Ценности и ценники

Движущееся по инерции общество позднего Модерна обладает примечательной чертой. Незатухающий импульс эмансипации, пароксизм «жизненного порыва», определяющий стремление прочь от всякой стабильной идентичности, понимаемой как ограничение возможностей самореализации, толкает каждого индивидуума на перманентные поиски самого себя. В противовес этому порыву работает механизм глобальной потребительской унификации и принципиально ненасытного миметического желания, скрытый за множеством ликов всеобщей гонки потребления в целях удовлетворения неистощимого желания.

Постметафизическая ориентация, молчаливо принимаемая за предпосылку доминирующего умонастроения, исходит из признания плюрализма мировоззрений и ценностных систем. Задача мышления состоит в бдительности и охране общего пространства от чрезмерно притязающих на истину дискурсов. Дискурс и желание различий предполагают определенную отстраненность в отношении к конкретной ценности, идеологию однородности и невосприимчивости.

Более существенно то, что поверх всех утверждаемых различий властно простирается принцип уравнивающего и исчисляющего безразличия. Именно здесь стратегия благоразумной умеренности, избегающей всего эстетически и этически чрезмерного, обнаруживает свое родство с рыночным мифом, повествующим о мире, в котором нет ничего, не повергающегося переплавке. Разноголосица нарративов и традиций сливается в монотонный шум имманентного бытия, питающего миф абсолютной ценностной нейтральности, которая предусматривается как главное условие для чистоты рыночного обмена.

Парадоксальным образом, титаническая работа «мастеров подозрения» — Маркса, Фрейда и Ницше — по деконструкции модерной мифологии и развенчанию самообмана буржуазного сознания привела к планетарному триумфу того самого буржуазного сознания, принявшего сегодня форму сознания консюмеристского. Ирония заключается в том, что героический пафос Ницше с его проектом «переоценки ценностей» оказался не чем иным, как философской декорацией для одномерного мышления торгаша и потребителя, смотрящего на вещи сквозь призму максимизации собственной выгоды. Низвержение всех кумиров и высших ценностей нужно лишь для того, чтобы привести все к одному уровню, одной шкале, в соответствии с которой ценности можно оценить и перевести в универсальную стоимость для беспрепятственного обмена, купли и продажи.

Ныне уже не требуется риторики рыночного фундаментализма, апологии обмена в противоположность всем прочим путям достижения благосостояния. В атмосфере «морального голода» жизненно важным представляется решение прямо противоположной задачи — разграничение тех областей, где рыночные отношения допустимы, от тех, где они разрушительны. Кроме того, очередной экономический кризис ставит под сомнение рыночный энтузиазм, веру в то, что рынок сам по себе приведет к всеобщему благоденствию. Соответственно, видение того, что рыночная оптика переворачивает или размывает моральный порядок, становится все более возможным.

Весьма своевременной и в определенном смысле констатирующей неприятную правду о современности является работа известного американского философа, профессора Гарвардского университета Майкла Сэндела под названием «Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка» [1]. Однако эта книга не претендует на системную критику капитализма и не является идеалистическим манифестом возвращения в прекрасное прошлое, в котором деревья были большими, а ценности — весомыми. Его интересуют не сами рыночные механизмы производства и обмена, которые в определенных рамках и условиях, очевидно, являются эффективными, но та моральная атмосфера, которая возникает в ситуации, когда эти механизмы приобретают универсальный характер. Сэндел довольно точно констатирует то, что нынешнее положение вещей нельзя описать как общество с рыночной экономикой. В этом случае достаточно было бы тривиального экономического понимания рынка как инструмента для обеспечения общественного развития, а сфера ценностей была бы независимой сферой духа и творчества, сферой познания идеографических наук и аксиологии.

Едва ли необходимо обосновывать несоответствие описанного соотношения рыночного мышления и морали тому состоянию, что мы наблюдаем сегодня. Господствующая на протяжении долгого времени тенденция экономически мыслить о жизни привела к тому, что фундаментальные моральные вопросы считаются вторичными и потому никогда не обсуждаются по существу. Экономика как образ мысли только затемняет такого рода проблемы, а зачастую играет и фатальную роль своей неспособностью широко смотреть на вещи. Это проявляется в распространенной уверенности в том, что денежные стимулы являются универсальным решением для любого рода проблем. «Невидимая рука» рынка стала рутинным механизмом управления и манипуляции.

Наличное общество, по Сэнделу, следует назвать рыночным обществом, а не обществом с рыночной экономикой, поскольку рыночная оптика, конвертирующая все качественные различия между явлениями в количественную оценку, является здесь единственной доступной и единственно легитимной. Соответственно, рыночные отношения просачиваются всюду, изменяя суть всех отношений и девальвируя нерыночные ценности, которыми эти отношения руководствовались ранее.

Тем не менее, Сэндел далек от тенденциозной критики современности, но аргументирует свою позицию кропотливым описанием фактов современной жизни. Некоторые из них характерны исключительно для американской действительности, но большинство описываемых явлений распространено повсеместно. Он описывает то, как господствующая рыночная оптика искажает или даже уничтожает специфику изумительного разнообразия человеческих отношений, приводя их к единому абстрактному денежному знаменателю. В мире остается все меньше вещей, которые не подвергаются денежной оценке, попросту не продаются и не покупаются. Не говоря уже о том, что такое рыночное общество является едва ли приспособленным для творчества и иных форм активности. Это ницшеанская пустыня, которая разрослась сверх всех мыслимых пределов.

Комментируя множество явлений современной жизни, Сэндел говорит о возникновении на наших глазах совершенно иной реальности, кардинально отличающейся от всего того, что было ранее. Глобальная коммерциализация характеризуется уверенностью в том, что вовлечение чего-либо в рыночный обмен не изменяет сущности этой вещи или явления. В отношении всех социальных и межличностных отношений этот тезис является ошибочным.

К примеру, во многих странах существует официальная возможность приобретения гражданства за деньги, что, по мнению Сэндела, подрывает смысл гражданства как политической идентичности. Денежная оценка гражданства превращает его из формы ответственности гражданина перед обществом и государством в частную собственность, обладание которой зависит лишь от желания и возможностей индивидуума. Коммерциализация изменяет содержание и смысл гражданства, как и любых других социальных явлений.

Ярким примером проникновения рыночного мышления в межличностные отношения Сэндел считает популяризацию подарочных сертификатов, представляющих собой нечто среднее между выбором конкретной вещи и дарением денег. Искусство дарения подарка вытесняется коммерческим стилем отношений. Между тем подарок является не просто полезной вещью, но является символом особых отношений между тем, кто его дарит, и тем, кто получает. Ситуация дара изменяет то, что дарится; кроме того, эта ситуация нарушает обычную рациональную логику экономического обмена. Соответственно, подарок как моральное явление не может быть описан исключительно в экономических терминах полезности и обмена без того, чтобы перестать быть подарком.

Под вопрос ставятся не просто определенные практики и социальные институты, но существование здравоохранения, образования и прочих базовых социальных институтов. Неравенство становится исходной предпосылкой, а моральный декаданс — результатом растворения всего существующего в всепоглощающем движении рыночного потока. Чем более вымываются берега островов, на которых могут укрыться «ценности», тем более притесняются те, кто обладают меньшей количественной властью.

Таким образом, рынок — это не просто ценностно нейтральная форма обмена и экономического устройства, но что гораздо более важно — это метафизическая оптика, имеющая конкретные предпосылки и определяющая видение мира. Рынок изменяет все, что в него вовлекается, вещи и идеи утрачивают свои субстанциальные характеристики и предстают моментами непрестанного сравнения и переоценки. Рыночная цена, являясь выражением взаимодействия покупательной способности и желания, не является универсальным эталоном, согласно которому можно определить, для кого из потребителей некая вещь обладает большей ценностью, а для кого меньшей. Таким образом, рынок замещает качественную сущность вещи ее ценой или даже ценником.

С нашей точки зрения, Сэндел в рассматриваемой работе задает весьма правильные вопросы, но не дает на них удовлетворительных ответов. Надежда на то, что рынок можно эффективно ограничить моральными рамками, является аналогичной надежде Канта на то, что, ограничив разум, прибегнув к своеобразной гносеологической аскетике, можно дать место вере. В обоих случаях проводятся произвольные границы и постулируется их неприкосновенность — знакомый жест модерной метафизики субъекта с ее мифом автономии. Такой подход, даже при самых лучших устремлениях его адептов, мы не можем считать удачным.

Представляется, что проблема морали требует более фундаментального пересмотра оснований совместной жизни людей в обществе, чем просто дискуссия о границах рынка и допустимости рыночных отношений там, где они угрожают моральным ценностям. Попытку Сэндела выявить базовые ценности, соответствующие различным областям человеческой жизни, такие как красота в искусстве, знание в образовании, справедливость в политике, едва ли можно признать удовлетворительной. Сэндел выдвигает тезис, что, определив посредством общественного консенсуса базовые ценности, мы можем провести границы вокруг них, указав на то, что может быть подвергнуто рыночной оценке, то есть быть покупаемо и продаваемо, а что нет.

Главным недостатком, обезоруживающим этот в остальном довольно убедительный дискурс, является его поверхностность. Интеллектуальная история Запада последних столетий представляет собой прогрессирующее забвение идеи блага. Дискурс ценностей, развивавшийся в идеалистической философии, был направлен против позитивизма и натурализма, нивелировавших специфику социальной и политической жизни. Этот ценностный дискурс, призванный заменить философию и практику блага, стал настолько распространенным, что и религия адаптировала его для своих целей и активно эксплуатирует ставшее популярным и прочно вошедшее в тезаурус религиозных деятелей словосочетание «традиционные ценности».

Ведущей причиной для отказа от общего блага являлась его предполагаемая репрессивность и несовместимость с культурным и ценностным плюрализмом. В результате, на протяжении долгого времени публичное пространство старательно зачищалось от любого рода дискурса о благе во избежание конфликтов между его различными интерпретациями. Рынок — это плоская поверхность, исключающая какое-либо вертикальное измерение, в первую очередь, измерение трансцендентного Блага. Результатом этого не явилось искомое цветение различий, а была открыта дорога для неуправляемой экспансии рыночного образа мысли и действия во все сферы жизни. Эта экспансия является настолько глубокой и трансформирующей все аспекты социальной и индивидуальной жизни, что те процессы, которые, казалось бы, определяют специфику нашей эпохи, включая технологизацию и бюрократизацию, являются по отношению к ней вторичными. Все существующие идеологические и политические различия также проявляются как то, что уже включено в рыночную динамику, и потому они являются лишь внешними и случайными формами для более фундаментальной, всепроникающей и неуловимой власти — власти рынка.

И, тем не менее, моральный метаболизм не менее критичен для жизнеспособности общества, чем экономический обмен. Тогда как основные патологии экономической системы являются очевидными для всех, проблемы моральных границ рынка не являются таковыми. Именно поэтому проблематизация этих границ является благоприятным симптомом. Многие из комментаторов согласны в том, что решение фундаментальных проблем современности невозможно без радикального изменения морального контекста их восприятия. Без таких трансформаций любые реформы будут аналогичны попыткам подняться вверх по спускающемуся эскалатору. В конце концов, вопрос о моральных границах рынка является вопросом о пригодности для жизни того общества, в котором мы живем.

Примечание

↑1. Сэндел М. Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013.