, чтобы это отрефлексировать. Мы воспользовались приоткрытой дверью и вышли в новую реальность, не очень задумываясь, кто ее приоткрыл и почему. Однако французская исследовательница это время нашла, подняла множество документов, в том числе из негосударственных и частных архивов, обработала множество часов интервью и, надо полагать, закрыла несколько белых пятен этого периода.

Что же выяснилось?

А выяснилось то, что феномен гражданского активизма отчасти может быть разгадан через биографические траектории хотя и не многих, но весьма уважаемых деятелей гуманитарной академической сферы.

Предложена версия, что именно биографический бэкграунд, корни в шестидесятничестве, память семей о репрессиях 30-х годов, а также нереализованные претензии к режиму, позволили им чутко среагировать на неуверенную интенцию к реформированию, обозначенную либералами верхнего эшелона КПСС. Запуганное поколение, очень осторожное, оно, тем не менее, щедро и во многом на свой страх и риск поделилось репутационным ресурсом и академической защитой с разночинной интеллигенцией со стороны. А та, в свою очередь, оказалась готова в своем фрондировании перешагнуть границы официально дозволенного. Все это позволило возникнуть уникальной среде посредников-«неформалов» между партийными реформаторами и различными слоями элиты и общества, набирающей очки на своем посредничестве, при этом существенно радикализируя всю повестку.

Это среда «неформалов» охарактеризована французской исследовательницей как «оппозиция без диссидентства». Но не потому что «неформалы» были большими конформистами, чем диссиденты. А потому что риторический отказ от диссидентства, очевидно, был для них пропуском в легальную политику, формой сделки. Тем не менее, «неформалы», особенно самого первого призыва, стояли на плечах диссидентов и связь с ними никогда не теряли. Точно так же демократические партии «девяностых» позже встали на плечи «неформалов». Можно сказать, что российский либерализм, таким образом, нащупал свое историческое русло через преемственность различных акторов.

Куда все это делось потом?

Вот мучительный для нас вопрос, который, видимо, будет адресован дальнейшим исследованиям.

Причем с «неформалами» все как раз более-менее ясно. В какой-то момент их «посредничество» исчерпало себя в связи с зарождением профессионального политического консалтинга. Важнее понять, кто (или что) виноваты в том, что у российского общества больше не осталось духовных поводырей, а ресурсы, которыми можно было бы при необходимости поделиться со следующим поколением гражданских активистов, попросту сгорели в фальстарте российской демократии? Так, во всяком случае, это видится сегодня.

Ясно одно: при последующих сравнениях «постдемократические нулевые», видимо, покажутся более жестким этапом, чем вегетарианские коммунистические «конца восьмидесятых», а там фигура «неформала» навечно отпечатается памятником большой либеральной Попытки.

Поговорить о неформалах и книге Кароль Сигман «Политические клубы и перестройка в России: Оппозиция без диссидентства» (М.: Новое литературное обозрение, Неприкосновенный запас, 2014. 480 c.) можно будет на конференции, которая пройдет при поддержке Центра франко-российских исследований в Москве (ЦФРИ), издательства «НЛО», Французского института в Москве и Института социальных и политических наук (при CNRS и Университете Париж X – Нантер) 27 апреля 2015 года с 14.00 до 17.30 по адресу: Французский институт, Воронцово поле, д. 16, стр. 1 (метро «Курская» или «Чкаловская»).