Борис Хавкин
Немецкие деньги для русской революции
Проделки напополам с плутнями: либретто большевистского театра
25 255 
Источники финансирования русской революции
Тема финансирования мировой революции и ее первого этапа — революции в России, самом слабом звене цепи империализма [1], — актуальна и через 100 лет после большевистского переворота. Откуда В.И. Ленин, который призывал после полной победы социализма делать из золота унитазы [2], получал на революцию деньги, причем немалые?
Основные источники финансирования русской революции: партийные взносы, спонсирование, экспроприации, коммерческая деятельность партий, лотереи, поддержка из-за рубежа. Были и экзотические способы добывания денег для революции: женитьба на богатых наследницах, обращение состоятельных дам в «революционную веру» и распоряжение их капиталом, завладение крупным наследством и пожертвования средств на дело партии [3]. Впрочем, существенно влиять на материальное положение революционных партий такие источники финансирования, как коммерческие браки, лотереи, издательская деятельность, конечно же, не могли. Кошелек революции пополнялся главным образом за счет денег «спонсоров» и путем совершения уголовных преступлений.
Революционные партии материально поддерживали банкир и меценат С.П. Рябушинский, мануфактурщик А.И. Коновалов, предприниматель А.И. Ермасов, промышленник и благотворитель С.Т. Морозов. Одним из финансистов революции был владелец лучшей в России московской мебельной фабрики Н.П. Шмит. Морозов и Шмит покончили жизнь самоубийством, а значительная часть их капитала досталась большевикам. Деньги также «добывались» в результате экспроприаций, а проще — грабежей банков, почтовых отделений, вокзальных касс. Во главе партийных «эксов» стояли Камо и Коба — С.А. Тер-Петросян и И.В. Джугашвили (Сталин).
Русских социал-демократов и эсеров спонсировали из-за рубежа: из США — нефтяные корпорации и магнат Я. Шифф. Щедро финансировала русскую революцию 1905–1907 годов Япония. Немалые суммы на революцию в России жертвовали банк «Ниа Банкен» (Швеция), фирма «Фрезер Лазер» и «Банк Гинсбурга» (Франция), торговый дом «Спейер и компания» (Англия). Деньги на русскую революцию давали банкиры Поляковы-Высоцкие, Животовский, Варбург, Говронский.
Острые дискуссии в литературе до сих пор вызывает вопрос о финансировании русской революции немцами в годы Первой мировой войны и после захвата власти большевиками в октябре 1917 года. Высказываются противоположные точки зрения: от тезиса о немецких деньгах, которые привели к власти большевиков [4], до утверждения, что немецкие деньги, выделенные на русскую революцию, — это миф. Как писал Л.Д. Троцкий, вопрос о немецком золоте, якобы полученном большевиками, принадлежит к числу мифов. «История всех революций и гражданских войн неизменно свидетельствует, что угрожаемый или низвергнутый класс склонен искать причину своих бедствий не в себе, а в иностранных агентах и эмиссарах» [5].
Классовый подход сохраняется и в современной коммунистической историографии: «Миф о немецком золоте, о шпионстве Ленина, насаждается с целью дискредитации не только вождя мирового пролетариата, и большевистской, коммунистической партии, но и самой идеи коммунизма, справедливости, фактического равенства всех перед законом… Расчет простой, оклеветать борца за правду, чтобы оклеветать саму правду» [6].
Споры о «немецком золоте» начались в России 1917 года и продолжались в эмиграции. Бывший бундовец Р.А. Абрамович писал меньшевику Н.В. Валентинову-Вольскому: «Как и Вы, я отношусь скептически к идее, что без немцев революция не случилась бы. Но я не совсем уверен в том, что без получения очень больших денег большевистская партия приобрела бы так быстро такую огромную силу. Деньги не все, но презирать деньги нельзя; на них был построен огромный аппарат, огромная печать, которую другим путем нельзя было бы так легко создать. Что же касается самого факта получения денег, то в отличие от Вас, я уверен, и имею основания для этого, что Ленин деньги получал и не малые. Имеется документ… который очень трудно оспорить, – доклад министра иностранных дел (статс-секретаря МИД. – Б.Х.) Р. фон Кюльмана кайзеру Вильгельму от 3 декабря 1917 года, в котором он гордится тем, что денежная помощь большевикам дала очень большие результаты… Причем, зная немножко внутрибольшевистские нравы на основе моих личных наблюдений до революции, я убежден, что в большевистской партии ни один человек не принял бы ни одного пфеннига без ведома и согласия Ленина. Даже в подготовке экспроприации Ленин часто участвовал лично, давая советы и указания. Вы, по-видимому, все еще идеализируете Владимира Ильича. Это был стопроцентный макиавеллист, для которого все, решительно все освещалось целью» [7].
Российские социал-демократы использовали деньги из немецких источников и до 1917 года. Так, еще в 1907 году, когда у устроителей V (лондонского) съезда Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) возникли финансовые затруднения, 300 фунтов стерлингов на проведение съезда (1 фунт был равен примерно 10 рублям) было получено от «братской» Социал-демократической партии Германии (СДПГ) [8].
Однако вопрос о «немецких деньгах» не сводится к теме спонсирования большевиков частными лицами, политическими партиями и представителями германского промышленного и финансового капитала. Речь идет о финансировании русской революции Германским рейхом (генштабом и министерством иностранных дел) как до и во время Октябрьского переворота, так и после него. Эти документы опубликованы [9].
О каких суммах идет речь? По данным британского исследователя Дж. Смила, к концу 1917 года расходы германского генштаба на организацию «беспорядков» в России составили приблизительно 30 млн золотых марок [10] (золотое содержание марки составляло 0,358425 г чистого золота [11]); от МИД Германии российские большевики в 1914–1917 годах получили наличных денег и оружия на сумму 26 млн золотых марок [12]. Российско-американский историк Ю.Г. Фельштинский, ссылаясь на английского автора Рональда Кларка, называет цифру 50 млн марок, полученных большевиками от Германии [13]. Через четыре года после русской революции немецкий социал-демократ, ярый критик Ленина Эдуард Бернштейн и депутат рейхстага Вальтер Шюкинг оценили общую сумму «немецкой помощи» русским революционерам примерно в 50–60 млн золотых марок [14]. Сумма 60 млн марок встречается и в русской литературе [15]. Немецкий историк Фриц Фишер подсчитал, что из 382 млн марок, израсходованных Германией в годы Первой мировой войны на пропаганду и «специальные цели», на долю России приходится 40,5 млн марок. По оценке Фишера, общая сумма, полученная большевиками от Германии до и после их прихода к власти, составляла 80 млн марок золотом [16].
Эти данные позволили современной австрийской исследовательнице Э. Хереш, которая опубликовала документы о финансировании немцами большевиков, говорить о «купленной революции» [17]. В историографии ФРГ утверждается, что «без финансовой помощи кайзера Вильгельма II Ленину не было бы Октябрьской революции. Более того: без поддержки Германии большевики едва ли удержались бы у власти в первый, решающий год» [18].
Разумеется, у русской революции 1917 года были свои внутри- и внешнеполитические причины, цели, характер и движущие силы. Однако факт, что она в существенной мере финансировалась Германией, нуждается в современной оценке, основанной на достоверных источниках [19].
Директор РГАСПИ — Российского государственного архива социально-политической истории (в этом архиве хранятся многие документы по теме исследования) — А.К. Сорокин отмечал: «Вряд ли можно считать Ленина германским шпионом. Никто из серьезных специалистов сегодня таким образом этот вопрос не ставит. Притом что большинство сегодня сходится в том мнении, что действительно большевистская партия получала финансирование из-за рубежа, не беря на себя каких бы то ни было обязательств перед кем бы то ни было в Германии — будь то генеральный штаб, министерство иностранных дел, какие бы то ни было еще физические или юридические лица. В этом смысле ни Ленина, ни большевиков нельзя назвать агентами влияния Германии в России в этот период. Хотя сам сюжет финансирования иностранными субъектами российского политического процесса имел место. Все мы понимаем, что с точки зрения морали вряд ли можно считать такое финансирование нравственным и уместным. Речь здесь идет о том, что интересы партии большевиков и интересы Германии совпадали» [20].
Как справедливо пишет санкт-петербургский историк Г.Л. Соболев, «тайна “немецкого золота” может быть распутана лишь в результате кропотливой исследовательской работы историков… только так можно найти “золотой немецкий ключ большевиков”, который вряд ли когда-либо хранился в стальных сейфах особых архивов. Во всяком случае даже очень влиятельным специалистам, работавшим в комиссии по рассекречиванию документов, там его обнаружить не удалось. Как отметил в свое время С.П. Мельгунов, “никогда, очевидно, не было момента, чтобы Ленину хотя бы в символическом виде в какой-то кованой шкатулке передали 50 миллионов немецких золотых марок”. Французский разведчик Д. Тома, немало потрудившийся в 1917 г. для того, чтобы дискредитировать в глазах общественного мнения Ленина и его сторонников, впоследствии в своих воспоминаниях признавал: “Ленин не был платным агентом Германии в том смысле, что не получал от немецких властей задания действовать определенным образом в обмен на денежное вознаграждение или на заранее оговоренную выгоду. Ленин был агитатором, на успех которого Германия делала ставку и которому она поставляла необходимые средства для ведения пропаганды”» [21].
Академик А.Н. Яковлев был в своих суждениях более категоричен: «Обнаруживается все больше свидетельств, что октябрьская контрреволюция совершена в основном на кайзеровские деньги, полученные в качестве платы за выход (России. – Б.Х.) из войны с Германией… Наиболее известным человеком, через которого шло финансирование подрывной работы экстремистской группировки Ленина, был Александр Лазаревич Парвус-Гельфанд» [22].
«Сутенер империализма»
Яркая личность Гельфанда (Парвуса) — русского революционера и германского империалиста, ученого-марксиста и крупного предпринимателя, космополита и германского патриота, закулисного политика и международного финансиста, социал-демократического публициста и политического авантюриста — до сих пор привлекает к себе внимание историков. Этот интерес понятен: без Парвуса, как и без «немецких денег», вероятно и не было бы большевистской революции в том виде, в котором она произошла в России в 1917 году. Именно Парвус считается главным финансистом мировой революции [23].
Документы как самого Парвуса, как и связанные с его полной приключений жизнью и многосторонней деятельностью, хранятся в архивах Австрии, Англии, Германии, России, США, Турции, Швейцарии. Нам довелось ознакомиться с материалами по исследуемой теме из московских архивов — Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ) и РГАСПИ.
Израиль Гельфанд родился в 1867 году в Российской империи в местечке Березино Минской губернии в семье еврейского ремесленника Лазаря Гельфанда. После погрома семья Гельфандов осталась без дома и имущества и перебралась в Одессу, где Лазарь работал грузчиком в порту, а Израиль сумел поступить в гимназию. Видимо, именно одесской гимназии Израиль Гельфанд был обязан своим прекрасным литературным русским языком и знанием языков европейских: лингвистические барьеры для него не существовали. В Одессе юный Гельфанд примкнул к народовольческим кружкам. В 19 лет он уехал учиться в Швейцарию, в Цюрих, где познакомился с членами руководимой Г.В. Плехановым русской марксистской группы «Освобождение труда». Под их влиянием Гельфанд стал марксистом. В 1887 году он поступил в Базельский университет, который окончил в 1891 году, получив ученую степень доктора философии. Его диссертация называлась «Техническая организация труда (“кооперация” и “разделение труда”)».
Университетские годы выявили в Гельфанде две яркие черты: колоссальную работоспособность, сопряженную с такой же самонадеянностью, и ярко выраженную антибуржуазность, не отделимую от желания стать богатым.
Доктор Гельфанд часто выступал в социалистической печати под псевдонимом Александр Парвус («малый» — лат.), который в дальнейшем стал его новым именем. Из Швейцарии Парвус перебрался в Германию, где вступил в СДПГ. Лидер немецкой социал-демократии Карл Каутский отнесся к Парвусу с симпатией и даже дал ему шутливое прозвище «Доктор Слон». Действительно, во внешнем облике Парвуса было что-то слоновье.
Этот огромного роста, неповоротливый, дородный, с большой рано облысевшей головой на толстой шее человек обладал врожденным чувством юмора и легко адаптировался в любом обществе. Одна из лидеров левого крыла СДПГ Клара Цеткин, хорошо знавшая Парвуса, писала, что он был «человек с бьющей через край жизненностью и в общении производил очень сильное впечатление, разбрасывая полными пригоршнями духовные ценности и таким образом увлекая за собой трезвую душу Каутского» [24].
В 1898–1899 годах Парвус вместе Карлом Леманом посетил Россию и по возвращении в Германию опубликовал научный труд о причинах голода в России [25].
Публицист Парвус писал много и задиристо. Его статьями зачитываются молодые русские марксисты. Владимир Ульянов (Ленин) в письме из сибирской ссылки просил мать присылать ему статьи Парвуса против Эдуарда Бернштейна, опубликованные в «Саксонской рабочей газете». Эта газета, редактируемая Парвусом, стала «первой и притом блестящей попыткой постановки революционной ежедневной марксистской газеты. В этой газете в первый раз после Маркса и Энгельса давалось действительно марксистское объяснение мировых событий», — писал Карл Радек [26].
В журнале «Начало» была напечатана рецензия Ульянова на книгу «талантливого германского публициста, пишущего под псевдонимом Парвуса», под названием «Мировой рынок и сельскохозяйственный кризис». Рецензент, подписавшийся псевдонимом Вл. Ильин, «усиленно рекомендовал» всем читателям ознакомиться с этой книгой [27].
Из дружбы Парвуса с русскими марксистами родилась русская социал-демократическая газета «Искра», которая со второго номера начала печататься в типографии, устроенной на квартире Парвуса в Мюнхене [28]. Квартира Парвуса стала местом встреч русских революционеров. Парвус сблизился с Лениным, но особенно с Троцким. По существу, именно Парвус выдвинул тезис «перманентной революции», который в дальнейшем взял на вооружение Троцкий.
Троцкий писал о Гельфанде: «Парвус был, несомненно, выдающейся марксистской фигурой конца прошлого и самого начала нынешнего столетия. Он свободно владел методом Маркса, глядел широко, следил за всем существенным на мировой арене, что при выдающейся смелости мысли и мужественном, мускулистом стиле делало его поистине замечательным писателем. Его старые работы приблизили меня к вопросам социальной революции, окончательно превратив для меня завоевание власти пролетариатом из астрономической “конечной” цели в практическую задачу нашего времени. Тем не менее, в Парвусе всегда было что-то сумасбродное и ненадежное. Помимо всего прочего этот революционер был одержим совершенно неожиданной мечтой: разбогатеть. И эту мечту он в те годы тоже связывал со своей социально-революционной концепцией» [29].
В 1904 году, когда началась Русско-японская война, Парвус опубликовал в «Искре» серию статей под названием «Война и революция», в которых предрекал поражение России и грядущую революцию [30]. «Революция в России… поднимет народы и потрясет в его основах весь капиталистический мир», — писал Парвус в работе «Россия и революция» [31].
В 1905 году с началом Первой русской революции Парвус направляется в Россию. Вместе с Троцким он возглавлял петербургский Совет рабочих депутатов и, по данным Департамента полиции, «снабжал таковой (то есть Совет. — Б.Х.) средствами» [32]. После поражения революции Парвус оказывается за решеткой в питерской тюрьме «Кресты» [33]; его приговаривают к трем годам ссылки в Туруханск [34]. Но вскоре все готово для побега: фальшивый паспорт, явки, деньги. В Енисейске, напоив конвойных, Парвус бежит, объявляется сначала в Италии, затем вновь оказывается в Германии и больше никогда не возвращается в Россию. С тех вопрос «Где можно купить родину задешево?» стал для него одним из главных [35].
С именем Парвуса связан ряд громких скандалов: он бросает без средств к существованию двух жен с сыновьями [36], растрачивает на любовницу доходы от авторских прав «буревестника революции» писателя Максима Горького за границей. Когда большевики и Горький требуют возврата денег, а Германия начинает выдавать России бежавших русских революционеров, Парвус на несколько лет исчезает из поля зрения немецких и русских властей.
Максим Горький в очерке «Владимир Ильич Ленин» описывает эту историю так: «К немецкой партии у меня было “щекотливое” дело: видный ее член, впоследствии весьма известный Парвус, имел […] доверенность на сбор гонорара с театров за пьесу “На дне” […] За четыре года пьеса обошла все театры Германии, в одном только Берлине была поставлена свыше 500 раз, у Парвуса собралось, кажется, 100 тысяч марок. Но вместо денег он прислал […] письмо, в котором добродушно сообщил, что все эти деньги он потратил на путешествие с одной барышней по Италии. Так как это, наверно, очень приятное путешествие, лично меня касалось только на четверть (Горькому полагалась ¼ гонорара, остальные деньги шли в кассу русских социал-демократов. — Б.Х.), то счел себе вправе указать ЦК немецкой партии на остальные три четверти его […] ЦК отнесся к путешествию Парвуса равнодушно. Позднее я слышал, что Парвуса лишили каких-то партийных чинов, говоря по совести, я предпочел бы, чтоб ему надрали уши. Еще позднее мне в Париже показали весьма красивую девицу или даму, сообщив, что это с нею путешествовал Парвус. “Дорогая моя, — подумалось мне, — дорогая”» [37].
Дело Парвуса разбирала специальная комиссия СДПГ в составе Августа Бебеля, Карла Каутского, Клары Цеткин, при участии русских социал-демократов. «Партийный суд», решение которого так и не было обнародовано, запретил Парвусу участвовать в германском и русском социал-демократическом движении, отстранил его от редактирования социал-демократической газеты [38]. Но растраченных денег Парвус так и не вернул [39]: он предпочел покинуть Германию и на некоторое время скрыться из виду.
В 1910 году доктор Гельфанд вынырнул в Турции как преуспевающий коммерсант; он становится крупнейшим поставщиком продовольствия для турецкой армии, представителем торговца оружием Базиля Захарова и концерна Круппа.
Звездный час Парвуса наступает с началом Первой мировой войны. Он ратует за победу Германии, так как это должно привести сначала к революции в России, а затем и мировой революции. Парвус утверждает, что победа Германии над Россией в интересах европейского социализма, поэтому социалисты должны заключить союз с германским правительством для свержения царского режима, в том числе революционным путем. «Торжество социализма может быть достигнуто только победой Германии над Россией, так как только Германия является носительницей высокой культуры» [40].
С резкой критикой прогерманских империалистических взглядов Парвуса выступили его бывшие соратники из германской (Роза Люксембург и Юлиан Мархлевский) и российской (Лев Троцкий) социал-демократии. В парижской газете «Наше слово», воздавая должное «человеку, которому он в смысле идейного развития обязан больше, чем кому бы то ни было из старшего поколения европейской социал-демократии», Троцкий объяснял поведение Парвуса общей катастрофой II Интернационала. Свою статью Троцкий завершал так: «Парвуса не существует. По Балканам шатается политический Фальстаф, который клевещет на своего двойника» [41].
В 1915 году цели кайзеровской Германии, добивавшейся победы на Восточном фронте и выхода России из войны, и Парвуса, разжигавшего в России революционный пожар, совпали. По ходу своих политических и торговых занятий Парвус познакомился с доктором Максом Циммером, уполномоченным германского и австрийского посольств по делам антироссийских националистических движений, которые финансировались Германией и Австро-Венгрией. В начале января 1915 года Парвус попросил доктора Циммера устроить ему встречу с германским послом в Турции фон Вангенхаймом. На приеме 7 января 1915 года купец-социалист заявил германскому послу: «Интересы германского правительства полностью совпадают с интересами русских революционеров. Российские демократы могут добиться своих целей только при условии полного разрушения самодержавия и разделения России на отдельные государства. С другой стороны, Германии не удастся добиться полного успеха, если в России не произойдет революция. Кроме того, даже в случае победы Германии Россия будет представлять для нее немалую опасность, если Российская империя не распадется на отдельные независимые государства» [42].
На следующий день, 8 января 1915 года, фон Вангенхайм направил в Берлин в МИД Германии телеграмму с подробной информацией о беседе с Парвусом, выразил свое благожелательное отношение к его идеям и передал его просьбу лично представить в МИД выработанный план выведения России из войны посредством революции.
10 января 1915 года государственный секретарь МИД Германии Готлиб фон Ягов телеграфировал в Большой кайзеровский генеральный штаб: «Пожалуйста, примите д-ра Парвуса в Берлине».
В конце февраля 1915 года Парвус был принят в МИД Германии Яговым, в беседе участвовали представитель военного ведомства доктор Рицлер (доверенное лицо рейхсканцлера) и вернувшийся из Турции доктор Циммер. Протокол беседы не велся, но по ее итогам 9 марта 1915 года Парвус подал в МИД Германии меморандум на 20 страницах, который являлся подробным планом свержения самодержавия в России и ее расчленения на несколько государств.
«План Парвуса, — пишут биографы Гельфанда З. Земан и У. Шарлау, — содержал три важнейших пункта. Во-первых, Гельфанд предлагал оказать поддержку партиям, борющимся за социалистическую революцию в России, прежде всего большевикам, а также националистическим сепаратистским движениям. Во-вторых, он считал момент подходящим для ведения в России антиправительственной пропаганды. В-третьих, ему представлялось важным организовать в прессе международную антироссийскую кампанию» [43].
Вот фрагмент рукописи плана Парвуса, написанной в конце декабря 1914 года: «1. Финансовая поддержка социал-демократической фракции большевиков, которая всеми имеющимися средствами продолжает вести борьбу против царского правительства… 5. Установление контактов с авторитетными деятелями русской социал-демократии и с русскими социал-революционерами в Швейцарии. Италии, Копенгагене, Стокгольме. Поддержка их усилий, направленных на немедленные и жесткие меры против царизма… 8. Организация конгрессов русских революционеров. 9. Влияние на общественное мнение в нейтральных странах, особенно на позицию социалистической прессы и социалистических организаций в борьбе против царизма и за присоединение к центральным державам… 10. Снаряжение экспедиции в Сибирь со специальной целью: взорвать важнейшие железнодорожные мосты и тем самым воспрепятствовать транспортировкам оружия из Америки в Россию. При этом экспедиция должна быть снабжена богатыми денежными средствами для организации переброски определенного числа политических ссыльных в центр страны. 11. Техническая подготовка к восстанию в России» [44].
Парвус просил правительство Германии (в середине марта 1915 года он стал главным правительственным консультантом по вопросам русской революции) профинансировать свой план. 17 марта 1915 года фон Ягов телеграфирует в государственное казначейство Германии: «Для поддержки революционной пропаганды в России требуются два миллиона марок» [45]. Положительный ответ приходит через два дня. Из двух миллионов один миллион Парвус получает сразу и переводит их на свои счета в Копенгагене.
Парвус считал важнейшей задачей мирового пролетариата революцию в России и уничтожение царизма: «Если Россия не будет децентрализована и демократизирована — опасность грозит всему миру. А поскольку Германия несет главную тяжесть борьбы против московского империализма, то… победа Германии — победа социализма». Таким образом, победа кайзеровского рейха в мировой войне станет следствием организованной с его помощью революции в России и победы социализма. Следовательно, «интересы германского правительства полностью совпадают с интересами русских революционеров» [46].
Ленинский лозунг превращения войны империалистической в войну гражданскую — суть плод программы Парвуса. Только Парвус говорил о 5–10 миллионах германских марок на русскую революцию, а вышла, в конечном счете, цифра, намного бóльшая. Помимо Гельфанда, ставшего главным связующим звеном между большевиками и германским имперским правительством, большевики имели и другие каналы связи с Берлином. «Власти Германии… нашли пути для передачи финансовых средств большевикам-интернационалистам» [47].
Несмотря на войну, Германия и Россия сохраняли торговые связи, как легальные, так и нелегальные [48]. Торговые пути проходили через Скандинавию и находились под контролем фирм Парвуса. Факт, что личные средства Парвуса служили прикрытием для «немецких денег», до сих пор сбивает с толку исследователей финансовых механизмов русской революции. Какие бы крупные суммы ни тратили «спонсоры» революции, они рассчитывали не только приобрести за свои деньги политический капитал, но и с избытком возместить свои денежные затраты. Это касается как кайзеровского рейха, так и Парвуса и других «спонсоров» русской революции.
Особо щекотливая тема — отношения Парвуса и Ленина. «Ленин нужен в России, чтобы Россия пала», — писал Парвус. В этом — вся суть отношения Парвуса к вождю большевиков. Они были знакомы еще до революции 1905 года: вместе создавали газету «Искра». После того, как Парвус получил от германских властей аванс в 2 миллиона марок, его первым намерением было поехать в Швейцарию к Ленину, чтобы включить его в свой план.
В середине мая 1915 года Парвус прибыл в Цюрих, чтобы побеседовать с Лениным. Александр Солженицын более или менее точно описал обстоятельства, при которых Парвус навязал Ленину свое общество, но содержание их беседы Солженицын знать не мог [49]. Ленин, естественно, предпочитал не упоминать об этом эпизоде. Парвус же был краток: «Я изложил Ленину мои взгляды на социал-революционные последствия войны и обратил внимание на тот факт, что пока продолжается война, в Германии не сможет произойти революция; что сейчас революция возможна только в России, где она может разразиться в результате побед Германии. Он мечтал, однако, о публикации социалистического журнала, с помощью которого, как он считал, он сможет немедленно бросить европейский пролетариат из окопов в революцию» [50]. Ирония Парвуса понятна даже задним числом: на прямой контакт с Парвусом Ленин не пошел, но канал связи с ним постоянно держал свободным.
Ленин в 1915 году продолжал бредить идеей мировой революции. Парвус же предлагал для организации революции в России колоссальные деньги. В 1915 году Парвус получил от МИД и генштаба Германии три транша: 1 млн марок, еще 1 млн рублей и 5 млн марок, которые глава немецкого МИДа фон Ягов выбил специально для «революционной агитации в России». Деньги для поддержки революции в России составляли 10% от суммы специального секретного фонда Германии [51].
Чьи это деньги, для Ленина значения не имело. Хотя Ленин официально не сказал Парвусу: «Да, я буду с вами сотрудничать», тихая договоренность действовать с соблюдением конспиративных правил, через посредников, была достигнута.
Можно ли предложение Парвуса Ленину считать вербовкой? В узком «шпионском» смысле этого слова — вероятно, нет. Но в военно-политическом плане антироссийские цели кайзеровской Германии, «бизнесмена от революции» Парвуса, и Ленина, мечтавшего о социалистической революции в России, на этом этапе совпадали. Для Ленина как революционера-интернационалиста было вполне допустимо сотрудничать с Германской империей против империи Российской, непримиримым врагом которой он был. Проще говоря, большевикам было все равно, на чьи деньги делать революцию.
В то же время в ленинских работах времен Первой мировой войны критика Парвуса ужесточается. В статье «У последней черты» Ленин писал: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнальчике Die Glocke до… последней черты. Он защищает немецких оппортунистов с невероятно наглым и самодовольным видом. Он сжег все, чему поклонялся; он “забыл” о борьбе революционного и оппортунистического течений и об их истории в международной социал-демократии. С развязностью уверенного в одобрении буржуазии фельетониста хлопает он по плечу Маркса, “поправляя” его без тени добросовестной и внимательной критики. А какого-то там Энгельса он третирует прямо с презрением. Он защищает пацифистов и интернационалистов в Англии, националистов и ура-патриотов в Германии. Он ругает шовинистами и прихвостнями буржуазии социал-патриотов английских, величая немецких — революционными социал-демократами… Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что “немецкий генеральный штаб выступил за революцию в России”» [52]. Публикации парвусовского журнала Die Glocke Ленин назвал «сплошной клоакой немецкого шовинизма», а сам журнал — «органом ренегатства и лакейства в Германии» [53]: большевистское революционное пораженчество Ленина отличалось от германофильского социал-патриотизма Парвуса.
«Сам Гельфанд не считал себя ни шовинистом, ни ренегатом, изменившим социалистическому движению. Он был готов на все ради окончательного свержения царизма и ратовал за победу Германии, так как это должно было привести сначала к революции в России, а затем и во всем мире», — пишут З. Земан и У. Шарлау [54].
Однако не имевшие никакого понятия о мировой революции и большевизме германские власти, дав деньги Парвусу, открыли ящик Пандоры. Кайзеровские генералы и дипломаты обеспечилаи выполнение плана Парвуса, в той части, в которой он соответствовал целям Германии по выводу России из войны. Но Парвус не был бы финансовым гением и политическим авантюристом мирового масштаба, если бы не играл свою собственную игру: революция в России была лишь первой частью его плана. За ней должна была последовать мировая революция. При этом «финансовые потоки» мировой революции сосредотачивались бы в руках Парвуса.
Парвус взялся за создание собственной организации, чтобы влиять на события в России. Свои структуры Парвус решил расположить в Копенгагене и Стокгольме: через эти города осуществлялись нелегальные связи русской эмиграции с Россией, Германии — с Западом и Россией. Прежде всего, Парвус создал в Копенгагене Институт научного и статистического анализа (Институт изучения последствий войны) как легальную «крышу» для конспиративной деятельности и сбора информации. Он вывез из Швейцарии в Копенгаген пять российских эмигрантов-социалистов, обеспечив им беспрепятственный проезд через Германию, предвосхитив тем самым знаменитую историю с «пломбированным вагоном». Парвус чуть было не заполучил в сотрудники своего института Николая Бухарина, который отказался от этого предложения только под давлением Ленина. Зато Ленин предоставил Парвусу в качестве контактного лица своего друга и помощника Якова Фюрстенберга-Ганецкого, бывшего члена ЦК объединенной РСДРП.
Политико-аналитическую и разведывательную работу Парвус сочетал с коммерческой деятельностью. Он создал экспортно-импортную компанию, которая специализировалась на тайной торговле между Германией и Россией и из своих доходов финансировала революционные организации в России. Для своей компании Парвус получил от германский властей специальные лицензии на импорт и экспорт. Фирма Парвуса кроме бизнеса занималась и политикой, имела свою сеть агентов, которые, курсируя между Скандинавией и Россией, поддерживали связь с различными подпольными организациями и забастовочными комитетами, координировали их действия. Скоро в сферу деятельности Парвуса вошли Нидерланды, Великобритания и США, однако основные его коммерческие интересы были сосредоточены на торговле с Россией. Парвус закупал в России остро необходимые для германской военной экономики медь, каучук, олово и зерно, а туда поставлял химикаты и машинное оборудование. Одни товары перевозились через границу легально, другие — контрабандой.
Доктор Циммер познакомился со структурами Парвуса и составил о них самое благоприятное впечатление. Он передал свое положительное мнение послу Германии в Копенгагене графу Брокдорфу-Ранцау, который открыл перед Парвусом двери германского посольства. Первая встреча графа Брокдорфа-Ранцау с Парвусом состоялась в августе 1915 года. «Теперь я узнал Гельфанда лучше и думаю, не может быть никаких сомнений в том, что он является экстраординарной личностью, чью необычную энергию мы просто обязаны использовать как сейчас, когда идет война, так и впоследствии — независимо от того, согласны ли мы лично с его убеждениями или нет», — писал граф Брокдорф-Ранцау [55]. Он принял близко к сердцу идеи Парвуса относительно России и стал постоянным ходатаем по его делам в германском МИД.
Парвус и его структуры энергично готовили день «Икс» в России: им должна была стать очередная годовщина «кровавого воскресенья» — 22 января 1916 года. На этот день намечалась всеобщая политическая стачка, призванная если не похоронить, то максимально расшатать царский режим. Забастовки в стране действительно произошли, но не такие многочисленные, как рассчитывал Парвус. Так что революции не произошло. Германское руководство зачло это Парвусу в поражение. В течение года из Берлина по деликатным вопросам организации подрывной деятельности в России к Парвусу не обращались. Казалось, что интерес политического и военного руководства германского рейха к Парвусу утрачен.
Парвус пытается вновь привлечь к себе внимание германских властей. 11 февраля 1916 года он пишет в министерство иностранных дел ходатайство о предоставлении ему германского гражданства: «С началом войны я со всей решительностью встал на почву решений о победоносном ведении войны, принятых германской социал-демократией. В результате моих публичных выступлений в этом духе я вызвал к себе ожесточенную вражду официальных патриотических кругов России и ее союзников, которые объявили меня изменником родины. […] Я […] до сих пор еще не обладаю правами гражданина Германии, хотя я посредством воспитания, образа мыслей и моей жизненной деятельности принадлежу к Германии почти целое поколение. […]Я […] желал бы, чтобы духовные узы, связывающие меня с немецким народом, были признаны и формально, так и в особенности по политическим причинам. Важно, чтобы в великой битве народов […] каждый проявил себя со всей своей силой. В моем случае это возможно только при условии, что я смогу действовать как полноправный германский гражданин» [56].
Падение влияния Гельфанда в России в 1916 году отмечала и царская охранка. 29 июля 1916 года начальник петроградского Охранного отделения полковник Глобачев докладывал, что Парвус, являющийся «носителем германской идеи», «потерял свое обаяние среди русских социал-демократов». Глобачев характеризовал Парвуса как человека, «не сильно разбирающегося в нравственности и порядочности своих поступков»; его, считал Глобачев, нельзя назвать «провокатором»: он еще хуже, так как является одновременно союзником Вильгельма и лидером немецких и русских социал-демократов. В России у Парвуса нет шансов на успех: «это только мечты, которым никогда не суждено осуществиться, ибо для создания подобного грандиозного движения (то есть революции. — Б.Х.), помимо денег, нужен авторитет, которого у Парвуса ныне уже нет» [57].
Но начальник петроградской охранки ошибался: Февральская революция 1917 года резко обострила ситуацию в России и дала Парвусу новый шанс на успех. Парвус рассматривал Февральскую революцию как продолжение событий 1905 года: и в 1905-м, и в 1917-м военные поражения привели Россию к революции.
Парвус призывал: «Ваша победа — это наша победа! Демократическая Германия должна протянуть руку демократической России для мира и единодушного сотрудничества в области социального и культурного прогресса» [58].
После Февральской революции доктор Гельфанд вновь понадобился Германии. В беседе с графом Брокдорфом-Ранцау, состоявшейся 1 апреля 1917 года, Парвус высказал свое убеждение в том, что после Февральской революции возможны два варианта отношений Германии с Россией. Первый: германское правительство решается на широкую оккупацию России, разрушение ее имперской государственной системы и расчленение России на несколько зависимых от Германии государств. Второй: Германия заключает быстрый мир с Временным правительством России. Для самого Парвуса были равно неприемлемы оба варианта: первый был связан с риском подъема патриотизма русского народа и, соответственно, боевого духа русской армии; второй — с замедлением выполнения революционной программы Парвуса [59].
Впрочем, был еще и третий вариант: Ленин. Германская сторона при посредничестве Парвуса переправляет вождя большевиков в Россию, где Ленин сразу же разворачивает антиправительственную деятельность, склоняет Временное правительство к подписанию мира или же сам при оказанной через Парвуса немецкой помощи приходит к власти и подписывает сепаратный мир с Германией.
В деле доставки Ленина в Россию Парвус заручился поддержкой кайзеровского Генерального штаба и доверил Фюрстенбергу-Ганецкому сообщить Ленину, что для него в Германии устроен железнодорожный коридор, не уточняя, что предложение исходит от Парвуса [60].
Ленин, находившийся в Швейцарии, был отрезан от России и отчаянно искал выход из создавшегося положения. По воспоминаниям его жены Надежды Крупской, Ленин заявил, что готов пойти даже на сделку с дьяволом, только бы оказаться в Петрограде [61]. Этим дьяволом и стал Парвус.
Руководители СДПГ считали переправку русских эмигрантов «личной договоренностью Гельфанда», который не поставил их в известность, чтобы в случае срыва плана освободить партию от ответственности [62]. «Поездка Ленина и его друзей через Германию в Россию была организована доктором Гельфандом-Парвусом, который об этом информировал только нескольких лиц. Нам (то есть германским социал-демократам. — Б.Х.) он об этом ни слова не сказал», — впоследствии вспоминал бывший рейхсканцлер Веймарской республики и лидер СДПГ Филипп Шейдеман, «доверенным советником» которого во время войны был Парвус [63].
Отъезд русских эмигрантов был назначен на 9 апреля 1917 года. Вместе с Лениным из Цюриха уехали несколько десятков русских революционеров. Парвус сразу же сообщил в МИД Германии, что собирается встречать русских в Швеции. Главной целью Парвуса был контакт с Лениным. Этот контакт обеспечивал Фюрстенберг-Ганецкий, который ждал Ленина и его спутников в Мальмё и провожал их до Стокгольма. Ленин же на личную встречу с Парвусом не пошел: для вождя большевиков нельзя было придумать ничего более компрометирующего, чем демонстрация связи с Парвусом.
Роль главного переговорщика с Парвусом со стороны большевиков взял на себя Радек: 13 апреля 1917 года Парвус и Радек они беседовали в обстановке полной секретности целый день. Видимо, именно тогда Парвус напрямую предложил свою поддержку большевикам в борьбе за власть в России, а они, в лице Радека, ее приняли. Русские эмигранты двинулись дальше в Финляндию, а Парвус — в германское посольство. Затем Парвус был вызван в германский МИД, где состоялась секретная, без протокола, беседа с государственным секретарем Циммерманном.
Еще 3 апреля 1917 года казначейство Германии по распоряжению МИД выделило Парвусу 5 миллионов марок на политические цели в России; видимо, Циммерманн договаривался с Парвусом об использовании этих огромных средств [64]. Из Берлина Парвус отбыл снова в Стокгольм, где находился в постоянном контакте с членами заграничного бюро ЦК большевистской партии Радеком, Воровским и Фюрстенбергом-Ганецким. Через них шла перекачка германских денег в Россию, в большевистскую кассу. Ленин в письмах Фюрстенбергу-Ганецкому постоянно напоминал об этих деньгах.
Однако случилось непредвиденное: попытка большевиков вооруженным путем захватить власть, предпринятая в Петрограде в июле 1917 года, провалилась, после чего Временное правительство решило раз и навсегда свести счеты с Лениным и его партией. Были преданы гласности документы, из которых следовало, что Ленин и большевики через посредников, главным из которых является Парвус, получают деньги от германского правительства. Среди опубликованных материалов была телеграмма журналистов ряда русских газет в Копенгагене, направленная в министерство иностранных дел России. Журналисты сняли копии с документов, разоблачавших Парвуса и Ганецкого как германских агентов и показывавших их связь с Лениным [65].
«Охотник за провокаторами» журналист Владимир Бурцев обвинил большевиков в измене, совершенной еще в 1914 году при активном участии Парвуса. «Парвус не агент-провокатор, — писал Бурцев в газете “Речь”, — он агент Вильгельма II» [66].
В пользу Бурцева, в частности, свидетельствовал циркуляр германского имперского банка от 2 ноября 1914 года. Согласно этому циркуляру, русским революционерам Зиновьеву и Луначарскому предоставлялся кредит на ведение агитации и пропаганды «при одном непременном условии, чтобы агитация и пропаганда в России […] коснулась армий, действующих на фронте». Посредником между русскими революционерами и имперским банком выступал Парвус [67].
Газета «Русское слово» писала, что «представители русской печати в Копенгагене на основании свидетельств ряда лиц, хорошо знакомых с деятельностью Парвуса […] подтверждают с полной несомненностью, что Парвус состоит политическим агентом германского правительства. Он систематически доставлял сведения и доклады о положении России, пользуясь для этого широкими связями среди русских социал-демократов. […] Германское правительство оказывало ему исключительные льготы в отношении вывоза запрещенных к экспорту из Германии товаров. […] С несомненностью установлено, что Парвус играл большую роль в переговорах с германским правительством относительно проезда Ленина и его единомышленников через Германию» [68].
Парвус оправдывался в свойственной ему агрессивной манере: «В продолжение всей моей жизни я всеми имеющимися в моем распоряжении средствами поддерживал русское революционнее движение. […] Я это делал и буду это делать и впредь. Вы, дураки, чего вы добиваетесь, давал ли я Ленину деньги или нет? Как раз Ленин и все другие, которых вы называете по имени, денег от меня ни в виде подарка, ни в виде займа никогда не просили и никогда не получали […] В то время, когда вы стараетесь раскрыть немецкие деньги и черните купца, в руках которого находится немецкий товар, клеймом политического преступника, вы не видите или не хотите видеть, как английские, французские и американские деньги развращают государство, экономически его порабощают и накладывают на него политическое ярмо» [69].
Охранное отделение и контрразведка Петроградского военного округа расследовали пути финансирования большевиков немцами, использовавшими для этого каналы Парвуса [70]. Против лидеров большевиков в июле 1917 года было возбуждено уголовное дело по обвинению в государственной измене и организации вооруженного восстания.
Официальное сообщение прокурора Петроградской судебной палаты гласило: «В данных предварительного следствия имеются прямые указания на Ленина как германского агента, и указывается, что, войдя с германским правительством в соглашение по поводу тех действий, которые должны способствовать успеху Германии в ее войне с Россией, он прибыл в Петроград, где при денежной поддержке со стороны Германии и стал проявлять деятельность, направленную к достижению этой цели. […] Выяснилось также, что Ленин и Зиновьев, проживая в октябре 1914 года в Австрии близ Кракова, были арестованы австрийскими властями как русские подданные, но вскоре освобождены с правом свободного выезда в Швейцарию, где и стали издавать журнал “Социал-демократ”, в котором распространяли идею о необходимости поражения России в настоящей войне. […] В освобождении Ленина и Зиновьева большую роль сыграл Ганецкий. […] Следствием установлено, что Ганецкий-Фюрстенберг Яков (уменьшительное Куба), проживая во время войны в Копенгагене, был очень близок и связан денежными делами с Парвусом — агентом германского правительства. […] В апреле 1917 года в швейцарской социал-демократической газете, издающейся на немецком языке в Сан-Галене, а немного позже и в других журналах, появились разоблачающие деятельность Парвуса сведения, сообщенные доктором Яковом Фридманом из Базеля и бывшим членом Государственной Думы Алексинским. Деятельность Парвуса как германского и австрийского агента была направлена к поражению России и отделению от нее Украины. […] Коммерческая деятельность Гельфанда (Парвуса) служит лишь прикрытием его деятельности в пользу Германии. […] Из имеющейся в распоряжении судебных властей многочисленной телеграфной корреспонденции усматривается, что между проживавшими в Петрограде Суменсон, Ульяновым (Лениным), Коллонтай и Козловским с одной стороны, и Фюрстенбергом (Ганецким) и Гельфандом (Парвусом) с другой, существовала постоянная и обширная переписка. Хотя переписка эта и имеет указания на коммерческие сделки, высылку разных товаров и денежные операции, тем не менее, представляется достаточно оснований заключить, что эта переписка прикрывает собою сношения шпионского характера. […] На основании изложенных данных, а равно данных, не подлежащих пока оглашению, Владимир Ульянов (Ленин), Овсей Гейш Аронов Апфельбаум (Зиновьев), Александра Михайловна Коллонтай, Мечислав Юльевич Козловский, Евгения Маврикиевна Суменсон, Гельфанд (Парвус), Яков Фюрстенберг (Куба Ганецкий), мичман Ильин (Раскольников), прапорщики Семашко и Рошаль обвиняются в том, что в 1917 году, являясь русскими гражданами, по предварительному между собой уговору в целях способствования находящимся в войне с Россией государствам во враждебных против них действиях, вошли с агентами названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла для ослабления боевой способности армии, для чего на полученные от этих государств денежные средства организовали пропаганду среди населения и войск с призывом к немедленному отказу от военных против неприятеля действий, а также в тех же целях в период времени с 3-го по 5-е июля организовали в Петрограде вооруженное восстание против существующей в государстве верховной власти, сопровождавшееся целым рядом убийств и насилий и попытками к аресту некоторых членов правительства, последствием каковых действий явился отказ некоторых воинских частей от исполнения приказаний командного состава и самовольные оставления позиций, чем способствовали успеху неприятельских армий. Июль 1917 г.» [71].
Ленин и Зиновьев от правосудия скрылись. Другие обвиняемые, кроме Парвуса, находившегося заграницей, были арестованы. Большевистский ЦК, «будучи не в курсе ленинских махинаций, завел дело на Ганецкого за сотрудничество с Парвусом, но Ленин, зная всю подноготную этих связей, вступился за своего давнего подельника, написав, что все обвинения основаны на слухах. Большевики потребовали от Парвуса заявить под присягой, что он не финансировал партию. Парвус отказался, но заявил, что всячески поддерживал революционное движение в России» [72].
Октябрьскую революцию 1917 года Парвус принял с восторгом. Через Радека он просил Ленина разрешить ему вернуться в Россию. В ответ Ленин произнес знаменитые слова: «Дело революции не должно быть запятнано грязными руками» [73]. Так что расчеты Парвуса на то, что Ленин даст ему портфель наркома в советском правительстве, не оправдались.
Уже в 1918 году Парвус стал яростным критиком Ленина. Особенно когда ленинский Совнарком объявил программу национализации банков, земли и промышленности. Эта программа, которую Парвус назвал преступной, ударила по его коммерческим интересам. Он решил политически уничтожить Ленина.
Вот образец критики Парвусом, называвшим себя «революционером мысли», русских большевиков: «Межеумки, недоноски цивилизации, оборванцы мысли, духовное тряпье! Лучшие из них не в состоянии подняться над будничной жизнью иначе, чем по канату, протянутому другими. Когда их несколько, они образуют кучу; они от этого не делаются умнее, но становятся нахальнее». Впрочем, от ругани в адрес партии Ленина Парвус переходит к анализу большевизма: «Сущность большевизма простая — насаждать революцию повсюду, во всякое время, без всякого отношения к политическому моменту и другим историческим условиям. Кто против этого — тот враг, а к врагам нет другого отношения, как полное и немедленное уничтожение» [74].
Парвус безоговорочно осуждал советскую форму государственной власти. «Советы рабочих и солдатских депутатов — организация смешанная, имеющая преходящий революционный характер. Они гораздо больше напоминают собой еврейский кагал, чем современную демократию» [75].
Парвус купил себе роскошную виллу на озере Ванзее [76] под Берлином, где и прожил до своей смерти в 1924 году — в том же году, что и Ленин. Смерть Парвуса не вызвала сочувственных комментариев ни среди «правых», ни среди «левых», ни в Германии, ни в России. Клара Цеткин, назвавшая Парвуса «сутенером империализма», утверждала, что «революционер умер в нем задолго до его телесной кончины. Его имя и его дело в начале были связаны с революционным прошлым германского пролетариата, позднее — с процессом гниения германской социал-демократии» [77].
В некрологе, опубликованном в большевистской газете «Правда», Радек писал: «В Берлине скончался от удара в возрасте 55 лет Гельфанд-Парвус. Молодое поколение знает это имя как имя предателя рабочего класса, как имя не только социал-патриота, но человека, объединяющего в своем лице вдохновителя германской социал-демократии и спекулянта. Но старое поколение революционеров, старое поколение русских социал-демократов и участников рабочего движения Германии помнит Парвуса другим, помнит его как одного из лучших революционных писателей эпохи II Интернационала. Парвус — это часть революционного прошлого рабочего класса, втоптанная в грязь» [78].
«Денежный посол»
За ликвидацию германского Восточного фронта (по ленинской терминологии, «революционный выход» России из войны [79]) Германия была готова платить большевикам огромные деньги. «Денежным послом» кайзера Вильгельма II при правительстве Ленина стал ротмистр резерва Вестфальского кирасирского полка, почетный кавалер Мальтийского ордена граф Вильгельм фон Мирбах-Харф, бывший советник министерства иностранных дел рейха, германский посланник в Афинах, консультант по политическим вопросам при штабе германского главнокомандования в Бухаресте. C 1908-го по 1911 год Мирбах служил советником германского посольства в Санкт-Петербурге. С 16 декабря 1917 года по 10 февраля 1918 года он входил в германскую миссию в Петрограде (миссию Кейзерлинга по урегулированию вопроса о военнопленных), созданную после подписания перемирия в Брест-Литовске. Со 2 апреля 1918 года граф Мирбах занимал должность посла Германской империи в Советской России. 6 июля 1918 года германский посол был убит левыми эсерами Яковом Блюмкиным и Николаем Андреевым в здании германского посольства Москве. Цель убийства — сорвать подписанный правительством Ленина Брестский мир, против которого выступали как противники большевиков, так и их союзники из революционного лагеря: левые эсеры, левые коммунисты, интернационалисты.
Ученые из ФРГ Г. Шиссер и Й. Трауптман, изучающие историю финансирования Германией русской революции, подчеркивают, что хладнокровное убийство германского «денежного посла», совершенное в московском Денежном переулке, требовало «заслуживающего доверия извинения, крупномасштабной компенсации, тщательного расследования, строжайшего наказания и много другого. Однако как это осуществить, имея в виду запутанные политические отношения всех причастных лиц?» [80]
Причины убийства графа Мирбаха следует искать не только во внутриполитической ситуации в России в 1917–1918 годах, но и в развитии международных, в частности советско-германских, отношений. Эти отношения неуклонно затягивались в гордиев узел, разрубленный 6 июля 1918 года. В 1918 году Германия, проигрывая Первую мировую войну на Западе, выиграла ее на Востоке — доказательством тому стал Брестский мир, подписанный 3 марта 1918 года. Сепаратный мир был нужен кайзеру Вильгельму II не меньше, чем Ленину.
Статс-секретарь МИД Кюльман телеграфировал 3 декабря 1917 года представителю внешнеполитического ведомства при Ставке кайзера: «Заключение сепаратного мира означало бы достижение намеченной цели, а именно — разрыва между Россией и ее союзниками. Напряжение, которое непременно будет вызвано таким разрывом, определит степень зависимости России от Германии и ее будущие отношения с нами. Как только бывшие союзники бросят ее, Россия будет вынуждена искать нашей поддержки. Мы сможем оказать России помощь разными путями: во-первых, восстановив железные дороги… затем выдав ей значительную ссуду, необходимую для сохранения своего государственного механизма. Это может иметь форму аванса под обеспечение зерном, сырьем и т.д. и т.п. …Помощь на такой основе — масштабы ее могут быть увеличены по мере необходимости — будет, на мой взгляд, способствовать сближению между обеими странами» [81]. Телеграмма Вильгельма II пришла на следующий день: «Его Величество кайзер выразил согласие с соображениями Вашего высочества относительно быстрого сближения с Россией» [82]. Однако германская военно-политическая элита, с помощью Брестского мира поддерживая власть русских большевиков, неминуемо приближала революцию в своей стране. По словам генерал-квартирмейстера кайзеровского Генерального штаба Э. фон Людендорфа, «мысль о революции, распространяемая неприятельской пропагандой, и большевизм нашли в Германии подготовленное состояние умов» [83].
Большевики же, разжигая в Германии очаг мировой революции [84], заключив сепаратный мир с Германией, помогали кайзеру удержаться у власти и продолжать войну на Западе. Ленин, тяготясь «похабным», «грабительским» и «кабальным» миром с германскими империалистами, вынужден был соблюдать его, так как судьба русской революции теперь зависела от германского кайзера, его военных и дипломатов.
Российские авторы, пишущие об убийстве Мирбаха, традиционно идут по «левоэсеровскому» следу. Напомним, что Мирбах был гостем открывшегося 4 июля 1918 года в Большом театре в Москве V Всероссийского съезда Советов. На съезде левые эсеры, повернувшись к ложе германского посла, кричали: «Долой Мирбаха! Долой немецких мясников! Долой брестскую петлю!», а речь Ленина пытались сорвать выкриками: «Мирбах! Мирбах!». Выступивший после Ленина один из лидеров левых эсеров Б.Д. Комков заявил, что «диктатура пролетариата превратилась в диктатуру Мирбаха» и обвинил большевиков в том, что они стали «лакеями германских империалистов, которые осмеливаются показываться в этом театре» [85]. После убийства Мирбаха левые эсеры взяли ответственность на себя.
Российско-американский историк Ю.Г. Фельштинский считает, что 6–7 июля 1918 года произошло сразу несколько заговоров. Во-первых, «Дзержинского против Ленина: убийство сотрудниками Дзержинского Блюмкиным и Андреевым германского посла графа Мирбаха с целью спровоцировать немцев на разрыв ленинского Брестского договора». Во-вторых, подготовка «большевистским руководством… операции по аресту фракции левых эсеров на съезде Советов». В-третьих, «заговор Блюмкина с некоторыми членами ЦК ПЛСР [86] (не знавшими, что за спиной Блюмкина стоит Дзержинский) втайне от общего состава ЦК ПЛСР, как и ЦК РКП(б), убить в Москве… Мирбаха, а в Петрограде — германского консула». Не исключено, что был и четвертый заговор: «ЦК ПЛСР с целью противостоять возможным попыткам большевиков арестовать фракцию левых эсеров в Большом театре» [87].
Но был еще один заговор, цель которого — спасение царской семьи, заключенной большевиками в Екатеринбурге. Политическое решение об участи Николая II и его семьи, которые были расстреляны большевиками через 11 дней после убийства Мирбаха, было принято в Москве председателем Совнаркома В.И. Лениным, председателем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) Я.М. Свердловым и лидером уральских большевиков Ф.И. Голощекиным в начале июля 1918 года — после того как был убит граф Мирбах. Голощекин трижды — в марте, мае и начале июля 1918 года — обсуждал в Москве с Лениным и Свердловым судьбу царя и его семьи. Секретарь И.В. Сталина Б.Г. Бажанов отмечал, что екатеринбургские большевики, действуя по поручению Ленина, который устранился от формальной ответственности, создали Ленину «политическое алиби», взяв решение на себя, причем «доля ответственности за это убийство» легла на Свердлова как официального главу советской власти [88].
О том, что политическое решение о казни Николая II приняли Ленин и Свердлов, свидетельствовал Л.Д. Троцкий. По приезде с фронта в Москву Троцкий поинтересовался у Свердлова судьбой царя и его семьи. Свердлов ответил, что все расстреляны. «А кто решал?» — спросил Троцкий. — «Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях» [89]. Очевидно, решение о расстреле царя и его семьи было связано с попытками германской стороны оказать им помощь. Пока был жив германский посол, большевики не смели физически расправиться с Романовыми.
О вовлеченности Мирбаха в судьбу царской семьи и о его роли в финансировании Германией русских большевиков пишут и иностранные авторы. Английский историк Ш. МакНил, утверждая, что «есть указания на то, что (британский король. — Б.Х.) Георг предпринял шаги для спасения (царской. — Б.Х.) семьи… даже когда власть захватили большевики» [90], отмечает, что «всего за несколько недель до исчезновения (царской. — Б.Х.) семьи Мирбах по просьбе кайзера оказывал на Ленина сильное давление по вопросу обеспечения безопасности… Романовых, которые в это время были в Екатеринбурге» [91].
На связь убийства Мирбаха с убийством царской семьи, как и на роль германского посла в получении большевиками «немецких денег», одним из первых обратил внимание современник событий, один из интеллектуальных лидеров русской антибольшевистской эмиграции историк С.П. Мельгунов [92].
В последнее время российских писателей и историков заинтересовал иностранный, в особенности германский, след в судьбе царской семьи, а следовательно, «царский след» в убийстве Мирбаха. «Да, Царская Семья очень пригодилась и большевистскому Совнаркому. Она могла стать козырной картой в Игре с их могущественными родственниками (Англия и Германия)», — отмечает Э.С. Радзинский [93].
Однако ученые, пишущие на эту тему, обычно не идут дальше гипотез: «Не исключено, что судьба царской семьи каким-то образом связана с событиями вокруг немецкого посла Мирбаха», — предполагает В.В. Алексеев [94]. Но еще в 20-е годы ХХ века бывший царский камергер В.И. Гурко писал в воспоминаниях, что у него в 1918 году создалось убеждение, «что немцы были весьма заинтересованы охранением жизни лиц царской семьи, которые могли бы занять русский престол… Германцы неоднократно требовали от московской центральной власти доставления к ним Государя. В последний раз произошло это как раз после убийства их посла Мирбаха, когда они заявили намерение ввести в Москву части своих войск. Большевики этому самым решительным образом воспротивились. Тогда немцы отказались от этого намерения под условием передачи им русского императора. Большевики на это согласились, одновременно тогда же решив, что уничтожат всю царскую семью, сваливши ответственность на какие-нибудь местные учреждения. Так они и сделали, своевременно уведомив екатеринбургский большевистский комитет о предстоящем отъезде Царя» [95]. По воспоминаниям В.И. Гурко, инициатива переговоров с немцами, в частности о судьбе царской семьи, исходила от прогермански настроенных деятелей «правого центра» [96]. Уже с середины мая 1918 года представители свергнутых в октябре 1917 года политических сил, так называемые «правые», отмечали, что «немцы, которых большевики привели в Россию, мир с которыми составлял единственную основу их существования, готовы сами свергнуть большевиков» [97].
В качестве возможного кандидата на роль главы нового прогерманского правительства России, которое должно прийти к власти после Ленина, Мирбах рассматривал бывшего министра земледелия во Временном правительстве октябриста А.В. Кривошеина. Последний поддерживал контакты с Мирбахом через барона Б.Э. Нольде, бывшего помощника министра иностранных дел во Временном правительстве, а также через бывшего помощника министра внутренних дел Временного правительства С.М. Леонтьева. Как писал Мирбах в секретном послании Гертлингу от 28 июня 1918 года, «эта группа (Кривошеин, князь Урусов, Леонтьев, Нольде и др. — Б.Х.) все еще обеспокоена возможностью попадания царя или других членов царской семьи в руки чехословаков и тем самым их использования Антантой в ее комбинациях. Группа пытается установить контакты с сибирскими генералами и побудить донских генералов не участвовать в комбинациях Антанты» [98].
В качестве альтернативы большевикам немцы рассматривали также возможность реставрации монархии, первым шагом к которой должно было стать освобождение царской семьи. Кузен русской императрицы великий герцог Гессенский Эрнст Людвиг после подписания Брестского мира обращался в советское полпредство в Берлине с просьбой об освобождении царской семьи и ее отправке в Германию. За это он обещал предотвратить вероятное наступление германских войск на Москву и аннулировать контрибуцию, наложенную на Советскую Россию Брестским миром [99].
При всей невероятности предположений, что Николай II, даже если бы немцы вызволили его и его семью, признал бы Брестский мир [100], отметим, что Мирбах, действуя по указанию Берлина, предпринимал усилия по спасению царской семьи. В дневнике представителя германского верховного командования при дипломатической миссии в Москве барона К. фон Ботмера отмечается, что германской стороной предпринимались «определенные попытки оказания содействия царской фамилии дипломатическим путем» [101].
Активную роль в этом играл Курт Рицлер, он же И. Рюдорфер, прибывший с Мирбахом в Москву. Именно он подписал в июле 1918 года донесение в МИД Германии о необходимости представления советской власти «относительно бережного отношения к царице как германской принцессе». Этот демарш был одобрен в Берлине Кюльманом, с которым Мирбах вел постоянную переписку. Кюльман в своем ответе подчеркивал: «При любых обстоятельствах немецкая принцесса и ее дети, в том числе наследник, как неотделимый от матери, не могут быть оставлены на произвол судьбы». Мирбах на секретном совещании, по свидетельству Нейдгарта, узнав о намерении большевистских властей судить императора, заявил: «Наша позиция: суда не допустить, семью освободить и вывезти в Германию» [102].
Эта позиция соответствовала директиве Вильгельма II «разработать меры по эвентуальному оказанию помощи и спасению» царской семьи. Выполняя ее, Мирбах и командующий германскими оккупационными войсками на Украине генерал-фельдмаршал Г. фон Эйхгорн (убитый в Киеве 30 июля 1918 года левым эсером Б.М. Донским [103]) «пересылают царю в Екатеринбург тайное приглашение о переезде в рейх», добавив, что «советское разрешение на такой переезд, по-видимому, будет получено в ближайшее время» [104]. Для этого «Мирбах, — пишет российский исследователь Л.П. Замойский, — связался с подпольной пронемецкой группой Нейдгарта и Бенкендорфа, а через них с группой “Балтикум”-“Консул”, имевшей ответвления в аппарате Колчака и своих агентов в непосредственной близости от Екатеринбурга» [105].
В убийстве Мирбаха все следы — «царский», «денежный», «чекистский» и «эсеровский» — причудливо переплетаются. «Немецкое правительство, лично кайзер Вильгельм II и его всесильный наместник в Советской России граф Вильгельм фон Мирбах сделали все, чтобы спасти и вывезти в Германию царя и его семью. Они постоянно оказывали давление на Ленина и Свердлова, шла большая политическая игра, — писал литературовед В.И. Сахаров. — Здесь затянулся трагический узел истории России и Германии, разрубить который смогла лишь гибель Романовых. И только теперь видно, насколько просчитанной, сложной и циничной была профессиональная провокация чекистов, убивших слишком настойчивого, много знавшего и сделавшего для спасения царской семьи немецкого посла» [106].
Характерно, что факт убийства царской семьи советское правительство утаивало не только от российской и мировой общественности, но даже и от своего полпреда в Германии А.А. Иоффе: официальная версия гласила, что «семья Романова отправлена в безопасное место». Позже Иоффе все же узнал правду. Как выяснилось, указание не сообщать полпреду об убийстве императрицы Александры Федоровны и ее детей дал лично Ленин: «Пусть Иоффе ничего не знает, ему там, в Берлине, легче врать будет» [107].
В немногочисленных источниках о пребывании графа Мирбаха в Советской России содержатся разные оценки его личности и деятельности. По воспоминаниям советника германского посольства в Москве д-ра Г. Хильгера, Мирбах был весьма посредственным дипломатом [108]; германские газеты называли его «аристократом старой школы», «феодалом» и «графом в стиле рококо» [109].
Однако документы политического архива министерства иностранных дел Германии за апрель — июнь 1918 года [110], в частности опубликованные немецким историком В. Баумгартом [111] послания Мирбаха в Берлин [112], свидетельствуют о положительной оценке кайзером Вильгельмом II, рейхсканцлером Г. Гертлингом и статс-секретарем по иностранным делам Р. Кюльманом деятельности германского посла в Москве.
Ценным источником, содержащим высокую оценку личности Мирбаха, является дневник К. фон Ботмера. «Граф Мирбах был благородным человеком в самом высоком значении этого слова, уравновешенная и волевая личность. Уверенность, чувство собственного достоинства, корректность манер, не изменяли ему даже в моменты сильнейших разногласий и споров… Он был врожденным дипломатом… Его смелость, умение не отступать… перед опасностью и ответственностью в сочетании с ясным… умом были теми качествами, которые делали его фигуру особенно подходящей, чтобы представлять Германию и ее авторитет за рубежом в сложных условиях», — писал К. фон Ботмер [113].
Служебные письма графа Мирбаха, направленные из Москвы в Берлин, в целом свидетельствуют о верном понимании им ситуации в Советской России, при этом, однако, наблюдается переоценка прогерманских настроений в стране [114].
Отчет графа Мирбаха о беседе с Лениным 16 мая 1918 года — один из немногих документов, содержащий признание Лениным кризиса брестской политики [115]. При этом Мирбах считал, что интересы Германии по-прежнему требуют ее ориентации на ленинское правительство, так как те силы, которые возможно сменят большевиков, будут стремиться с помощью Антанты воссоединиться с территориями, отторгнутыми от России по Брестскому миру.
18 мая 1918 года, через два дня после встречи с Лениным, Мирбах в телеграмме в Берлин выражал озабоченность ситуацией в России и подчеркивал, что по его оценке потребуется разовая сумма в 40 млн марок, чтобы удержать Ленина у власти; еще через несколько дней, 3 июня, германский посол телеграфировал в имперское министерство иностранных дел, что кроме разовой суммы в 40 млн марок потребуется еще 3 млн марок ежемесячно, чтобы поддержать правительство Ленина [116].
«Граф Мирбах сообщил, что ему теперь на эти расходы требуется 3 млн марок в месяц. Однако следует иметь в виду, что при изменении обстоятельств эта сумма может удвоиться. Фонд, который мы использовали для аквизиции [117] в России, исчерпан. Поэтому статс-секретарю имперского казначейства по необходимо предоставить новый фонд, который с учетом вышеназванных обстоятельств должен насчитывать не менее 40 млн», — гласит записка статс-секретаря по иностранным делам Кюльмана от 5 июня 1918 года [118]. Уже через шесть дней, 11 июня 1918 года, имперское казначейство выделило 40 млн марок «на запрашиваемые цели» [119].
Однако ни Кюльман, ни Мирбах не были уверены, что с помощью немецких денег, помогших большевикам совершить государственный переворот в октябре 1917 года, Ленин сможет и впредь держаться у власти. «Из высказываний графа Мирбаха… следует, что на Вильгельмштассе (улица в Берлине, на которой расположено министерство иностранных дел. — Б.Х.)… поняли, что настоящее сотрудничество с советским правительством невозможно, что оно долго не продержится», — писал в своем дневнике 6 июня 1918 года, за месяц до убийства Мирбаха, К. фон Ботмер [120].
Германский посол был убежден, что летом 1918 года большевики доживают последние дни. Поэтому Мирбах предположил подстраховаться на случай падения правительства Ленина и заранее сформировать в России прогерманское антисоветское правительство [121]. Берлин одобрил это предложение. 13 июня 1918 года Мирбах сообщил в Берлин, что к нему обращаются разные русские политические деятели, выясняющие возможность оказания германским правительством помощи антисоветским силам в деле свержения большевиков. Причем условием свержения Ленина эти силы считают пересмотр Германией статей Брестского мира. Наиболее серьезные из них — представители блока монархистов [122]. «В последнее время монархические круги особенно энергично ищут возможностей контактов с нашими офицерами. Не выслушивать их нет никакого основания, тем более что мы сочувствуем этим людям… Если они, отметя диктатуру, придут к конституционной монархии, то мы в качестве возмещения должны вернуть им Прибалтику или по меньшей мере Эстонию, Лифляндию и Украину», — писал К. фон Ботмер в своем дневнике [123].
25 июня 1918 года в последнем письме Кюльману Мирбах подчеркивал, что он не может «поставить большевизму благоприятного диагноза. Мы, несомненно, стоим у одра опасного больного… который обречен». Исходя из этого, посол предлагал заполнить «образовавшуюся пустоту» новыми «правительственными органами, которые мы будем держать наготове и которые будут целиком и полностью состоять у нас на службе» [124].
Однако министерство иностранных дел Германии продолжало занимать в этом вопросе более осторожную, чем верховное командование армии, позицию. 29 июня 1918 года Мирбах получил директиву «впредь до новых распоряжений» продолжать в отношении большевистского правительства прежнюю линию «в духе министерства иностранных дел» [125].
Накануне смерти, в последней телеграмме, отправленной в Берлин 5 июля 1918 года, Мирбах предостерегал свое правительство от разрыва с русскими буржуазными партиями, поскольку это могло бы негативно отразиться на отношениях с ними в будущем: «Если имеющиеся возможности будут оставаться открытыми, то и надежды на последующее возможное смягчение условий Брест-Литовского договора не будут полностью разрушены» [126].
Изменение позиции Германии по отношению к большевикам и активизация контактов Мирбаха с антибольшевистскими силами не осталось незамеченным в Советской России. Не случайно то время, когда в Берлине и в германском посольстве в Москве началась подготовка смены курса германской восточной политики, в возглавляемой левым коммунистом и противником Брестского мира Ф.Э. Дзержинским Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК), в важнейшем отделе ВЧК по борьбе с контрреволюцией, было создано отделение контрразведки, нацеленное на работу против германского посольства. «Отделение по борьбе с немецким шпионажем» возглавил 19-летний Яков Блюмкин, а сотрудником (фотографом) этого отделения был Николай Андреев: убийцами Мирбаха были не просто левые эсеры, а чекисты.
10 июля 1918 года Дзержинский, снятый с поста председателя ВЧК и находившийся под следствием по делу об убийстве Мирбаха и левоэсеровском «мятеже» [127], дал свои официальные показания комиссии ВЦИК [128]. В показаниях следственной комиссии Дзержинский отмечал, что «Блюмкин был принят в комиссию (ВЧК. — Б.Х.) по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в контрреволюционном отделе (отделе по борьбе с контрреволюцией. — Б.Х.) контрразведки по шпионажу» [129].
Можно предположить, что это произошло в конце мая 1918 года. Однако точную дату создания чекистской контрразведки и назначения Блюмкина ее первым начальником назвать невозможно. В Центральном архиве ФСБ (ЦА ФСБ) России не сохранилось протоколов заседаний важнейшего органа руководства ВЧК — президиума ВЧК за конец мая — сентябрь 1918 года [130].
История подготовки и осуществления чекистами покушения на графа Мирбаха подробно описана в литературе [131]; важны последствия этого политического преступления.
Официальному Берлину после убийства графа Мирбаха представился случай отказаться от поддержки правительства Ленина. Хотя Германия и предъявила советскому правительству ультиматум, сил для возобновления войны против России у Вильгельма II не было. Более того, кайзер выступил против разрыва отношений с Россией и призвал «поддерживать большевиков при любых условиях».
Летом 1918 года для большинства россиян, как свидетельствовали доклады германского посольства в Берлин, немцы выступали в качестве главной опоры существующего режима, падение которого означало бы удар по германскому влиянию в России [132]. Дзержинский приводит в своих показаниях слова Попова [133], что декреты большевиков пишутся по приказанию «Его сиятельства графа Мирбаха» [134].
Сотрудник советского полпредства в Берлине Г.А. Соломон рассказывал, как нарком торговли и промышленности Л.Б. Красин говорил ему, что «такого глубокого и жестокого цинизма» он в Ленине «не подозревал». Ленин, 6 июля 1918 года рассказывая Красину о том, как он предполагает выкрутиться из кризиса, созданного убийством Мирбаха, «с улыбочкой» говорил, что мы «произведем среди товарищей левых эсеров внутренний заем и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем» [135].
Как свидетельствовал нарком просвещения А.В. Луначарский, Ленин в его присутствии сразу после покушения на Мирбаха отдал по телефону такой приказ об аресте убийц: «Искать, очень тщательно искать, но… не найти» [136]. Позднее, в середине 20-х годов, Блюмкин в частном разговоре утверждал, что о плане покушения на Мирбаха хорошо знал Ленин. Правда, лично с вождем большевиков на эту тему Блюмкин не беседовал. Зато детально оговаривал ее с Дзержинским [137].
Даже если слова Блюмкина о том, что глава советского правительства знал о плане покушения на кайзеровского посла, и были пустым бахвальством, Ленин мог быть доволен тем, как разворачивались события после убийства Мирбаха и вскоре «простил» Дзержинского. Новая коллегия ВЧК была сформирована при непосредственном участии Дзержинского, а уже 22 августа 1918 года «карающий меч революции» вновь оказался в руках «железного Феликса».
Чтобы сохранить Брестский мир и соблюсти видимость дипломатических приличий, Свердлов, Ленин и Чичерин отправились в немецкое посольство для выражения официального соболезнования по поводу убийства посла. Шикарный «роллс-ройс» из бывшего царского гаража вез главу советского государства, главу правительства и наркома иностранных дел в Денежный переулок. Ленин был в прекрасном расположении духа: графа Мирбаха, который был в курсе темных дел большевиков с кайзеровским рейхом; графа Мирбаха, который прилагал усилия для спасения царской семьи; графа Мирбаха, который был олицетворением унижения революционной России германским империализмом, больше не было в живых. Ленин пошутил: «Я уж с Радеком сговорился: хотел сказать “Mitleid”, а надо сказать “Beileid”», — и засмеялся собственной шутке [138].
В германском посольстве Ленин, даже не подойдя к телу Мирбаха, произнес краткую речь на немецком языке, в которой принес германской стороне извинения правительства Советской России по поводу случившегося внутри здания посольства, т.е. на не контролируемой советским правительством территории. По воспоминаниям германского военного атташе майора Шуберта, бывшего свидетелем этой сцены, соболезнования Ленина были «холодны, как собачий нос» [139]. Ленин, конечно же, прибавил, что «дело будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару» [140]. Но слова эти так и остались пустыми обещаниями. Так что вместо соболезнования действительно получилось соучастие…
Мирбах стал заложником, с одной стороны, политики вынужденного партнерства рейха с большевиками, с другой – поисков Германией политических альтернатив правительству Ленина и поддержки ей антисоветских сил в России. Таким образом, посол вынужден был проводить сразу две взаимоисключающих политических линии, что и сделало возможной политическую провокацию, жертвой которой он стал.
«Экономический Брест»
Главным последствием убийства Мирбаха стал «экономический Брест». По «Русско-германскому финансовому соглашению, служащему добавлением дополнительного договора к Мирному договору, заключенному между Россией, с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией — с другой», подписанному 27 августа 1918 года в Берлине, Советская Россия должна была выплатить Германии контрибуцию в 6 млрд золотых марок, осуществить значительные по объему поставки сырья, а также предоставить кредиты и концессии немецким фирмам [141]. Первый транш весом в 43 860 кг чистого золота и 90 900 000 руб. кредитными билетами по соглашению должен быть отправлен не позднее 10 сентября 1918 года, четыре следующих транша — не позднее 30 сентября, 31 октября, 30 ноября и 31 декабря 1918 года. Каждый из этих траншей должен был включать по 50 675 кг чистого золота и по 113 635 000 руб. в кредитных билетах [142]. Германское правительство, в свою очередь, обязалось не поддерживать в России белых и помогать большевикам в их борьбе против Антанты. Несмотря на тяжелейшее финансовое положение страны, советское правительство успело до ноября 1918 года (поражения рейха в Первой мировой войне и революции в Германии) выплатить кайзеровскому правительству значительную часть этой суммы. В литературе приводятся такие данные: 93,5 т чистого золота, более 124 млн золотых рублей, около 680 млн золотых марок [143]. В отчете по золотому фонду за 1918 год указано, что «платеж Советской России Германии по Брестскому мирному договору составил 124 835 549 рублей 50 копеек золотом» [144].
«Экономический Брест» стал расплатой за немецкие деньги для русской революции и авансом за обещание немцами военной помощи большевикам в борьбе против Антанты [145]. Но продолжался он недолго. 13 ноября 1918 года в связи с революцией в Германии ВЦИК торжественно заявил, что «условия мира с Германией, подписанные в Бресте 3 марта 1918 года, лишились силы и значения. Брест-Литовский договор (равно и Дополнительное соглашение, подписанное в Берлине 27 августа и ратифицированное ВЦИК 6 сентября 1918 г.) в целом и во всех пунктах объявляется уничтоженным. Все включенные в Брест-Литовский договор обязательства, касающиеся уплаты контрибуции или уступки территорий и областей, объявляются недействительными» [146].
Но русское золото в Россию не вернулось. По протоколу от 1 декабря 1918 года проигравшая Первую мировую войну Германия передавала 93 т 542 кг «ленинского» золота Франции [147]. Ленин по этому поводу высказался так: «Мы заплатили немецким империалистам золото, по условиям Брестского мира мы обязаны были это сделать. Теперь страны Антанты отнимают у них это золото — разбойник победитель отнимает у разбойника побежденного» [148]. Однако разбойников-большевиков, с помощью немецких денег захвативших и удерживавших власть в России, их «вождь» не назвал.
Примечания
Комментарии