Перед ним

Его избрания в ноябре никто не ожидал. Консервативные интеллектуалы убедительно предупреждали о его расизме и склонности к конспирологии. Националисты высмеивали его привязанность к заморскому тирану. Бизнесмены объяснили, что от изоляции один вред экспортной экономике. Но что толку.

Его сторонники, конечно, верили в победу. Они кричали в его поддержку на митингах, повторяли его лозунги. Они отправились голосовать, и их оказалось намного больше, чем казалось, особенно представителей рабочего класса, мужчин и женщин. Но даже при этом результаты выборов оказались парадоксом. Левые получили на миллион больше голосов, чем его партия. Но из-за капризов избирательной системы именно ему надлежит формировать правительство. Его приверженцы ликуют, но правые элиты сдерживают эмоции. Конечно, им бы не удалось допустить его до власти, но они были уверены, что смогут его контролировать. Ему же удалось убедить своих последователей в том, что он революционер, а всех остальных в том, что он не опасен.

Его администрация впервые сумела объединить новых и старых правых. Левые политики из администрации, обычно составляющие большинство, понимали, что дурные прогнозы сбываются. Но они были расколоты и погрязли в спорах о том, кто станет их лидером; как будто внутренние конфликты волнуют их больше, чем проблемы страны. Конечно, он не изобрел автомагистрали, как утверждала его пропаганда, но поддерживал государственный заказ, и это очаровало левых политиков и простых рабочих.

Обычные граждане в большинстве верили, что политическая элита держит все под контролем. Элита, в свою очередь, верила, что государственные институты способны себя защитить и что правовые нормы и административная машина сами умеют длить свое существование. И только незначительное меньшинство радовалось его победе, а еще более незначительное меньшинство било окна и пачкало стены. Так или иначе, на руинах былых надежд его последователи стали задавать тон. Люди пали духом и стали гадать, что же он будет делать, соревнуясь в предположениях. И это значительно упростило ему задачу.

Литераторы размышляли, как менялась его риторика. Весь мир виделся ему источником угрозы, все другие страны — родиной его бесчисленных врагов. Против его страны и ее праведного населения плелись нескончаемые заговоры. Его левые оппоненты и национальные меньшинства, — утверждал он, — были не просто людьми, но агентами непримиримой интернациональной ненависти к справедливым требованиям народа. Он говорил, что выступает от имени народа, что он — глас народа. Он не задумывался, соответствует ли его речь действительности; он просто приносил людей в жертву художественного вымысла. В каком-то смысле он принадлежал сегодняшней философии. Ключевые мыслители этих дней заявляли о несостоятельности идеи факта в том виде, как ее принято понимать, и что истина рождается в чувстве сопричастности. Еще он отлично понимал, что средства массовой информации готовы к рождению большой лжи, заставляющей забыть о любых мелких истинах. Он обладал бесспорной харизмой, и он был первым крупным политиком новой медийной эпохи.

Теракта никто не ожидал. Возможно, он не был его инициатором, но это уже не имело значения. Он обвинил левых, разогнал их партию, а ее лидеров отправил в лагеря. В стране было объявлено чрезвычайное положение, теперь уже навсегда. Восторжествовала однопартийная система. Разделение властей осталось в прошлом. Парламент превратился в его послушное орудие. Бюрократия стала покорна ему. К власти пришли яркие и амбициозные люди с юридическими степенями. Многие юристы и судьи забыли о профессиональной этике в угоду великому благу нации, государства или расы. Мыслящие люди сразу поняли, как вписать свою интеллектуальную и нравственную эволюцию в только что подготовленную философскую или юридическую традицию. Оправданная законом стигматизация данного меньшинства своими политическими последствиями имела укрепление сплоченности граждан и государства. Не выступив против очередной меры, граждане выступили за нее по факту. А воспользовавшись такой мерой (например, устроив своих детей в престижные школы на внезапно освободившиеся места), они стали соучастниками содеянного.

Адвокатам теперь полагалось носить специальную униформу. Они стали избранными членами новой организации, его личной охраной. Их обязанностью теперь было задерживать инакомыслящих на его митингах и избивать противников. Когда он пришел к власти, случилась странная перемена. Люди, которые всегда мыслили себя как оппозицию государству, стали оруженосцами лидера. Конечно, не все было так просто; некоторыми людьми пришлось пожертвовать. Он заявил о том, что против него готовится государственный переворот и одни его телохранители теперь должны убить других (и заодно некоторых лидеров старых правых). Его телохранители теперь стали считаться вершиной социального развития. Опытные расисты и конспираторы, его люди наводнили государственные органы, особенно полицию. Если кто и мог противостоять им, то высшие военные чины и верхушка разведслужбы. Некоторые из них и в самом деле хотели сопротивляться, но они переоценили свои силы, не нашли союзников или слишком медлили. С началом войны действовать было уже поздно.

Война грянула внезапно. Хотя он все время говорил о необходимости борьбы, еще нужно было найти предлог и союзников. Сперва ему предстояло нарушить различные международные договоры и подчинить своей воле соседей. Но затем другой сильный лидер предложил ему союз. Теперь уже покорение стран стало делом времени, а когда грохотали бои, политическая деятельность оппозиции стала просто немыслимой. Телохранители и корпорации договорились о частно-государственном партнерстве на завоеванных территориях, создав систему «гетто» или «лагерей». За военизированными подразделениями двинулась регулярная армия для выполнения своих задач, таких как массовые убийства. В условиях войны не только военизированные подразделения, полиция и армия, но даже гражданские лица чинили массовые убийства в колоссальных масштабах.

Эти преступления подчинили всех граждан ему и его миссии, с гарантией борьбы до последнего конца. Совершив великое зло, они с легкостью стали оправдываться тем, что весь мир был против них. Его война была проиграна. Но его преступления не забудут никогда. Перед тем, как убить себя, во всех своих неудачах он обвинил свою страну. А народ, который, казалось, определяет лицо эпохи, растворился во мраке безвестности.

Источник: Slate