Возможна ли этика патриотизма?

Рецензия на книгу Джона Клейнига, Саймона Келлера и Игоря Примораца «Этика патриотизма: дискуссия» (Kleinig J., Keller S., and Primoratz I. The Ethics of Patriotism: A Debate. Wiley-Blackwell, 2015. 189 p.).

Перед лицом международного террора и в ходе необходимого философского диалога об этике и размахе справедливой войны, может быть, трудно отдавать себе отчет в том, как много обычных людей по всему миру убеждены, что их патриотический долг состоит в защите своей страны с оружием в руках. Однако подобрать подходящее определение патриотизма и оправдать войну с нравственной точки зрения может оказаться задачей не менее трудной.

Предыдущие научные труды дискуссантов «Этики патриотизма» уже показали, что они готовы справиться с этой задачей, а их последние работы показывают их понимание внутренней сложности и неотменимости нравственных соображений, в рамке которых идет дискуссия о мере допустимости патриотизма. Репутация Джона Клейнига как ученого, который искусно объясняет сложные практические вопросы этики безопасности, делает его кандидатуру подходящей для обсуждения, как патриотизм может быть понят в качестве добродетели, — но и как его могут извратить люди злой воли. Если патриотизм на самом деле подразумевает какой-то вид лояльности (loyalty), то поскольку интересные (и признанные) работы Саймона Келлера отрицают, что преданность — это достоинство, постольку Келлер становится естественным оппонентом точки зрения Клейнига. Среднюю позицию занимает Игорь Приморац, добившийся выдающихся результатов: он отстаивает идею этического патриотизма, которую излагает ниже. Хотя многое из того, о чем идет речь в книге, авторы уже публиковали ранее, в средней части тома каждый из них сосредоточился на ответах оппонентам. В результате, «Дискуссия», о которой сказано в заголовке, превратилась по крайней мере в «Диалог», в финальной части которого каждый из авторов обобщает свою точку зрения, критику со стороны других авторов и отвечает на эту критику.

Этот диалог начинается с объяснения того, в чем авторы согласны, и это (на удивление) очень важные вещи. Они все полагают, что патриотизм концептуально должен быть прежде всего любовью к стране, а не к группе людей (p. 4). (Последнее определяется как «национализм» в противоположность «патриотизму», и в течение всей дискуссии авторы тщательно соблюдают это разделение, объясняя при этом читателю, как трудно на самом деле их различать.) Все вместе авторы соглашаются в том, что если индивидуум является патриотом, то этот человек ставит свою страну выше всего остального, что, как утверждают авторы, означает, что «в соответствующих обстоятельствах патриот совершит для своей страны то, чего не сделает для какой-либо иной страны» (p. 5), включая действия, нацеленные на оборону страны, защиту здоровья и благосостояния. В итоге они полагают, что быть патриотом означает самоидентификацию посредством самоотождествления со страной, так что от этого зависит, как характер данного человека воспринимается другими. Патриот отождествляет себя со страной в понятиях взаимоотношений (in relational terms): эта страна ее или его, и взаимные обязательства между страной и патриотом имеют моральное значение. Разногласия, следующие из этих соглашений, придают содержанию книги остроту, включая вопросы о природе и границах патриотических действий, моральной допустимости отождествления себя со страной, ценности патриотизма и даже можно ли быть патриотом, не превращаясь при этом в негодяя.

Часть первая четко обозначает характерные черты предыдущих работ авторов и задает интересную перспективу диалога во второй части. Сначала изложена позиция Клейнига. Он утверждает, что при прочих равных условиях страна — ассоциативный объект (независимо от того, любят ли ее во имя ее самой или ради каких-то практических соображений (p. 24)); и это может оправдать требование выполнения наших патриотических обязательств (p. 35). Когда мы предрасположены действовать ради объекта, с которым себя отождествляем, мы проявляем лояльность. И хотя эта лояльность может быть извращена (и может быть использована государством ради морально низких целей), пока агенты осознают способность патриотизма подвергаться сомнительным влияниям, он является для них добродетелью (p. 36). Станет патриотизм добродетелью или пороком, зависит отчасти от того, может ли агент провести разграничение между патриотизмом и национализмом и взять лучшее из каждого (p. 42), моральное оправдание патриотизма связано с волеизъявлением агента, и таким образом не всякий вид патриотизма внушен ложной верой.

Келлер утверждает иное. Патриотизм основан на определенном положительном образе его страны у агента, а не только на вере в то, что страна соответствует некоему положительному образу (p. 169), в результате чего патриотизм фундаментально, конституционно дефектен. Патриотизм не может функционировать как добродетель (здесь его позиция противоположность позиции Клейнига), поскольку он сопряжен с заблуждением (p. 164) и заставляет агентов скрывать отвратительные истины о стране, патриотами которой они являются, либо представлять эти отвратительные истины как утешительную ложь (p. 35). Келлер озабочен тем, что правительства злоупотребляют готовностью патриотов быть обманутыми, и более того, готовность патриотов участвовать в институционной лжи прикрывает моральную вседозволенность, когда патриот «выворачивает наизнанку» любые предоставленные свидетельства, чтобы поддерживать образ своей страны, какой она должна быть. (Американцы, которые продолжают настаивать, что вторжение в Ирак было оправдано, так как они поверили в свидетельства того, что там могло быть оружие массового поражения, входят в эту категорию.) Келлер считает, что сторонники патриотизма могут в лучшем случае заявить, что мы не можем знать, требуется ли патриотизм для процветания государства, а если мы не знаем, требуется ли он, нет необходимости делать вывод, что он непременно требуется. На самом деле, есть страны, добившиеся успеха без массового распространения патриотических чувств (например, Западная Германия в конце XX века). Но бесстрашным сторонникам «звездно-полосатого флага» не нужно слишком беспокоиться из-за того, что Келлер отвергает добродетели патриотизма: ведь хотя он и предупреждает об эпистемологических и моральных ловушках патриотизма, он хочет его заменить на понятие хорошего гражданина (p. 170).

Средняя позиция Примораца находится между утверждением Клейнига о том, что патриотизм не является злом и может быть морально обязательным, и мнением Келлера, что патриотизм — это зло, заставляющее агента участвовать в систематической лжи и наносящее ему потенциальный урон. Цель Примораца — различить случаи, когда «патриотизм морально бесспорен и… [когда]… он морально необходим или добродетелен» (p. 83). Он определяет заботу, с которой агенты относятся к защите страны, ее здоровью и благополучию, как «житейский патриотизм», а их стремление, чтобы страна соблюдала законы и собственные установки и руководствовалась справедливостью во взаимоотношениях с другими странами (не испытывая такого же чувства к другим странам [как к собственной стране]), — как «этический патриотизм» (p. 5). Приморац полагает, что существуют три причины, чтобы принять этический патриотизм или патриотизм, нацеленный на моральную репутацию страны и на применение справедливых и гуманных законов (p. 176). Во-первых, этический патриотизм позволяет агентам лучше исправлять прошлые несправедливости, потому что патриотически настроенные агенты лучше осведомлены о том, какие законы и действия страны несправедливы — и у патриотов больше шансов быть услышанными своим правительством, когда они протестуют против какого-либо действия правительства (p. 96). Во-вторых, что много существеннее, этический патриотизм морально обязателен для граждан, которые молча извлекают выгоду из социальной политики правительства. Наконец, мы должны принять этический патриотизм, потому что мы должны «развивать и проявлять особую заботу о моральном благополучии своей страны и своих сограждан» (p. 98). Наконец, утверждает Приморац, моральная ответственность за действия правительства — даже если эти действия несправедливы — лежит на гражданах страны (p. 99). Если это верно, обоснование Приморацем этического патриотизма делается понятнее: граждане обязаны проявлять интерес и работать над тем, чтобы исправить несправедливые действия правительства, потому что, если они этого не делают, они становятся соучастниками действий своего правительства.

Этот том является превосходным и своевременным напоминанием о некоторых моральных вопросах, тяготеющих над нашей идентификацией со своей страной (будь то страна происхождения или страна проживания), и знание предыдущих работ авторов не нужно, чтобы с самого начала следовать за ходом дискуссии. Любители прикладной этики будут разочарованы очевидной ограниченностью книги, учитывая ее маленький объем и соответственно относительно небольшой круг затронутых вопросов. Например, моральные доводы ограничены исключительно либо этикой добродетели, либо деонтологическими установками; и авторы не подходят к ним с точки зрения консеквенциализма [предполагающего, что нравственную оценку поведения определяют последствия этого поведения. — Прим. ред.] или интуитивизма, что (на мой взгляд) является странным исключением в подходе книги. (Игорь Приморац — единственный автор, который коснулся возможности утилитарианского подхода, однако он отметает перспективу успешной утилитарианской точки зрения двумя короткими утверждениями: во-первых, «как консеквенциалистские аргументы, так и реципроктный подход [делающий установку на взаимную согласованность социального поведения с элементами взаимного самопожертвования. — Прим. ред.] представляют Родину (patria) как ассоциацию. …Но, по крайней мере в глазах патриота, Родина — это нечто совершенно иное, это община» (p. 90); во-вторых, «патриот посчитает, что хотя в основе особой заботы о благосостоянии своей страны и соотечественников можно найти соображения пользы, но тратить усилия на такие раскопки себе дороже. Такая расчетливость не существенна для гражданства» (p. 73).) И хотя эта книга не стремится исчерпывающе рассмотреть все моральные вопросы, связанные с этикой патриотизма, утилитарный подход — один из наиболее распространенных, когда дело касается обоснования патриотических действий. Государство, например, кажется минимально заинтересованным в сильных прагматических доводах, чтобы побуждать граждан быть более патриотичными (включая в том числе и потребность в обеспечении стабильности и доверия внутри страны и между народами, см. Феллесдал 2000). Согласно некоторым исследователям, намного существеннее то, что гражданам следует быть патриотичными ради утилитарных выгод патриотизма (Натансон 2009).

Однако есть и более глубокие причины для беспокойства, нежели неспособность связать [патриотизм] с основными этическими теориями. Основное различие между авторами на самом деле не в том, что такое патриотизм или насколько он соответствует нашим представлениям о добродетели. Их принципиальное разногласие состоит в определении ценности патриотизма. Клейниг считает, что, поскольку лояльность к государству есть моральная обязанность, у патриотизма должна быть положительная моральная ценность, особенно если его функция — нравственная добродетель. Однако бóльшая часть книги — это пьеса моралитэ о том, как опасно считать патриотизм добродетелью. К тому же, дает о себе знать проблема, встающая перед большинством авторов, пишущих на эту тему: можно ли положительно оценить патриотизм без столь же положительной оценки национализма? С самого начала авторы этой книги заявляют, что не будут говорить о национализме, но тесная связь двух концептов все время остается где-то на заднем плане их аргументации. Например, когда Приморац отвечает на критику Келлера и Клейнига того, что «этический патриотизм» — на самом деле «коллективная ответственность», он отвечает: «У меня может быть сильное чувство коллективной ответственности по отношению ко многим группам, большим или маленьким, но я могу стать этическим патриотом только в том случае, когда мой коллектив — это моя родина [patria]» (p. 176). Хотя и верно, что патриот имеет моральные обязательства именно перед страной [country], то есть перед “patria”, мы не думаем, что у него есть моральные обязательства перед местностью [place]. Скорее, это моральные обязательства перед государством, населенном людьми. Таким образом, строгое различие между местом и людьми, к которому стремятся авторы (p. 20–21), трудно сохранить, если речь ведется о том, какие моральные обязательства могут и должны быть у патриотов. Если я думаю, что имею моральные обязательства перед Техасом, я имею в виду, что у меня моральные обязательства перед людьми и, возможно, перед учреждениями, в которых находятся люди, в пределах штата, а не перед землей, обозначенной как «Техас». Аналогично, у патриота есть обязательства перед родиной лишь постольку, поскольку он вступает в какие-то отношения внутри нее. Важно, что, на мой взгляд, Приморац согласился бы с этим моим последним утверждением. Этический патриотизм действенен, только если обязательства исправить политику государства возлагаются на агентов благодаря действиям государственных институтов (что решают люди, которые находятся в этих учреждениях).

Наконец, больше всего тревожит в содержании книги то, чего в ней нет, — а именно, наиболее сильных аргументов против патриотизма. Спор о том, является ли патриотизм добродетелью или злом, бледнеет в сравнении с мнением о том, что патриотизм нравственно отвратителен. (Макинтайр утверждал, что разница зависит от того, считает ли кто-либо патриотизм просто набором пустых практических лозунгов или же он находится всегда в потенциальном конфликте с внеличностной моральной позицией (1984, 6).) Определение Келлером патриотизма как дурной наклонности, которой следует избегать, чтобы быть хорошим гражданином, например, кажется безобидным по сравнению с аргументами самых ярых критиков патриотизма. К ним относится Джордж Катеб, утверждающий, что представлять патриотизм злом недостаточно для того, чтобы предотвратить участие патриотично настроенных людей в массовых убийствах, так как то, что некоторые действия несовместимы с нравственностью, исторически никогда не было достаточно действенным методом сдерживания человеческого поведения:

«Ужас в том, что гиперактивное и при этом немощное воображение (либо моральная слепота) делают простым, по крайней мере упрощают, путь к совершению массовых убийств без сожалений или угрызений совести хоть после победы, хоть после поражения. На любом этапе участники подобных действий не сознают, или сознают лишь в очень малой степени, что совершают зло» (2006, 309).

Даже если мы как граждане были бы способны на дополнительные достижения в сторону совершенства нравственности, человеческая природа неизменна, и таким образом «неизменная человеческая природа совершает скачок в масштабе кровопролитий в результате преднамеренной политики государства или какого-либо движения и может совершить еще большие кровопролития в будущем, что может довести даже до уничтожения человечества и большей части природы» (p. 387). Что же касается дискуссии в книге о нравственной ценности патриотизма (внешней либо внутренней), то какова ценность патриотизма, если он зиждется на лояльности к странам, которые способствуют «катастрофам, причиненным и перенесенным людьми» и которые умышленно совершают злодеяния?

Литература

Føllesdal A. The Future Soul of Europe: Nationalism or Just Patriotism? // Journal of Peace Research. July 2000. Vol. 37. No. 4. P. 503–518.

Kateb G. Patriotism and Other Mistakes. Yale University Press, 2006.

Keller S. The Limits of Loyalty. Cambridge University Press, 2007.

Idem. Patriotism as Bad Faith // Ethics. 2005. Vol. 115. No. 3. P. 563–592.

Kleinig J. Patriotic Loyalty // I. Primoratz and A. Pavković (ed.). Patriotism: Philosophical and Political Perspectives. Ashgate, 2008. P. 37–53.

MacIntyre A. Is Patriotism a Virtue? Lindley Lecture. University of Kansas, 1984.

Nathanson St. Patriotism, War, and the Limits of Permissible Partiality // The Journal of Ethics. January 2009. Vol. 13. No. 4. P. 401–422.

Primoratz I. Patriotism and the Value of Citizenship // Acta Analytica. 2009. Vol. 24. No. 1. P. 63–67.

I. Primoratz and A. Pavković (ed.). Patriotism: Philosophical and Political Perspectives. Ashgate, 2008.

Источник: Notre Dame Philosophical Reviews