Петр Павлович Шафиров: карьера в эпоху перемен

Лев Усыскин беседует с Татьяной Базаровой — публикатором бумаг дипломата петровского времени Петра Шафирова.

— Петр Павлович Шафиров интересен именно как характерный продукт петровского времени. С характерной карьерой — довольно «низкого» происхождения, он выслужился в вице-канцлеры, то есть стал вторым человеком во внешнеполитическом ведомстве страны, а затем одним из сановников первого ряда, ближнего царского круга. Затем все потерял: должности, имущество, едва ли не жизнь, затем многое отыграл назад. Сумел породниться с самыми знатными родами страны — но как раз в силу этого некоторые его потомки позже «попали под раздачу». Побывал и в турецком плену, и в российской тюрьме, написал самую высокотиражную русскую книгу, первым в России получил баронский титул и так далее. Не судьба, а приключенческий роман. Интуитивно ощущается, что это именно знак петровского времени перемен — но, с другой стороны, и прежде в России бывали случаи хороших карьер у незнатных людей. Тот же Алмаз Иванов, выходец из провинциального купечества, стал главой Посольского приказа — то есть занял должность, до которой Шафиров так и не добрался. Как все-таки сформулировать, в чем тут разница?

— Нужно ли сравнивать карьеры людей допетровского и петровского времени? Логичнее сравнить достижения П.П. Шафирова и А.Д. Меншикова. Стремительная карьера двух «худородных» людей была обусловлена как деловыми качествами, так и активной политикой упрочения своего положения в элите. Однако определяющими факторами «возвышения» стали не только деловые качества и таланты, но и личное знакомство с государем. Отметим, что все-таки П.П. Шафиров — в какой-то мере явление уникальное даже для петровской эпохи. Если окинуть взглядом ближайшее окружение царя (тех, кому он доверял) в первые годы Северной войны, то это прежде всего военные, которые ходили с ним в атаки на врага, штурмовали крепости и т.д. Воинские звания или придворные должности были даже у дипломатов. П.П. Шафиров — чуть ли не единственный «гражданский» возле царя.

— Хорошо. Давайте теперь с вами пробежимся по биографии Шафирова. Самые ранние ее этапы — происхождение, начало работы в Посольском приказе. Тут, как я понимаю, все достаточно хорошо исследовано, особых вопросов нет?

— До 1691 года, когда П.П. Шафиров стал переводчиком Посольского приказа, мы не имеем практически никаких сведений о его жизни. Что он делал в раннем возрасте, чем занимался — все это до сих пор загадка. Есть знаменитая легенда, записанная Иваном Ивановичем Голиковым в конце XVIII века, о том, что Петр Шафиров сидел в шелковом ряду в торговой лавке, где его заметил царь Петр и, поразившись способностям к языкам, принял на службу. Это, скорее всего, из области легенд, однако Дмитрий Серов допускает, что в юные годы Шафиров мог заниматься торговой деятельностью.

— С другой стороны, уже отец Петра Павловича сделал значительный карьерный шаг. Попав в Россию в качестве пленного еврея, холопа, он получил сперва свободу, а потом стал дворянином, причем по «московскому списку», то есть членом самой главной дворянской корпорации.

— Да, это так. Свободу полонянник и холоп Павел Филиппович Шафиров получил по завещанию своего хозяина — боярина Богдана Матвеевича Хитрово.

— Наверное, такие вещи не происходят, если нет покровителей. То есть Шафировым кто-то помогал?

— Наверное, самые первые деловые контакты, которые помогли им укорениться в Москве, Шафировы наладили, будучи еще на службе у Богдана Хитрово. Мы знаем про многолетние отношения с Веселовскими и Копьевыми — но они не были влиятельными людьми. Про Павла Шафирова сведения практически отсутствуют. Версия о том, что он тоже служил в Посольском приказе, кажется маловероятной. Д. Серов не нашел в архиве Посольского приказа документов, свидетельствующих о службе Павла Филипповича. Я видела письмо, отправленное Павлом Шафировым сыну, когда тот находился в составе Великого посольства, т.е. в 1697–1698 годах. Часть текста была написана, судя по почерку, человеком, которому было сложно выводить русские буквы. Зато вторая часть написана беглым немецким. Человек явно немецким владел свободно, лучше, чем русским.

— Так, теперь мы дошли до Великого посольства. Шафиров попадает в его штат в качестве переводчика третьего великого посла — дьяка Посольского приказа Прокофия Возницына, — и это был ключевой момент его карьеры, поскольку именно там на него всерьез обратил внимание Петр. Можно ли в связи с этим предположить, что Шафиров в это время был человеком Андрея Виниуса, одного из ближайших в тот момент соратников Петра, через которого, в частности, шла вся секретная переписка Посольства с Москвой? Возможно, Виниусу, оставшемуся в Москве, нужен был свой человек возле царя, и он способствовал назначению своего протеже? Вроде бы Виниус и привел его в Посольский приказ.

— У нас нет об этом сведений. Сложно сказать, кто привел. Конечно, не государь. По мнению Д. Серова, принять Петра Шафирова на службу переводчиком в Посольский приказ распорядился Андрей Виниус. Главой Посольского приказа с 1689 года был Емельян Украинцев.

— Украинцев был зятем Виниуса…

— В 1696 году Петр I в письме А. Виниусу называет Емельяна Украинцева свояком голландца. Прямых свидетельств покровительства Виниуса Шафирову я не встречала. Впрочем, в 1701 году П. Шафиров получил в управление заграничную почту, работой которой ранее руководили переводчик Посольского приказа Андрей Виниус и его сын.

— А что вообще известно про Шафирова в период Великого посольства?

— Очень немного. Главным образом то, что упоминается в статейном списке (официальной хронике Посольства) или в письмах других участников Посольства. Самостоятельную деловую переписку он не вел, не та еще фигура. А письма родным, по-видимому, не сохранились.

— Что известно про его уровень образования, какими языками он владел?

— В 1691 году его приняли на службу переводчиком с немецкого, но через несколько лет он овладел и голландским. Считается, что это и подвигло включить его в штат Великого посольства. В конце XVII века в Посольском приказе переводчиков с голландского явно не хватало для ведения дипломатической переписки и переговоров с представителями Генеральных штатов.

— Латынь?

— Возможно. Ряд исследователей предполагают, что знал. «Основными» его языками были немецкий и голландский. В 1711–1714 годах, находясь в Османской империи, П. Шафиров освоил и итальянский. Французским языком он не владел.

— Отношения с Федором Головиным, великим послом номер два, потом руководителем внешнеполитического ведомства России, он поддерживал вплоть до его смерти в 1706 году?

— Ф.А. Головину он приглянулся, тот оценил деловые качества молодого переводчика, и, судя по всему, Головин потом оказывал ему покровительство. Эти отношения зародились, как мне представляется, именно во время Великого посольства, когда им пришлось вместе работать, и в дальнейшем переводчик Шафиров сопровождал Головина и на других важных переговорах. Спустя много лет одна из подросших дочерей Шафирова — Наталья — вышла замуж за сына Федора Головина — Александра.

— А должности какие были у Шафирова до 1706 года, когда Федор Головин скончался?

— Сперва он был переводчиком, потом стал тайным секретарем — в 1703 году. Такой должности ранее не было в штате Посольского приказа, надо полагать, ее придумали для Шафирова.

— А кто ему эту должность…

— Петр I, конечно. Кто еще мог такое изобрести? Видимо, чтобы повысить статус: переводчиков было много, а Шафиров в силу роли, которую играл в Посольском приказе, эту должность давно перерос.

— Затем умирает Головин. И вот в разных книжках приходится читать, что какое-то время — чуть ли не два года — пока Петр не поставил во главе Посольского приказа Гаврилу Головкина, — Шафиров это ведомство возглавлял. Так ли это?

— В значительной мере так. Посольский приказ находится в Москве. В 1706 году Ф.А. Головин скончался и П.П. Шафиров остался управлять делами приказа — Петр в Москве, как правило, отсутствует, он на войне («в походе»), и его сопровождает Г.И. Головкин, которому поручена Посольская канцелярия, т.е. структура, обеспечивающая решение международных вопросов непосредственно царем. Таким образом, функции этих двух людей естественным образом разделялись: один в Москве, другой в походе.

— А формально Шафиров был назначен главой приказа?

— Нет, формального назначения не было. Но так сложилось: он принял дела, и бумаги шли уже на его имя. Петровские указы адресовались «в посольский приказ, Шафирову с товарищи». Но, как мне представляется, его реальным главой Посольского приказа в 1706 году еще никто не видел. Петр Шафиров еще не стал самостоятельной политической фигурой. Пребывавший в Москве английский посланник Ч. Уитворт оценивал шансы других претендентов на вакантную должность Посольского приказа — Ф.М. Апраксина, Г.Ф. Долгорукого и Г.И. Головкина. Впрочем, уже осенью в одном из писем англичанин сообщил, что Шафирова назначили «вице-президентом Посольского приказа».

— Теперь про его отношения с Гаврилой Ивановичем Головкиным. Получается, что во главе внешнеполитического ведомства страны стоят два человека, глубоко и искренне ненавидящие друг друга. При этом конструкция сохраняется очень долго — во всяком случае, более 10 лет. Возникает ощущение, что Петр специально разводил их территориально: когда один в Москве, другой в походе с царем или за границей.

— Нередко они оказывались рядом. Особенно когда царю предстояли сложные переговоры. Скажем, под Полтавой (1709) и в Прутском походе (1711) возле Петра были оба главы российского внешнеполитического ведомства. Но логично: Шафиров как владеющий языками и вообще более контактный человек общается с иностранными дипломатами, а Головкин как родственник царя (троюродный брат матери Петра. — Л.У.) — при царе. Да и конфликт между Г.И. Головкиным и П.П. Шафировым развивался в течение длительного времени и в заключительную фазу перешел к концу петровского царствования, когда положение вице-канцлера настолько усилилось, что он стал менее сдержанным в своих действиях.

— То есть в ключевые моменты они — вместе с царем?

— Получается, что так.

— А загранкомандировки Шафирова, когда решались вопросы о династических браках племянниц Петра, — это когда?

— Осенью 1709 года П.П. Шафиров и Г.И. Головкин сопровождали царя во время поездки по Европе. После Полтавской победы возрождался Северный союз, предстояло подписать новые договоры с Августом II и Фредериком IV. Готовился и союзный договор с Пруссией. Курляндский герцог Фридрих Вильгельм приходился племянником прусскому королю Фридриху I. В октябре 1709 года при личной встрече Петр I договорился с королем о браке молодого герцога со своей племянницей Анной Иоанновной. А уже летом 1710 года в Петербурге от имени герцога руки царевны попросил гофмаршал двора. Договор о супружестве с русской стороны подписали А.Д. Меншиков и П.П. Шафиров.

Да и в 1716 году переговоры о браке Екатерины Иоанновны и мекленбургского герцога Карла Леопольда П. Шафиров вел с посланником Габихстдалем в Петербурге. Этот брак дипломатических дивидендов России не дал — напротив, внес ненужные России напряжения в отношения с цесарем, да и вообще в Европе забеспокоились.

— Итого выходит, что Шафиров с 1706-го по 1708 год в Москве, потом при царе, потом, в 1711 году, — Прутский поход и затем до 1714 года в Турции в статусе заложника. Где он там был, в Стамбуле? Адрианополе?

— Ну, здесь все же нельзя так четко говорить. Схема передвижений Шафирова гораздо сложнее. Но всегда, когда царю предстояло вести сложные переговоры, рядом с ним был П.П. Шафиров. А в 1711 году из османского военного лагеря Петра Павловича Шафирова и Михаила Борисовича Шереметева (сына генерал-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева) сначала привезли в Адрианополь, а уже потом в Стамбул. Турецкое войско покинуло берег реки Прут 14 июля и двигалось очень медленно. Великий везир намеревался войти в османскую столицу только после получения известий о передаче Азова. Только 21 октября 1711 года послы прибыли в Адрианополь, а 20 ноября — в Стамбул. В пути, а также в старой и в новой турецких столицах, к русским министрам относились без почтения — как к представителям державы, не выполнявшей условия мирного договора.

— Дошли до важнейшего момента — едва не ставший катастрофическим Прутский поход , окружение русской армии у Рябой могилы, переговоры с везирем, заключенный Шафировым договор, спасший Петра, и отправка в Турцию.

— Именно с пребыванием в Османской империи связаны одни из самых драматических событий в жизни Шафирова. Когда после подписания Прутского договора Петр Шафиров и Михаил Шереметев остались в качестве заложников при турецком войске, предполагалось, что пробудут они в этом статусе недолго. Договор подразумевал разрушение в трехмесячный срок Азова и Таганрога и передачу отвоеванного в 1695–1696 годах обратно турецкому султану. Но так получилось, что по мере отхода русской армии от реки Прут Петр также отходил от испытанного там стресса, и буквально через несколько дней он посылает указы и киевскому губернатору Дмитрию Голицыну, и Ф.М. Апраксину в Азов, в которых велит им не торопиться вывозить имущество из Каменного Затона и Азова и потянуть время с разрушением Таганрога.

Проходит еще несколько дней — и Петр уже напрямую связывает выполнение условий Прутского договора с высылкой Карла XII за пределы Османской империи, где он укрывался после Полтавского разгрома. То есть уже к августу 1711 года Петр поставил Шафирова, Шереметева и П.А. Толстого, находившегося при Высокой Порте уже много лет, в очень опасную ситуацию, грозившую самыми серьезными последствиями, вплоть до гибели.

— А когда все-таки стали исполнять подписанный договор? В 1714-м?

— Для этого Высокой Порте пришлось еще три раза объявлять войну России. Можно только представить, в какой напряженной обстановке приходилось вести переговоры русским дипломатам. После Прута Шафиров, Шереметьев и сотрудники их свиты, которых в спешке набрали в русском лагере, — те, кто знал хоть какие-то языки: татарский, греческий, латынь и т.д., — поехали в Адрианополь вместе с великим везирем. В спешке им даже забыли выписать полномочные грамоты. Никто не думал, что все это затянется на годы. А заключенный в турецком лагере вечный мир просуществовал только до 9 декабря 1711 года. 27 ноября Высокая Порта получила известие об отказе Ф.М. Апраксина передать Азов и обвинила Россию в невыполнении условий договора.

— А у них был статус послов?

— В принципе, даже их статус толком не был определен. Ехали они, в общем, в качестве полномочных министров. 1 августа 1711 года П.П. Шафиров в письме Г.И. Головкину попросил прислать ему и М.Б. Шереметеву верительные грамоты, «яко полномочным». Он также отметил, что в подтвержденной грамоте они были не вписаны в качестве полномочных министров («тогда некогда было опаметоватца»). Обе грамоты полномочным министрам доставили в середине сентября. Послом при Великой Порте был Петр Андреевич Толстой, который прибыл к османскому двору в 1702 году. Он с осени 1710 года находился в заключении в Семибашенном замке.

— Но все-таки у них был дипломатический статус?

— Дипломатический статус — конечно, но полномочный министр ниже посла. А сами они говорили, что мы тут не послы, а аманаты, т.е. заложники. Только 13 августа 1712 года П.П. Шафирову и М.Б. Шереметеву доставили грамоты о ранге чрезвычайных и полномочных послов.

— А на реке Прут было подписано перемирие?

— Нет, там подписали мирный договор. Причем так вышло, что никто с русской стороны не мог прочитать последнюю версию текста соглашения, которую составила турецкая сторона. Никто не владел языком в должной степени, да и торопились, чтобы великий везир не передумал и не попал под влияние шведского короля. Карл XII, узнав о переговорах, устремился в ставку великого везира, но не успел — мирный договор был уже подписан. Правда, впоследствии обнаружились разночтения. В русском тексте было написано, что между государствами заключается вечный мир. А в турецком варианте — просто мир, без указания срока. На это потом турецкие представители не раз обращали внимание, оправдывая свои действия.

— У Ярослава Водарского в монографии про Прутский поход написано, что языком переговоров и документов был греческий?

— Да, турецкий вариант договора сначала перевели на греческий язык. Только после этого русская сторона смогла ознакомиться с его содержанием. В дальнейшем участником переговоров и переводчиком стал грек-фанариот князь Маврокордато. А в Стамбуле языком общения западноевропейских дипломатов с представителями Порты был итальянский.

— Маврокордато-старший, который еще вел переговоры с Украинцевым в 1700 году?

— Нет, не Александр, а Ионакий, его сын. Итак, 9 декабря Османская империя объявила войну России и грозила снова выдвинуть войска. Но на самом деле начинается новый раунд мирных переговоров — потому что для войны и не сезон, да и воевать османам не хочется. Но теперь турецкое правительство не желает договариваться напрямую с русскими представителями, поскольку считает, что те опять обманут. И требует, чтобы посредниками стали английский и голландский послы. Здесь любопытно, что ни Шафиров, ни Шереметев, ни Толстой, находившийся в заключении в Семибашенном замке в Стамбуле, не имели полномочной грамоты на начало и ведение новых переговоров. То есть Шафирову и Шереметеву царь поручил просто находиться при османском дворе до выполнения условий Прутского договора, начинать еще какие-либо переговоры их не уполномочивали. И Шафиров реально опасался, что то, что он вступает в переговоры с турками, да еще при посредничестве представителей других стран, может вызвать гнев Петра. А подписанные им документы не будут ратифицированы царем. Смертная казнь ему казалась уже неизбежной. «Отважили себя на смерть», — писал он государю. А царь успокаивал, что до смертной казни дело не дойдет, только пугают, разве что в тюрьму заключат…

— А вообще в каких условиях они находились в Турции? Пользовались ли свободой передвижения, переписки, доступа к ним людей?

— Здесь надо сказать про османскую традицию ведения дипломатических переговоров. Представителей государств, с которыми вели переговоры, турецкие власти обычно изолировали. Выделялся двор для посольства, вокруг которого выставляли караул из янычар, и послы не могли без разрешения Порты покидать этот двор. Даже когда Петр Толстой прибыл в 1702 году, его тоже не выпускали со двора до тех пор, пока он не вручил верительную грамоту. Служители более низкого ранга — секретари, переводчики — имели право покидать посольский двор. Нередко их посылали с различными важными поручениями. Ну, а в период обострения отношений со двора не выпускали и их тоже.

— Так. И что было дальше?

— Дальше Шафирову и Шереметеву приходится на свой страх и риск вступать в эти переговоры, посредниками становятся английский посол Роберт Саттон и голландский Якоб Кольер, у которых, кстати, тоже не было полномочий на участие в качестве посредников в подобных переговорах. Но, тем не менее, они основывались на том, что их правительства поручили им поддерживать Россию в споре с османами. В течение трех месяцев послы, а также секретари и переводчики голландского и английского посольств поочередно посещали Порту и русский посольский двор, пытаясь сблизить обе позиции. Все предложения и ответы на предложения передавались через посредников. Без посредников великий везир принял русских послов только 2 апреля 1712 года, когда основные пункты будущего договора уже были согласованы.

— А что обсуждали? Пересматривали условия Прутского договора?

— Да, конечно. Прутский договор был заключен Шафировым на достаточно выгодных для царя условиях. Россия потеряла только то, что было завоевано в Азовских походах. А теперь турки стали выдвигать более жесткие требования — передать им часть Украины, на что Шафиров не мог пойти. Хотя в этом вопросе западноевропейские дипломаты не особо помогали, потому что, — как писал Саттон в своих донесениях, — он предлагал согласиться и уступить в этом вопросе султану. Кроме того, требовали вывести русские войска из Польши в трехмесячный срок.

— Но этот пункт был и в Прутском договоре?

— Да. Но здесь уже эти условия ставили более жестко. Ставили, например, условия, что царь ни при каких условиях не может проезжать через Польшу — что было немыслимо в условиях Северной войны. Только если Карл XII начнет военные действия на территории Польши, царь получал право ввести туда войска. Итак, 5 апреля 1712 года был подписан Константинопольский договор, в котором российской стороне удалось сохранить условия Прутского. Здесь, конечно, огромную роль сыграли западные дипломаты, убедившие турок принять русскую позицию. Понятно, что потом русское правительство их материально поощрило.

— Можно ли в итоге сказать, что затягивание с выполнением условий Прута — дипломатическая ошибка Петра? Возможно, как раз и отсутствие Шафирова на этом сказалось…

— Да. Но это стало ясно не сразу. Уведя армию от Прута, царь отправился лечиться на воды. В августе русский корпус вступил в Померанию. Его оперативное снабжение всем необходимым было возможным только через Польшу, что противоречило условиям мирного договора. Но, видимо, надеялись, что русские отряды будут вдалеке от польско-турецкой границы и османы не будут поднимать вопрос о нарушении соглашения. О том, что это негативно повлияет на положение русских послов, Петр и не задумывался. Дипломаты нередко оказывались заложниками непоследовательной внешней политики царя. Несколько лет провел в Семибашенном замке посол при Порте П.А. Толстой. Шестнадцать лет под арестом провел русский резидент при шведском дворе А.Я. Хилков, который так и не вернулся в Россию…

— На этот раз Петр выполнил соглашение?

— В конце 1711 года началось разрушение укреплений Таганрога, в начале февраля 1712 года оттуда вышли последние русские солдаты. Азов передали туркам 2 января 1712 года. До объявления османами войны Шафиров неоднократно посылал Петру просьбы ускорить разорение Азова (сам же царь указывал Ф.М. Апраксину не спешить). Потом сам Шафиров, поняв, что дело идет к войне, писал уже Петру, что надо бы удержать Азов, с тем, чтобы иметь дополнительный аргумент на переговорах. Однако царь после объявления турецким султаном войны, наконец, в декабре 1711 года отправил Ф.М. Апраксину указ передать Азов в декабре или январе без дополнительных условий.

— И на этом турецкие злоключения Шафирова кончились?

— Нет, это еще не все. 31 октября 1712 года Высокая Порта снова объявила войну — когда в Стамбул пришли известия о том, что русская армия вопреки договору по-прежнему находится в Польше. На этот раз русские послы вместе с недавно освобожденным Толстым попали в заключение. И только в марте 1713 года переговоры возобновились уже не в Стамбуле, а в Адрианополе и без посредников. По заключении мира российские представители лишились права постоянно находиться при османском дворе — тогда все они покинули пределы Османской империи. Это уже был 1714 год. И вот в этот период пребывания Шафирова в Османской империи, когда очень плохо и ограниченно до него доходила информация о состоянии дел, когда он имел очень слабую поддержку со стороны Посольского приказа, он, по-видимому, винил во всем канцлера Головкина. Хотя и тут были нюансы. Д. Серов считает, что Головкин вообще хотел, чтобы Шафиров сгинул в турецкой земле. А вот в письмах Саввы Владиславича-Рагузинского Шафирову мне встречались фразы, где Савва Лукич просит вице-канцлера не обвинять Головкина и помириться с ним, поскольку тот при дворе силен и делает все, чтобы помочь русским послам при османском дворе.

— И потом?

— Петр Шафиров вернулся в Россию как человек, спасший царя, царицу, да и всю русскую армию. Заключивший мир, поддержавший мир, пострадавший ради интересов государства — то есть как герой. Вот тогда начинает расти его влияние при дворе. Отправляясь в Прутский поход, Шафиров пытался выдать одну из дочерей за сына Автонома Иванова, не слишком родовитого, но одного из самых богатых и высокопоставленных приказных дьяков страны (деда печально известной Салтычихи), управлявшего несколькими приказами, в том числе важнейшим — поместным. Брак не состоялся, видимо, семья Иванова посчитала его мезальянсом. И вот после возвращения Шафирову удается породниться с Долгорукими, Головиными, Гагариными.

— А что известно про, так сказать, партийный расклад в петровском окружении? Вот есть такая примитивная модель: была партия Меншикова и ей противостояла партия Долгоруких – Голицыных. Отражением этого противостояния стал, в частности, процесс Шафирова 1723 года, в результате которого он был осужден на смертную казнь, но уже на плахе помилован.

— Да. В историографии предпринимаются попытки реконструировать эти расклады. В монографии Пола Бушковича затрагивается этот вопрос. Можно утверждать, что П.П. Шафиров с А.Д. Меншиковым одно время были близки: их объединяло и незнатное происхождение, и общие коммерческие интересы.

— А переписка их имеется?

— Часть переписки сохранилась. Но в 1723 году, когда началось следствие по делу Шафирова, его бумаги конфисковали. Был издан царский указ объявить в Преображенском приказе письма вице-канцлера с 1716 года. Тогда служители А.Д. Меншикова пересмотрели бумаги светлейшего князя. Они составили список, согласно которому вице-канцлеру в 1717–1721 годах было отправлено сорок пять посланий. Надо полагать, что самые «невинные» по содержанию письма передали в распоряжение Вышнего суда, а остальные уничтожили. Видимо, так поступили и другие лица.

— А это обычный был порядок: когда кого-то берут, все сдают его письма?

— Нет. Бумаги конфисковать у подследственного — это нормально. Шафирова пытались обвинить в махинации денежными средствами в ходе Второго большого заграничного путешествия царя 1716–1717 годов. Ну и в растратах по линии почтового ведомства, подчинявшегося ему. Видимо, в этих письмах надеялись найти какие-то сведения о пропавших деньгах.

— Теперь собственно об этом процессе. Довольно загадочное событие. Происходит скандал в Сенате, срыв нескольких заседаний из-за ссоры между Шафировым и Г. Скорняковым-Писаревым. За это обоих судит коллегия высших вельмож государства и приговаривает к суровым наказаниям. При этом попутно к Шафирову возникает ряд претензий финансового характера, но как раз их расследуют довольно вяло. В итоге, осуждают по высосанным из пальца, как показал Дмитрий Серов, основаниям.

— В 1723 году вице-канцлера признали виновным в казнокрадстве, буйном поведении в Сенате и приговорили к смертной казни, которую заменили ссылкой с лишением всех чинов, титулов и имений. Надо сказать, что Шафиров в 1722 году — это уже менее адекватный вельможа, чем за 10 лет до того. Влияние его падало, видимо, копилось раздражение и желание разом вернуть прежний фавор. Вступать в открытый конфликт с Меншиковым (а Г. Скорняков-Писарев был человеком светлейшего князя) — это значит очень переоценивать свои силы. Вообще, у Шафирова к тому времени сильно испортился характер: он позволял себе общаться в оскорбительных выражениях не только со служителями Коллегии иностранных дел, но и, например, с датским послом. Все это бросалось в глаза. Очевидно, у императора постепенно сложилось мнение, что П. Шафиров стал приносить больше вреда, чем пользы. Есть версия, что Петр, отправляясь в Персидский поход в 1722 году, имел намерение отстранить Шафирова от иностранных дел.

— Ну хорошо, но тогда его просто должны были бы отставить от дел. А тут такой судебный процесс и осуждение на смерть.

— Да. Все его имущество конфисковали, включая зарубежные счета. Все ушло в казну. И ссылку в Якутск заменили на новгородскую — чтоб был поблизости для нового следствия. Разумеется, к этому осуждению приложили руки и Меншиков, и Головкин. Впрочем, по мнению Е.В. Анисимова, такими суровыми мерами император хотел показать сенаторам, что утвержденные им законы обязательны для всех. Действительно, если просмотреть указы последних лет царствования Петра, касающиеся чиновничьих злоупотреблений, там нередко встречаются упоминания о суде над П. Шафировым. Пример получился очень наглядным.

— Как бы вы охарактеризовали Шафирова-человека?

— Прежде всего, это человек, испорченный властью. Власть испортила ему характер, негативно сказалась на развитии его отношений с людьми — как с равными, так и с подчиненными. В начале карьеры он, очевидно, был довольно обаятельным человеком, с веселым характером. Но видимо пребывание при османском дворе неблагоприятно повлияло на характер — когда он понял, что остался без поддержки. И вот потом, по возвращении, — когда барон получил награды, пожалования, стал богатым и влиятельным, — стало заметно, что он со своими подчиненными обращается очень грубо. Когда в 1716–1717 годах он путешествовал с Петром по Западной Европе, у него на дворе управляющим оставался служитель канцелярии иностранных дел Ф. Сенюков. И вот П. Шафиров в переписке с человеком, с которым когда-то в Стамбуле разделял тюремное заключение, позволяет резкие выражения и угрозы, в таком же тоне отзывается о других людях. И в письмах к послу в Берлине Александру Гавриловичу Головкину (сыну своего начальника) он позволяет себе довольно грубые нотации и высказывания… Конечно, такое люди не прощают. Шафиров — это человек из низов, всячески пытающийся всем (да и себе тоже) доказать, что он теперь многое может себе позволить. По признанию современников, Шафиров был человеком взрывного темперамента и очень быстро воспламенялся, с его губ немедленно слетали фразы, о которых впору пожалеть.

— Сохранились ли какие-то следы еврейского происхождения Шафирова? Я, кажется, у Гузевичей читал, что в воспоминаниях датского посла о сыне Шафирова говорится, что тот отказывался от свинины, говоря, что в доме его отца свинину не едят.

— Да, есть такое. Действительно, упоминание об этом сохранилось в дневниковых записях датского посланника при царском дворе Юста Юля. Желая склонить на свою сторону П. Шафирова, датчанин предложил поселить к себе в дом сына вице-канцлера, чтобы секретарь посольства Расмус Эребо обучал его латыни. Во время обеда посланник заметил, что Исай Шафиров не прикасался к свинине. Тогда выяснилось, что в его семье свинину не употребляют, так как считают грехом. Между тем семья Шафировых соблюдала православные обряды: посещение церкви, посты и пр. Первая жена вице-канцлера — Анна Степановна Копьева — тоже происходила из семьи крещеных евреев. Семейная кулинарная традиция сохранялась. Во время процесса над Шафировым сторона Г. Скорнякова-Писарева указывала на происхождение бывшего вице-канцлера и делала намеки на возможность тайной приверженности иудаизму. Однако это было резко пресечено императором.

— А доводы у обвинителей были?

— Вроде были какие-то.

— То есть Петру, независимо от обоснованности таких обвинений, это было просто неинтересно.

— Да, Петру была абсолютно неинтересна эта тема.

— Шафиров как писатель. Все-таки один из не столь многих людей, кто бы мог о себе сказать: я ввел в русский язык некоторое количество новых слов. «Революция», «патриотизм» — это ведь впервые у него встречается…

— Вообще, это петровская эпоха. Расширяются международные контакты России как на Западе, так и на Востоке. В русский язык проникает много новых слов. Если почитать донесения русских послов при европейских дворах, там будет немало слов, которые употреблялись в европейской практике и предлагались ими для русского языка. Так что здесь постаралось все наше дипломатическое ведомство — что-то прижилось, что-то нет. Что до литературного дара Шафирова, то мы знаем только одно его сочинение — «Рассуждение о причинах Свейской войны». Хотя Екатерина I, возвращая в 1725 году Шафирова из ссылки, надеялась, что он станет работать над «Историей Петра Великого». Ему даже выделили книги из его бывшей библиотеки, документы, предоставили служителей. Но ничего не написалось. Уже 5 января 1728 года по сенатскому указу переводчиков и копиистов вернули к прежним местам службы.

— А ему вернули его конфискованные библиотеки — московскую и петербургскую? В совокупности — одну из крупнейших в стране.

— Нет. Книги не вернули. Когда создавали Академию наук, эти книги передали туда. Дом — да. Дом на Петербургской стороне ему вернули, хотя тоже не сразу, а после того как появилась возможность выселить оттуда в другое жилье служителей Академии наук. В 1728 году по указу Петра II Шафиров получил обратно свою резиденцию, конфискованную пять лет назад. Правда, в весьма разоренном виде: с ободранными стенами, разбитыми каминами, поломанными дверными замками.

— Академические служители…

— Ну, когда это конфисковывали, все самое лучше тоже было изъято судом. Обои ободрали еще тогда, потому что — ну зачем академическим служителям бархатные обои? Или панели из тисненой позолоченной кожи. Они ушли на оформление интерьеров других дворцов, даже царских. По сведениям М.И. Пыляева, шкафы из дома Шафирова попали в Екатерингоф. Портреты Петра и Екатерины возможно тоже попали в Екатерингоф и там сгорели во время пожара.

— А что Шафирову еще вернули, кроме петербургского дома?

— Екатерина I вернула ему баронский титул и часть поместий, а также назначила на должность президента Коммерц-коллегии. Петр II пожаловал барона чином действительного статского советника, однако уже в начале 1728 года отправил в отставку. В начале царствования императрицы Анны Иоанновны П.П. Шафиров стал тайным советником (в декабре 1732 года), возглавил Коммерц-коллегию (в апреле 1733 года) и вошел в число сенаторов (в августе 1733 года). В конце жизни он опять стал тайным советником. Но такого богатства и влияния, какими он обладал до ареста, у него больше не появилось. Он даже был вынужден подать прошение о восстановлении петербургского дома за счет казны.

— У него ведь еще был московский дом?

— В 1723 году московский дом Шафирова передали Петру Андреевичу Толстому.

— А этот человек был Шафирову друг или враг?

— С ним были ровные отношения, скорее хорошие, нежели плохие. П.А. Толстой — очень умный и гибкий политик, который хорошо умел скрывать свои истинные чувства.

— А с Остерманом?

— Да, считается, что Шафиров проглядел взлет этого своего сотрудника. Какое-то время Шафиров ему покровительствовал, но какие у них были в петровское время межличностные отношения, сказать сложно. Переписку они вели на немецком языке. Шафиров уклонился от поездки на Аландский конгресс — мирные переговоры со Швецией. В результате российскую делегацию возглавили Яков Вилимович Брюс и Андрей Иванович Остерман. Ключевым событием для развития карьеры последнего стало подписание Ништадтского мира.

— А Шафирову предлагали ехать на Аланды?

— Я предполагаю, что такая возможность у него была. Все-таки самый опытный в подобных делах дипломат страны. В общем, это однозначно был его политический просчет.