Требование мира

Клод Луи-Комбе никогда не мирится ни с чем немирным. Он готов только миром измерять себя, находя провалы в собственных привычках измерения мира. Мир для него — это область не просто завершенных подсчетов или выполненных измерений, но область, где тревога требует быстрее завершить все подсчеты. Из этого начального невроза завершенности и происходят конфликты, тогда как настоящий продуктивный спор, мирная дискуссия возможны там, где нет такого сильного невроза. Луи-Комбе исследует разрушительное опьянение, опьянение собственной суетой.

Подход Луи-Комбе противоположен экзистенциализму: не тревога существования его волнует, но тревога неумения существовать. Не вполне выучилась существовать и сама реальность: белки и клетки, звезды и стены тоже часто дают промах. Не только неурожай или неудачи в работе будут таким промахом, но любая чрезмерная суетливость, любая подгонка под готовый результат. Хотя Луи-Комбе не стал священником, но он не менее целомудрен, чем самый высокий мистик. Суета для него — не простая поспешность, но мирская ложь, подмена наслаждения результатом. Суетлив для него мир, оборачивающийся кошмаром «пробела»: новой чумой века становится желание везде увидеть результат, даже в природе. Луи-Комбе не отрекается при этом от успеха, но для него успех — это умение пестовать в себе способность успевать за словом, успевать за своей мыслью, продумывать то, что дает тихое и ни с чем не сравнимое удовольствие.

Луи-Комбе в своем понимании удовольствия возвращается к началу прошлого века, к символизму, раннему психоанализу, первым шагам спорта и первым вдохновениям полета. Тогда «принцип удовольствия» еще работал — не потому, что люди были гедонистами, а потому что стоило им назвать слово — и мир представал в новых красках. Слова изобретались для состояний и переживаний так же легко, как вводились в быт новые изобретения и усовершенствования. Но именно трагедию такого легкого изобретения слов Луи-Комбе и описывает в вошедшем в книгу романе «Вонзайся, черный терновник». Георг Тракль, герой романа, и оказывается поэтом, который слишком спешит завладеть словами. Слова и вовлекают его в танец, в котором он узнает только себя, и черный эрос и оказывается угасшим эросом никогда не сбывающегося самопознания.

Страсть, которую изображает Луи-Комбе, — это никогда не страсть, готовая развернуться в сюжет и сразу подыскать себе маски героев. Наоборот, это страсть, которой ни одна маска не оказывается впору. Психоаналитическая задача Луи-Комбе — не разоблачить условность тех сюжетов, которые и приводят к неврозам, — но показать невозможность даже условных сюжетов. Возможно условное отношение к миру, условная вежливость по отношению к происходившим с тобой же событиям — но условности сюжетной мир не знает, такая условность сразу разоблачает себя как подделку и незаконное овладение эротической энергией.

В мире Луи-Комбе нет ни растраты, ни сублимации, но только поиск честного решения, как можно подсчитать растраты, и как уже произошедшая сублимация может стать выходом, а не тупиком. Луи-Комбе настаивает на том, что сублимация, творческий порыв должен перестать быть овладением вещами, потому что завладевая любыми вещами, мы уже попадаем в ловушку ложных слов. Луи-Комбе пишет о том, насколько честное чувство меры оказывается выше любых возвышенных мыслей.

В его романах и эссе происходит самая радикальная критика идей: мысль изживает себя в бессильных ассоциациях, но чувство меры, чувство разума, достоинство человеческих ощущений открывает все новые грани ассоциаций. Нельзя в ассоциациях доверять слишком быстрому одобрению чувств и мыслей; напротив, настоящие ассоциации, как и дружба или любовь, должны быть проверены временем и проверены самими переживаниями.

Гнев в мире Луи-Комбе допустим только как гнев против слишком быстро уходящего мирского времени, а вожделение допустимо только как охота к видению всего пространства, позволяющему правильно проложить жизненные маршруты. Его проза и эссеистика — не уроки по укрощению страстей, но исследование того, в каком моменте существования мира страсть допустима. Важно не научиться не гневаться, но узнать, где именно вне тебя гнев только и уместен; как бывает уместна гроза, молния или обвал в горах. Возвышенное оказывается не условно воздействующим на реальность, но уместное как мир для самой реальности: гроза, в окоеме которой видна мера и мелких событий нашей жизни.

Луи-Комбе не отвлекается на мелочи, но и не пренебрегает ими. Он умеет детализовать повествование, но не вдаваясь в детали, а скорее выдавая их, как выдают свое настроение, свои скрытые желания и стремления. И выдавая детали, он позволяет миру пережить свою эмоциональную жизнь. Само письмо тогда остается сдержанным: оно перестает быть болезненно помешанным на собственной многослойности. Наоборот, оно оказывается просто способом уладить отношения с собой, когда в тебе сработали не только страсти, но и испуг перед этими же страстями.