Проблемы с удовольствием: Делёз и психоанализ

Философ Аарон Шустер — первый гость в новой серии интервью NKRB, посвященной новым именам в критической теории. Беседует Алфи Баун.

Тема беседы — книга Аарона Шустера «Проблемы с удовольствием: Делёз и психоанализ» (Schuster A. The Trouble with Pleasure: Deleuze and Psychoanalysis. MIT Press, 2016. 223 p.).

Алфи Баун: Что такое удовольствие и действительно ли мы все время к нему стремимся? История философии от де Сада до психоанализа, не успокаиваясь на мысли, что мы просто ищем удовольствия и стараемся избегать боли, представляет дело весьма запутанным. Книга Шустера — новейшее исследование по этой непростой теме, и автор подходит к ней с собственных необычных позиций. Он утверждает, что удовольствие может быть мощным идеологическим опытом, определенным образом конструирующим нас как субъектов (к примеру, по-капиталистически), и одновременно проводит мысль, что «проблема с удовольствием», проблематизация удовольствия зависит от того, насколько сильно удовольствие способно растревожить нашу субъективность. Дело обстоит вовсе не так, будто через удовольствие мы утверждаемся в своей самости, получая наслаждение от самих себя. Удовольствие может быть местом подрыва и разрушения нашей субъективности и самотождественности.

Книга «Проблемы с удовольствием», вышедшая в прошлом месяце в серии «Короткие замыкания» (Shorts Circuits) издательства MIT Press под редакцией Славоя Жижека, Младена Долара и Аленки Жупанчич, для доказательства этого положения выдвигает тезис, что Лакана и Делёза, которых часто представляют как философских оппонентов, следует свести вместе. И Шустер убедительно показывает, что такой ход мысли позволяет нам восстановить подлинно диверсионный характер, который обрело удовольствие сегодня, поставив под вопрос существующие модели субъективности и, в конечном счете, бросив вызов самому капитализму как таковому. Эта книга, соответствующая высоким стандартам серии «Короткие замыкания», — одна из самых интересных философских монографий, появившихся в последнее время.

Я воспользовался возможностью задать Шустеру несколько коротких вопросов о его новой книге и тех проектах, которые он в ней обсуждает.

— Позвольте мне обратиться к вам, нет, не с жалобой, а с вопросом о «постоянных жалобах» (complaining). Этим сюжетом открывается ваша книга, a кроме того, несколько лет назад на одной конференции я слышал ваше выступление, посвященное жалобам. В книге вы обращаетесь к идее жалобы, чтобы обсудить желание и вопрос самореализации. Вы говорите, что мы жалуемся не потому, что хотим чего-то, чего у нас нет, и даже не потому, что мы хотим, чтобы все было иначе. Нет, мы получаем особого рода удовольствие от самого процесса нытья и даже от бесконечных бесцельных, если можно так выразиться, жалоб. Вы не могли бы сказать несколько слов об отношении между постоянными жалобами и удовольствием?

— Один из основных аргументов книги заключается в том, что удовольствие — чрезвычайно сложный феномен и что отношение людей к удовольствию зачастую запутанно, сложно и противоречиво, благодаря чему удовольствие становится даже более притягательным. Дело обстоит не так просто, как в старой доброй формуле, что удовольствие хорошо, а страдание плохо, или что люди любят удовольствия и избегают страданий; а ведь этой мыслью проникнута большая часть психологии, экономики и моральной философии (у Ницше есть замечательное высказывание на этот счет, высмеивающее сторонников утилитаризма: «Человек не стремится к удовольствию. Разве что только этот человек родом из Англии»). Отношение людей к удовольствию сложнее и двусмысленнее, чем часто признается; наши желания и то, от чего мы получаем наслаждение, — не одно и то же. Вопреки классическому представлению, что мы стремимся к счастью и самореализации, возникает обратное впечатление, что люди проявляют чудеса адаптации, а вовсе не самореализации, когда речь идет о проектировании собственного недовольства. Эту перверсию Лакан пытался ухватить в своем понятии наслаждения (jouissance). Я использую нытье — это практически универсальное человеческое времяпрепровождение — как главный пример странного рода удовольствия, возникающего из чего-то раздражающего, болезненного и даже невыносимого. Очевидно, что некоторые люди получают наслаждение от постоянных жалоб и что эта деятельность может быть весьма творческой и утонченной. Можно было бы сказать, что нытье свидетельствует о том, что в желании всегда чего-то не хватает, что оно никогда не получает удовлетворения; а что такое это отсутствующее удовлетворение, если не удовольствие от нытья? С одной стороны, существует нехватка, с другой — избыток. Забавно, что избыток никогда по-настоящему не соответствует нехватке: они никогда полностью не совпадают, и именно эта асимметрия и нарушение равновесия сообщают человеческому желанию его особый динамизм и заряженность.

Можно пойти гораздо глубже. Можно рассмотреть жалобы в широком смысле как охватывающие различные формы ламентаций и протеста во всем их культурном и историческом разнообразии; как говорит Делёз, причитание — великий источник поэтического творчества. Мне «критика жалобы» в первую очередь позволяет обратиться к проблеме негативности. Вместо того чтобы противопоставлять Делёза как сторонника творческого самоутверждения и становления Лакану с его акцентом на нехватке, законе и кастрации, я доказываю, что эти две философские фигуры в конечном итоге сходятся в поиске разных способов постижения негативности и насилия со стороны негативного.

— Мы недавно выложили в «Гонконгском книжном обозрении» текст о новой книге Само Томшича «Капиталистическое бессознательное: Маркс и Лакан». Наших читателей весьма заинтересовал вопрос о левом радикализме Лакана и о его более консервативных политических симпатиях, благодаря которым он совсем не выглядел как «радикальная» фигура. В вашей книге много внимания уделяется отношениям между Делёзом и Лаканом. Полагаете ли вы, как это делает Томшич в отношении Лакана и Маркса, что лучше всего их рассматривать вместе, а не в противопоставлении друг к другу в согласии со сложившейся тенденцией?

— Именно так. В этой книге среди прочего я порываю с клишированным восприятием трудов как Делёза, так и Лакана, и пытаюсь заново и, как я надеюсь, более интересно представить их читателям. Хотя в некоторых кругах их считают смертельными врагами, я полагаю, что чтение Делёза вместе с Лаканом весьма продуктивно; особенно там, где речь идет о проблемах желания и наслаждения, нормальности и патологии и отношения субъекта к культурному пространству, в котором субъект так до конца и не может найти своего места. С другой стороны, моя цель не в том, чтобы примирить их и слепить из них некое приятное сбалансированное целое. Моей целью является устроить Делёзу и Лакану очную ставку, которая хоть в какой-то степени удивила и привела бы в замешательство обе стороны. Например, возьмем прославившуюся своей полемичностью книгу «Анти-Эдип». В ней Делёз и Гваттари не просто выступают с предложением освободить желание — нет, они нападают на конкретную версию психоанализа с его унылым и неинтересным представлением о желании, где все проблемы проистекают из семьи и запрещающего закона. Этому Делёз и Гваттари противопоставляют не более счастливое, но более текучее и анархическое видение; можно сказать, подлинная сила книги заключается в вопросе: а что, разве нé на что больше жаловаться, что, в нашей жизни уже не осталось ничего более тревожного и жестокого?

— Центральным для вашей книги является представление Делёза о том, что понятие удовольствия — само по себе «гнилая идея». Правильно я понимаю, что это связано с различением удовольствия и желания? Вы также касаетесь дискуссии вокруг идеи Фуко о том, что мы обычно определяем себя как субъектов через желание, а не в качестве агентов удовольствия. Так как речь здесь идет о главном тезисе книги, я думаю, нашим читателям стоит приобрести вашу книгу и ознакомиться с этой идеей самостоятельно. И все же, не могли бы вы сказать пару слов о том, как вы понимаете термины «удовольствие» и «желание» и почему они столь важны для вас?

— Утверждение Делёза о том, что «удовольствие — это гнилая идея», конечно, провокация. Какое именно удовольствие прогнило в его глазах? Он говорил об идее Платона о том, что удовольствие заключается в заполнении нехватки. Делёз хочет поставить на место этой старой идеи идею наслаждения некоей ощущаемой силой; тогда как удовольствие всегда восполняет какое-то отсутствие или утрату, желание — положительная сила. Желание можно лучше понять, исходя не из чувства удовлетворения по достижении того, чего вы хотели, а из неожиданного удивления и даже потрясения, которое вы испытываете от понимания того, на что вы оказались способны вопреки вашим устоявшимся привычками и желаниям, хотя до этого вы даже представить не могли, что вам такое по плечу. И далее, эта сила желания сама по себе сложно устроена и членится на элементы: с одной стороны, существуют частичные объекты или машины желания, с другой — тело без органов и структурированная организация, способная сохранять и поддерживать собственное существование. Желание — это своего рода кризис, и, более конкретно, кризис воплощения: он возвращает нас к факту, что обладание телом — не природная данность, а ненадежное и искусственное достижение.

Среди того, что мне представляется интересным, я бы назвал обращение к философии желания 1960–1970-х годов. Лакан пытался уловить сложность и перверсивность человеческих влечений, проводя различение наслаждения (jouissance) и удовольствия (plaisir); Делёз, в свою очередь, противопоставлял желание удовольствию; Фуко по разным причинам отстаивает желание против удовольствия; у Сартра своя собственная концепция желания как постоянного провала. Очевидно, мы здесь оказываемся на очень неровной территории. Я делаю попытку взглянуть на эту дискуссию свежим взглядом, обращаясь, в первую очередь, к спору Аристотеля с Платоном о природе удовольствия. Является ли удовольствие заполнением нехватки или доведением деятельности до совершенства? Отсылает ли оно к утрате или к выработке силы? Меня также захватывает другая почерпнутая мной у греков идея, которая сейчас легко может показаться абсурдной (если не казалась таковой уже в те времена): величайшее удовольствие есть удовольствие от мышления, и философия есть высшее удовольствие и парадигмальная форма этого влечения (драйва). Для греков теория удовольствия достигает кульминации в удовольствии от теории.

Я придерживаюсь идеи Спинозы о том, что желание составляет сущность человеческого существа. Но психоаналитический извод этой мысли заключается в том, что не существует такой вещи, как «нормальное желание»: желание не имеет встроенного правила, программы или цели; вопрос о том, как желать, приходится каждый раз решать заново каждой эпохе, каждой культуре, а также каждому субъекту. Вот почему патологическим девиациям и искажениям желания не предшествует некая изначальная норма развития и выражения, но желание сразу и преимущественно выражает себя в различных патологиях, разрывах и вывертах и через них. Или, перефразируя Лакана, «я всегда говорю о нормальном желании, оно бывает трех видов: невротическое, перверсивное и психотическое». Одна из непростых задач этой книги — выработать этот «патоанализ» субъективности.

— Вы завершаете книгу философией шизофрении, высказывая важное соображение, что Делёз и Гваттари были заняты вовсе не низвержением психоанализа, а восстановлением «его подлинного, обладающего подрывной силой ядра». Это часто упускают из виду делезианцы, или так мне, по крайней мере, кажется. Я сейчас упрощаю, но мы можем сказать, что последователи Делёза полагают, что психоанализ поддерживает капиталистические структуры субъективности. Вы же, если я правильно понял, отстаиваете идею о потенциально подрывных свойствах психоанализа внутри капитализма. Что вы имеете в виду под «влечением к долгу» — вашей собственной формулировкой для влечения к смерти?

— Влечение к долгу до такой степени связано с влечением к смерти, что они могут показаться неразличимыми, и тем не менее между ними есть существенное различие. Что такое влечение к смерти? В самом общем виде оно связано с тем, о чем я говорил ранее, — с мыслью о том, что человеческое существо — «больное животное» или, если идти еще дальше, что сама жизнь есть болезнь. Существует обширная серьезная литература по этой теме, как теоретическая, так и художественная. Человеческое существо смертельно больно, желание не может быть удовлетворено, человеческому существованию присуще самовредительство и направленный на самого себя саботаж, что противоречит упованиям классической моральной философии. Но я бы сказал, что, вопреки видимости, влечение к смерти не есть пессимистическое понятие per se. На более фундаментальном уровне оно указывает на то, что ситуация открыта; не существует Другого или закона, на который можно было бы положиться, но только разлом, нехватка бытия или неопределенность, встающие перед нами как проблема. Лакан мыслит об этом в категориях смерти, и ответ теологии Лакана фактически заключается в том, что мы уже умерли и эта жизнь и есть жизнь после смерти (небеса или ад, выбор за вами). Вместо того чтобы непосредственно проживать жизнь, ее поэтому надлежит постигать запутанным или окольным образом как возвращение яркости переживанию смерти (an undeadening of death), или, как я пишу в отношении жалоб и нытья, как «провалившуюся попытку не родиться». В противовес этому, Делёз подходит к делу с другого конца, в категориях новой концепции жизни, «виртуальной жизни», которая не только требует обновления структур и границ актуального опыта, но и обозначает то, что является невыносимым и невозможным для проживания в жизни. Далее, влечение к долгу может быть понято как эксплуатация этой открытости и ненадежности в интересах господствующей идеологии. Оно преобразует этот разлом в психической жизни в вину и долг (немецкое слово Schuld удачно сочетает в себе оба значения). Мы видим крайнее проявление этого в нынешнем неолиберализме, где субъект в долгу у порядка, который ничего не должен ему взамен, если привести формулировку моего друга Доминика Хенса. И хотя такое положение дел установилось практически повсеместно, я не думаю, что оно неизбежно, — в этом урок психоанализа. Так что я вкладывал иронический смысл в понятие влечения к долгу: долг не просто убивает нас — он к тому же еще и самая распространенная форма, которую сегодня принимает влечение к смерти; это способ капитализма эксплуатировать и сковывать тот разлом психики, который Фрейд обозначил как влечение к смерти.

Источник: Hong Kong Review of Books