История тридесятого государства. Краткий курс

Жил-был хан, и у него был гарем. В жены он брал кого силой, кого посулами, у каждой из них было свое имение, так что ханство расширялось, достигнув необозримых размеров. Хан остановился на пятнадцати женах и стал брать наложниц. Их владения хоть и не удавалось получить в собственность, но они пошли в подчинение к хану, поскольку у него была многочисленная стража и орудия пыток, которые на всех наводили страх.

Старшую жену звали Россия, младших — Эстония, Латвия и Литва, они дерзко называли ханским гарем «горемом», а себя горемыками. Вторую жену звали Украина — дородная, плодородная, и фамильные владения ее — вторые по величине после необъятной России, с которой они были родными сестрами. Вообще-то многие из них были сестрами — двоюродными, троюродными, кто как. Их объединяло общее некогда царство, которое захватил хан, другие же просто жили по соседству, дикие и забитые, так что и сами были рады стать частью большой семьи.

Старшая жена была слегка кособока и подслеповата, но прежде, будучи царицей, богата. Хан ее разорил, уверяя, что делает это для ее же блага. И она верила. Очень душевная была женщина, и кое-какую компенсацию за это свое похвальное качество получала: драгоценности, которые хан отбирал у других жен, он отдавал ей. Из побрякушек шубу не сошьешь, сапоги не стачаешь, но все же лучше, чем ничего. Сапоги ей раз в десять лет выдавали: не те золотые сапожки, которые были раньше, а кирзовые, грубые, но, опять же, лучше, чем ничего. Бывало, что и те отбирали, когда били и пытали или когда убивали ее детей, но в том была высшая справедливость, как говорил хан, и она верила. Голодали же некогда ее подданные, пока она сидела в своем золотом платье на золотом троне, и плетьми их бивали, и в солдаты забривали, так вот — справедливость, теперь всем сестрам по серьгам, и для каждого отдельная пуля заправлена в лучший, между прочим, на свете автомат.

Жены худо-бедно в гареме прижились, а наложницы только и думали, как бы сбежать: они ведь когда-то были подданными королевств, которые разрушил злой рок, добил злой черт, но королевства потихоньку восстанавливались, и наложницы наблюдали этот процесс с завистью. В ханстве-то нравы были солдафонские, казармы да тюрьмы, и ничего своего нельзя было иметь, все принадлежало хану и его наместникам, а те, по своему усмотрению, позволяли кое-чем пользоваться. Наложницам, в свою очередь, завидовали жены: те жили вольготнее, и сапоги у них были, и жены мечтали получить у хана разрешение съездить на побывку к наложницам и привезти от них всякой прекрасной одежды и обуви. Но свобода, даже относительная, ведет к капризам, вот наложницы и стали бунтовать.

Первой выступила наложница Мадьярка, ее быстро утрамбовали в смирительную рубашку, второй — Чешка, на нее напустили много-много гусениц, и они давили ее, будто виноград для вина, а она вырывалась, но гусеницы все же додавили. Потом восстала Полька, и на ее усмирение сил у хана не хватило. Во-первых, он заболел, поскольку Афганка, которую он вознамерился силой засадить в гарем, отрезала ему сначала уши, а потом и кое-что посущественнее, а во-вторых, совсем обнищал: богатства, доставшиеся ему от жен, прогулял, а новых жен брать стало нечем. Как назло, и волшебный источник, расположенный на территории, полученной ханом от старшей жены, иссяк.

Так что хана, ставшего бедным глухим евнухом, свергли, и ханство рухнуло. Вместо хана пришел эмир, ему досталась только одна, старшая, жена, остальные разбежались с космической скоростью. Хан был жестокий, а эмир ласковый, но эмират его жил в бедности, пообносились и бывшие жены хана, забота у всех теперь была одна — поиск спонсора: это такой новый божок возник, по имени спонсор. Младших жен хана снова приняли в королевство, теперь это было одно большое объединенное королевство, а остальные удовольствовались слезами радости, что, наконец, они свободны.

Волшебный источник по-прежнему молчал. Фонтанчик черного золота, который позволял хану долгие годы пускать черно-золотистую пыль в глаза, доился по капельке и додоился до неслыханного прежде слова «дефолт». Эмир с горя запил, а визири, которые при хане назывались «тайная армия каннибалов» (ТАК), а он их сплющил и переименовал в «батальон астрал бульон» (БАБ), расправили плечи, заскрежетав челюстями, как прежде, и велели ему отправляться в дом усталости. Там он еще немного пожил по-пятизвездочному и отошел в мир иной.

БАБы же, разбухшие до прежнего состояния ТАКов и даже обширнее, сказали «хе-хе», а промеж себя шептались: «обманули дурака на четыре кулака». Выдвинутый ими лазутчик, на замену эмиру, с виду казался услужливым грызуном, но это в сложенном виде, а развернувшись, стал великим каннибалиссимусом, потому что черный фонтан забил, как подорванный, омывая лазутчика золотом по самые помидоры, в смысле глаза. Хотя не только глаза его были красными — красным в нем было все, но он долго форсил в черно-золотых одеждах, которые намыл ему фонтан, а однажды вдруг распахнул их, и все увидели, какой он красный. «Красный — значит, прекрасный», — говорили одни, «красный — значит, кровавый», — говорили другие, но над ними смеялись, потому что лазутческое хозяйство процветало, а сам лазутчик пел серенады единственной старшей жене, на чьей лужайке и бил источник.

Жена таяла, и только когда растаяла совсем, вспомнила, что была подслеповата и вовремя не разглядела, как душа ее черно-золотым потоком перекачивалась в канибалиссимуса, отчего тот получил дополнительные жизни и силы. А вот зрения дополнительного не только не получил, но и свое потерял, поскольку жена, как уже сказано, была подслеповата, а к концу своей жизни ослепла совсем. Именно это обстоятельство и сгубило впоследствии канибалиссимуса, который, как истинный лазутчик, всегда был зорок, прозорлив, осмотрителен и всевидящ. «Может ли слепой водить слепого, не оба ли упадут в яму?» — говорил Господь, именем которого лазутчик зачем-то пугал детей, поэтому они эту притчу узнали слишком поздно, а до этого думали, что слепота — некая совместная лепота, вот ведь и любовь слепа, и кишка, если не тонка, то слепа тоже.

Получив дополнительные жизни и силы, канибалиссимус возомнил себя богом — всемогущим, всезнающим и владеющим миром. Для того чтоб в это поверили и все остальные, он стал летать по небу вместе с птицами, передвигаться по дну морскому, как заправский краб, ловить кистеперых рыб, как бы путешествуя во времени, и позировать ню, чтоб соблазнить малых сих.

Попробовал соблазнить бывших жен хана, поскольку видел, что он не только не хуже, а лучше него — так мощно источник еще не взмывал вверх за всю свою историю. У одной жены отщипнул хорошее, но проблемное местечко, а благоустраивать не стал, решил, что всему свое время, учитывая, что впереди у него — вечность. Да и отщипывал не сам — запустил шута своего на пробу: прокатит — не прокатит. В целом, прокатило.

Все шло тип-топ и чики-пуки, как говорили на лазутческом языке, пока не задумал канибалиссимус вернуть в гарем (собственно гаремом он уже не был, а назывался общак) вторую жену хана — самую важную, но строптивую и прямо-таки гадюку ядовитую. И так, и сяк клинья подбивал — не идет. Но лазутчик на то и лазутчик, чтоб уметь брать измором. Вроде, взял. И вдруг вторая жена хана плюнула ему в лицо, прямо в те самые помидоры. Тут-то он и рассупонил одежды свои черно-золотые, показав прилюдно красное естество, и запустил тайную астрально-бульонную армию каннибалов (ТАБАК) на просторы второй жены. Окрестный мир (он теперь назывался чмо — чужой мир окрестный) прямо-таки зашелся в приступах пароксизма, а лазутчик только криво усмехнулся: фонтан-то хлещет, накуси-выкуси, чмо.

И тут произошло непредвиденное: источник сник. Не совсем, но от состояния максимальной эрекции довольно быстро перешел к состоянию вяло колышущейся над поверхностью земли струи. Будто источник пьян и еле держится на ногах. А поверхность, в свою очередь, оскудела из-за того, что чмо опустил шлагбаум перед главными визирями лазутчика, а тот в ответ запретил ублажать своих подданных всяческими яствами окрестного мира. Половину их сжег в крематории, половину подавил бульдозерами. Потому что окрестный мир, он же чмо, больше всего боится крематориев и гусениц, вот пусть и трепещет от страха. А верноподданные канибалиссимуса (он делил мир на верно и неверно подданных), наоборот, обожали гусениц. Крематориям, впрочем, предпочитали костры.

Верноподданные стали наведываться в магазины и крушить все, что находили там не лазутческого. Поскольку еще в ханстве было заведено следить за соседями и писать визирям отчеты (в просторечии называвшиеся доносами), лазутчане вспомнили эту национальную традицию. С той разницей, что хана интересовала устная и письменная речь подданных, на предмет выявления антиханских настроений, а канибалиссимуса — еда. Он считал, что чмо разорится, если лазутчане отвергнут их еду. Верноподданные стали заглядывать в соседские окна, потом садились за компьютер и писали отчеты. В одном доме увидели румяного гуся на плите, в другом — сыр на столе, подозрительно похожий на настоящий: лазутчанам теперь полагались только продукты из пальмового масла, которые выглядели иногда как сыр, иногда как сметана, а с добавлением коричневого красителя — как котлеты.

Позже, когда канибалиссимус перешел на искоренение одежды и обуви чмошного производства, застуканных в запретном одеянии прохожих раздевали прямо на улице, тут же разводили костер и сжигали их. Не прохожих, конечно, а одежду и обувь. От обуви — жженой резины и кожи — по городу разносился ужасный запах, а синтетические ткани превращались не в пепел, а в вонючие черные комки, и лазутчик велел прекратить огонь и расставил на каждом перекрестке по мобильному крематорию. Выглядели они почти как телефоны-автоматы и автоматы с газировкой, которые стояли на тех же местах во времена хана.

Верноподданным, которые суеверно побаивались крематориев, лазутчик объяснил, что это самый экологически чистый способ уничтожения всего неверного. Они покивали, но неверно поняли и стали засовывать в новые автоматы людей целиком, а не только одежду, обувь, сумки и рюкзаки, изобличавшие в них неверно подданных. Портмоне иногда вынимали, по старой памяти, хотя на лежавшие там деньги (пластиковые карточки к тому времени отменили — из-за чипов, противных жутинизму, как называлась тогдашняя религия жутчайшего активизма) купить было практически нечего. Именно поэтому никто больше не работал, сосредоточившись на сжигании в уличных автоматах неверных. Теперь уже только людей: неверной мебели, стиральных машин, пылесосов и автомобилей не осталось. Остались одни компьютеры, планшеты и мобильные телефоны; хотя они и были неверными, но иначе невозможно было отчитаться перед местными визирями о выявленной неверности и проделанной в связи с этим работе. Людей, впрочем, тоже осталось немного.

Однажды, открыв с утра новости на своих электронных устройствах, верноподданные обнаружили нечто странное. Оказывается, канибалиссимус, пытавшийся обратить в истинную веру жутинизма окрестный мир при помощи верных ракет, потерпел сокрушительное (они не знали слова, следовавшего за сокрушительным), был извлечен из бункера на краю света и помещен куда-то — куда именно, верноподданные не поняли. Они вышли на улицу и увидели немыслимую картину. Какие-то люди, говорившие на непонятном языке, грузили автоматы на грузовики, а когда верноподданные к ним обратились, ни бельмеса не понимали по-лазутчески. Людей этих было много, на следующий день еще больше, и главное, новости стали возникать на каком-то вражеском языке, а на верном и могучем не было ни слова.

Верноподданные застрочили отчеты, но обычного автоматического ответа «отчет принят» не следовало. «ТАБАК!» — звали они во весь голос, но никто не откликался, хотя раньше табачников было столько же, сколько и простых лазутчан. Незнакомцы сновали по улицам сплошь в запрещенных одеяниях, но с ними ничего не удавалось сделать. Лазутчане слышали, что те промеж собой называют их бомжами, а что это значит, они не знали. Только один, хоть и с акцентом, обратил на них внимание: «Успокойтесь, война закончена». И они успокоились. Впоследствии вышла книга «История тридевятого царства и тридесятого государства», которая пользовалась успехом в окрестном мире, но чувства состарившихся верноподданных были ею оскорблены, хотя они давно знали, что окрестный мир захвачен инопланетными рептилоидами, от которых чего и ждать.