Карл Маркс и революционная Россия

От редакции: Благодарим Ассоциацию исследователей российского общества («АИРО-XXI») за предоставленную возможность опубликовать главу из сборника трудов выдающегося японского историка и русиста Харуки Вада «Политическая история России. Избранные труды. 1960–2017» (М.: АИРО-XXI, 2018. 592 с. с илл.) и посвящаем публикацию двадцатипятилетию Ассоциации.

В Японии с конца 1960-х годов воззрения позднего Маркса на Россию неоднократно становились предметом дискуссии. Более того, именно в Японии их изучали с куда большим энтузиазмом, чем в любой другой стране. На эту тему было написано множество научных работ, а ряд книг были посвящены исключительно ей, в том числе моя собственная, опубликованная в 1975 году [1]. Понятно, что мотивы обращения к этой теме у каждого автора были свои. Самые разнообразные мотивации: желание понять подлинный образ истории русской социальной мысли; попытка определить место, занимаемое в этой истории Плехановым, предложившим России свою версию марксизма; желание найти в трудах позднего Маркса о России ключ к устройству менее развитых капиталистических экономик; попытка оценить по-новому роль русского народничества на основании сходства взглядов позднего Маркса на Россию и взглядов народников; растущий интерес к русским крестьянским общинам и даже попытка найти рецепт спасения в высшей степени индустриализованного японского общества из пучины противоречий — все они переплелись между собой, вторя и противореча друг другу. Жаркая дискуссия на эту тему разгорелась даже на страницах неакадемического журнала.

Однако даже энтузиазм сегодняшних японцев не идет ни в какое сравнение с тем, с каким русские в иные времена обсуждали эту тему, пытаясь найти лучший путь развития своего собственного общества. Когда мы смотрим на эти дебаты в России с высоты сегодняшнего дня, мы понимаем в то же время, что Марксова теория относительно России была изложена в неопубликованных письмах или черновиках и что сложность обстоятельств, в которых эти письма и черновики были преданы гласности, особенно затрудняют задачу понимания того, что же реально думал Маркс о России.

Хорошо известно, что источниками, по которым мы можем судить о взглядах позднего Маркса на Россию, являются его «Письмо в редакцию “Отечественных записок”» и письмо Вере Засулич с четырьмя разными черновыми набросками. Все эти рукописи имеют странную историю, предшествующую их публикации.

Начать с того, что так называемое «Письмо в редакцию “Отечественных записок”» — набросок письма, которое не было закончено и отправлено, — было обнаружено после смерти Маркса Энгельсом, который в марте 1884 года попросил группу «Освобождение труда», образованную годом ранее, опубликовать его [2]. Однако Засулич и другие члены группы, несмотря на заявленное стремление быть проводниками учения Маркса в России, семь месяцев молчали, прежде чем ответить Энгельсу, пообещав, что письмо будет переведено на русский и вскоре будет опубликовано [3]; однако обещание свое не выполнили. Намеренный непременно опубликовать это письмо Энгельс попробовал сделать это через Н.Ф. Даниельсона и официальный народнический журнал в России, но безуспешно [4]. Наконец, письмо было опубликовано в «Вестнике Народной воли» (№ 5, декабрь 1886 года) со следующим редакционным примечанием: «Хотя мы получили копию этого письма гораздо раньше, мы не стали публиковать его сразу, так как нам сказали, что Фридрих Энгельс передал это письмо для публикации на русском языке другим людям» [5]. Через два года, в 1888 году, письмо Маркса было также напечатано в легально издаваемом в России журнале «Юридический вестник».

Первым откликом на письмо стала статья Глеба Успенского, близкого к народникам писателя, озаглавленная «Горький упрек», в которой он глубоко сожалел о неспособности русской интеллигенции честно ответить на упреки и советы Маркса [6]. Позже, в 1890-е годы, Плеханов, Ленин и другие марксисты (в отличие от народников, которые увидели в этом письме сильную поддержку своей линии) настаивали, что Маркс в своем письме не сказал ничего определенного по поводу направления, в котором должно двигаться русское общество [7].

Нечто похожее произошло и с письмом и набросками письма Маркса В.И. Засулич, а именно: Плеханов и другие деятели из окружения Засулич сохранили содержание письма в тайне, а когда их спрашивали о нем, неизменно отвечали, что им о нем ничего неизвестно. Наброски письма были обнаружены в 1911 году Д.Б. Рязановым, который сумел расшифровать их с помощью Н. Бухарина в 1913 году. Но затем рукописи были забыты на десятилетие. После революции, в 1923 году, меньшевик Б.И. Николаевский, находясь в эмиграции, обнаружил текст письма в бумагах Аксельрода и в следующем году опубликовал его. После этого Рязанов в том же году опубликовал и само письмо, и его наброски на русском языке в «Архиве К. Маркса и Ф. Энгельса» (т. 1), а в 1926 году французский оригинал в Marx—Engels Archiv (Vol. 1) [8].

Никто из первооткрывателей письма не придал ему особого значения в теоретическом или философском смысле. Николаевский расценил письмо как политическое высказывание Маркса [9], а Рязанов, в добавление к подобной ремарке, заметил, что письмо и его наброски служат примером явного угасания научных способностей Маркса [10]. Напротив, социалисты-революционеры в эмиграции с энтузиазмом приветствовали публикацию этих новых материалов. Так, В. Зензинов утверждал, что программа, очерченная Марксом в этом письме, в точности совпадает с той, «что была развита русским революционным народничеством», и подтверждает тот факт, что в вопросе о будущем крестьянской общины «Маркс был определенно на стороне народников» [11]. В.М. Чернов тоже писал, что опубликованное письмо к Засулич, «свыше сорока лет пролежавшее под спудом», положило конец дебатам и что программа, изложенная в письме, именно та, что «легла в основу всех аграрных построений, аграрных требований и деревенской тактики работы партии социалистов-революционеров» [12].

Первым человеком, поддержавшим это письмо в Советском Союзе, стал А. Суханов, который также настаивал на необходимости использовать крестьянскую общину как средство продвижения коллективизации сельского хозяйства [13]. Еще ряд авторов выступили с подобными заявлениями в партийном органе «Большевик» в начале 1928 года [14], но из среды историков ничего подобного не прозвучало.

Лишь в 1929 году это письмо впервые стало объектом теоретической дискуссии. М. Поташ опубликовал статью «Маркс, Энгельс о народническом социализме в России». В ней он полагал, что заключительный абзац письма Маркса Засулич — тот, где он писал, что для того чтобы крестьянская община стала «точкой опоры общественного возрождения России», нужно «устранить тлетворные влияния, которые теснят ее со всех сторон, а затем обеспечить ей условия самостоятельного развития», — является «местом, которое особенно вызывает сомнения» [15]. Решительно против такого подхода выступил А. Рындич, который утверждал, что взгляды Маркса на русскую деревенскую общину есть «результат длительного и тщательного изучения пореформенной России по разнообразным первоисточникам», и потому подчеркивал особое значение заключительного абзаца письма Маркса Засулич [16]. Однако в своем «ответе Рындичу» Поташ отметил, что его статья была напечатана именно «потому, что она полностью разоблачает всех вставших на путь ревизии взглядов Ленина на коренной вопрос оценки революционного народничества» [17].

В переломном 1929 году Поташ представлял мнение ортодоксального партийного большинства.

 

I

К моменту публикации первого тома «Капитала» в 1867 году отношение Маркса к русскому народничеству было, судя по всему, крайне негативным. В добавленном примечании 9 в конце этого первого немецкого издания первого тома «Капитала» Маркс высокомерно пишет: «Если на европейском континенте влияние капиталистического производства, которое подрывает род людской… будет развиваться, как это было до сих пор, рука об руку с конкуренцией в отношении величины национальных армий, государственных долгов… и т.д., — то, пожалуй, в конце концов, станет действительно неизбежным омоложение Европы при помощи кнута и обязательного вливания калмыцкой крови, о чем столь серьезно пророчествует полуроссиянин, но зато полный московит Герцен (заметим между прочим, что этот беллетрист сделал свои открытия относительно “русского” коммунизма не в России, а в сочинении прусского регирунгсрата Гакстгаузена)» [18].

Взгляды Герцена, считавшего русскую крестьянскую общину уникальной, присущей только славянскому миру, в то время казались Марксу смехотворными. Маркс считал, что это явление повсеместное, и русская община ничуть не отличается от той, что к тому времени уже распалась в Западной Европе. «В этой общине все абсолютно, до мельчайших деталей, тождественно с древнегерманской общиной. В добавление к этому у русских… во-первых, не демократический, а патриархальный характер управления общиной и, во-вторых, круговая порука при уплате государству налогов и т.д… Но вся эта дрянь идет к своему концу» [19]. Подобная вещь не может стать основанием для социалистического развития — таков, я уверен, был взгляд Маркса на русскую крестьянскую общину. Поскольку он писал в предисловии к первому немецкому изданию первого тома «Капитала»: «Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего!» (восклицание добавлено) [20]. На этом этапе, следовательно, он считал, что Россия, как и Германия, последует примеру Англии.

Образ мыслей Маркса, однако, начал меняться, когда он освоил русский язык и стал в состоянии изучать русский материал на основании первичных источников и особенно когда он познакомился с трудами Н.Г. Чернышевского. Естественно, эта перемена в отношении Маркса к русскому народничеству произошла не сразу.

Впервые желание изучить русский язык возникло у Маркса в октябре 1869 года, когда Н.Ф. Даниельсон, молодой человек из России, попросивший у него разрешения перевести «Капитал» на русский язык, прислал ему экземпляр недавно опубликованной книги В.В. Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России», и Маркс пожелал прочитать это солидное издание самостоятельно. Он немедленно приступил к изучению русского языка и освоил его довольно быстро; к февралю 1870 года он сумел прочитать целых 150 страниц из присланной книги [21]. Маркс нашел книгу Берви полностью свободной от «русского оптимизма» того сорта, что был очевиден у Герцена. «Конечно, он питает некоторые иллюзии относительно la perfectibilité perfectible русской нации и о провиденциальном характере общинной собственности в ее русской форме. Но не в этом главное. После изучения его труда приходишь к глубокому убеждению, что в России неизбежна и близка грандиознейшая социальная революция… Это — добрые вести» [22].

Несмотря на народничество Флеровского, Маркс, таким образом, высоко оценил его описания социальных реалий в России, поскольку они ясно свидетельствовали о неизбежности русской революции.

Закончив читать работу Флеровского, Маркс взялся за статью «Крестьянская реформа и общинное землевладение (1861–1870)», которая была опубликована в № 2 журнала «Народное дело». Это был печатный орган российской секции Интернационала — организации, которая через своего члена Н. Утина в свое время обратилась к Марксу с просьбой поспособствовать их заявке на вступление в Первый интернационал. Маркс проявил симпатию к Утину и его группе из-за их оппозиции Бакунину и Герцену, но его отношение к их народническому взгляду на русскую деревенскую общину осталось практически неизменным. Читая эту статью, Маркс в нескольких местах написал слово «Asinus (!)» [23] в знак возражения. А рядом с абзацем, где автор рассуждает о различиях между русской и западноевропейской общиной, он оставил следующий комментарий: «Dieser Kohl kommt darauf heraus, dass russische Gemeineigentum ist verträglich mit russische Barbarei, aber nicht mit bürgelicher Civilization! [24]» [25].

Очевидно, что в этот период Маркс продолжал считать русскую деревенскую общину чем-то несущественным.

Однако его взгляды начали меняться в результате дискуссий с Германом Лопатиным, который посетил Маркса в июле 1870 года и в ходе работы над русским переводом «Капитала» высоко отзывался о Чернышевском. Сначала Маркс прочитал комментарии Чернышевского к работе Джона Стюарта Милля «Основания политической экономии» и счел автора очень способным [26]. Затем, по видимости, он начал читать какую-то статью Чернышевского о крестьянстве, но какую именно — неизвестно. Однако нет сомнения в том, что чтение этой работы явилось переломным пунктом: Маркс начал смотреть на русское народничество и русскую крестьянскую общину в другом ракурсе.

Это видно из письма Елизаветы Томановской (Дмитриевой), члена русской секции Интернационала, побывавшей у Маркса в конце 1870 года. В этом письме, датированном 7 января 1871 года, она писала: «Что касается альтернативы, которую Вы предвидите в вопросе о судьбах общинного землевладения в России, то, к сожалению, распад и превращение его в мелкую собственность более чем вероятны. Все меры правительства — ужасающее и непропорциональное повышение податей и повинности — имеют своей единственной целью введение индивидуальной собственности путем отмены круговой поруки».

Она спрашивала в письме, читал ли Маркс книгу Гакстгаузена, и предлагала прислать ему экземпляр, если он не читал. «Этот труд, — писала она, — содержит много фактов и проверенных данных об организации и управлении общин. В статьях об общинном землевладении, которые Вы теперь читаете, Вы увидите, что Чернышевский часто упоминает эту книгу и приводит из нее выдержки» [27].

Это показывает, что Маркс говорил либо писал Томановской, что в данный момент читает работу Чернышевского о русской крестьянской общине и считает достойным обсуждения вопрос, поднятый Чернышевским — и поднятый именно что с народнической точки зрения — об «альтернативе»: исчезнет ли общинное землевладение или останется существовать и станет опорой социального возрождения России? Позиция Маркса существенно изменилась.

Нам неизвестно, получил ли Маркс тогда от Томановской книгу Гакстгаузена, но несомненно, что теперь он относился к консервативному советнику прусского правительства без пренебрежения, как раньше. Неслучайно в письме Л. Кугельману от 4 февраля 1871 года он приписал в конце: «Ты писал мне как-то о книге Гакстгаузена о земельных отношениях (кажется) в Вестфалии. Было бы хорошо, если бы ты мне ее прислал» [28].

Однако изучение Марксом российских реалий, зашедшее к тому моменту так далеко, оказалось надолго прервано событиями, связанными с Парижской коммуной и борьбой внутри Интернационала. Только после Гаагского конгресса (сентябрь 1872 года) Маркс смог вернуться к теоретическим изысканиям и русскому вопросу.

Когда у Маркса вновь появилось время заняться теорией, он подготовил второе немецкое издание первого тома «Капитала» и опубликовал его в начале 1873 года. По сравнению с первым изданием, кроме перестановки местами некоторых разделов и глав, в нем почти не было серьезных изменений. Среди немногочисленных важных поправок были: (1) убран восклицательный знак из абзаца в предисловии, который мы цитировали выше, про промышленно развитую страну, показывающую пример менее развитой; и (2) убрана добавленная сноска 9 в конце тома, где Маркс, как мы видели ранее, насмехается над Герценом и его «русским коммунизмом». Кроме того, в «Послесловии ко второму изданию» Маркс отдал дань уважения Чернышевскому, назвав его «великим русским ученым и критиком» [29]. То, что Маркс убрал пренебрежительную ремарку о народничестве Герцена и добавил похвалу в адрес экономики Чернышевского, явно свидетельствует о том, что его позиция претерпевала глубокие изменения.

С конца 1872 года и до какого-то момента в 1873 году Маркс читал сборник «Статьи об общинном владении землей» Чернышевского, только что изданный в Женеве. Из девяти статей, опубликованных в сборнике, наиболее важными были две: написанная в 1857 году рецензия на книгу Гакстгаузена «Studien über die inneren Zustände, das Volksleben und insbesondere die ländlicher Einrichtungen Russlands» («Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений в России») и статья «Критика философских предубеждений против общинного владения» (1858). В этих статьях Чернышевский указал, что общинное землевладение в России он «вовсе не расположен считать каким-нибудь таинственным качеством, исключительно свойственным славянской или великорусской натуре». Он полагал, что «вследствие исторических обстоятельств, надолго задержавших Россию в состоянии, близком к патриархальному быту», общинный дух сохранился в России «довольно неприкосновенным». Но как самые хорошие вещи имеют свою дурную сторону, так и самые дурные вещи — свою хорошую. «Среди всех этих пагубных следствий нашей неподвижности есть также нечто иное, и прежде бывшее не бесполезным, но при настоящем развитии экономического движения в Западной Европе… становящееся чрезвычайно важным и полезным» [30]. Таковым, по мысли Чернышевского, является общинное землевладение: «Когда известное общественное явление в известном народе достигло высокой степени развития, ход его до этой степени в другом, отставшем народе может совершиться гораздо быстрее… Это ускорение состоит в том, что у отставшего народа развитие известного общественного явления, благодаря влиянию передового народа, прямо с низшей степени перескакивает на высшую, минуя средние степени» [31]. Отталкиваясь от такой теоретической предпосылки, Чернышевский полагал, что Россия, воспользовавшись опытом передовых западных стран, может совершить скачок от общинного землевладения прямиком в социализм. Свои умозаключения он суммировал следующим образом: «История, как бабушка, страшно любит младших внучат. Tarde venientibus дает она не ossa, a medullam ossium [32], разбивая которые Западная Европа [так больно отбила] себе пальцы» [33].

На Маркса эта идея произвела глубокое впечатление [34]. По моему мнению, он не только счел ее разумной, но и согласился с тем, что при условии существования развитого Запада Россия может вместе со своей крестьянской общиной двинуться прямо в социализм. Только на основе такого умозаключения можем мы достичь связного понимания его взглядов в 1875 году.

То, что Маркс был глубоко заинтересован вопросом о русской крестьянской общине, очевидно из его письма Даниельсону от 22 марта 1873 года, в котором он просит прислать ему информацию о происхождении крестьянской общины [35]. Из книг, которые Даниельсон прислал ему в ответ на просьбу, особую важность представляли две — «Материалы об артелях в России» (1873) и книга Скалдина «В захолустье и в столице» (1870), и обе Маркс прочел со всей обстоятельностью [36].

 

II

О новой позиции Маркса, сформулированной им на основе изученных материалов к этому моменту, можно судить по исправлению, которое он сделал во французском издании первого тома «Капитала», вышедшем в январе 1875 года, и по статье Энгельса «Социальные условия в России», написанной в апреле 1875 года. Обратимся сначала к исправлению во французском издании «Капитала». Оно было сделано в главе 26 «Тайна первоначального накопления» — в абзаце, который в обоих немецких изданиях звучал так: «Экспроприация земли у сельскохозяйственного производителя, крестьянина, составляет основу всего процесса. Ее история в различных странах имеет различную окраску, проходит различные фазы в различном порядке и в различные исторические эпохи. В классической форме совершается она только в Англии, которую мы и берем в качестве примера» [37]. Во французском издании этот абзац был выброшен и заменен следующим: «В основании капиталистической системы, таким образом, лежит решительное отделение производителя от средств производства… Основа всей этой эволюции — экспроприация крестьянства… В своей окончательной форме она совершается только в Англии… но тем же путем идут и все прочие страны Западной Европы» [38]. Смысл этого исправления, очевидно, заключается в том, чтобы показать, что английский путь экспроприации крестьянства применим только к Западной Европе, а Восточная Европа и Россия могут иметь свой, совершенно отличный от него. Впоследствии, когда бы речь ни зашла об этом абзаце, Маркс будет ссылаться только на французское издание.

Упомянутая выше статья Энгельса явилась побочным продуктом его полемики с П.Н. Ткачевым, начавшейся с того, что Энгельс, намереваясь раскритиковать П.Л. Лаврова, взял брошюру Ткачева «Задачи революционной пропаганды в России» (1874) и насмешливо назвал его «зеленым гимназистом» [39]. Разгневанный Ткачев ответил публикацией «Открытого письма господину Фридриху Энгельсу», вышедшей на немецком языке в Женеве в конце 1874 года. По сравнению с первой брошюрой, это произведение Ткачева было несколько односторонним в оценках и потому менее значимым.

Прочитав это открытое письмо Ткачева, Маркс передал его Энгельсу со следующей краткой запиской: «Берись за дело, но в насмешливом тоне. Это так глупо, что и Бакунин мог приложить руку. Петр Ткачев прежде всего хочет показать читателю, что ты обходишься с ним как со своим противником, и поэтому измышляет всевозможные несуществующие спорные пункты» [40]. Эти слова Маркса показывают, что в открытом письме Ткачева ему что-то напомнило аргументы Бакунина и он советует Энгельсу не принимать его как серьезного оппонента.

Я полагаю, что брошюру Ткачева «Задачи революционной пропаганды в России» Маркс прочитал уже после «Открытого письма Энгельсу». В бумагах Маркса сохранился экземпляр «Задач» с многочисленными подчеркиваниями, сделанными его рукой [41]. Читая эту брошюру, он понял, что Ткачев был весьма сведущ в социальных реалиях в России. В отличие от Энгельса, который презрительно отмел замечание Ткачева о том, что тот не может дождаться революции: «Если уж вы совершенно не можете ждать, чего же ради вы еще надоедаете нам своей болтовней, почему же, черт возьми, вы не приступаете к делу?» [42] — Маркс серьезно воспринял следующий пассаж, объясняющий, почему Ткачев не может ждать.

«Но, конечно, нельзя надеяться на слишком долгое существование этих благоприятных для нас общественных условий; хотя тихо и вяло, но все же мы кое-как подвигаемся по пути экономического развития. А это развитие подчинено тем же законам и совершается в том же направлении, как и экономическое развитие западноевропейских государств. Община уже начинает разлагаться… в среде крестьянства вырабатывается класс кулаков — мужицкая аристократия… Таким образом, у нас уже существуют в данный момент все условия для образования, с одной стороны, весьма сильного консервативного класса крестьян-землевладельцев и фермеров, с другой — денежной, торговой, промышленной буржуазии. А по мере того как классы эти будут образовываться и укрепляться… шансы на успех насильственного переворота [будут] становиться все более и более проблематическими… Вот почему мы не можем ждать. Теперь или очень не скоро, быть может никогда! Теперь обстоятельства за нас, через 10, 20 лет они будут против нас» [43].

Этот взгляд Ткачева занимал промежуточное положение между позициями Чернышевского и партии «Народная воля». Ознакомившись с ним, Маркс понял, что всякий, кто захочет спорить с Ткачевым, должен будет всерьез отнестись к вопросу о русской крестьянской общине и представить собственный взгляд на русское общество. Поэтому у нас есть основания полагать, что именно благодаря совету Маркса (ставшему следствием этого умозаключения) Энгельс, давая отпор Ткачеву в пятой статье цикла «Эмигрантская литература», во второй ее половине совершил неожиданный поворот и обратился к социальным условиям в России. Материалы, использованные Энгельсом в этой статье, и сама логика рассуждений принадлежали Марксу. И хотя под статьей стоит подпись одного Энгельса, большинство выводов было плодом их совместного обсуждения.

Хорошо известно, что в пятой статье цикла «Эмигрантская литература» Энгельс раскритиковал Ткачева за его неспособность понять, что социализм становится возможным только после того, как социальные производительные силы достигнут определенной стадии развития. По поводу взглядов Ткачева на Российское государство Энгельс заметил: «Нам начинает казаться, что не русское государство, а скорее сам господин Ткачев висит в воздухе» [44]. Конкретизируя свою позицию, он справедливо задает Ткачеву вопрос, неужели деревенские «кровопийцы, сосущие кровь крестьян», и крупная буржуазия в России, пользующиеся покровительством государства, никак не заинтересованы в его сохранении. Данные о крестьянском и помещичьем землевладении, которые приводит Энгельс, взяты им из книги Флеровского [45]. А там, где он говорит о положении крестьян и утверждает, что тяжелое бремя долгов и земельных налогов ввергает крестьян в зависимость от ростовщиков-кулаков и спекулянтов, сдающих им землю втридорога в субаренду [46], он явно пользуется описаниями Скалдина. Все эти материалы ему предоставил Маркс.

Затем Энгельс нападает на Ткачева за его утверждение о том, что социалистическая революция в России возможна «потому, что русские являются, так сказать, избранным народом социализма, обладая артелью и общинной собственностью на землю». В последовавших за этим рассуждениях об артели Энгельс опирается на мнение Ефименко, которое Маркс вычитал в «Материалах об артелях в России». Ссылается Энгельс и на Флеровского [47], также явно с подачи Маркса. Суммируя свои знания об артелях, Энгельс пишет: «Преобладание этой формы в России доказывает, конечно, наличие в русском народе сильного стремления к ассоциации, но вовсе еще не доказывает, что этот народ способен с помощью этого стремления прямо перескочить из артели в социалистический общественный строй. Для такого перехода нужно было бы прежде всего, чтобы сама артель стала способной к развитию, чтобы она отбросила свою стихийную форму, в которой она, как мы видели, служит больше капиталу, чем рабочим, и поднялась по меньшей мере до уровня западноевропейских кооперативных обществ». «Артель же до сих пор не только неспособна к этому, но она неизбежно должна погибнуть при столкновении с крупной промышленностью, если не вступит на путь дальнейшего развития» [48]. Стоит здесь отметить, что Энгельс говорит о наличии в русском народе «сильного стремления к ассоциации», а это значит, что он признавал два альтернативных варианта будущего артели: ее дальнейшее развитие либо гибель. Этот вывод, похоже, тоже во многом принадлежит Марксу.

Что касается вопроса об общинном владении землей, то Энгельс отмечает, что в «Западной Европе… эта общинная собственность превратилась, на известной степени общественного развития, в оковы, в тормоз сельскохозяйственного производства и была мало-помалу устранена». Напротив, в Великороссии (то есть собственно России) «она сохранилась до сих пор, доказывая тем самым, что сельскохозяйственное производство и соответствующие ему сельские общественные отношения находятся здесь еще в очень неразвитом состоянии…» [49]. Этот взгляд во многом совпадает с воззрениями Маркса и Чернышевского. Далее Энгельс утверждает, что состояние полной изоляции различных общин друг от друга составляет «естественную основу для восточного деспотизма» [50], что является довольно общим суждением, об этом пишет даже Бакунин в «Государственности и анархии» (Прибавление А). Утверждение Энгельса, что «дальнейшее развитие России в буржуазном направлении мало-помалу уничтожило бы и здесь общинную собственность без всякого вмешательства “штыков и кнута” русского правительства» [51], направлено против крайнего суждения Ткачева, высказанного им в открытом письме Энгельсу, но на самом деле оно не слишком отличается от рассуждений самого Ткачева в «Задачах революционной пропаганды в России». На самом деле Энгельс указывает здесь на самопротиворечие Ткачева и в подтверждение цитирует отрывок из «Задач», где тот говорит, что «в среде крестьянства вырабатывается класс ростовщиков (кулаков)» [52]. Заявляя, что «под гнетом податей и ростовщиков общинная собственность на землю перестает быть благодеянием, она превращается в оковы», а крестьяне все чаще бегут из общины на отхожие промыслы [53], Энгельс, как следует из примечания, опирается на исследование Скалдина, которое ему тоже дал Маркс. Сам Маркс, возможно, воздержался бы от уподобления общины «оковам», но это явно не главное в аргументации Энгельса.

В заключение Энгельс делает следующее хорошо известное заявление: «Из всего этого ясно, что общинная собственность в России давно уже пережила время своего расцвета и по всей видимости идет к своему разложению. Тем не менее, бесспорно существует возможность перевести эту общественную форму в высшую, если только она сохранится до тех пор, пока созреют условия для этого, и если она окажется способной к развитию в том смысле, что крестьяне станут обрабатывать землю уже не раздельно, а совместно, причем этот переход к высшей форме должен будет осуществиться без того, чтобы русские крестьяне прошли через промежуточную ступень буржуазной парцелльной собственности» [54]. Ясно, что это заявление, совпадающее с выводами Чернышевского (вплоть до использования терминов «высшая форма» и «промежуточная ступень»), есть совместный вывод Маркса и Энгельса.

Немаловажным является вопрос об условиях, необходимых для подобной трансформации русской общины. Как известно, Энгельс подчеркивал важность «победоносной пролетарской революции» в Западной Европе, которая произойдет «до окончательного распада этой общинной собственности» и «предоставит русскому крестьянину необходимые условия для такого перехода — в частности, материальные средства, которые потребуются ему, чтобы произвести необходимо связанный с этим переворот во всей его системе земледелия». Это тоже заключение, которое может быть выведено из теории Чернышевского, и судя по тому, что мы уже знаем, резонно предположить, что и это заключение было сделано Марксом и Энгельсом совместно. Это не значит, что они не думали о русской революции. На самом деле, статья заканчивается пророчеством о неизбежности надвигающейся русской революции: «Эту революцию начнут высшие классы столицы, может быть даже само правительство, но крестьяне развернут ее дальше и быстро выведут за пределы первого конституционного фазиса…» Причем речь идет не о простой буржуазной революции, «эта революция будет иметь величайшее значение для всей Европы хотя бы потому, что она одним ударом уничтожит последний, все еще нетронутый резерв всей европейской реакции» [55]. Хотя прямо об этом не говорится, для Маркса и Энгельса абсолютно ясно, что если пролетарской революции суждено стать явью в Европе — где после поражения Парижской коммуны царило мертвецкое затишье, — то это произойдет только после того, как вся Европа будет сотрясена русской революцией.

Тем не менее, Энгельс настаивал, что «если что-нибудь может еще спасти русскую общинную собственность и дать ей возможность превратиться в новую, действительно жизнеспособную форму, то это именно пролетарская революция в Западной Европе». Это, конечно, было преувеличение, призванное подкрепить его утверждение о том, что «г-н Ткачев говорит чистейший вздор, утверждая, что русские крестьяне, хотя они и “собственники”, стоят “ближе к социализму”, чем лишенные собственности рабочие Западной Европы» [56]. В этом проявилась традиционная для Энгельса позиция: видеть Бакунина за высказываниями Ткачева и, в пику бакунинскому «панславизму», отстаивать западноевропейскую гегемонию в международном пролетарском движении. Я подозреваю, что и по этому вопросу между Марксом и Энгельсом практически не было разногласий. Россия имела на выбор две возможности, два альтернативных пути развития: пойти путем капиталистического развития или путем, ведущим из крестьянской общины прямо в социализм. Тот же Чернышевский хорошо знал, что Россия уже вступила на первый путь, но все же думал, что она еще может свернуть с него и пойти вторым курсом, опираясь, в качестве предварительного условия, на существование Западной Европы. А Ткачев, правда без ссылки на это предварительное условие, настаивал, что раз в России уже идет капиталистическое развитие, то революция должна начаться как можно раньше, чтобы обеспечить скорейший переход от первого пути ко второму, пока не стало слишком поздно. Маркс и Энгельс, приняв точку зрения Чернышевского, пришли к мысли, что для России было бы возможно, взяв крестьянскую общину, прыгнуть прямо в социализм. Что же касается тезиса Ткачева, то принять его им мешали как воспоминания о собственной борьбе с Бакуниным и Нечаевым, так и излишне резкая форма выражения самого Ткачева, поэтому они предпочли заявить, в пику Ткачеву, что предварительным условием для второго пути может стать только победоносная пролетарская революция в Западной Европе и материальная помощь, которую эта революция обеспечит. Судя по всему, формулируя этот вывод, Маркс и Энгельс не испытывали недостатка во взаимопонимании.

 

III

В 1875–1876 годах Маркс еще больше продвинулся в своем изучении России. Он прочел книгу Гакстгаузена «Die laendliche Verfassung Russlands. Ihre Entwickelungen und ihre Feststellung in der Gesetzgebung von 1861» («Аграрная конституция России. Ее развитие и установление в законодательстве 1861 года») (Leipzig, 1866), книгу А.И. Кошелева «Об общинном землевладении в России» (Берлин, 1875), Прибавление А к книге М.А. Бакунина «Государственность и анархия» (Цюрих, 1873), статью А.Н. Энгельгардта «Вопросы русского сельского хозяйства» (Отечественные записки. 1872, № 2 и 4), внушительный том ХХII «Трудов Комиссии, высочайше учрежденной для пересмотра системы податей и сборов» и оставил подробные конспекты [57]. Особенное впечатление на него произвели критические замечания Бакунина по поводу патриархального характера и закрытости крестьянской общины.

После краткого перерыва весной 1877 года Маркс вновь вернулся к русскому вопросу: прочел книгу А.И. Васильчикова «Землевладение и земледелие в России и других европейских государствах» (Петербург, 1876) и П.А. Соколовского «Очерки истории поземельной общины на Севере России» (Новгород, 1877) [58].

В 1877 году разразилась русско-турецкая война. Отчаянные сражения, которые выпали на долю русских войск в первой фазе войны, заставили некоторых подумать о втором Севастополе и породили ожидания скорой революции, которая неминуемо последует за поражением России. 27 сентября 1877 года Маркс писал в письме Ф.А. Зорге:

«Этот кризис — новый поворотный пункт в истории Европы. Россия, положение которой я изучил по русским оригинальным источникам неофициальным и официальным… давно уже стоит на пороге переворота, и все необходимые для этого элементы уже созрели. Взрыв ускорен на многие годы благодаря ударам, нанесенным молодцами турками не только русской армии и русским финансам, но и лично командующей армией династии… Переворот начнется secundum artem [59] с конституционных заигрываний, и буча выйдет отменная. И при благосклонности матери-природы мы еще доживем до этого торжества!.. Революция начнется на этот раз на Востоке, бывшем до сих пор нетронутой цитаделью и резервной армией контрреволюции» [60].

Мы видим, в каком восторге был Маркс от перспективы поражения России в войне с Турцией и последующей революции в России, а затем и в Европе. Однако эти ожидания, увы, не оправдались. Так или иначе, в конце 1877 года русские войска взяли штурмом крепость Плевна и в марте следующего года заставили турок признать поражение. Перед лицом этих событий Маркс был вынужден признать, что «дела пошли по-другому» [61].

Согласно широко распространенной гипотезе, Маркс предположительно написал свое так называемое «Письмо в редакцию “Отечественных записок”» где-то в ноябре 1877 года. Эта гипотеза, однако, совершенно безосновательна. Я склонен предположить, что Маркс написал то письмо в конце 1878 года, после краха ожиданий на немедленную революцию в России. Это мое предположение подтверждает письмо Маркса Даниельсону от 15 ноября 1878 года, где он писал: «Из полемики Чичерина и некоторых других против меня мне ничего не попадалось на глаза, за исключением того, что Вы прислали мне в 1877 году (статья Зибера и другая — кажется, Михайлова, — обе в “Отечественных записках”, — написанные в ответ этому чудаку, мнящему себя энциклопедистом, г-ну Жуковскому). Находящийся здесь профессор Ковалевский говорил мне, что “Капитал” вызвал довольно оживленную полемику» [62].

«Письмо в редакцию “Отечественных записок”» было написано в качестве возражения на статью «Карл Маркс перед судом г. Ю. Жуковского», которую Н.К. Михайловский опубликовал в десятом номере этого журнала за 1877 год за подписью «Н.К.». Если Маркс действительно написал это письмо или, начав писать, бросил и не отправил, то невозможно представить, чтобы он не знал точно, о какой статье идет речь: «и другая — кажется, Михайлова». Гораздо логичнее предположить, что, только написав письмо Даниельсону, Маркс соблазнился — отчасти под воздействием разговоров с профессором Ковалевским — прочитать статью Михайловского, а прочитав, решить, что следует ответить.

В своей статье Михайловский раскритиковал Жуковского за грубое и примитивное понимание теории Маркса, но в то же время усомнился в применимости марксистской теории к ситуации в России. Для начала Михайловский подверг критике главу «Так называемое первоначальное накопление» в первом томе «Капитала» и предположил, что в ней Маркс излагает «целую философско-историческую теорию» о всеобщем прогрессе. То есть, по мнению Михайловского, Маркс якобы считает, что все страны без исключения должны пережить тот же процесс экспроприации крестьянских земель, как это было в Англии [63]. Затем Михайловский обратил внимание на сноску 9 из первого немецкого издания первого тома «Капитала», где Маркс высмеивает Герцена и его «русский коммунизм», и упрекнул его за это: «Уже из общего ее тона не трудно видеть, как должен с своей точки зрения относиться Маркс к попыткам русских людей найти для своего отечества путь развития, отличный от того, которым шла и идет Западная Европа; к попыткам, для которых, как это уже много раз доказывалось, вовсе нет надобности быть славянофилом или мистически веровать в особые высокие качества национального русского духа; надо только извлекать уроки из европейской истории» [64].

Михайловский видит в этом противоречие, терзающее «душу русского ученика Маркса». Конечно, считает он, «такое столкновение нравственного чувства с исторической необходимостью должно разрешиться в пользу необходимости», и завершает свою критику заключением: «Но дело в том, что надо же доподлинно знать, что исторический процесс действительно неизбежно таков, каким его рисует Маркс» [65].

Очевидно, что критика Михайловского была направлена против тех мест у Маркса, которые он сам уже либо исправил, либо вообще выбросил.

Прочитав эту статью Михайловского, Маркс начал писать ответное письмо, так как чувствовал, что не может промолчать. Зная, что письмо будет опубликовано в легальном журнале царской России под его именем, Маркс принял необходимые меры предосторожности: избегал упоминаний о революции, не называл впрямую имен Герцена и Чернышевского и в целом предпочел говорить «эзоповым языком». Вот почему на первый взгляд кажется, что письмо либо крайне двусмысленное, либо безоценочное. Однако тот, кто знаком с содержанием статьи Михайловского и тем, как шло развитие мысли Маркса, сможет без труда понять, что тот пытался сказать в своем письме.

В первой половине письма Маркс отвечает на критику Михайловского по поводу добавленной сноски в первом немецком издании «Капитала», где Маркс высмеивает Герцена. Он пишет, что Михайловский очень ошибается, поскольку тот параграф Маркса «ни в коем случае не может служить ключом к его воззрениям на усилия “русских людей найти для своего отечества путь развития, отличный от того, которым шла и идет Западная Европа”». Маркс также напоминает автору, что отозвался о Чернышевском как «великом русском ученом и критике» в послесловии к второму немецкому изданию «Капитала», с которым Михайловский явно был знаком. Так что, полагает Маркс, Михайловский «имел по меньшей мере столько же оснований заключить из моего уважения к этому “великому русскому ученому и критику”, что я разделяю взгляды последнего на этот вопрос, как и из моей полемики против “беллетриста” и панслависта сделать вывод, что я эти взгляды отвергаю» [66]. При всей краткости и сдержанности этих замечаний, ссылка Маркса на второе немецкое издание — то, где Маркс, как было сказано выше, вычеркнул насмешку над Герценом, присутствовавшую в первом издании, и включил высокую оценку Чернышевского, — однозначно указывает на его сочувственное отношение к русским народникам. Далее Маркс пишет, что он изучил русский язык и в течение ряда лет следил за публикациями по этому вопросу и что он пришел к следующему выводу: «Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 года, то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя» [67]. Здесь он говорит «эзоповым языком». После 1861 года Россия пошла по капиталистическому пути развития; если она продолжит идти этим путем, крестьянская община будет уничтожена, а с ней и возможность перейти напрямую к социализму. Поэтому, дорогие россияне, искренне взывает Маркс, не смейте упускать «наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу», ибо этот случай дорогого стоит. На протяжении всей русско-турецкой войны Маркс не переставал надеяться на революцию в России, которая, как он ожидал, должна произойти сразу после поражения России в войне. Когда же этого не случилось, он почувствовал, словно революция, уже схваченная, выскользнула у него из рук. Именно поэтому он чувствовал себя обязанным напомнить, со всей страстностью, русскому народу, что он не должен смиряться с положением вещей, не должен упускать свой великий шанс. По сути, это было призывом к русским начать революцию прямо сейчас.

Во второй части письма Маркс цитирует абзац из французского издания «Капитала» и поясняет, что глава о первоначальном накоплении обрисовывает лишь путь, пройденный Западной Европой, тем самым впервые давая понять, какие мотивы двигали им, когда в 1875 году он решил внести исправления в эту главу. Далее Маркс пишет, что можно извлечь из этого исторического очерка в применении к России: (1) «Если Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией по образцу наций Западной Европы… она не достигнет этого, не превратив значительной части своих крестьян в пролетариев», и (2) «после этого, уже очутившись в лоне капиталистического строя, она будет подчинена его неумолимым законам, как прочие нечестивые народы» [68]. Этот второй пункт может быть интерпретирован как предположение, что, если Россия не окажется в лоне капиталистического строя, ей не придется подчиняться его неумолимым законам. Если подобная трактовка верна, то этот второй пункт мало чем отличается от того, что писал в 1872 году Михайловский по поводу предисловия к первому тому «Капитала» [69]. Однако позже, ознакомившись с «Капиталом» поближе, Михайловский начал сомневаться в справедливости своего отношения к теории Маркса. Воспользовавшись этими колебаниями своего критика, Маркс обвиняет его в извращении собственной теории: «Ему непременно нужно превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, — для того, чтобы прийти в конечном счете к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общественного труда и наиболее полное развитие человека» [70]. Маркс говорит, что такое толкование «было бы одновременно и слишком лестно, и слишком постыдно» для него. Однако обвинение, которое бросает в лицо критику Маркс, явно необоснованно и бьет мимо цели, ибо трактовку Михайловского нельзя считать совершенно ошибочной. Скорее, дело в самом Марксе, во взглядах которого произошел существенный поворот с тех пор, как он написал первое немецкое издание первого тома «Капитала».

Заключая письмо, Маркс подчеркивает, что «события поразительно аналогичные, но происходящие в различной исторической обстановке, привели к совершенно разным результатам» [71]. Делая подобное замечание, Маркс имеет в виду возможности, которые открывает русской крестьянской общине современная обстановка с наличием развитого Запада и его кризисом капитализма.

Это письмо, которое содержало второй вывод Маркса по русскому вопросу, осталось неотправленным. Энгельс впоследствии пояснял, что Маркс решил не посылать письмо, потому что опасался, что одно его имя может стать угрозой дальнейшему существованию журнала, который опубликует его. На мой взгляд, подлинная причина заключалась в том, что Маркс, перечитав письмо, усомнился в обоснованности своей критики Михайловского.

 

IV

Победа России в войне с Турцией, вопреки ожиданиям, усилила власть царизма внутри страны. В стране, чья новая история была буквально чередой военных поражений, которые приводили либо к решительным переменам, либо к революциям, это была единственная война, завершившаяся победой. И уже сам этот факт, похоже, был одним из важнейших факторов, определивших исход борьбы между царизмом и революционным народничеством. Однако давайте вернемся назад, к тем дням, когда этот результат еще не был предрешен.

Еще когда война была в разгаре, революционные народники значительно нарастили свои усилия в борьбе с царизмом. В феврале 1879 года, когда до Энгельса дошла новость об убийстве харьковского губернатора Кропоткина, он увидел в этом положительное значение и заявил, что политический террор — это единственное средство, доступное русской интеллигенции, и «движение, кажется, вот-вот вспыхнет» [72]. Его надежды на русскую революцию, таким образом, вновь возродились. И они возросли еще больше, когда летом того же года был создан и начал действовать исполнительный комитет партии «Народная воля». 10 января 1880 года Энгельс написал в новогоднем поздравлении Вильгельму Либкнехту: «Поздравляю тебя и всех с Новым годом и русской революцией, которая в этом году, вероятно, разразится и тотчас же изменит облик всей Европы» [73].

Напротив, Маркс в этот период не озвучивал каких-то особых ожиданий на этот счет, но думал он, по-видимому, так же, как Энгельс. Например, когда Лео Хартман посетил в феврале 1880 года Лондон как представитель «Народной воли», Маркс принял его очень тепло, проявил искреннее расположение и предложил любую посильную помощь [74].

В период между маем и июлем 1880 года Хартман написал в письме Н. Морозову, что Маркс читает «Программу», которую Морозов послал ему, что Маркс критически относится к группе «Черный передел» и поддерживает программу «русских террористов» и что, несмотря на симпатию к террористам, Маркс не желает писать для их публикаций, так как находит их программу отличной от социалистов [75]. Мы не можем, однако, спешно заключить из этих наблюдений Хартмана, что такова в действительности была окончательная позиция Маркса, занятая им по отношению к «Народной воле».

В ноябре того же года Маркс получил письмо от «Исполнительного комитета российской социально-революционной партии» и программу, подготовленную «Народной волей» для своих членов из числа рабочего класса [76]. То, что Маркс прочел эту программу рабочих членов партии «Народная воля», и прочел внимательно, подчеркивая те или иные места, показывает, как серьезно он к ней отнесся. С этого момента он перестал называть эту партию «террористами». С другой стороны, его отношение к членам «Черного передела», нашедшим убежище в Женеве, стало еще более отрицательным. Маркс писал о них: «Эти господа против всякой революционно-политической деятельности. Россия должна одним махом перескочить в анархистско-коммунистически-атеистический рай! Пока же они подготовляют этот прыжок нудным доктринерством, так называемые принципы которого вошли в обиход с легкой руки покойного Бакунина» [77].

Между тем в изучении русского вопроса Маркс продвинулся еще на шаг дальше. Осенью 1879 года он прочел новую книгу М.М. Ковалевского «Общинное землевладение: причины, ход и последствия его разложения» (часть 1 — Москва, 1879) и оставил ее подробный конспект [78]. Сравнивая эти его записи с оригиналом, нетрудно заметить, что возмущение Ковалевского по поводу земельной политики колонизаторов, ускорившей распад общинного землевладения, было особо подчеркнуто Марксом. Взять, к примеру, следующую пару отрывков.

Ковалевский: «Ссылаясь на их [британских чиновников в Индии] свидетельства, английские публицисты спокойно относятся к упадку этих в их глазах устаревших общественных форм; если кто из них подчас и высказывает сожаление по поводу их быстрого исчезновения, то лишь по соображениям научного характера… Никому не приходит в голову, что виновником распадения общинного землевладения должна быть признана прежде всего английская земельная политика…» [79]

Маркс: «Англо-индийские чиновники, а опираясь на них, и публицисты вроде сэра Г. Мейна и т.п., изображают упадок общинной собственности в Пенджабе только как результат экономического прогресса — несмотря на любовное отношение англичан к архаическим формам — тогда как англичане сами являются главными (активными) виновниками этого упадка…» (выделено Марксом) [80].

Примерно в одно время с книгой Ковалевского Маркс прочел статью Н.О. Костомарова «Бунт Стеньки Разина» и подробно ее законспектировал [81]. Возможно, из этой статьи он надеялся узнать что-то о потенциальных способностях русского крестьянства. Из других русских книг, прочитанных Марксом в это же время, важность представляет «Сборник материалов для изучения сельской поземельной общины. Том 1», выпущенный в 1880 году совместно Вольным экономическим и Русским географическим обществом. В нем внимание Маркса привлекла статья П.П. Семенова, конспект которой он оставил. На эти записи не раз ссылались советские исследователи, поскольку в них, комментируя факт социальной дифференциации крестьянских хозяйств, Маркс заметил: «Хорош результат общинного владения землей!» [82] Однако более важной в статье Семенова является та ее часть, которая не вошла в конспект Маркса, — та, где он пишет об общинном пользовании землей [83]. Семенов отмечает, что в большинстве случаев русские крестьяне практикуют совместное использование луговых угодий и поровну распределяют между собой укос. О том, что этот факт произвел на Маркса глубокое впечатление, можно судить по его письму В. Засулич.

Окончательному формированию теоретических воззрений Маркса на капитализм в России способствовала в этот период дискуссия с Даниельсоном: свое знаменитое письмо от 10 апреля 1879 года Маркс написал в ответ на длинное письмо Даниельсона (датированное 17 февраля 1879 года), в котором тот писал, что крестьяне, придавленные бременем налогов, вынуждены продавать запасы зерна, необходимые для их собственного пропитания, и что железные дороги и банки ускоряют этот процесс и тем самым способствуют еще большему обнищанию крестьян [84]. В ответном письме Маркс развил это утверждение Даниельсона о негативном воздействии железных дорог и, обобщив, представил как явление, свойственное повсеместно развитию капитализма в отсталых странах [85]. Отсюда мы можем заключить, что Маркс начал вычленять структуру, присущую только отсталому капитализму.

Вдохновленный поддержкой Маркса, Даниельсон впоследствии развил свою идею в статью «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства» и опубликовал ее в октябрьском выпуске журнала «Слово» за 1880 год. Маркс в целом оценил эту статью очень высоко, хотя и не был вполне согласен с оценкой, данной Даниельсоном отмене крепостного права, и с его тезисом об абсолютном кризисе капитализма в России [86]. Так что справедливо будет сказать, что Маркс был многим обязан Даниельсону.

Что касается обстоятельств написания письма Засулич Марксу от 16 февраля 1881 года, в котором она спрашивала его мнение относительно судьбы русской крестьянской общины, то на этот счет имеется свидетельство Л. Дейча. Согласно ему, в их эмигрантской группе в свое время возник спор вокруг статьи В.П. Воронцова, опубликованной в «Отечественных записках» то ли в конце 1880 года, то ли в начале 1881 года, где утверждалось, что для развития капитализма в России нет почвы, и было решено, что Засулич напишет Марксу и спросит его мнение по этому поводу [87]. Это воспоминание Дейча расходится с тем, что пишет сама Засулич в письме Марксу от 16 февраля, где она спрашивает Маркса, что он думает по поводу утверждения, часто высказываемого людьми, которые называют себя учениками Маркса, о том, что крестьянская община является «архаической формой», обреченной на гибель [88]. Если искать какой-то смысл в мемуарном свидетельстве Дейча, то лишь предположив, что спор в его группе вышел не по поводу статьи Воронцова, а по поводу статьи Даниельсона, которая как раз незадолго до того была опубликована и вызвала широкий резонанс. Так что я думаю, что группа Дейча обсуждала тезис Даниельсона о том, что «капиталистический поток» уже накрыл Россию и ведет к гибели общинного землепользования [89]. Учитывая, что в 1890-е годы позиции Даниельсона и Воронцова мало чем различались, нет ничего удивительного в том, что Дейч мог их спутать. Кроме того, в ту пору Даниельсон был известен как ученик Маркса: в своей работе он его обильно цитирует.

По поводу письма Засулич Марксу важно также отметить, что в нем она не только спрашивала мнение Маркса, но и просила изложить его так, чтобы они могли опубликовать его от имени своей группы «Черный передел».

Маркс получил это письмо 18 или 19 февраля 1881 года. 19 февраля он как раз закончил читать статью Даниельсона и собирался написать ему о своем впечатлении, а чуть позже, 22 февраля, написал ответ Фердинанду Домела Ньювенгейсу из Голландии, которому не мог ответить полтора месяца.

Только написав эти письма, Маркс принялся за ответ Засулич. Возможно, поскольку его симпатии были на стороне партии «Народная воля», ему не очень хотелось отвечать чернопередельцам, к которым он относился без особого почтения. Но он чувствовал себя обязанным прямо и недвусмысленно ответить на упреки в том, что его ученики распространяют тезис о неизбежном распаде крестьянской общины.

Нет никаких оснований сомневаться, что так называемый четвертый набросок письма Маркса Засулич был написан последним из четырех. Но предыдущие три были написаны не в том порядке, в каком их пронумеровал Рязанов, а сначала № 2, затем № 1 и № 3. Японский исследователь Шизума Хинада тщательно проанализировал все четыре наброска [90], и я полностью согласен с его выводом. Тот факт, что термин «земледельческая община» (commune agricole), который отсутствует в наброске № 2, в наброске № 1 внезапно появляется в середине, а в наброске № 3 встречается с самого начала, позволяет нам думать, что они были написаны в указанном выше порядке.

Начать с того, что в наброске № 2 Маркс сначала заявляет, что его рассуждения о первоначальном накоплении в «Капитале» не применимы к России. Затем он обращает внимание на следующие вещи: «историческая среда», которая определяет судьбу крестьянской общины; место, которое русская община занимает в исторической цепи «архаических общественных формаций»; дуализм, присущий внутреннему устройству русской общины; альтернативные пути развития. В заключение он пишет об опасностях, угрожающих русской общине в настоящий момент. Хотя в этом наброске Маркс касается всех аспектов проблемы, его мысль по данному вопросу еще не созрела.

Набросок № 1, который был написан следующим, не отличается гладкостью стиля; перо Маркса явно спотыкалось и хромало, когда он писал его. Однако мысль его развивается более четко и последовательно, чем в наброске № 2. Уделив внимание двум главным чертам земледельческой общины — коллективизму и индивидуализму — Маркс заявляет, что этот «дуализм» может стать источником разложения общины, но в то же время допускает, что фактор коллективизма в ней одержит верх над фактором частной собственности. Каким из двух альтернативных путей она пойдет, зависит полностью от «исторической среды, в которой она находится». В этом общем ключе Маркс рассматривает и русскую общину. Его позиция сводится к следующему.

1. В России крестьянская община сохранилось в национальном масштабе.

2. Главные черты русской общины: (а) общинная собственность на землю создает естественный базис для коллективного производства и коллективного присвоения продуктов труда; (б) привычка русских крестьян к артельным отношениям может существенно облегчить переход от индивидуально-надельного земледелия к коллективному и (в) практика совместного использования лугов дает русским крестьянам опыт коллективного способа производства.

3. «Историческая среда»: (а) переход от обработки индивидуальных наделов к коллективному земледелию жизненно важен для спасения русского сельского хозяйства от кризиса, но материальные условия такого перехода уже имеются в форме технологических достижений капиталистической системы; (б) «русское общество» (то есть образованные привилегированные слои общества), которое так долго существовало за счет русской общины, должно предоставить ей необходимые авансы для внедрения механической обработки земли и (в) развитие общины в этом направлении соответствует требованиям текущего исторического процесса, что подтверждают «роковые кризисы», сотрясающие капиталистическую систему в Европе и Америке [91].

Нет никаких упоминаний о пролетарской революции в Западной Европе. Вся аргументация Маркса, как и раньше, явно выстроена в духе концепции Чернышевского. Однако в том, что касается его понимания роли развитого Запада как условия для русской революции, то оно существенно изменилось: если раньше таким условием он считал победоносную пролетарскую революцию в Западной Европе и материальную помощь, которую она окажет русской революции, то теперь он видел главное условие в технологических достижениях капитализма и кризисах капиталистического производства.

Еще один важный пункт наброска № 1 касается недостатка, который Маркс обнаружил в русской крестьянской общине и который он обозначил как «локализованный микрокосм». Впервые Маркс пишет здесь о том, что для того чтобы устранить этот недостаток, нужно отменить волость, учреждение правительственное, и поставить на его место «собрание избранных самими общинами крестьян, являющееся экономическим и административным органом их интересов» [92]. Это и есть предложение, сделанное Марксом по вопросу о политике, которую должны проводить сверху революционные силы. Помещенное в перспективу последующих событий в России — от революции 1905 года, когда крестьяне начали объединяться на базе общины и вступать в столкновение с волостным руководством, до революции 1917 года, когда они сбрасывали волостных начальников и создавали свои крестьянские волостные комитеты, — это предложение Маркса выглядит максимально приближенным к социальным реалиям. В другом месте этого наброска Маркс еще раз обращается к этому вопросу и пишет, что такая черта сельской общины, как «локализованный микрокосм», может быть уничтожена только в «общем восстании», но впоследствии вымарывает этот абзац [93]. Позже в наброске № 3, однако, он решает восстановить этот более динамичный вариант развития событий и опустить более статичный, с волостными комитетами [94]. Тем самым Маркс подчеркивал способность крестьян в нужный момент самостоятельно изменить свою жизнь.

Марксов анализ реалий русской крестьянской общины и «трагедий», причиняющих ей боль [95], опирается на анализ Ковалевского, когда подчеркивает факт, что с самого дня освобождения крестьян государство своей политикой угнетения и эксплуатации способствует усугублению конфликта интересов внутри общины и развитию элементов разложения. Маркс также опирается на Даниельсона, когда утверждает, что государство способствует обогащению нового капиталистического паразита, который высасывает и без того оскудевшую кровь из «сельской общины».

Завершает этот набросок Маркс утверждением, что вопреки попыткам тех, кто ищет выход из кризиса в разрушении общины и введении нового метода эксплуатации, спасти русскую общину возможно, и сделать это может только русская революция.

Маркс пишет: «Если революция произойдет в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, [если интеллигентная часть русского общества сосредоточит все живые силы страны], чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества, элементом превосходства над странами, порабощенными капиталистическим строем» (слова в квадратных скобках Маркс затем вычеркнул) [96].

То есть Маркс предвидит, что, если в России и произойдет победоносная революция, которая приведет к обновлению русской жизни на основе крестьянской общины, за ней не последуют немедленно революции в других странах Европы. Видимо, это было следствием пессимистического взгляда на шансы революции в Германии, который возник у Маркса после принятия исключительного закона против социалистов [97].

Точка зрения, представленная Марксом в наброске № 1, есть вывод, к которому он пришел в результате изучения русского вопроса в 1870-х годах, а также воплощение надежды, которую он связывал с партией «Народная воля». Разумеется, он не пишет о том, как будет выглядеть процесс возрождения русского общества на основе сельской общины. Он, как обычно, пытается взглянуть в лицо реальности, соединив «научный взгляд» с «мечтой» (Traum). В письме Ньювенгейсу от 22 февраля 1881 года он писал:

«Но имел ли какой-нибудь француз XVIII века заранее, a priori, хотя бы малейшее представление о том, каким образом осуществятся требования французской буржуазии? Доктринерское, неизбежно фантастическое предвосхищение программы действий будущей революции только отвлекает от борьбы сегодняшнего дня. Фантазия о близкой гибели мира воодушевляла древних христиан в их борьбе против Римской империи и давала им уверенность в победе» [98].

Вернемся теперь к наброску № 3. Надеясь завершить письмо Засулич, изложив более упорядоченно тезисы из наброска № 1, Маркс начал третий набросок с замечания, что он не имеет возможности рассмотреть вопрос более обстоятельно: «Но краткого изложения, которое я имею честь Вам послать, будет, надеюсь, достаточно, чтобы рассеять всякое недоразумение по поводу моей якобы теории» [99]. Однако, дойдя до рассуждений об «исторической среде», Маркс резко обрывает письмо на середине. Это выглядит странно. Я уверен, что все дело в политике. По тем или иным причинам Маркс, видимо, думал, что, будучи сторонником «Народной воли», он не должен предоставлять другой организации, «Черному переделу», столь важное собственное заявление с правом публикации от своего имени. Я делаю такой вывод на основе содержания четвертого, последнего наброска письма Маркса Засулич.

Маркс начинает этот набросок с извинения за задержку ответа в связи с нервной болезнью, от которой страдает последние десять лет. Далее он пишет: «Сожалею, что не могу дать Вам пригодный для опубликования краткий ответ на вопрос, с которым Вы мне сделали честь обратиться ко мне. Несколько месяцев тому назад я уже обещал петербургскому Комитету работу на ту же тему» [100]. Но если бы это было так, Маркс мог с самого начала так ответить и не утруждать себя написанием четырех черновых набросков. Никаких подтверждений со стороны самой «Народной воли» и ее союзников насчет того, что ее исполком обращался с такой просьбой к Марксу, не существует. Согласно «Хронике жизни Маркса», опубликованной Институтом Маркса-Энгельса-Ленина в Советском Союзе, с подобной просьбой к Марксу обратился Н. Морозов, который навестил его в конце 1880 года [101]. В это, однако, трудно поверить, поскольку ни в одной из двух мемуарных статей Морозова (одна была опубликована до издания «Хроники», другая после) нет упоминания о подобной просьбе [102]. Я полагаю, что Маркс сослался на несуществующее обещание, чтобы подчеркнуть свою политическую приверженность партии «Народная воля» и объяснить отказ предоставить рукопись на заданную тему «Черному переделу».

После такого отказа Маркс пишет, что нескольких строк будет достаточно, чтобы прояснить недоразумения насчет его теории, и излагает суть своих соображений. Письмо, которое в итоге было послано, примерно в два раза превосходило по объему четвертый набросок. В нем Маркс указал, что данный им в «Капитале» анализ процесса первоначального накопления не применим к России, и завершил утверждением, что для того чтобы община была «точкой опоры общественного возрождения России», необходимо «прежде всего устранить тлетворные влияния, которые теснят ее со всех сторон, а затем обеспечить ей условия самостоятельного развития» [103]. Этот вывод представляет в наиболее сжатом виде итог теоретических размышлений Маркса из наброска № 1.

 

V

Маркс и Энгельс были сильно возбуждены успехом покушения на царя Александра II. Они думали, что этот акт «в конце концов должен будет неизбежно привести, быть может после длительной и жестокой борьбы, к созданию российской Коммуны» [104]. В конце марта 1881 года Энгельс писал в письме А. Бебелю: «Приближая всеобщий кризис, назревает давно предсказанное революционное положение во всем мире…» [105] А Маркс в это же время пытался упорядочить свои идеи по поводу освобождения крестьян в России. 11 апреля в письме, адресованном дочери Женни Лонге, он восхищался поведением в суде А. Желябова и С. Перовской:

«Это действительно дельные люди, без мелодраматической позы, простые, деловые, героические. Фразерство и дело — непримиримые противоположности». В этом же письме он также упомянул письмо, которое исполнительный комитет «Народной воли» послал Александру III с замечанием: Петербургский комитет «выпускает манифесты, написанные в исключительно “сдержанном тоне”» [106].

Вопреки ожиданиям Маркса, убийство Александра II не привело ни к уступкам русскому обществу со стороны власти, ни к народным волнениям, за исключением волны еврейских погромов на юге страны. К концу 1881 года Маркс пребывал на грани истощения, умственного и физического: 2 декабря умерла его любимая жена, и сам он был прикован к постели. Чтобы сменить обстановку, на несколько дней он уехал в Вентнор. Оттуда он никак не реагировал на то, что сообщал ему Энгельс о политической обстановке в России, словно его это больше не интересовало.

Вернувшись 16 января 1882 года в Лондон, Маркс нашел письмо от П. Лаврова, в котором тот просил его и Энгельса написать новое предисловие к русскому изданию «Манифеста коммунистической партии», которое готовилось к печати [107]. Маркс решил не отказывать в просьбе.

Рукопись предисловия, помеченная «Лондон, 21 января 1881 г.», была написана полностью Энгельсом, а Маркс сделал лишь одну маленькую поправку и поставил свою подпись [108]. Ввиду того что рукопись, которую мы имеем сегодня, ближе к концу содержит абзац, который был сначала написан, затем вычеркнут, затем написан заново, невозможно считать ее чистовым вариантом, списанным Энгельсом с какой-то другой рукописи. Поэтому логически можно предположить, что Маркс, будучи не в духе, попросил Энгельса написать текст, а когда он был готов, поставил свою подпись под ним, не внеся никаких существенных исправлений. То, что Маркс не был полностью удовлетворен текстом «Предисловия», можно догадаться из письма, которое он послал Лаврову вместе с рукописью: «поскольку эти строки предназначены для перевода на русский язык, то стилистически они не так отделаны, как это необходимо было бы для опубликования их на немецком языке…» [109].

Вот что говорилось в этом знаменитом предисловии к русскому изданию «Манифеста» о судьбах русской общины: «Единственно возможный в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития» [110].

Предложенная здесь перспектива отличается от той, что наметил Маркс в письме Засулич и набросках к нему, тем, что постулирует в качестве условия русского возрождения дополняющий фактор в виде пролетарской революции на Западе. Энгельс продолжал твердо верить в то, что русская революция, начавшись, будет немедленно подхвачена в Германии. Месяцем позже, 22 февраля, он писал Бернштейну: «В Германии у нас сейчас такая ситуация, которая с возрастающей быстротой приближает революцию и вскоре должна выдвинуть нашу партию на первый план… Единственное, чего нам не хватает, это своевременного толчка извне. Таким толчком послужит положение в России, в которой начало революции — теперь уже только вопрос месяцев» [111].

Таким образом, и по содержанию рукописи можно сказать, что «Предисловие», под которым стоят совместные подписи Маркса и Энгельса, выражает в большей степени мнение Энгельса, чем Маркса.

Известно, что Маркс прочитал в 1882 году книгу В. Воронцова «Судьбы капитализма в России» [112]. 14 декабря того же года он написал дочери Лауре Лафарг:

«Некоторые из недавно опубликованных русских изданий, отпечатанных на Святой Руси, а не за границей, свидетельствуют о быстром распространении моих теорий в этой стране. Нигде мой успех не мог бы быть для меня более приятен; он дает мне удовлетворение в том, что я наношу удар державе, которая наряду с Англией является подлинным оплотом старого общества» [113].

Маркс не говорит здесь о русской революции. Он лишь видит утешение в том, что его теории находят благодарный отклик и помогают разрушить реакционную державу. Через три месяца, 17 марта 1883 года, Маркса не стало.

Впервые опубликовано: Karl Marx and the Revolutionary Russia // Annals of the Institute of Social Science. № 18. 1977.

 

Примечания

1. Wada Haruki. Marukusu, Engerusu to Kakumei Roshia (Marx, Engels and Revolutionary Russia). Tokyo: Keiso Shobo, 1975. 472 с.
2. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 36. М., 1964. С. 105–106.
3. К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия. М., 1967. С. 504.
4. Там же. С. 521–522.
5. Письмо Карла Маркса // Вестник Народной воли. № 5. Женева, 1886. Отд. 1. С. 215.
6. Успенский Г. Горький упрек // Собрание сочинений. Т. 9. М., 1957. С. 172.
7. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 1. С. 273–274; Плеханов Г.В. Сочинения. Т. VII. С. 263–264.
8. Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Т. 1. М.–Л., 1924. С. 265–266; Marx-Engels Archiv. Bd. 1. Frankfurt a.-M., 1926. S. 309–310.
9. Nikolajewski B. Marx und das russische Problem // Die Gesellschaft, I Jg. Nr. 4. Juli 1924. S. 362, 364.
10. Архив Маркса и Энгельса. Т. 1. С. 266–267.
11. Зензинов В. Пропавшая грамота // Современные записки. Кн. XXIV. Париж, 1925. С. 399, 401.
12. Чернов В. Конструктивный социализм. Прага, 1925. С. 128.
13. Суханов Н. Община в советском аграрном законодательстве // На аграрном фронте. 1926. № 11–12. С. 110.
14. Сучков А. Как не надо рассматривать вопрос о формах землепользования // Большевик. 1928. № 2.
15. Поташ М. Маркс и Энгельс о народническом социализме в России // Пролетарская революция. 1929. № 12. С. 41.
16. Рындич А. Маркс, Энгельс и Ленин о народничестве // Пролетарская революция. 1930. № 5. С. 177, 178.
17. Поташ М. Как не следует писать о революционном народничестве и народовольчестве // Пролетарская революция. 1930. № 5. С. 208.
18. Marx K. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Erster Band. Hamburg, 1867. S. 763.
19. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 32. С. 158.
20. Marx K. Das Kapital. Erster Band. S. IX.
21. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 32. С. 437.
22. Там же. С. 549.
23. Осёл — лат.
24. Из этой чепухи вытекает, что русская общинная собственность сопоставима с русским варварством, а не с буржуазной цивилизацией (нем.).
25. Николаевский Б. Русские книги в библиотеках К. Маркса и Ф. Энгельса // Архив Маркса и Энгельса. Кн. 4. М.–Л., 1929. С. 380.
26. На страницах этой книги Маркс оставил критические пометки типа «ce n’est pas vrai», «stupide» и «erreur» («неправильно», «глупость», «ошибка» — франц.). — Там же. С. 385–389. Однако это, на мой взгляд, не противоречит наблюдению Лопатина о том, что Маркс в целом высоко оценил эту книгу. — См.: Русские современники о К. Марксе и Ф. Энгельсе. М., 1969. С. 46.
27. Маркс, Энгельс и революционная Россия. С. 186–187.
28. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 33. С. 152.
29. Marx K. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Erster Band, Zweite, verbesserte Auflage. Hamburg, 1872. S. 817.
30. Чернышевский Н.Г. Статьи об общинном владении землей. Женева, 1872. С. 40–41; Он же. Полное собрание сочинений. Т. IV. С. 341.
31. Там же. С. 182–183; Полн. собр. соч. Т. V. С. 388–389.
32. Поздно приходящим дает она не кости, а мозг из костей (лат.).
33. Там же. С. 181; Полн. собр. соч. Т. V. С. 387.
34. Николаевский. Указ. соч. С. 390–391.
35. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 33. С. 577.
36. Николаевский. Указ. соч. С. 403–404.
37. Marx K. Das Kapital. Erster Band. Hamburg, 1867. S. 701; Zweite Auflage. Hamburg, 1872. S. 744–745.
38. Le Capital, par Karl Marx. P.: Lachatre, 1875. P. 315.
39. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 18. С. 522.
40. Там же. Т. 34. С. 5.
41. Конюшая Р. Карл Маркс и революционная Россия. М., 1975. С. 331.
42. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 18. С. 524.
43. Ткачев П.Н. Избранные сочинения на социально-политические темы. Т. 3. М., 1933. С. 69–70.
44. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 18. С. 540.
45. Там же.
46. Там же.
47. Там же. С. 541.
48. Там же. С. 542–543.
49. Там же. С. 544.
50. Там же.
51. Там же. С. 544–545.
52. Там же.
53. Там же.
54. Там же. С. 545–546.
55. Там же. С. 548.
56. Там же. С. 546.
57. См. Архив Маркса и Энгельса. Т. XI. М., 1948. С. 21–118; Т. XII. М., 1952. С. 140–160; Т. XIII. М., 1955. См. также: Маркс, Энгельс. Соч. Т. 18. С. 623.
58. Николаевский. Указ. соч. С. 409–412.
59. По всем правилам искусства (лат.).
60. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 34. С. 229–230.
61. Там же. С. 246.
62. Там же. С. 277.
63. Михайловский Н.К. Полное собрание сочинений. Т. IV. СПб., 1909. Стлб. 167–168.
64. Там же. Стлб. 171.
65. Там же. Стлб. 172–173.
66. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 19. С. 117–119.
67. Там же. С. 119.
68. Там же. С. 120.
69. В предисловии к первому немецкому изданию первого тома «Капитала» Маркс писал: «Auch wenn eine Gesellschaft dem Naturgesetz Ihrer Bewegung auf die Spur gekommen ist…, kann sie naturgemasse Entwicklungsphasen weder uberspringen noch wegdekretieren». — Marx. Das Kapital. Erster Band. Hamburg, 1867. S. xo. В дословном переводе это значит: «Даже когда (если) какое-нибудь общество вступило на путь открытия естественного закона своего развития… оно не может ни перепрыгнуть, ни отменить законодательно последовательные фазы своего развития». Когда Даниельсон переводил этот абзац на русский, он опустил в начале фразы слово «auch» («даже»), и получилось следующее: «Когда какое-нибудь общество напало на след естественного закона своего развития…» — Маркс. Капитал. Т. 1. СПб., 1872. С. XII. Смысл фразы оказался не вполне ясным. Поэтому Михайловский, цитируя этот абзац в рецензии на русское издание первого тома «Капитала», исправил «напало» на «попало»: «Когда какое-нибудь общество попало на путь естественного закона своего развития… оно не может ни перепрыгнуть…» Получилось, будто Маркс считает, что, если какое-то общество не вступило на путь естественного закона своего развития, оно может перепрыгнуть через его фазы. См.: Михайловский Н.К. Полное собрание сочинений. Т. Х. СПб., 1913. С. 10.
70. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 19. С. 120.
71. Там же. С. 121.
72. Там же. С. 158.
73. Там же. Т. 34. С. 347.
74. Теплые отношения между Марксом и Хартманом удивили социалистов на Западе. См.: Бернштейн Э. Карл Маркс и русские революционеры // Минувшие годы. 1908. Ноябрь. С. 21; Hyndman H.M. The Record of an Adventurous Life. L., 1911. P. 280.
75. Русские современники о К. Марксе и Ф. Энгельсе. С. 180; Волк С.С. Карл Маркс, Фридрих Энгельс и «Народная воля» // Общественное движение в пореформенной России. М., 1965. С. 51.
76. Оба документа опубликованы в сборнике: Революционное народничество семидесятых годов XIX века. Т. 2. М.–Л., 1965. С. 184–185, 228–230.
77. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 34. С. 380.
78. См. этот конспект в: Советское востоковедение. 1958. № 3. С. 3–13; № 4. С. 3–22; № 5. С. 3–28; Проблемы востоковедения. 1959. № 1. С. 1–17; Народы Азии и Африки. 1962. № 2. С. 3–17; Маркс, Энгельс. Соч. Т. 45. С. 153–226.
79. Ковалевский М. Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения. Ч. 1. М., 1879. С. 184.
80. Советское востоковедение. 1958. № 5. С. 20; Маркс, Энгельс. Соч. Т. 45. С. 210.
81. Маркс К. Стенька Разин // Молодая гвардия. 1926. Кн. 1. С. 104–123.
82. Архив Маркса и Энгельса. Т. XII. С. 128.
83. Сборник материалов для изучения сельской поземельной общины. Т. 1. СПб., 1880. С. 123–124.
84. Маркс, Энгельс и революционная Россия. С. 357–373.
85. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 34. С. 290–291.
86. Там же. Т. 35. С. 127.
87. Группа «Освобождение труда». Сб. № 2. М., 1924. С. 218.
88. Архив Маркса и Энгельса. Кн. 1. М.–Л., 1924. С. 269.
89. Эта статья, написанная в 1880 году, вошла в первую часть его книги, изданной в Петербурге в 1893 году: Николай — он. Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства. СПб., 1893. С. 71.
90. Hinada Shizuma. On the Meaning in Our Time of the Drafts of Marx’s Letter to Vera Zasulich (1881) // Suravu Kenkyu (Slavic Studies). 1975. No. 20.
91. Архив Маркса и Энгельса. Кн. 1. С. 270–277.
92. Там же. С. 273.
93. Там же. С. 277.
94. Там же. С. 285.
95. Там же. С. 277.
96. Там же. С. 279.
97. В 1880 году Маркс поделился своим взглядом на ситуацию в европейских странах с американским журналистом Суинтоном. Он говорил с большой «надеждой» о «мощном брожении умов» в России, а о Германии высказался «философски», только «о духовных сдвигах». — Конюшая. Указ. соч. С. 379.
98. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 35. С. 132.
99. Архив Маркса и Энгельса. Кн. 1. С. 282.
100. Там же. С. 285–286.
101. Marx K. Chronik seines Lebens in Einzelndaten. Moskau, 1934. S. 381.
102. Морозов Н. Карл Маркс и «Народная воля» в начале 80-х годов // Каторга и ссылка. 1933. № 3. С. 145–147; Он же. У Карла Маркса // Известия. 1935. 7 ноября. С. 5.
103. Архив Маркса и Энгельса. Кн. 1. С. 286.
104. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 19. С. 252.
105. Там же. Т. 35. С. 144.
106. Там же. С. 147.
107. Маркс, Энгельс и революционная Россия. С. 457–458.
108. Фотокопия этой рукописи воспроизведена в: К 75-летию «Коммунистического Манифеста» // Былое. 1927. № 22. С. 314–315.
109. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 35. С. 213.
110. Там же. Т. 19. С. 305.
111. Там же. Т. 35. С. 233–234.
112. Конюшая. Указ. соч. С. 430–431.
113. Маркс, Энгельс. Соч. Т. 35. С. 342.

Источник: Вада Х. Политическая история России. Избранные труды. 1960–2017. М.: АИРО-XXI, 2018. С. 70–104.