29 мая в редакции Gefter.ru состоится круглый стол «Современная литература и протагонисты “ценностей” в РФ»

Тезисы к дискуссии, предложенные Кириллом Кобриным

1. Огромная роль русской литературы (как в XIX, так и в XX веке) в формировании и функционировании русского общественного сознания известна. Об этом много сказано, так что примем этот пункт по умолчанию (хотя, конечно, и это отдельный разговор, хорошо бы устроить ревизию общепринятых причин этого феномена). Нас тут интересует другое. А именно: «русское общественное сознание» до определенного момента можно без особых потерь локализовать в социальной группе (или, если угодно, в сословии) «русской интеллигенции». Остальные классы и слои общества участвовали в этом «общественном сознании», только попадая в поле действия «интеллигенции», либо просто пополняя ее ряды, либо присоединяясь к ней на какое-то время. Более того, именно «литература» была источником (пусть не единственным, но чуть ли не важнейшим) особой роли интеллигенции. «Специалисты по словам» (так, перефразируя формулировку из романа Кандзабурэ Оэ, можно назвать русскую интеллигенцию) были и создателями, и хранителями, и «промоутерами» «важных слов».

2. Сейчас и социальная структура российского общества иная, и социальная иерархия, и система ценностей, и распределение символического капитала между классами и сословиями. Но при этом и «литература», и «интеллигенция» делают вид, что все продолжается в том же примерно виде, как и раньше. Делается вид, что существует некая гомогенная сфера производства, воспроизводства и «сохранения» «важных слов» — важных и для общества, и (что новое) для власти. Только вот общество как таковое об этом даже и не догадывается. Что же до власти, то ей просто все равно. Она совершенно равнодушна к словами в том смысле, который раньше в них вкладывался. Да, время от времени власть на эту якобы существующую фантомную гомогенную сферу ссылается — и тогда для ее риторики возникает тактическая необходимость актуализировать «ценности», якобы заключенные в этой сфере. Обычно это называют «следованием нашей исторической традиции» (см. чтение Путиным лермонтовского «Бородина» на знаменитом предвыборном митинге в Лужниках).

3. Нас в данном случае интересуют особенности поведения фантомной гомогенной сферы «важных слов» сегодня. И здесь можно выделить две разные тенденции. Первая — апелляция сферы и ее людей к неким новым ценностям, которые вроде бы добавились к старым, подпирают ее то ли сбоку, то ли вообще снизу. Это апелляция к «рынку», к «среднему классу», к тому, как все устроено в «нормальном мире» (на Западе). Отсюда рассуждения о том, что и как продается, рыночная риторика и даже порой попытка снизить планку, чтобы «буржуи-простецы» (или компьютерщики-простецы) понимали предлагаемые им «важные слова». Внешне это выглядит как попытка «гомогенной сферы важных слов» (пусть — еще раз — она и фантомна, но она таковой не воспринимается изнутри) выйти за свои переделы. Самые тонкие понимают, что это губительно — и иллюзия гомогенности, «общего поля» развеется, соприкоснувшись с постсоветской реальностью. Оттого, делая вид, что она «идет к людям» (к самым преуспевающим и влиятельным, на самом деле), идет к рынку, сфера пытается втянуть в свои пределы и рынок, и средний класс. Совершенно понятно, что это просто не получается — и не может получиться. В результате мы наблюдаем обреченную центростремительную тенденцию, замаскированную под бравурную центробежную. Есть и вторая позиция внутри этой фантомной сферы. Представители ее сопротивляются всем «веяниям», стоят на своем, то есть на том, что им было выгодно сорок лет назад. Здесь, конечно, присутствует и мощная социокультурная/социопсихологическая инерция, подкрепленная как воображаемыми, так и реальными интересами. Но если копнуть глубже, то мы видим, что это вторая позиция насквозь циничная, весьма прагматичная, не менее игровая и (если угодно) «постмодернистская», нежели первая.

4. Как выражаются эти позиции? Вот об этом стоит вести разговор. Моделей, стратегий и тактик подобного поведения множество, выделим лишь две:

а) воспроизводство позднесоветских (или даже раньше — и сталинских, и даже серебрянновечных) стереотипов культурного поведения, от существования сферы «толстых журналов» до выпущенных по «зову совести» или «заказу власти» книг и сборников (и проведения соответствующих мероприятий). Вот обложка выходящего сейчас сборника стихов в поддержку «Донбасса», который названием и дизайном отсылает к 1960–1970-м;

б) система литературных премий. Любопытно, что к ней прибегают представители и первой, и второй позиции. Есть премии «либеральные», есть «традиционалистские», есть государственнические. Многие даже своими названиями отсылают к «важным словам», на страже которых стоят люди гомогенной сферы («Ясная Поляна», НОС, премия Белкина и так далее). Другие вообще демонстрируют уже в своем названии стремление объединить две нужные для себя сферы (скажем, «Национальный бестселлер» — тут и «нация», и «рынок»).

5. Соответственно, представляется интересным разговор на тему именно литературных премий. Я предложил бы такие пункты обсуждения:

— Кому нужны эти премии? Создателям? Публике? Какие у них цели?

— Какие позиции они выражают и как пытаются подстроиться под цайтгайцст?

— Имеют ли они хоть малейшее влияние и если имеют, то на что (продажи книг, иерархии, влияние на общественное сознание вообще)?

— Насчет различий все понятно, но у них у всех есть многие сходные черты. Хорошо бы понять, какие именно.

В круглом столе примут участие: Кирилл Кобрин (по Скайпу), Оксана Мороз, Анна Глазова (по Скайпу), Марк Симон, Петр Сафронов, Кевин Платт (по Скайпу), Ричард Темпест (по Скайпу).

29 мая, 14:00. Адрес редакции: Москва, Малый Гнездниковский пер., д. 9/8, стр. 3а. Пройти через арку в розовом четырехэтажном доме (напротив «Фаланстера» и паба «Челси»), через двор по диагонали налево, мимо желтого двухэтажного дома до серой двери с вывеской «Русский институт», второй этаж, дверь с левой стороны.