Политика и победа

Чтоб не говорить о политике, в России любовно говорят о власти — об их власти. О чьем-то «стремлении» к ней и подлости тех, кто «дорвался». Разговор о власти подавляет мысли о действии, подменяя его пошлыми сказками про интриги. К власти идут путем «бесчестных интриг» — и что далее? А далее ничего. В этом месте русский наблюдатель перестает интересоваться продолжением — взятие власти для него вроде соблазнения для донжуана: зачет сдан. Дальше ничего интересного, только повтор.

Наше понимание действия обескровлено. Средство обернулось целью, причем, уже достигнутой, и не нами. Считают, что обладание властью дает какие-то «возможности» и «ресурсы» настолько бесспорные, что о них нечего говорить. Некто «имеет власть», и остается только «вырвать власть» у него из рук. Но что-то рвать из рук Кремля — такое требует очень уж специальных качеств. И, по правде, интересно не всем. Тогда, отступив на шаг от горячей точки действия, мы обсуждаем интриги власти. Пересуды любовно поддерживают те, у кого в руках власть. Они готовы утрировать свою аморальность, приглашая нас ей любоваться.

Сцена действий разорвана. Власть обитает вдали, и политика — это полностью ее добыча. Рядом шевелятся жалкие обрубки человечьих действий, у которых нет, и якобы не может быть, иной мишени, чем власть. Вокруг топь интриг, нисколько не привлекательных, с бесконечными жалобами на «ресурсы». Ресурсы всегда зачем-то крайне нужны, и их отчего-то всегда недостаточно для обыкновенного поступка. Ах да, еще есть «народ», который «покорен властям», — выжидая, пока те не повернутся к нему спиной.

Вся эта картина — пародия на успешное политическое действие. Но за годы ложь устоялась.

***

Много лет из политической жизни стиралось, пока не исчезло, понятие предельной ставки — возможности не просто выиграть или отбиться, но победить, установив правила. Подобных случаев вообще было немного. Их короткий ряд: август 1991 года, где победа была достигнута преимущественно силой самих собравшихся людей; 1993 год, где впервые власть смогла сказать — это победила я, а не вы! я и верные мне танки! 1996 — где выигрыш выборов Ельциным рассматривали именно как сокрушительный триумф, а танками 1996 года стал впервые собранный медийный кулак.

Последний случай был в 1999–2000 годах. Победив, Кремль решил далее никогда не делиться победой. Саму идею победы отделяют от политики. Установив правила, победитель 2000 года, затем менял их так, чтобы сделать невозможной чью-либо победу. Политика, власть и действие — расщепляются на три разных материка. Мифологическая Победа, которую празднуют 9 мая, самим празднованием вытеснена в туманную даль и недоступна никому. Кроме тех, кто выставляет оцепление парада.

Но вот сегодня политика вернулась. Восстановлен институт легального публичного конфликта, к нему можно присоединиться. Первые два года после убийства Немцова реполитизация шла рывками, индивидуальными выплесками. Новая ее фаза получила вид спонтанно развертывающейся президентской предвыборной кампании, почти без участия Кремля.

Сложилось несколько сцен действия: поле президентской кампании, поле переходного времени — перехода к постпутинской России. Наконец, поле претендентов, будущих субъектов. Долго они были в непонятных отношениях друг с другом — и вдруг стали сливаться.

Сценой действия остается президентская кампания, но та уже не закреплена за Путиным — хотя и предвещает чью-то победу. Триумфальный приз, который может оказаться в новых, невесть в чьих руках, разогревает протополитику 2017 года. Сегодня можно сказать, что к нам вернулась победа как ставка.

Цифры индикаторов по-прежнему подконтрольны власти, и социология опросов им также подведомственна. Но борьба пошла за чью-то победу. Пока не уточняется, кого и над кем. Листая старый словарь, кто-то твердит: «над властью», «над режимом». Но будущий победитель победит при неизвестных нам обстоятельствах еще несложившуюся коалицию. Никто пока не исключен — от Навального до… того же Путина.

Ничем иным стремительный разогрев мертвенного тела власти не объясним.

Сегодня вся конструкция режима исключает проигрыш — Путин якобы обладает вечным неразменным билетом на выигрыш. Режим в целом, с его медийными, финансовыми, нарративными и социологическими стимуляторами, сохранил знакомые контуры. Некоторые даже интенсифицированы — так бывает в терминальной фазе. Власти свирепеют. Но безотносительно всему растет угадываемый масштаб политической ставки, и он подстегивает поиск действий. Былой дефицит политики связан и с тем, что значимого приза не стало — все взял Путин. Пошла игра «на копеечку», неинтересная и опасная. Сегодня возникает запах большого куша.

Это полупризнано властью, угадывается в ее робости. Митинги и марши, с которыми ей технически легко справиться, приобретают — как было 26 марта и 14 мая — пафос близкого триумфа. Этим они отличны от многолюдных, депрессивных маршей 2012–13 годов. Запах чужого триумфа расслаивает систему. Одни прячутся и молчат, другие импровизируют — от зеленки в глаз Навальному до выдачи ему загранпаспорта.

В оппозиционной среде что-то проектировали всегда, хэппенинги бывали регулярно. Теперь критерием становится проектирование победы, а не просто «участие». Заводит именно это. Недостаток флешмоба Ходорковского «Надоел!» был тот, что он не «победоносен», а это уже архаика.

Know-how Путина, генератор его победы 2000 — уплывает из его рук.

Путин теряет триумфальное лидерство, освобождая места для других, ранее неизвестных видов. Может ли его занять второй Путин? Конечно. Место свободно не только для ремейка 2000 года в исполнении Навального, а для неопределенного числа версий победы. Неважно, что люди еще не готовы отказаться от Путина — эту фазу они перейдут скачком по неожиданному для себя поводу. Так, образ вождя для Ленина подготовил «вождь революции» Александр Керенский. Место лидера свободно для новой победы — над Путиным или в союзе с ним? Неясно. Важней привкус победы на губах даже лояльных, недавно «своих» журналистов.

Навальный идет на победу, но не на выборах, которые пока для него закрыты — победу над выборами. Сегодня это приз для двоих, Путина и Навального — но ведь могут явиться другие.

Лидером первой фазы политизации был Кадыров, который первый начал говорить: я так вижу и настаиваю на своем. После убийства Немцова он остался единственным политиком в стране, имевшим, хоть и страшную, но позицию. Затем политиков стало больше, но те были локальны и преимущественно представляли старую власть. Во второй фазе политизации субъектов власти временно нет среди соискателей победы. Даже Путин хотел бы сохранить данное — а это позиция обороны, а не победы. Снижение ставок лишает власть былого преимущества в игре. Путинский мировой ринг — Сирия, Украина — пока закрыт для других игроков. Но и Путин в нем выглядит аутистом, играющим сам с собой «за Россию». Усиливается ощущение, что кремлевский гроссмейстер выпал из игры, как Каспаров.

Возможна ли еще сокрушительная моральная победа одного человека? И как такая победа может быть закреплена? В ХХ веке это бывало, но тогда победа Сахарова, Манделы была ограждена глобальными порядками. Чем подобная победа могла быть защищена сегодня? В России не осталось ничего автономного от субститутов власти. Все, на что может рассчитывать победитель — на защиту той же властью. А кто защитит нас от победителя?

Вопрос об инструментах борьбы — вопрос об их дефиците. Сетевые инструменты моментальны, нестойки и примитивны. Они лишь индикатор нехватки субститутов. Инструменты власти утрированно свирепы. Но «титушки» на улицах для государства — путь в никуда.

Мы застряли в междумирии, только оно уже не виртуальное. Когда с разрывом в полчаса Навальный пишет в FB о том, что ему нужно выехать за рубеж на лечение, — и чиновник из ФСИН тут же звонит, запрещая ему это — а через полчаса Мосгорсуд извещает об отсутствии запрета. Видно, что Путина в этой ситуации нет. Нет форсмажорного мнения или непреодолимой силы, против которой суд не пойдет. Путинская сила более не выглядит «заблаговременно победившей» — это сила вне победы.

То же и с реновацией. Путин говорит о защите законом, а Собянин сразу вслед — о расширении полей «реновации». Это ничуть не попытка спорить с Путиным, но сознание, что мэр в своем коридоре, где именно он, мэр, — победитель. А не Путин. В конце концов, Собянин в 2013 году как Авраам сразился с самим Навальным — и победил! Но вдруг на площадь Сахарова выходят несколько девушек, и мэр покачнулся.

Все это расширяет пространство политического действия.

Если вообразить момент, который мыслят как победу, то окажется, что победитель должен будет еще и убедить в своей победе, добиться ее признания. Пока же мы видим только настроение. Мы еще накануне того, как карты вскроются, и можно будет точно сказать, чья взяла. Речь идет о выстраивании поля будущей битвы, когда неясно, в какую сторону развернуть редуты. Навальный действует не безоглядно — он тихо ступает путинским коридором, не выходя за него. Ходорковский не в номинации Навального и сильно отстает, зато он вне коридора вообще. Он сохраняет фору, чтобы войти в игру на победу позже, на своих условиях. Когда Навальный в номинации признанного российского лидера выедет на Запад — в этой нише он столкнется с Ходорковским.

Тактика мирных наступлений известна и связана с расчетом на противоречия внутри истеблишмента. Вместо неистового натиска на режим, Навальный мягко в него проникает. Победа якобы заранее уже за ним, ему осталось занять свое место. Дискурс его радикален, но на деле примиренческий. Навальный красочно привлекает радикализмом, отнюдь не зовя на бой. Он говорит: глядите, как я иду на свое место (не уточняя, где оно), и вы ступайте за мной. Это известный в политике ход. Потом его можно развернуть по-всякому: то ли «грабь награбленное», то ли «расступись — раздавлю!». У него нет предварительной схемы. Он интуит, окруженный тактиками, из предложений которых сам интуитивно отбирает свой ход.

Успеху Навального должна способствовать отнюдь не его антикоррупционная пропаганда, довольно плоская, а некая непредвиденность. Он гончая победы, за которой интересно следить. Он поставщик наилучшего из зрелищ. Еще в середине 2000-х, перед одним из первых Русских маршей, малоизвестный яблочник Навальный предложил ради победы — присоединиться к нему. В идее марша 12 июня 2017 года та же матрица: я не атакую вашу силу — я в нее вступлю, и ваше mojo перетечет от вас ко мне!

Навальный пока что внутри 1%. Но неопопулистская волна — это опыт искусственности всех большинств. Те могут быть пересозданы и расширены в логике стартапа. Популистская техника позволяет буквально «приделать» к Навальному его большинство, которым он пока не обладает, в течение нескольких недель. Став «подавляющим», большинство Навального задним числом окажется и «моральным».

Только легко войдя в масло, нож узнает, насколько он раскален.