Открывая капиталистический реализм

Одним из самых известных аргументов в пользу капитализма, циркулировавших в политико-философском дискурсе последнего десятилетия, стала идея о том, что у капитализма «нет альтернативы». Эта идея «зародилась» — если можно так выразиться — в работах Фредерика Джеймсона, затем нашла более широкое применение у Славоя Жижека и замечательного философа, размышлявшего о различных аспектах капитализма, Марка Фишера (Mark Fisher), ушедшего из жизни в январе этого года. Книга Фишера «Капиталистический реализм» (“Capitalist Realism: Is There no Alternative?”, 2009), сильно повлиявшая и на меня лично, говорит о своеобразной способности капитализма превращать недовольство в товар. В системе капиталистического реализма любое выражение недовольства общественно-политической ситуацией (от рок-группы «Нирвана» до «Голодных игр») мгновенно трансформируется в продукт на продажу. Подобным образом акты подрывного поведения, сопротивления и даже протеста поглощаются, перерабатываются и преподносятся не как попытки найти альтернативу, а как части открытого диалога, который ведет капитализм, но только на своем собственном языке. На мой взгляд, сегодня эта ситуация, так великолепно описанная Фишером, изменилась.

Как намекает подзаголовок («есть ли альтернатива?»), книга Фишера заканчивается оптимистичным прогнозом о возможности перемен и утверждением, что в капиталистическом реализме «даже проблески альтернативных политических и экономических возможностей могут иметь непропорционально большой эффект» и показать нам, что «еще не все потеряно». Конечно, тон Фишера может обескураживать, поскольку он подразумевает, что все, что мы можем сделать, — лишь надеяться на микроразрывы и «проблески возможности»; но я утверждаю, что между 2009 и 2017 годами произошли изрядные перемены. Замкнутая капиталистическая система, которая сглаживала углы и автоматически обеспечивала свою эффективность, теперь дала сбой, и сегодня мы имеем много большее, чем просто проблеск альтернативных политических и экономических возможностей. Но остается неясным, кто воспользуется возможностями, предоставленными при этом сбое.

Для Жижека, принципиально антикапиталистического философа и активиста, важно понимать, что в известном смысле «капитализма не избежать». С этой точки зрения, быть антикапиталистом не означает быть вне капитализма или пытаться выйти за его пределы; это означает противостоять капиталистической структуре изнутри, честно признавая нашу принадлежность капитализму. Вообще все может быть рассмотрено как симптом капитализма, но это не должно умалять радикализм этих «симптомов», некоторые из которых могут быть полезны и необходимы, тогда как другие представляют собой лишь копии и проекции самого капитализма. Слово «капитализм» стало настолько всеобъемлющим, что его можно сопоставить с термином «современность», описывающим неизбежное для нас настоящее, но в то же время он диагностирует условия, в которых мы вынуждены находиться, а значит, опять же дает нам представление настоящего через его проекции. В этом смысле — и ни в каком ином — о конце капитализма возвещает все большее преобладание этого слова как дескриптора, вынуждающего нас идти навстречу будущему, которое беспрерывно оглядывается на себя.

Вездесущесть «капитализма» также показывает необходимость выдвигать конкретные требования к переменам, а не мечтать об утопических или антиутопических альтернативах. Если капитализм стал синонимом такой концепции, как современность, и такой идеи, как модерная повседневность, то, очевидно, его нельзя миновать, но, следовательно, тем более настоятельна потребность его изменить. Идея отсутствия «альтернативы» должна рассматриваться не как выражение окончательного тупика современного положения, а как наш шанс. Кроме того, как бы ни сложно или, наоборот, ни легко было строить прогнозы об антикапиталистическом будущем, эта задача вряд ли более насущна, чем будущее, которое уже наступило. Вместо ламентаций о тупике, в котором мы застряли, настало время борьбы за конкретные перемены, история которых уже начата.

Идеи Фишера свидетельствуют о том, что «Капиталистический реализм» сегодня должен рассматриваться как важный исторический документ, отражающий настроения после экономического краха 2007–08 годов. В 2009 году мы видели, возможно, наиболее яркое проявление капиталистического реализма, когда самый крупный экономический кризис после Биржевого краха 1929 года был сглажен с эффективностью, напоминающей страницы из (английских и американских) учебников истории о бюрократическом русском коммунизме. Этот кризис необходимо рассматривать не только как экономический, но и как политический, учитывая то, что он продемонстрировал способность политической системы «объяснять» явления, которые должны были бы ее сломить. В 2017 году, когда мы стоим перед очередным раундом одного из бесчисленных экономических и политических кризисов, эта логика уже не работает.

Вместо этого мы оказываемся в ситуации, которую довольно точно диагностировал Антонио Грамши, когда «старое умирает, а новое еще не родилось». Подъем ультраправых сил, представленных не столько Трампом, сколько Марин Ле Пен, Найджелом Фаражем, Беппе Грилло и неполитическими популистами, такими как Мило Яннопулос, следует рассматривать не как «симптом» неолиберализма, а как результат деятельности успешных оппортунистов. Многие левые утверждают, что неолиберализм стал основной причиной подъема крайне правых, и они не далеки от истины, когда говорят, что решением наших проблем может стать искоренение либерального истеблишмента, о чем и я писал ранее. Понятно, что левых беспокоит то же, что и Марка Фишера, — что даже сегодня либеральному истеблишменту удастся залатать трещины и представить все так, как будто ничего не произошло.

Тем не менее, сегодня, в начале 2017 года, по-видимому, следует указать на другую опасность, а именно: свести подъем правых к «результатам» ошибок либерального истеблишмента — значит придавать слишком большое значение либеральному истеблишменту, поддерживая его позиции и сразу низводя множащиеся кризисы, с которыми мы имеем дело сегодня, до простых кризисов капиталистической системы, которая неимоверно долго вписывала любое протестное движение в свою неумолимую логику. Иными словами, аргументация левых, и моя в том числе, призывающая ополчиться против либерального истеблишмента, будет только на руку капиталистическому реализму. Хотя либеральный истеблишмент, безусловно, виноват в политических кризисах, с которыми мы сейчас стоим лицом к лицу, нельзя все сводить к его губительному влиянию. Мы имеем дело с кризисами, вызванными этой системой, но также с кризисом самой системы, которой больше нельзя позволять поддерживать иллюзию невозможности перемен. Эта иллюзия обезоруживает левых и мешает нам осознать всю серьезность нависшей над нами угрозы.

Вместо этого мы должны увидеть, как бы это ни было неприятно, что за подъемом ультраправых сил стоит стратегия эффективного оппортунизма, с которым левые обязаны конкурировать, а не отрицать его значимость (использовать и видеть возможности (opportunities), как подсказывает нам само слово «оппортунизм»). Левые не имеют ничего общего с правыми, несмотря на попытки либералов акцентировать сходство, однако — как соперники — они разделяют друг с другом ситуацию открытых возможностей, которую необходимо использовать, нащупав брешь в капиталистическом реализме. Подъем правых показывает, что в отличие от 2009 года либерально-капиталистический истеблишмент больше не в состоянии эффективно прикрывать бреши, как это было на протяжении предыдущих десятилетий, — теперь будущее остается открытым, и как бы ни трудно (и страшно) нам было его представлять, оно все равно наступит. Левым нужно разработать новую тактику, исключающую популизм (который работает только с тем, что уже существует, и поэтому не может воспользоваться возможностью для чего-то нового), указать на слом капиталистического реализма и осуществить контроль над будущим. Фишер писал:

«Капиталистический реализм может быть поставлен под угрозу только в том случае, если он проявит непоследовательность или несостоятельность; то есть если его “реализм” окажется мнимым».

Сегодня мы оказались именно в такой ситуации. Мы еще не готовы выйти за пределы капитализма, но его условия уже не представляются нам неизбежными. Они взломаны и открыты для реконструкции.

Осознание этого важного момента разрыва в бесперебойно функционирующей капиталистически-реалистической системе было частью логики ныне печально известного высказывания Жижека о том, что Трамп мог бы дать левым больше возможностей, чем Хиллари Клинтон, которая была идеальным воплощением бесперебойно работающего капиталистического реализма. Разделяя вышеупомянутую обеспокоенность левых, что ситуация снова вернется к привычной конфигурации, Жижек был — возможно, совершенно справедливо — более обеспокоен тем, что ничего не изменится, нежели тем, что изменится все. Подобным образом британские «лекзитеры» (левые сторонники Брекзита) поддержали откровенно правый проект Брекзита. Однако голосовать за Трампа, основываясь на одном этом соображении, не стоило: минусы, без сомнения, перевесили плюсы. Теперь, когда все уже случилось, ситуация изменилась. Сейчас наша задача заключается в том, чтобы разрыв, открывшийся в бесперебойно функционирующей системе (и показавший, как предсказывал Фишер, что система далеко не идеальна), не закрылся снова. Вместо того чтобы критиковать Жижека, будто на нем лежит вина за все случившееся, надо воспользоваться возможностью, которую нам дает предсказанный им разрыв в системе капиталистического реализма.

Резюмирую: если у Фишера и можно чему-то поучиться (а взять у него можно многое: от политизации депрессии до радикализма в электронной музыке), то это умению видеть лакуны и разрывы, которые появляются даже в самых немыслимых ситуациях, угадывать за ними новые возможности, пользоваться ими. Фишер неустанно искал способы взломать капиталистический реализм, действующий в интересах корпораций и капитала, и был внимателен к малейшим «проблескам» нового, чтобы получать над ним преимущество. Как ни парадоксально, лучшим способом почтить его работу было бы объявить о конце описанной им системы — «капиталистического реализма» — и начать бороться за новую систему, которая придет ей на смену: некий новейший вид капитализма, которому только предстоит дать определение. Сегодня с трудом верится, что в 2009 году, когда я впервые открыл книгу «Капиталистический реализм», я сомневался — как и Марк, — что нам действительно выпадет такая возможность…

Источник: LSE Blogs