Интеллектуал будущего и современные реформы «прошлого»

Состоявшееся в рамках последней ярмарки «Non/fiction» обсуждение будущего отечественных интеллектуальных журналов («Синтез будущего», 2 декабря 2017) выявило неожиданный пессимизм редакторов ключевых интеллектуальных журналов. Никто из них не высказал твердой уверенности в завтрашнем дне. Осторожной отговоркой от будущего стала версия отсутствия у интеллектуального класса любого шанса на долгосрочное планирование. Вся его активность была представлена как нечто вроде «коротких рывков на длинных дистанциях» — доминирования задач выживания над задачами повышения престижа интеллектуального класса страны.

Между тем последнее возможно в той ситуации, когда возникнут другие типы политической репрезентации интеллектуала, а не только его необоснованной саморекламы в ситуации, когда под вывеской «просвещения» десятилетиями жесточайше стандартизируется фигура «просветителя», а «экспертиза» все больше отражает конфликтующие политические интересы.

Интеллектуал в нашей ситуации обслуживает, как правило, узкие категории лиц, заинтересованных в нем «от сих до сих» — в связи с проектными задачами.

Проектное мышление уничтожило, полностью поглотило представления о миссии интеллектуального класса — о корпоративных приоритетах академического сообщества, например, вдобавок навязывая ему этику перманентной революции — беспрерывно идущего «реформирования» образовательных сред.

Знаком отличия отечественного интеллектуала стал упор на разнообразные «модели эффективности» с тем предположением, что в конечном счете «эффективность» эта оценивается извне: президентом, борющимися бюрократическими кланами, депутатами и прокурорами, ОНФ… И это при том, что «эффективным» в РФ считается уже не столько коммерчески выгодное, сколько зарегулированное, бюрократически уместное — интеллектуализм, метящий стать шаблоном.

Социальной миссией интеллектуала представляется чисто формальное «общественное служение», а не задачи познания, выбивающиеся из рамок щедро выделенных квот на «прогрессивное развитие».

Вся эта ситуация заслуживает серьезнейшей оценки в обществе — и, прежде всего, формирования целого ряда политических сообществ интеллектуалов.

Наше предложение заключается в формировании интеллектуального журнала нового типа — журнала, формирующегося не столько под аудиторию, а под публично обозначаемые общественно-политические задачи.

Эксперимент, начатый Gefter.ru пять лет назад, в том и заключался, чтобы проводить мониторинг конкурирующих социальных и политических сред (не осуществляя выбор в чью-то одну пользу) с тем, чтобы в дальнейшем формировать то, что мы именовали «Платформой выбора», — потенциально общеевропейскую площадку, на которой политические и интеллектуальные силы работают над определением «условий нового политического выбора», предъявляемых публично — как политический проект.

Мы предлагали не только диалог различных флангов общества, но и обсуждение инструментов более точного определения точек их конфликта на каждом новом политическом этапе. В подобном формате центральным понятием выступила «политика выбора» собственно интеллектуального класса, которая могла напрямую выходить на высокую политику или намеренно не приближаться к ней, но она всегда стояла на четырех неизменных принципах.

Первое. На признании, что интеллектуальный класс закономерно ставит на политическую карту — изначально находится в политике и влияет на нее, но он может (присваивает себе право) иметь внутри нее решительно иные, чем технократически понятая «эффективность», задачи — альтернативные представления о развитии и собственную футурологическую концепцию.

Второе. На признании того, что альтернативы «общего выбора» нации / Европы / большинства / подавляющего большинства и т.д. рассматриваются совершенно наравне со всеми остальными, а не исключаются из политического процесса, как это зачастую происходит в РФ, автоматически.

Третье. На признании, что в ситуации упадка партийного развития в Европе при фантастическом всплеске по всему миру политических «эмоций» ©, обращении фактов в мистификации, а самоопределения наций —– в вольное жонглирование «непреложными» © основами их «величия» © посильной задачей интеллектуала становится та или другая новаторская (вопрос — какая?) ценностная политика, расчет которой — избежать и нигилистического позиционирования, и иррационализма, и исторического невежества, и наметившегося в ряде стран псевдосакрального иррендентизма — и, по возможности, найти рычаги работы с массовой ностальгией, при этом не уходя от чисто политических задач — определения концепции «будущего», по факту неподвластного уничтожающему маломальское «будущее» «общему выбору» — новому изданию тоталитаризма.

Все то же самое можно сформулировать иначе.

Целью адекватного вызовам времени интеллектуала становится купирование как политизации, так и сакрализации истории. Задача конца 2010-х годов — борьба с расчетом на (какую бы то ни было) «неизменную природу цивилизации», воспринимаемой как ее «раз и навсегда» общий для «своих» духовный/генетический код.

Все это — далеко не простая, но и никак не утопическая задача.

Четвертое. На признании того, что в ситуации, когда политические противники во всем мире на удивление часто ищут final solutions, обозначая врагов как некое Абсолютное Зло, говорить о диалоге, о компромиссах прежних эпох — значит пытаться опрокинуть насаждаемую систему координат полностью, да еще на стадии ее целенаправленного формирования. Это с самого начала нереалистично — как политически наивный ход. Задачей становится, скорее, сознательно чуждающееся и идеализаций, и демонизаций определение

— Характера современной политической борьбы;

— «Будущего».

И то, и другое стоит помножить на учет факторов повышения значимости символической политики в мире.

Мы постулируем, что прогрессирующий обмен символическими картами сплошь и рядом сопутствует маломальским претензиям на политические новации.

Мы постулируем, что растет мировая конкуренция за иные символы современной политики, выступающие не столько знаком конкурирующих «образов жизни», как это было в эпоху Холодной войны, а приметой конкуренции «цивилизационного», с одной стороны, и «демократического», с другой стороны, «выбора» — символически всегда якобы заведомо осуществленного и окончательно состоявшегося «выбора», — все более безальтернативного для современного мира способа суждений просто-таки о любой стороне и диалога, и конфронтаций.

В целом, узнаваемые символы «демократизации» отныне призваны конкурировать с ностальгически окрашенными символами «цивилизационного пути».

Реальное в конце 2010-х гг. входит в клинч если не с воплощенной мифологией, то с воплощенной ностальгией…

Нужно понимать, что только вслед за родовыми схватками «обновленных символик» начинается конкуренция «систем» и «образов жизни».

Как бы то ни было, своеобразной New Deal новоевропейского (мы не исключаем отсюда русского) интеллектуала становится политическая работа с наметившимися не только в России, но, положим, и в Центральной и Восточной Европе, векторами социального выбора — то уже не выбор «свободы», как это было в конце 1980-х — 1990-е годы, и не выбор «пути реформ», как это было в годы 2000-е.

Корректирующей политикой интеллектуала, «политикой выбора» становится работа с массовыми ценностями при понимании, что те в геометрической прогрессии описываются как религия неизбежности. Выбор, в который верят, — не совсем то, что выбор, который делают, — на который свободно идут и который конституционно подтверждают. Между тем новейшая эпоха подспудно предлагает гражданину понимать политическую солидарность как «единство выбора» ©, осуществляемого таким образом, что «моральному субъекту» © его не избежать. Любой опровергающий это нарочито зрелищное «единство» выбор начинает считаться недостаточно основательным — не фундаментальным. Как бы то ни было, в ценности предлагается верить, им онтологически соответствовать, но их же не выбирать! Лояльность в новой рамке грозит быть признанной чуть не эквивалентом природы человека, тогда как оппозиционность — изменой собственной онтологии, перерастающей в неизбежное преступление. Отсюда идет, например, утверждение в целом ряде стран концепций «неотчуждаемой вины» любой оппозиции, выражающейся в якобы тотальной измене «всему своему» и/или «всем своим».

Если политический выбор — знаковое (всегда символическое) подтверждение природы или онтологии, речь идет уже никак не о политическом планировании и, тем паче, политической конкуренции, а о придании онтологической закономерности «чужому» и «своему». «Свое» предполагают считать чуть не «приговором к лучшему», единственно допустимой моделью для жителей такой-то и такой-то страны. «Чужое» описывается в свете не менее искусственной закономерности — на сей раз его отторжения с порога — якобы единственно возможной реакции на него.

«Свое» и «чужое» отныне способны означать вовсе не принятие «своего» и не отвержение «чужого», а создание массовых политических индустрий неизбежности «лучшего для лучших» и «худшего для худших» — исключения, лишения прав на частные суждения о «своем» и «чужом» при одновременной безапелляционной, неимоверно ходульной моральной классификации индивида — совершенно не важно, будь он с «лучшими», т.е. принимай, как правило, судьбоносное в любой такой системе «свое», или, наоборот, вставай на сторону «провокаторов» — зачинщиков и сатирически высмеиваемых шутов «чужого».

Насколько «свое» в этой рамке призвано отразить какую-то бесповоротно общую онтологию, настолько выбирать таковое — ложь или преступление. Вопрос, почему? Хотя бы потому, что в подобных политических схемах двух природ быть не может — природа сущего всегда одна, тогда как выбирать собственную природу (как нации, так и личности) — кричащий нонсенс. Вероятно ли в физиологическом или биологическом смысле выбирать себя или отказываться от чего-то своего? Так и здесь — «свое» не позволено принимать или отвергать. Его предполагается органически проживать, но так, чтобы и «чужое» доказательно вписывалось в модель органически чуждого.

Новейшие индустрии (чисто политического) исключения пускают в ход то заветное предположение, что «чужое» в принципе не способно принадлежать «нашему» цивилизационному коду, а значит выбирать его — только искусственно уходить от «своего».

Натуралистически понятая природа любой такой по-новому «экзистенциальной» и «супер-витальной» нации порождает странно холистическое понимание политики.

Природное в ней — неизбежно лучшее для «всех», иноприродное противоречит «всем» и «всему».

Одновременно в каждой из них разрабатываются новейшие, модельные техники исключения, прежде всего, перевода политического в разряд фатума. Если ты «лучший» — ты не можешь / не вправе действовать иначе, чем «лучшие». Если ты отклоняешься от заявленно-общей природы, таким образом изменяя «всему лучшему», тебя вправе судить до преступления, тогда как ожидать от тебя другого, чем вина или чем преступление, вообще не приходится: любой «худший» окончательно переступил черту.

Нам не хотелось бы слишком далеко заходить в философский анализ этой системы, но политические ее импликации выглядят угрожающими уже сейчас!

Система «лучших» и «худших» при узаконенной, положительно неправомерной псевдоморализации политики; система исключения личного права на выбор своей гражданской позиции, холистический взгляд на политику, когда индивид всякий раз угрожающе противопоставляется «всем», быстро нарастающая массовизация политики — задел, быть может, новых тоталитарных, а не столько авторитарных, практик.

Пока нас интересует обозначившаяся за всем этим ампутация политического выбора. Сразу в ряде стран выбор смешивается с правоверием, а правоверие — с поиском «гарантий» величия. Но это «величие» подается ностальгически — как если бы выбор был выбором прошлого, а не будущего: всегда был осуществлен до или за нас.

Для того чтобы абстрагироваться от этих процессов, нужно идти на роль политического слепца… Для того чтобы избегать их, требуется солидарность нового порядка — предложение идейных альтернатив той позиции, которая не предлагает выбор, а насильственно провозглашает его обязательность/всеобщность.

На наш взгляд, настало время дать адекватный вызову эпохи интеллектуальный ответ. И прежде всего — заново дискутировать о пролегоменах современной политической свободы с тем, чтобы попытаться четко разводить

— «Природу нации» и «выбор человека»;

— «Лояльность» и «причастность моральному целому нации»;

— «Частную жизнь» и «служение общим идеалам»;

— «Выбор отцов» и «гражданский выбор»;

— «Конкуренцию» в политике и типы псевдосекулярных конфронтаций;

— «Общую нравственность», «частную судьбу» и «личный выбор идеалов»;

— Категории «общей гибели» / «общего спасения» и «кризисный менеджмент»;

— Холистический и прагматический подходы в политике.

Также нужно отдельно оценить ряд возникающих новых концепций «безопасности», подаваемых опять-таки как структура якобы обязательного (неминуемого) для всех выбора.

Наша цель — выработать альтернативы зародившейся «политике выбора» с помощью последовательно выстроенной серии общеевропейских политических дискуссий.