Из никуда в ниоткуда? Против новейших фантазмов «России»

Интервью Ю.Н. Афанасьева обсуждают историк культуры Александр Эткинд и режиссер Владимир Мирзоев.

Александр Эткинд: Советую прочесть интервью Афанасьева на «Гефтере» всем, кто читает и, тем более, думает по-русски. Это символ веры, и стоит задуматься, во что из этого я верю, во что нет. Я согласен, что уход России с исторической сцены — это всеобщая проблема. Я не согласен с генетической интерпретацией коллективной памяти и с идеей всеобщей травмы тоже не согласен. Но я верю в то, что российская смертность — это проявление глубинного кризиса, «ухода с исторической сцены». И ценю то, как рано, в 2012-м, Ю.Н. понял: «нормального, рационального ответа на стоящий вопрос нет. А есть ли какой-нибудь чудесный ответ?»

Владимир Мирзоев: Я бы обратил внимание, что «Россия уходит со сцены» не в угрюмую вечность, а в некотором смысле на другую сцену. Ведь само понятие «сцены» за последние четверть века решительно изменилось. Массы людей мигрируют или работают удаленно, культуры находятся в состоянии активного синтеза и т.д. Как назвать 15-миллионную русскую диаспору, рассеянную по белому свету? Это ли не великая Россия, подарившая себя миру?.. Развернем метафору «сцены». Теперь в театре это не только «коробка» — возможен квест/бродилка, театр как среда, театр на улице и т.д. Эти формы возникли потому, что изменились условия игры… По поводу травмы. Я согласен с Афанасьевым — ресентимент всегда возникает как ее результат. Более того: антигосударственные, варварские стратегии номенклатуры — это тоже результат травмы. Чиновники ненавидят Молох государства, которому служат, он для них источник страха. Поэтому их семьи живут там же, за границей, куда утекает русская культура. Которая никогда не прекращалась — в отличие от государства, — которую невозможно закрыть в зоне. Набоков, Бунин, Рахманинов, Тарковский, Бродский и многие-многие другие продолжали творить в эмиграции… То есть моя позиция: со «сцены» уходит русская архаика — и, как говорится, скатертью дорожка.

А.Э.: Да, в эмиграции живет все больше людей из России, и живут они хорошо. Но все же «уход с исторической сцены» не стоит понимать как переход актеров в другой, даже и совсем другой театр. Театр обанкротится, и здание продадут с молотка; там потом будет казино или, скажем, университет. Россия — это огромное место на глобусе, и люди там остаются и останутся, и большинство из них — хорошие люди, которые никак не ответственны за причуды и преступления власти, ни в прошлом, ни в настоящем. Считать, что все эти люди травмированы, нет оснований; кто-то — да, пострадал психически, кто-то, наоборот, стал крепче. Поэтому, кстати, эти последние и в эмиграции преуспевают. Государство в его нынешнем виде, все устроенное по образцу президентского кортежа, конечно, уйдет. А что будет и откуда это возьмется? Проблема не в том, что многие голосуют ногами; им точно, как Вы сказали, скатертью дорожка. Проблема в том, что станет с людьми, землями, лесами там, в России, когда государство уйдет «с исторической сцены», а люди, земли и леса останутся. Так в этой стране уже бывало, и не раз; однако коллапс государства — редкое явление, и сравнивать его не с чем. Хоть мы и говорим совсем не о прошлом, все равно это явление в компетенции не экономистов или демографов, но историков, потому что сравнивать его не с чем, кроме как с прошлыми «аналогичными» (не пропустите мои кавычки) событиями. Так что правильно, что Ю.Н. начал этот разговор, и начал его как историк. Он честно и со знанием дела рассказывает о собственной, и своих тогдашних коллег, неспособности сломать историческую традицию: они тогда, в 1990-х сделали много, но недостаточно. Решающее значение тогда имели не их свершения, которые сейчас кажутся все более сомнительными, а их слепота и слабость. Мне кажется важным и поучительным, что он успел покаяться перед смертью; для политика, пусть бывшего, и публичного человека такое покаяние — не религиозное дело, а гражданский долг и мужественный выбор. Он верно говорит о необыкновенной смертности в России нынешнего, официально мирного, времени как следствии ненужности людей государству. Государство берет на себя всю ответственность за жизни и благополучие людей, не оставляя и долю ее, ответственности, этим людям. В их личных делах, конечно, люди устраиваются, как могут, что означает поиск ниш и возможностей укрыться — скрыть себя, свои дела и доходы — от государства. Ответственность государства видна не на уровне отдельных судеб, а на уровне больших данных, каковы демография и экономика. Я думаю, Афанасьев как историк мог бы больше рассказать о той чудовищной смертности, которая всегда наступает, когда государство уходит с исторической сцены. И логика здесь проста: чем больше оно себе берет, тем больше оно с собой забирает.

В.М.: Попробую предложить план спасения тех сапиенсов, кто еще не уехал в эмиграцию и не вымер. По разным оценкам, это от 10 до 15 миллионов «русских европейцев», то есть тех, у кого глаза на лице, а не на затылке, как у грешников в аду, кто хочет и может жить в современности, а не в мифологической плаценте. Что если эти 15 миллионов (три маленькие европейские страны!) станут жить компактно — скажем, в районе Великого Новгорода? Рефрен путинских пропагандистов: «вы — меньшинство, ваши взгляды и устремления не близки подавляющему большинству россиян». Допустим, это так. Но в любой стране мира интеллектуалов не больше 5%. Это не повод ущемлять в гражданских правах тех, кто способен к рациональному мышлению, у кого иной образ будущего, кто не боится самостоятельно принимать решения, без участия вождей и жрецов. У народов Северного Кавказа тоже свой особый мир, свой уклад, значит ли это, что они должны отказаться от него и переселиться в модерн уже завтра, немедленно, по щучьему велению? Просвещение (в широком смысле слова) в номенклатурной России теперь невозможно, оно мешает манипулировать населением, оно кажется опасным. Так, может, и не надо тянуть за собой в модерн тех, кто туда не хочет (или думает, что не хочет)? Пускай амиши, молокане, духоборы и путинские 84% живут в своем фантастическом средневековье. Попытка все унифицировать, упростить, слепить «новое коллективное тело», причем не духовное, а политическое — этот архаика в чистом виде. Именно эти тоталитарные практики обрушивают институты, превращая страну в failed state. Чтобы не стать свидетелями еще одной катастрофы, нужно немедленно прекратить холодную гражданскую войну, разойтись по углам огромной пустой территории и начать жить и хозяйствовать, кому как нравится. В полном соответствии с Конституцией. Представительная демократия, кажется, перестает работать во всем мире, а мы ею так и не овладели? Хорошо, давайте сразу овладеем облачной. Страну нужно отстраивать снизу, а не сверху, и, думаю 15 миллионов «русских европейцев», способных построить свой Город Солнца, это интуитивно понимают. Поэтому они равнодушны к политикам, отлученным от политики. «Конфедерация мафий» (Афанасьев) уже владеет миллиардными состояниями — народ ей не особо интересен. Если бы еще избавить этих несчастных от ежедневного страха — они были бы не так агрессивны и просто срывали цветы удовольствия. Стоит убрать номенклатурный пресс, и Россия отойдет от пропасти в считанные годы. Мы уже видели в 90-е, как это происходит.

A.Э.: Однако Вы предлагаете радикальный проект. Создать резервацию для интеллигенции в Новгородской области? Переместить (силой, конечно, а как еще?) 15 млн туда, где сейчас обитает раз в двадцать меньше, и то им всего не хватает. И чем там заниматься креативному классу? И потом охранять его по периметру, чтоб не разбежался? Это амиши живут компактно, а современность в том, чтоб жить вперемешку, соблюдать общие правила и, сохраняя различия, быть нужными друг другу. Хорошо обсуждать и утопии, и дистопии, но надо понимать и то, что простых решений на «исторической сцене» не существует. Афанасьев это понимал; потому он в свое время и ушел из политики, и безумных планов за ним не водилось. Он жил и, судя по этому интервью, умирал с широко открытыми глазами: достойный пример для подражания, чтобы ни принесло нам будущее.

В.М.: Знаете, что любопытно: Россия уже сто лет живет по «безумному плану» большевиков и, кажется, намерена продолжать в том же духе. Поскольку «планировщики» презирают размышление и предпочитают жить по старинке в своей разбойничьей сказке. Может, в этом главная беда нашей культуры, что в ней отсутствует обратная связь между философией/антропологией и жизнеустройством? Так же как научные достижения здесь с огромным трудом обретают материальную форму, а чаще — не обретают…

В США население «библейского пояса» радикально отличается от жителей Калифорнии — и политически, и повседневными практиками. И ничего — страну не разрывает на куски. Если уроженцу Техаса ближе по духу Сан-Франциско, он бросает вещички в пикап и едет в «свою Америку», туда, где ему комфортно.

Предвижу возражение: Америка создавалась как республика непосед-эмигрантов, вариативность укладов — это фундамент ее культуры. Но ведь и Россия, пройдя через тоталитарную мясорубку XX века и погубив в ней свой самый большой неподвижный слой — крестьянство, стала страной до известной степени искусственной. Достоевский сказал бы, «фантастической».

Ежегодно из РФ уезжает 200–250 тысяч мобильных, современных людей, в основном молодых и образованных, — просто им неохота менять шило на мыло, в огромной стране нет вариантов, везде одно и то же: беззаконие, произвол чиновников, незащищенность бизнеса и жизни.

Вы отказываете миллионам россиян в мобильности, в умении создавать образ будущего, в желании его отстаивать. Однако эмиграция требует и решимости, и воображения, и бесстрашия. Что-то здесь не сходится… Слой «русских европейцев» существует, он гигантский. Но, пока эти люди выбирают индивидуальные стратегии выживания в варварских условиях, перемен не будет.

Власть, реагируя на окружающий хаос (во многом ею же порождаемый) и недоразвитость/разрушение институтов, надеется упорядочить пространство с помощью казармы. И неизбежно порождает еще больший хаос. Люди в погонах у нас определяют практически все: и политику, и историю с географией, и даже духовные практики (они называют их «скрепами»). Как объяснить профессиональным военным, что лес/общество в казарме не растет, что ему нужна свобода и конкуренция? Вы не можете отменить профессиональную деформацию этой публики. Они не хотят, не умеют, не любят конкурировать. Для них конкурент — враг, его следует уничтожить. Утопично надеяться на их здравый смысл, историческое чутье или понимание общественного блага. Вы говорите, что европейский Великий Новгород — это антиутопия, которую нынешнее руководство с удовольствием реализует — на свой особый, людоедский лад.

Но! — если Российская/Советская империя «сходит с исторической сцены», а Вы, кажется, согласны с этим прогнозом Афанасьева, то не пора ли задуматься о новой конфигурации, в которую рано или поздно сложится гигантская мозаика народов и территорий? Ведь они-то никуда из истории не уйдут. Не принять ли превентивные меры? Кстати, Михаил Гефтер в 1993 году был убежден: единственный выход из «русской системы» господства и подчинения — это Соединенные штаты России. Или даже конфедерация — с последующим синтезом в перспективе.