Разрывать и связывать

Кирилл Медведев. Антифашизм для всех. – М.: Свободное марксистское издательство, 2017. Серия Новые красные. – 140 с.

«Моя биография — это моя библиография», — написал один из правых идеологов в попытке представить себя видным интеллектуалом. Известный левый поэт, активист, музыкант Кирилл Медведев мог бы сказать обратное: «Моя библиография — это моя биография». Как и ставшие литературным мейнстримом постконцептуалистские стихи, политические тексты Медведева — это элемент жизнетворчества, в котором он пытается связать воедино политику, мысль, искусство и частную жизнь.

Итак, биография. Траектория Медведева насыщена перемещениями в социальном пространстве, сменой стилей жизни и видов профессиональной деятельности. В конце 1990-х он становится известным и даже модным поэтом, однако, разочаровавшись в литературном сообществе и российском книжном бизнесе, заявляет о том, что уходит из литературы и временно перестает публиковаться. Одновременно, вследствие столкновения с незащищенностью труда в публицистике, где он зарабатывает, а также из-за разногласий с коллегами по цеху по проблемам международной политики он дрейфует влево и к середине 2000-х вступает в социалистическое движение «Вперед». Полагая, что в условиях отсутствия левого движения художнику недостаточно быть симпатизантом или представителем движения в культуре и СМИ, он становится рядовым активистом. Вскоре Медведев создает Свободное марксистское издательство, вовлекается в работу критического литературного альманаха «Транслит», создает с автором этих строк музыкальную группу «Аркадий Коц».

Быть «и там, и там» — это зачастую привилегия, предполагающая многообразие социальных связей, отстраненный взгляд «сверху» на общество, исключительный, уникальный и «свежий» опыт. Для Медведева же перемещение по разным социальным пространствам — скорее, трудный поиск, вызванный разрывом со своей средой, но также открывающий возможность связывать между собой искусство и политику, медийную и активистскую сферы, людей разных профессий и взглядов. Расширение областей деятельности в его биографии сопровождалось рутинной организационной работой в различных коллективах. В этом плане это был еще и этический эксперимент, на который, пожалуй, едва ли решится успешный постсоветский художник, зачастую самовлюбленный и помешанный на собственной исключительности. Поэт Валерий Нугатов в одном из стихотворений хорошо передал ауратический комплекс современного литератора:

входит современный русский поэт
и всем своим видом демонстрирует
я — рубинштейн лев семенович
я — айзенберг михаил натанович
<…>
и он кагбэ намекает нам
что пришел к нам сюда ненадолго
снизошел на минуточку со своих лучезарных небес
чтобы всем нам стало светлей теплей и добрей
и слону и даже маленькой улитке.

Именно эту позу своей практикой и текстами стремится подорвать Медведев. Впрочем, нетипичность жизненного пути Медведева, ушедшего из большой литературы и нашедшего себя в левом активизме, не следует экзотизировать. Попытки некоторых недоумевающих поэтов изобразить своего внезапно политизировавшегося коллегу «юродивым» и чуть ли не «мучеником» в действительности абсурдны и меньше всего отвечают мироощущению самого Кирилла. Он живет жизнью нормального, обычного человека, и эта жизнь ему дорога; политику же, как и героизм, он стремится сделать частью нормы, а не доблестью или причудой эксцентрика (другой недавний пример деполитизирующей экзотизации художника-радикала — биографический роман Эмманюэля Каррера «Лимонов»).

С 1960-х годов совмещение творческой и политической деятельности в западной теории осмысляется в споре об «ангажированности» деятелей культуры. Так, «универсальному интеллектуалу», выступающему от лица угнетенных и от имени вечных ценностей, — тому типу интеллектуала, образцом которого был Жан-Поль Сартр, — Мишель Фуко противопоставляет фигуру интеллектуала «специфического». Критикуя попытку придать универсальность своим профессиональным амбициям за счет политического представительства (и напоминая, что сам по себе «интерес ко всеобщему» — это своеобразная «профдеформация» интеллектуалов), сторонники модели интеллектуала-специалиста призывают к политизации «на рабочем месте». Пример специфического интеллектуала, который политизируется не «вовне», а «вглубь» своей профессии, — это уже не философ Сартр, а физик-ядерщик Роберт Оппенгеймер, который, как и тюремный психиатр или судмедэксперт, обращается к публике и вступает в борьбу за мир на основе политизации своих «технических» компетентностей. Однако в постсоветской России, в условиях деполитизации культуры, но также ее пролетаризации когнитивным (и не только) капитализмом рефлексия по поводу «политической функции» своей профессии не требовала особенного политического прозрения. А позволить себе быть «универсальным интеллектуалом» мог далеко не каждый. Другими словами, многим российским левым интеллигентам иллюзия универсализма оказалась не по карману, в то время как роль специфического интеллектуала была предписана нелегкими условиями труда. Миссия политического представительства не была главной амбицией прекаризованных постсоветских художников, а право говорить от имени универсальных ценностей было закреплено за узкой прослойкой «либеральной интеллигенции», часто политически безответственной и наивной.

Медведев же, столкнувшись с эксплуатацией и зыбкостью гарантий оплаты труда в литературе и публицистике, не останавливается на критике этих условий, но движется дальше, обращаясь в своих текстах и в своей активистской практике к проблемам наемного труда, классовой позиции и политической роли либеральной интеллигенции, глобализации, патриотизма и т.д. Параллельно, как уже было сказано, Медведев начинает политическую карьеру активиста. Здесь важно отметить один момент, связанный с трудом: вопреки фигуре «универсального интеллектуала», паразитирующего, по мнению критиков, на политическом представительстве, Медведев не просто «выступает в роли» политического художника или активиста-идеолога — он погружается в политику, издательское дело, музыку как «технический» работник. Кроме этого, он работает курьером, редактором туристических проспектов, продавцом мороженого и книг, грузчиком («я работал грузчиком / работал курьером / работал сторожем / и деревомером», поет Медведев в отчасти автобиографической песне). В этом отношении его стремление соединить проблемы художников и рабочих в общую проблему класса наемных работников подкреплено не только политическими убеждениями, но и личным опытом непривилегированного труда. Одним из ключевых моментов деятельности Медведева является то, что он не просто меняет профессии и роли, а одновременно остается и рядовым активистом, раздающим листовки на пикете, и издателем, разносящим в рюкзаке по магазинам отпечатанные книги, и поэтом, пишущим политические стихи (подобная «ускоряющая» одновременность нужна тогда, когда и политическое движение, и его культура создаются почти что с нуля). В результате Медведев понял главное: «выгода» от участия в параллельных сферах деятельности может быть не только персональной и медийной, но политической. Она заключается в тех плодах, которые может принести миссия художника-посредника для освободительного движения в целом.

Кредо посредника между разными средами, позициями, сферами труда и опыта — важнейшая составляющая биографии-библиографии Медведева. Проблема погружения в разные социальные пространства, работы с голосами разных людей и социальных групп, но также и проблема критической и социальной дистанции интеллигента, взаимодействующего с ними, актуализируются уже в ранних стихах Медведева. Эти же проблемы остаются центральными для его активистской практики и политических текстов. Вот что он пишет: «Главное — это способность связывать [разные] сферы <…> своей жизнью, своей кровью, своим политическим решением <…> Когда ты говоришь себе — я только пропагандист, или я только философ, или я только свободный критический художник, или, например, я просто отец, который кормит семью и вынужден целиком отдавать себя системе, — ты снимаешь с себя ответственность, передоверяешь свой политический выбор неким внешним основаниям, инстанциям — политике, науке, искусству, морали и так далее <…> это не политический выбор. Даже “быть пропагандистом или не быть” — это не политическая дилемма. Политический выбор — это именно то, как ты связываешь эти разные модусы в своей жизни…» Жизненный опыт тех, кто совершает такой выбор, — это драйвер расширения пространства точек приложения сил, а установление политизирующей связи между аудиториями, сообществами, сферами действия, творчества и мысли — политический «прибавочный продукт» этого расширения. В тексте, посвященном борьбе вокруг коммерческой застройки территории ЦДХ, Медведев формулирует эту задачу на более конкретном, «прикладном» уровне: «Связать работу экспертов и профессионалов — архитекторов, экологов, социологов, реставраторов — с интересами всех горожан, а не властных лобби и корпораций — в этом, очевидно, и есть главная на сегодняшний день задача движения в защиту территории ЦДХ и публичного городского пространства».

Политические тексты Кирилла Медведева необходимо читать именно в этом контексте. Сам он подчеркивает, что важнейшая задача ангажированного художника — не просто создать доступный, но глубокий и точный язык агитации, а «выстроить… органику перехода к действию, которое всегда есть ограничение, даже насилие над мыслью». Политические тексты Кирилла — это тоже своеобразные тексты-посредники.

Читая эти тексты, ловишь себя на мысли, что они написаны одновременно и просто, и тяжеловесно, и чеканно, и изящно. Дело в том, что политические эссе Медведева — «органическая» часть практики политического посредничества и результат вытекающего из нее примирения мысли и «насилия над мыслью». Лично для меня эти тексты не только объясняют окружающий мир, но и вдохновляют, а вернее, заражают — самой идеей того жизненного эксперимента, который осуществляет Кирилл Медведев. Содержание, стиль и манера письма этих текстов также отражает логику посредничества. Диалектический посыл многих эссе, в которых автор пытается примирить разные позиции, скажем, интернационалистов и патриотов, представителей меньшинства (скажем, ЛГБТ) и большинства (например, консервативных в частной жизни рабочих) или умеренных поклонников и критиков «советской системы», подчинен политической задаче связывать между собой сторонников разных, но прогрессивных позиций и, в то же время, отсекать взгляды, призывающие к «какой-либо борьбе, кроме классовой». Парадоксальность аргумента, заострение внутренних противоречий той или иной позиции, а потом их «снятие» — проекция диалектического метода преображения и строительства окружающего мира, в котором разные среды взаимодействуют между собой, работая на общую политическую и, в целом, гуманистическую цель. Другими словами, тексты, изданные в этой книге, нужно читать как часть целого, в рамках которого они выступают в качестве одного из практических инструментов.

«Стихи надо писать так, что если бросить стихотворением в окно, то стекло разобьется» — с этим пожеланием Даниила Хармса согласятся все радикальные поэты. Но как добиться перформативного эффекта написанного на бумаге текста, как «совершать поступки при помощи слов»? В российской «литературной левой» уже оформились разные точки зрения на этот счет. Так, редактор альманаха «Транслит» Павел Арсеньев, другая ключевая фигура левой литературы, с недавнего времени намечает «автономистский» вектор политизации культуры: он видит предварительным условием политизации масс «самоуправление слов» и акцент на их материальности, действующей без ведома автора. Другими словами, политика, по его мнению, должна зарождаться, прежде всего, внутри самого текста. Медведев показывает нам пример (в разных смыслах этого словосочетания) движения в другом направлении. Лишь когда арсенал методов борьбы художника расширяется и авторучка (или клавиатура) становится одним из инструментов этого арсенала, дополняясь транспарантом, кулаком и партбилетом, — тогда сами слова обретают вес и превращаются в оружие.

Несомненно, и фигура, и практика посредника вызывают вопросы: продиктована ли миссия связывать между собой разные сферы маргинальностью и неразвитостью самих этих сфер в современной России? Насколько ограничена эффективность этой практики профессиональными компетенциями и временными издержками фигуры посредника? Наконец, что должно произойти для институционализации политической и культурной работы в разных сферах? Чем больше людей прочитают эту книгу, тем вероятнее, что мы получим внятные политические ответы на эти вопросы.