СМЕРШ, секретное оружие Сталина

От редакции: Благодарим Ассоциацию исследователей российского общества («АИРО-XXI») за предоставленную возможность опубликовать главы из монографии историка Вадима Бирштейна «СМЕРШ, секретное оружие Сталина» (Серия «АИРО-ХХ — первая публикация в России» под ред. Г.А. Бордюгова. М.: АИРО-XXI, 2018. 832 с.).

Сталинский способ управления

Период с 1938-го по 1941 год, во время которого Сталин укреплял свою власть и присоединял новые территории к СССР, имеет решающее значение для понимания сути советской военной контрразведки и в частности СМЕРШа. Дабы получить полный контроль над Советским Союзом, Сталин воспользовался весьма своеобразной структурой коммунистической партии, разумеется, услугами спецслужб, а также особенностями советского законодательства и судебной системы.

Политбюро: Сталин и его приближенные

К концу 1938 года, по завершении чисток Большого террора, ситуация в руководстве партии стабилизировалась. К 1939 году Политбюро Центрального Комитета (ЦК) ВКП(б) — центральный орган, реально управлявший страной, — стало «инструментом личной власти» Сталина [1]. С марта 1939-го по март 1946 года Политбюро состояло из девяти членов и сначала двух, потом четырех кандидатов в члены, не имевших права голоса:

Члены:

Иосиф Сталин

Вячеслав Молотов

Андрей Андреев

Лазарь Каганович

Михаил Калинин

Никита Хрущев

Анастас Микоян

Климент Ворошилов

Андрей Жданов.

Кандидаты в члены:

Лаврентий Берия

Николай Шверник

Георгий Маленков (после февраля 1941)

Александр Щербаков (после февраля 1941)

Николай Вознесенский (после февраля 1941).

В действительности решение принимала небольшая группа из пяти-шести самых доверенных людей Сталина, которую он называл соответственно «пятерка» или «шестерка»; они обычно работали вместе со Сталиным до поздней ночи [2]. Однако Сталин тщательно соблюдал видимость реально действующего правительства, и официально решения Политбюро публиковались либо как решения всего ЦК ВКП(б), позже КПСС, либо Президиума Верховного Совета (высшего законодательного органа в Советском Союзе), либо Совета Народных Комиссаров, переименованного в марте 1946 года в Совет Министров. Заседания Политбюро часто продолжались на «ближней» даче Сталина в Подмосковье. В узком кругу, особенно на даче, Сталин любил материться, и все приближенные следовали его примеру [3].

На заседаниях в своем кабинете на втором этаже треугольного здания Сената в Кремле, построенного Матвеем Казаковым в правление Екатерины II, Сталин руководил обсуждением вопросов, подготовленных Секретариатом Политбюро. Официальные лица, не являвшиеся членами Политбюро, например Виктор Абакумов, приглашались на заседания с докладами или предложениями по важным вопросам. Члены Политбюро голосовали по каждому обсуждавшемуся вопросу, а руководитель сталинского Секретариата Александр Поскребышев звонил отсутствующим на заседании членам, чтобы узнать, как они проголосуют [4]. Как и большинство советских людей, члены ближайшего круга Сталина называли его «Хозяин» и вставали по стойке смирно даже во время разговора по телефону [5]. Или говорили: «ОН», давая понять, что означало это «ОН». Так, например, Лев Мехлис в бытность секретарем Сталина объяснял: «Когда ОН говорит, это всегда приятно… Приятно для дела» [6].

Сталин решал многие важные вопросы, особенно в отношении НКВД, Красной армии или иностранных дел, самостоятельно или советуясь только с Молотовым; к тому же он нередко отдавал приказы устно, а не в письменной форме. Например, Сталин не ставил свою подпись на одобренных им планах Генерального штаба даже после внесения в них изменений [7]. Это позволяло ему возложить вину на генералов, когда что-то шло не так.

Сталин и члены Политбюро любили и поразвлечься — в Кремле устраивались грандиозные попойки. Александр Мильчаков, назначенный в 1937 году начальником Главного управления «Главзолото» вместо арестованного предыдущего начальника Александра Серебровского и сам арестованный в 1938 году, позже вспоминал:

«Бывал я в числе званых на кремлевские банкеты с участием Сталина. Собирали металлургов, угольщиков. “Тамадой” оба раза Сталин назвал Кагановича.

Столы ломились от вин и яств. Тосты звучали один за другим, и прежде всего в честь Сталина. Сталин много пил, впрочем, он пристрастился к вину давно. Заказывал выступавшему для развлечения пирующих Ансамблю песни и пляски Красной армии русские и украинские песни. Поручения его дирижеру передавали Ворошилов и Ежов. Последний жевал папиросу за папиросой, поглядывая на своих агентов, посаженных за каждый стол. Внимательному глазу нетрудно было отличить их от остальных приглашенных.

Сталин заставлял сидящих за его столом членов Политбюро пить водку стаканами. Вот он ухватил М.И. Калинина за бороду, заставляет опорожнить стакан, острит при этом:

— Ты всесоюзный староста, тост — за великий русский народ. Пей до дна! — Молотов под шумок подменил стаканы, взял другой, с нарзаном.

Сталин пил и пил.

Уходили с банкета первыми, конечно, руководители. Чтобы как-то скрыть опьянение Сталина, Ворошилов и Маленков шли вплотную по бокам, сзади подпирал Каганович, а спереди прижался гном Ежов. Так и “поплыли”, тесной кучкой… Гости провожали аплодисментами» [8].

Полная секретность

Большинство решений Политбюро рассылалось секретно, и детали того, как работала данная система, стали известны только в конце 1990-х годов. Секретариат Сталина изначально назывался Секретный отдел, а затем, в 1934 году, он стал Особым сектором ЦК [9]. Это была достаточно большая организация — в 1930 году в отделе работали 103 сотрудника, тогда как весь аппарат ЦК состоял из 375 человек.

Особый сектор (который иногда называли «Кабинетом Сталина») состоял из семи частей (отделов), в том числе секретного архива ЦК, который позднее стал известен как Архив президента. Помощники секретарей ЦК (в 1941 году это были Сталин, Андреев, Маленков, Жданов и Александр Щербаков) и прочие сотрудники аппаратов секретарей составляли первую часть. В этой группе чрезвычайно влиятельным был помощник Сталина Александр Поскребышев. Он просматривал все материалы, поступавшие в адрес Сталина, за исключением особо секретных документов НКВД/МВД–НКГБ/МГБ, и готовил их для Сталина. По словам одного из современников, Поскребышев был «малого роста, полноватый человек. Глубокую лысину обрамляли остатки рыжих волос. Умен был очень, а память имел феноменальную. Никогда и ничего, никакой мелочи не забывал» [10]. Поскребышев возглавлял Особый сектор с 1934-го до 1952 года, несмотря на то что в 1940 году сотрудники НКВД, с одобрения Сталина, арестовали его первую жену, скорее всего из-за ее дальнего родства со Львом Троцким. В октябре 1941 года она была расстреляна. В начале 1953 года Сталин обвинил Поскребышева в потере секретных документов и заменил его заместителем [11]. По-видимому, Поскребышев был арестован, но после смерти Сталина 5 марта 1953 года был освобожден и сразу же подал в отставку.

Шифровальная часть Особого сектора, действовавшая под руководством Специального управления НКВД, ведала отправкой и получением шифрограмм. Однако самые секретные письма, в том числе содержавшие решения Политбюро, доставлялись на места курьерами Отдела фельдсвязи Хозяйственного управления НКВД.

Очевидно, Сталин считал Коммунистическую партию конспиративной организацией. Еще в 1924 году, когда партия впервые упрочила свое положение, он подписал распоряжение, согласно которому определенные партийные документы следовало считать секретными [12]. Все местные партийные комитеты — республиканские ЦК, обкомы, горкомы и райкомы — имели секретные особые сектора, которые находились в контакте с Особым сектором в Москве. Из всех пятнадцати советских республик только у Российской Федерации не было собственной столицы и национальной коммунистической партии с ее Центральным Комитетом, т.к. Сталин не хотел иметь конкурирующую правительственную структуру на территории Российской Федерации. Самые низшие партийные органы — парткомы, существовавшие в каждом учреждении, — получали инструкции от своего райкома. Сталин любил сравнивать эту партийную структуру с армейской: «В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около 3-4 тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут 30–40 тысяч средних руководителей. Это — наше партийное офицерство. Дальше идут около 100–150 тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство» [13].

Сталинская система принятия решений на Политбюро и их секретная рассылка по каналам пирамидной структуры партии была в техническом смысле незаконной. Ни ленинская Конституция 1924 года, ни сталинская Советская Конституция, принятая в декабре 1936 года, даже не упоминали Политбюро как орган принятия решений. Но подобные правовые вопросы не заботили руководителей партии. Лазарь Каганович, один из ближайших соратников Сталина, прямо заявил в 1934 году: «Наше Политбюро… является руководящим органом всех отраслей социалистического строительства» [14].

Политбюро назначало или утверждало назначения почти всех функционеров высшего и среднего уровня партии и советского правительства, в том числе НКВД, включая руководителей Особых отделов (ОО) и их заместителей. Эти назначенцы, известные под общим названием «номенклатура», часто переходили с одной должности на другую, что приводило в некоторых случаях к довольно абсурдным ситуациям.

Так, в 1938 году ветеран ОО Семен Дукельский был назначен председателем Комитета по кинематографии. Сталин говорил, что «каждый фильм имеет важное общественное и политическое значение» [15]. Следовательно, пост председателя этого комитета должен занимать партийный функционер или представитель НКВД. В киноиндустрии Дукельский приобрел известность как «человек анекдотической глупости и некомпетентности. Ему принадлежал проект реорганизации кинопроизводства, по которому все режиссеры и все сценаристы перенумеровывались от № 1 до № 100. Производство фильмов, по замыслу Дукельского, должно было проходить по следующему принципу: режиссер № 1 ставит сценарий сценариста № 1; режиссер № 2 — сценариста № 2, № 5 — № 5, и так далее — до сотни. С таким пониманием искусства он продержался на своем посту целый год» [16].

Некомпетентность не стала препятствием для последующих назначений Дукельского. В 1939 году он стал Наркомом морского флота СССР, а затем, с 1942-го по 1943 год, контролировал производство боеприпасов в Челябинской области, где располагался огромный танковый завод. Позже, с 1943-го по 1952 год, Дукельский был заместителем наркома/министра юстиции Российской Федерации. В 1952 году Дукельский был помещен в психиатрическую больницу с диагнозом «паранойя», где и умер в 1960 году.

Добившись к 1939 году абсолютной власти в СССР, Сталин, очевидно, пришел к заключению, что настало время для реализации давней мечты советского руководства — расширения советской империи на запад. Некоторые историки до сих пор считают, что Сталин не намеревался нападать на Запад, однако недавние всесторонние аналитические исследования старых источников и вновь открывшихся архивных документов демонстрируют, что с осени 1939 года советское военное руководство разрабатывало стратегический план завоеваний в Европе [17]. В конце декабря 1940 года Сталин писал: «Оборона особенно выгодна лишь в том случае, если она мыслится как средство для организации наступления, а не как самоцель» [18].

Осуществление сталинских планов требовало поддерживать железный контроль над Красной армией, а также в будущем избавляться от любой оппозиции, с которой советская администрация неминуемо должна была столкнуться на вновь завоеванной территории. Для достижения этих целей Сталину требовалось поставить во главе спецслужб преданных людей. Первым шагом в этом направлении был перевод в Москву Лаврентия Берии из Грузии — родины Сталина.

Кадры с Кавказа

В августе 1938 года 39-летний Лаврентий Берия, первый секретарь Коммунистической партии Грузии, был вызван в Москву и несколько дней спустя назначен первым заместителем наркома НКВД [19]. Сталин знал Берию в течение довольно долгого времени и лично рекомендовал его на должность первого секретаря ЦК Грузии. Кроме того, предыдущее положение Берии в качестве главы грузинского ГПУ (и, следовательно, главы местного Особого отдела) означало, что он имел значительный опыт работы в службе безопасности.

В Москве Берия осторожно налаживал и поддерживал личные отношения со Сталиным: он поставлял ему вина из виноградников их южной родины и сумел устроить двоюродную сестру своей жены экономкой Сталина [20]. Сталин использовал предшественника Берии Николая Ежова для проведения массовых преследований во время Большого террора, однако в апреле 1939 года Ежов был арестован и осужден, а впоследствии, 4 февраля 1940 года, расстрелян. К ноябрю 1939 года Берия стал наркомом НКВД.

Полный контроль Сталина над службами безопасности основывался на том, что начиная с 1922 года работа ГПУ и последующих организаций — ОГПУ и НКВД — контролировалась непосредственно Политбюро. Однако только теперь во главе службы безопасности оказался руководитель, которому Сталин полностью доверял. Вот как вспоминал Берию офицер СМЕРШа Романов: «Он говорил по-русски с гораздо меньшим кавказским акцентом, чем, например, Сталин» [21]. Чрезвычайно жестокий человек и в то же время практичный администратор, Берия отлично подходил на должность главного чекиста. Будучи главой ГПУ в Грузии, он регулярно отдавал приказы избивать и пытать политических заключенных не только во время следствия, но даже осужденных к высшей мере наказания (ВМН) после вынесения им смертных приговоров [22]. Жестокое обращение с заключенными Берия продолжил в Москве. В 1953 году его заместитель Всеволод Меркулов свидетельствовал: «В моем присутствии Берия несколько раз избивал арестованных в своем кабинете и в тюрьме — кулаками или резиновой дубинкой» [23].

Есть и другие свидетельства. В 1957 году бывший заместитель начальника Лефортовской тюрьмы Юрий Харьковец показал: «Я однажды лично был свидетелем, как он [Берия] с [Богданом] Кобуловым [о нем речь впереди] в своем кабинете избивали резиновой дубинкой заключенного [маршала Василия] Блюхера» [24]. А бывшая начальница Санчасти Лефортовской тюрьмы Анна Розенблюм описала, что она увидела, когда в 1939 году ее вызвали в кабинет Берии: «Когда меня вызвали оказать ему помощь, [Бетал] Калмыков лежал в тюремном кабинете Берии на диване без сознания. Я привела его в чувство, но он потерял дар речи. В тюремной больнице с неделю мы объяснялись знаками… Спина его была вся черная. Когда меня арестовали [31 января 1939 года], Калмыков все еще лежал в тюремной больнице» [25]. Она также рассказывала, что забирала арестованного маршала Блюхера и его жену, а также Калмыкова в шоковом состоянии после избиений: «Заключенных били пряжками поясных ремней, специальными ременными плетьми, им заливали в рот нашатырный спирт».

То же творилось и во Внутренней тюрьме. В 1953 году арестованный бывший начальник секретариата НКВД Степан Мамулов (один из «людей Берии», переведенных из Тбилиси) показал:

«В приемной Берия, в письменном столе, в правой тумбочке, в ящике хранились завернутыми в газеты резиновые палки и другие какие-то предметы для избиений. Иногда Кобулов Богдан, Влодзимерский и др. заводили в кабинет Берия в присутствии последнего арестованного и уносили туда принадлежности для избиений. Через некоторое время в приемной были слышны вопли и крики арестованного, подвергавшегося избиению» [26].

На профессиональном языке чекистов резиновые дубинки назывались «вопросниками» [27].

Как и в Грузии, в Москве Берия приказывал избивать приговоренных к смерти. В 1954 году Леонид Баштаков, бывший начальник 1-го спецотдела (учетно-регистрационного) НКВД, рассказал на допросе, что 4 февраля 1940 года он приехал в Сухановскую тюрьму забрать на расстрел группу осужденных к смертной казни. Среди них должен был быть Роберт Эйхе, бывший нарком земледелия CCCР и кандидат в члены Политбюро. Последнее означает, что арест Эйхе был лично инициирован или одобрен Сталиным, а также что Эйхе был хорошо знаком с Берией. Нарком земледелия — это был последний пост Эйхе. До этого начиная с 1929 года он был «партбоссом» (1-м секретарем крайкома) Западной Сибири, и под его руководством проходила насильственная коллективизация; было «раскулачено» около 40 000 семей. А в 1937 году так называемая «тройка» НКВД с участием Эйхе репрессировала 34 872 человека, причем 4762 были расстреляны [28].

Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года. Его сильно били на следствии — в письме от 27 октября 1939 года Сталину он писал, что, «не выдержав истязаний, которые применяли ко мне [следователи] [Зиновий] Ушаков и [Николай] Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвонки, и причинял мне невыносимую боль, заставили меня оклеветать себя и других людей» [29]. 2 февраля 1940 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Эйхе к смертной казни как члена мифической латышской террористической организации, хотя на слушании Коллегии Эйхе виновным себя не признал.

В Сухановской тюрьме Баштаков был вызван в кабинет Берии, где он стал свидетелем чудовищной сцены: «На моих глазах, по указаниям Берия, [следователи Борис] Родос и [Анатолий] Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: “Признаешься, что ты шпион?” Эйхе отвечал ему: “Нет, не признаю”. Тогда снова началось избиение. Кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, он приказал увести его на расстрел» [30].

Собственно, история ареста и расправы над Эйхе — это хорошая иллюстрация того, как Сталин использовал новоприбывшего в Москву Берию для «очистки» высших партийных кадров и Политбюро от тех функционеров, которым он перестал доверять.

Вскоре Берия заслужил репутацию человека, олицетворявшего политические репрессии. В 1948 году американский журнал Time писал: «Берия кажется уравновешенным, здравомыслящим человеком. И в этом коренится ужас России. Ибо умелый бюрократ Берия, без криков и темных устремлений, упрямо следует по кровавым стопам [основателя ВЧК Феликса] Дзержинского» [31].

Для быстрого закрепления и налаживания эффективной работы в Москве Берия привез с собой команду преданных сотрудников НКВД из Тбилиси, включавшую, среди прочих, Сергея Гоглидзе, Владимира Деканозова, Богдана и Амаяка Кобуловых, Степана Мамулова, Всеволода Меркулова, Соломона Мильштейна и Лаврентия Цанаву [32]. Эти люди знали друг друга и работали вместе в течение многих лет, и они оставались на ключевых постах в «органах» в Москве вплоть до смерти Сталина. Берия ласково называл своих приспешников прозвищами — «Меркулич»» (Меркулов), «Кобулич» (Богдан Кобулов) и «Мамулич» (Мамулов); окончание «ич» делало фамилию похожей на отчество, что придавало ей более интимное звучание. Подобное ласковое прозвище кажется особенно устрашающим в случае Богдана Кобулова, главного бериевского палача, который весил более 150 кг и чьи толстые пальцы были унизаны золотыми кольцами.

Самым образованным членом этой группы был Меркулов [33]. Обладатель «атлетической фигуры и прекрасной густой шевелюры темных с проседью волос» [34], он родился в 1895 году в Тбилиси (тогда Тифлис) в семье мелкого дворянина, капитана царской армии. Меркулов, который был на четыре года старше Берии, окончил гимназию с золотой медалью и в течение трех лет посещал занятия на физико-математическом факультете Петроградского университета. Послужив в армии до 1918 года, в 1921 году он вступил в грузинскую ЧК. Здесь его и приметил Берия, после того как в 1923 году Меркулов опубликовал статью о ЧК. С тех пор их карьеры оказались неразрывно связаны. Когда в 1931 году Сталин назначил Берию первым секретарем ЦК Грузии, тот перевел Меркулова в качестве своего помощника в штат ЦК грузинской компартии. Позднее Меркулов возглавлял Особый сектор (см. выше) и ряд других отделов в этом комитете. Меркулов помогал Берии писать официальные отчеты и опубликовал приукрашенную биографию Берии в Малой советской энциклопедии. В 1940 году, уже в Москве, Меркулов дополнительно издал еще более хвалебную 64-страничную книгу о Берии под названием «Верный сын партии Ленина–Сталина».

В сентябре 1938 году Политбюро, несомненно, в соответствии с предложениями Берии, изменило структуру НКВД [35]. Берия восстановил ГУГБ (Главное управление государственной безопасности) — элитное подразделение, включавшее внешнюю разведку и контрразведку, упраздненное незадолго до этого Ежовым как отдельный орган, и поставил своих людей на высшие должности в ГУГБ. Это Главное управление стало мозговым центром НКВД, состоявшим из семи отделов, самыми важными из которых были Cекретно-политический отдел, контрразведка, военная контрразведка (ОО) и внешняя разведка. Вскоре к их числу прибавился не имевший номера следственный отдел, традиционно называвшийся «Следчастью». Следует добавить, что сотрудники НКВД имели собственные офицерские звания.

Военная контрразведка стала четвертым отделом ГУГБ, однако пока она оставалась в структуре НКВД, чекисты по-прежнему называли ее «OO». Каждое из двенадцати отделений ОО вело мониторинг конкретного рода войск — армии и военно-морского флота (с 1937-го до 1946 года в СССР существовал отдельный комиссариат Военно-морского флота, или НКВМФ). Так, 11-е отделение курировало различные рода войск НКВД — пограничные войска, войска по охране особо важных предприятий промышленности, конвойные войска, войска по охране железнодорожных сооружений и некоторые другие. Важно отметить, что все войска НКВД являлись регулярными вооруженными силами, подобно немецким Ваффен СС, а не военизированными формированиями, как утверждают некоторые западные историки [36]. На самом деле даже сегодня призываемый на военную службу молодой человек не знает, отправят ли его в регулярную армию или во внутренние войска, т.е. войска Министерства внутренних дел. Наконец, в ОО существовала еще и следчасть без номера. Офицеры ОО в центральном аппарате на Лубянке носили форму НКВД, в то время как служащие полевых подразделений носили мундиры тех подразделений, к которым они были приписаны (пехота, артиллерия и т.п.), отмеченные эмблемой, указывающей их звание в НКВД, — небольшие металлические прямоугольники или квадраты на воротнике в зависимости от ранга. В то же время политработники имели дополнительные знаки отличия — красные звезды на рукавах.

В июле 1938 года, как раз перед приходом Берии, в структуру ОО были внесены два важных изменения: 1) теперь ОО на местах были встроены в различные армейские и флотские подразделения и более не являлись частью местного управления НКВД, как это прежде имело место; и 2) сотрудники ОО стали подчиняться сотрудникам вышестоящих ОО, а не начальникам местных управлений НКВД [37]. Отныне каждый военный округ, армия и флот имели свой Особый отдел, подчинявшийся ОО в Москве, а корпус, дивизия и бригада имели отделения, подчинявшиеся соответственно ОО военного округа, армии или флота. К 1941 году в стране насчитывалось 16 военных округов.

Данная новая вертикальная структура давала возможность московскому Особому отделу полностью контролировать вооруженные силы и флот. К январю 1940 года в штате центрального ОО на Лубянке числились 394 сотрудника, в то время как штат сотрудников ГУГБ включал 1484 человека, а весь персонал центрального аппарата НКВД насчитывал ни много ни мало 32 642 работника [38].

В декабре 1938 года новым начальником OO был назначен Виктор Бочков. Это был необычный выбор, т.к. у нового начальника отсутствовал какой бы то ни было опыт следственной работы [39]. Не считая всего одного месяца службы в центральном аппарате НКВД, где он возглавлял Тюремное управление, Бочков прежде в основном командовал различными подразделениями войск ОГПУ/НКВД.

Еще более удивительным было назначение Бочкова 7 августа 1940 года на пост Прокурора СССР (позднее этот пост назывался «Генеральный прокурор СССР»), несмотря на полное отсутствие юридического образования. Вероятно, назначение Бочкова на пост Прокурора СССР свидетельствовало об усилиях Сталина и Берии распространить контроль «органов» над каждым из аспектов любого политического дела — от ареста до вынесения окончательного приговора. Позднее, в течение первых двух лет Великой Отечественной войны, Бочков даже совмещал должности Прокурора СССР и начальника Особого отдела Северо-Западного фронта. Правда, в его отсутствие обязанности Прокурора СССР в Москве исполнял его заместитель Григорий Сафонов [40].

23 августа 1940 года 29-летний начальник Киевского военного округа OO Анатолий Михеев сменил Бочкова на посту начальника Особого отдела НКВД [41]. Как ни странно, карьера Михеева в НКВД началась всего за шесть месяцев до этого назначения. Тем не менее, рабочие качества Михеева, очевидно, соответствовали новому назначению. Всего лишь год спустя, перед войной с нацистской Германией, Михеев преуспел в развязывании широкой кампании преследований высокопоставленных командиров Красной армии.

Для того чтобы понимать механизм арестов, проводившихся военной контрразведкой, и последующих репрессий, необходимо пояснить советские юридические процедуры и описать работу военных трибуналов — темы, редко затрагиваемые в работах, посвященных истории сталинского режима.

 

Законы и трибуналы

Дела, расследуемые особыми отделами (ОО), а в дальнейшем СМЕРШем, преимущественно рассматривались на основании применения статьи 58 (и частично 59) Особенной части Уголовного кодекса (УК) Российской Федерации (РСФСР), принятого в декабре 1926 года, которая описывала различные контрреволюционные или «государственные» преступления [42]. Эти «политические преступления» существовали лишь в советской правовой системе и были теми категориями преступлений, следствие по которым вели сотрудники НКВД, НКГБ и МГБ. Другая уникальная особенность советской правовой системы заключалась в том, что наказанию подлежало не только лицо, совершившее политическое преступление, но и члены семьи, особенно если речь шла о деяниях, расследуемых OO/СМЕРШем. Не менее уникальной была и процедура судебного разбирательства дел, следствие по которым вели сотрудники OO/СМЕРШа. Военные трибуналы рассматривали только дела военнослужащих младших воинских званий, в то время как старших офицеров судил высший военный трибунал — Военная коллегия Верховного суда СССР или, если в деле не было никаких реальных доказательств преступления, Особое совещание при НКВД, обычно называемое ОСО при НКВД, бывшее по сути внесудебным органом; ОСО состояло из наркома НКВД и его заместителей. Позже, с ноября 1946 года до смерти Сталина, «политические» дела рассматривало ОСО при МГБ [43].

Контрреволюционные (государственные) преступления

Статья 58 начинается с определения контрреволюционных преступлений, существовавших исключительно в советском законодательстве:

«1. Контрреволюционные преступления.

58.1. Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими, на основании Конституции Союза ССР и конституций союзных республик, рабоче-крестьянских правительств Союза ССР, союзных и автономных республик или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции.

В силу международной солидарности интересов всех трудящихся такие же действия признаются контрреволюционными и тогда, когда они направлены на всякое другое государство трудящихся, хотя бы и не входящее в Союз ССР» [44].

В статье 58-2 говорилось, что «вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях» наказывалось расстрелом или объявлением «врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства». Кроме того, «участие в массовых беспорядках» наказывалось лишением свободы или ВМН (высшей мерой наказания — смертной казнью) в соответствии со статьями 59-2 и 59-3. Статья 58-6 описывала шпионаж: «Т.е. передача, похищение или собирание с целью передачи сведений, являющихся по своему содержанию специально охраняемой государственной тайной, иностранным государствам, контрреволюционным организациям или частным лицам». Шпионаж карался «расстрелом или объявлением врагом трудящихся с лишением гражданства».

Статья 58-8 поясняла, что «совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций [другими словами, Коммунистической партии. — В.Б.], и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционной организации» каралось расстрелом. Статья 58-10 запрещала «пропаганду или агитацию, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений». Это преступление каралось расстрелом во время войны, и в 1941–1942 годах, т.е. в начале Великой Отечественной войны (ВОВ), количество осужденных за «антисоветскую пропаганду» (96 741) составило почти 50% всех осужденных за «контрреволюционные» преступления (199 817) [45]. Однако «антисоветская пропаганда» в письменной форме подлежала наказанию в соответствии со статьей 59-7.

Статья 58-11 позволяла следователю рассматривать «всякого рода организационную деятельность» или «участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений», предусмотренных параграфами статьи 58, как заговор, что приводило к «обнаружению» многочисленных предположительных «военных заговоров» как до, так и во время ВОВ. Наконец, статья 58-14 вводила наказание — вплоть до расстрела, с конфискацией имущества — за саботаж, который описывался как «сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата» [46]. В целом «контрреволюционные» или «политические» государственные преступления описывались в 14 разделах статьи 58 и пяти разделах статьи 59. Позже, в 1951 году, в статью 58 было добавлено еще четыре раздела.

В июне 1934 года, одновременно с созданием НКВД, статья 58-1 («измена Родине») была разделена на четыре параграфа: 58-1а, б, в, г, которые широко применялись вплоть до смерти Сталина в 1953 году [47]. Статья 58-1а описывала измену Родине как «действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу», которые караются «расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишением свободы на срок 10 лет с конфискацией всего имущества». В статье 58-1б говорилось: «Те же преступления, совершенные военнослужащими, караются высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества». Именно статья 58-1б чаще всего использовалась военной контрразведкой перед и во время войны, поскольку она охватывала широкий спектр нечетко описанных «политических преступлений», включая шпионаж и «переход на сторону врага». Хотя шпионаж уже был описан в статье 58-6, начиная с 1934 года статья 58-1б применялась по отношению к военным «шпионам», в то время как статья 58-6 использовалась для гражданских лиц (58-6 часть 1) и иностранцев (58-6 часть 2). В статье 58-1г говорилось, что «недонесение со стороны военнослужащего о готовящейся или совершенной измене влечет за собой лишение свободы на 10 лет».

Самой вопиющей была статья 58-1в, которая, дабы предотвратить предательство военнослужащих, узаконила практику использования членов семьи в качестве заложников. Теперь совершеннолетние члены семьи, «если они чем-либо способствовали готовящейся или совершенной измене, или хотя бы знали о ней, но не довели об этом до сведения властей», карались лишением свободы на срок от 5 до 10 лет с конфискацией всего имущества. «Остальные совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления», подлежали лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы СССР на 5 лет.

Из-за этого пункта членов семьи стали называть «ЧСИРы», что представляет собой аббревиатуру от выражения «члены семьи изменника Родине». Хотя общее число попавших под преследование «ЧСИРов» неизвестно, в одном из записок руководства НКВД, направленных Сталину, упоминается, что в 1937–1938 годах «по неполным данным репрессировано свыше 18 000 жен арестованных предателей, в том числе по Москве свыше 3000 и по Ленинграду около 1500» [48].

Маленькие дети, которые попадали под классификацию «ЧСИРов», сначала содержались в так называемых «детприемниках», откуда поступали в специально организованные детские дома НКВД [49]. Условия в «детприемниках» и этих детских домах были ужасны. Анна Белова, арестованная как «ЧСИР» (ее муж, командарм Иван Белов, командующий Белорусским военным округом, был расстрелян в 1938 году), вспоминала, что, когда ее мать пыталась найти свою трехлетнюю внучку в детском доме НКВД, ей было сказано: «Клементина умерла от голода… Мама спрашивает: “А где хоть ее могилка?” А ей в ответ: “Будем мы еще вражеских змеенышей хоронить… Иди вон в ров, там их много лежит, раскапывай, может, по костям родное определишь”» [50].

Некоторым детям повезло: их родственникам разрешали их забирать. Клавдия Назаретян, жена арестованного в июне 1937 года партийного функционера Амаяка Назаретяна (расстрелян 30 октября 1937 года), была доставлена из престижного «Дома на набережной», где жила партийная элита, в Бутырскую тюрьму вместе с грудной дочерью [51]. Перед этим Клавдию Дмитриевну уже арестовывали, но ненадолго выпускали по распоряжению Сталина — за Клавдию Назаретян ходатайствовала семья тестя Сталина, старого большевика Сергея Аллилуева. И арест Амаяка Назаретяна, и первый и второй аресты его жены не могли произойти без ведома Сталина — в 1922–1924 годах Назаретян возглавлял секретариат Сталина и практически был секретарем Политбюро; тогда он был близок со Сталиным. Как писал бежавший на Запад один из секретарей Сталина Борис Бажанов, «со Сталиным на “ты” сейчас [т.е. в начале 1920-х годов] всего три человека: Ворошилов, [Серго] Орджоникидзе и Назаретян. Все трое они называют Сталина “Коба” по его старой партийной кличке. У меня впечатление, что то, что его секретарь говорит ему “ты”, Сталина начинает стеснять… В конце [1924] года он отделывается от Назаретяна… Их личные отношения прервутся…» [52]

Как позже вспоминала Клавдия Дмитриевна, после второго ареста следователи не разрешали ей накормить и перепеленать плачущую дочь до тех пор, пока она не подпишет сфальсифицированные показания против мужа и его соратников. Как «ЧСИР», Клавдия Назаретян была приговорена к восьми годам заключения и направлена с ребенком в Темниковский лагерь в Мордовии.

Ее дочь, Клава, выжила и впоследствии рассказывала:

«Мои приемные родители вспоминали, что, когда мне исполнилось 11 месяцев и у меня была дистрофия последней степени, маме по ее неоднократным просьбам разрешили отдать меня родственникам… Сестра моей бабушки Евдокия Степановна и ее муж Иван Илларионович Ипатьевы при аресте мамы добились и сумели забрать из детприемника маленького [семилетнего] Амаяка [сын К.Д. Назаретян, брат Клавы], а потом, получив пропуск под подписку о неразглашении, моя приемная мама Дуся ездила в лагерь, и ей отдали меня. Даже мой приемный папа не мог без слез вспоминать ужасы этого детприемника и меня, когда привезли из лагеря и распеленали. У меня не было ни одного зуба, я не стояла на ногах, и у меня был кровавый понос. Мой приемный отец расплатился за свой поступок членством в партии и работой. Они спасли нам жизнь, старались облегчить нашу горькую участь детей “врагов народа”» [53].

То, в каком физическом состоянии была 11-месячная Клава, когда ее привезли в Москву, подтвердила в своих воспоминаниях Лидия Шатуновская, соседка семьи Назаретян по «Дому на набережной»:

«Прошло года полтора с момента ареста Клавдии Дмитриевны, и Дуся [Евдокия Степановна] получила повестку — вызов в органы безопасности. Там ей объявили, что Клавдия находится в лагере, а девочка — в яслях при лагере, но так как девочка уже подросла, то ее должны были отправлять из яслей в детский дом. Клавдия подала заявление с просьбой отдать девочку на воспитание тете Дусе, если та согласится взять ее… Дусе дали адрес лагеря и разрешили поехать за девочкой…

В жизни я никогда не видела такого страшного ребенка, каким была маленькая Каля, когда Дуся привезла ее в Москву. Это был мешочек гремящих косточек, с огромной головой, иссиня-белым личиком и черными кругами под глазами. Твердую пищу девочка есть не умела — очевидно, никогда не видела ее, а при виде каши захлебывалась в слезах и крике. И все же героическая тетя Дуся выходила, поставила на ноги обоих детей Клавдии. Честь ей и слава!» [54]

В период 1937–1938 годов сотрудники НКВД отправили в детские дома 22 427 детей «врагов народа» моложе пятнадцати лет [55]. Детей, которым исполнилось пятнадцать лет, судили и обычно приговаривали к заключению в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ) или даже расстреливали. Юридически это стало возможным в связи с указом, опубликованным накануне войны, 31 мая 1941 года [56]. В нем говорилось, что дети могут быть подвергнуты уголовным преследованиям по достижении четырнадцати лет. Однако в декабре 1941 года исполняющий обязанности Прокурора СССР Григорий Сафонов предложил расстреливать детей, приговоренных как шпионов или террористов, по достижении шестнадцати лет [57].

Еще до этого, 6 июля 1941 года, Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством Василия Ульриха (о нем речь впереди) приговорила к смертной казни четырех подростков (эти смертные приговоры были предварительно одобрены членами Политбюро). Это были сын и племянники Нестора Лакобы, бывшего председателя Центрального Исполнительного Комитета Абхазии, который был отравлен в декабре 1936 года, по-видимому, при личном участии Лаврентия Берии, в ту пору первого секретаря ЦК компартии Грузии. С 1937-го до 1941 года подростки содержались в тюрьмах Москвы, а 27–28 июля 1941 года они были расстреляны [58].

Взрослые дети предателей и других «врагов народа» также нередко оказывались в заключении как «социально опасные элементы», или СОЭ (объединенные статьи 7 и 35 УК РСФСР). Речь шла о людях, которые вообще не совершали никаких преступлений, — это были «лица, представляющие опасность по своей связи с преступной средой», т.е. родственники тех, кто якобы совершил преступления. «СОЭ» могли наказываться заключением в ИТЛ до 8–10 лет. В августе 1940 года Политбюро постановило, что Военной коллегии Верховного суда СССР надлежит «выносить решения о привлечении к уголовной ответственности членов семей изменников родине» [59]. Новые драконовские меры против членов семей военных предателей были введены в июне 1941 года и июле 1942 года.

Беременность арестованной жертвы тоже не была проблемой для следователей НКВД. 36-летняя беременная Надежда Канель, дочь бывшего первого главного врача Кремлевской больницы Александры Канель, была арестована 22 мая 1939 года. Хотя мать Надежды умерла еще в 1936 году, Сталин, по-видимому, не забыл, что в 1932 году она отказалась подписать фальсифицированное свидетельство о смерти его жены Надежды Аллилуевой о том, что она умерла якобы от аппендицита, а не покончила с собой. К моменту ареста Н. Канель два других доктора-«вредителя», Лев Левин и Дмитрий Плетнев, также отказавшиеся подписать фальшивое свидетельство, уже были осуждены в марте 1938 года на так называемом Бухаринском процессе [60]. Левина приговорили к смерти, и 15 марта 1938 года он был расстрелян, а Плетнев находился во Владимирской тюрьме, и его расстреляли позже, 11 сентября 1941 года (о Плетневе еще будет сказано). К тому же Н. Канель знала Полину Жемчужину, жену Вячеслава Молотова, которую Александра Юлиановна возила на европейские курорты. Теперь, в 1939 году, НКВД собирал «компромат» на Жемчужину, и несколько ее коллег уже были арестованы [61]. Следствие, проходившее под контролем наркома НКВД Берии, добивалось от Надежды Канель и ее так же арестованной сестры Юлии подтверждения, что их мать якобы была агентом одновременно французской, польской и английской разведок [62]. Их также заставляли показать, что Жемчужина была шпионкой.

В январе 1940 года сопротивлявшуюся следователям Н. Канель (ее били «только» два раза) перевели из Внутренней тюрьмы в госпиталь Бутырской тюрьмы, где ей насильно сделали аборт, причем операцию проводили без наркоза. После варварски проведенной операции и тяжелых последствий она не могла больше иметь детей. В мае 1940 года ОСО при НКВД приговорило Н. Канель за «недонесение» к пятилетнему тюремному заключению [63].

Во второй раз, теперь уже по «делу Жемчужиной», сотрудники МГБ арестовали Н. Канель в 1949 году [64]. Она вышла из Владимирской тюрьмы в 1953 году, после смерти Сталина. Все годы заключения Н. Канель ее муж, Адольф Сломянский — известный конструктор локомотивов, — воспитывал племянника и племянницу — детей расстрелянной Ю. Канель [65]. В декабре 1954 года Надежда Канель выступала свидетелем обвинения на процессе Абакумова.

Если в деле человека, арестованного в соответствии с 58-й статьей, не было никаких компрометирующих материалов, кроме отчетов секретных осведомителей об антисоветских разговорах данного лица, статья 19 УК РСФСР позволяла следователю применять и в этом случае статью 58. В статье 19 говорилось, что «покушение на какое-либо преступление, а равно и приготовительные к преступлению действия… преследуются так же, как совершенное преступление». В результате арестованному предъявлялось обвинение по статье 19-58, т.е. за намерение совершить контрреволюционное преступление [66]. Благодаря такой практике некоторые чекисты даже считали себя более изощренными следователями, чем следователи немецкого Гестапо. В 1944 году начальник Следственной части по особо важным делам НКГБ Лев Влодзимерский хвастался на допросе одного из арестованных: «Гестаповцы по сравнению с нами лишь жалкие подражатели» [67].

Чекисты имели большие планы относительно 58-й статьи. В 1940 году следователь НКВД говорил Менахему Бегину, арестованному гражданину Польши и будущему премьер-министру Израиля: «Статья 58 касается каждого жителя в мире. Вопрос только в том, когда он попадет к нам или мы к нему» [68]. После того как Красная армия вошла в Восточную Европу в 1944 году, сотрудники СМЕРШа начали широко использовать статью 58 в отношении иностранных граждан. В основном их обвиняли в шпионаже (58-6) или «оказании помощи международной буржуазии» (58-4).

Военные трибуналы

Дела, которые следователи OO/СМЕРШа расследовали в соответствии со статьями 58 и 59, рассматривались военными трибуналами, существовавшими в Красной армии на окружном (в военное время военный округ назывался фронтом), корпусном, бригадном и дивизионном уровнях, а также в войсках НКВД [69]. В Военно-морском флоте (ВМФ) действовали трибуналы на уровне флотов, флотилий и баз. Трибуналы были частью того, что формально описывалось как «трехэлементная система карательных органов [термин той эпохи. — В.Б.]: Особый отдел НКВД [позже Отдел КР “СМЕРШ”], военная прокуратура и военный трибунал» [70]. С 1926-го по июнь 1939 года военные трибуналы подчинялись исключительно Военной коллегии Верховного суда СССР (ВКВС), а с июня 1939-го по 1946 год — и Военной коллегии, и Комиссариату юстиции СССР [71].

Военная коллегия, осуществлявшая надзор над всеми военными трибуналами, была одной из трех коллегий, действовавших в составе Верховного суда СССР: коллегия по гражданским делам, коллегия по уголовным делам и военная коллегия [72]. Председатель Верховного суда Иван Голяков занимал этот пост целых 10 лет, с 1938-го по 1948 год, — весьма длительный срок службы в те годы. Однако основная роль в осуждении многих тысяч политических обвиняемых, особенно в годы Большого террора (1936–1938), принадлежала Василию Ульриху, который оставался Председателем ВКВС на протяжении 22 лет, с 1926-го по 1948 год. В период между 1939-м и 1946 годом аппарат ВКВС состоял из следующих отделов:

Первый отдел — надзор за судебным производством (оценка смертных приговоров, вынесенных низшими судами);

Второй отдел — надзор за военными трибуналами Красной армии;

Третий отдел — надзор за военными трибуналами войск НКВД [73];

Четвертый отдел — надзор за военными трибуналами ВМФ;

Отделение по суду первой инстанции — обращения из округов/фронтов;

Архивно-статистическое отделение; Секретно-шифровальное отделение; Общее отделение;

Комендатура, отвечавшая за содержание заключенных и исполнение смертных приговоров.

Управление военных трибуналов, контролировавшее их повседневную работу, входило в состав Народного комиссариата юстиции СССР, во главе которого в период 1938–1948 годов находился Николай Рычков.

Это управление отвечало также за подготовку военных юристов в Военно-юридической академии (образована в 1939 году) [74]. Возглавлял это управление с 1940-го по 1948 год Евлампий Зельдин, а в его состав в этот период входили следующие отделы:

Отдел военных трибуналов Красной армии

Отдел военных трибуналов ВМФ

Отдел военных трибуналов войск НКВД

Отдел военно-транспортных трибуналов

Отдел статистики

Отдел кадров

Военно-юридическая академия (готовила военных юристов для военных трибуналов и прокуратур).

С января 1940 года и до вторжения немецких войск все политические дела, которые расследовались особыми отделами, рассматривались трибуналами военных округов НКВД [75]. После начала ВОВ большинство дел поступало в дивизионные трибуналы, прикомандированные к боевым частям. Трибуналы армий заслушивали дела командиров в звании майора и выше, а также командиров батальонов и офицеров полковых штабов или батальонов. Трибуналы фронтов рассматривали дела высокопоставленных командиров и генералов, а также наиболее важные дела обвиняемых более низкого ранга.

Каждый военный трибунал состоял из трех офицеров и секретаря, ведшего протокол судебного заседания. Председатель был военным юристом, и вплоть до 1942 года два других участника суда также были и военными юристами, и лишь позднее их стали выбирать из офицеров той же дивизии [76]. Таким образом, председательствующий фактически и был судьей. Слушания, как правило, проводились с многочисленными нарушениями Уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Вот как описывает заседания бывший секретарь трибунала корпуса на Южном фронте М. Делаграмматик:

«На практике допускались грубые нарушения и упрощения, санкционированные сверху. Например, копия обвинительного заключения подсудимому не вручалась за сутки до судебного заседания, как того требовало законодательство, а ему всего лишь объявлялось обвинительное заключение, подчас даже прямо в день судебного заседания. На типографских бланках было уже напечатано: “Обвинительное заключение мне объявлено” (дата); вручать этот документ в руки подсудимому запрещалось — грубейшее нарушение закона. Чаще всего свидетели по делу в суд не вызывались, что мотивировалось их участием в боевых действиях; суд ограничивался оглашением показаний на предварительном следствии.

По советскому процессуальному праву подсудимый может отказаться от показаний в суде, но судьи обычно уговаривали, чтобы он давал показания и своим чистосердечным признанием облегчил бы свою участь. А на самом деле это нужно было для обвинительного приговора. Подсудимому не разъяснялось, что его последнее слово временем не ограничено. Предоставляя ему последнее слово, судья только спрашивал: “Что вы просите от суда?” Этим грубо попиралось право подсудимого» [77].

Наличие юриста в качестве председателя не гарантировало справедливого судопроизводства. Как объясняет Делаграмматик, «низкий теоретический уровень военных судей, их плохое образование, не говоря даже об отсутствии юридического, как у многих партийных выдвиженцев, невежественных и полуграмотных, судей и прокуроров, отражались на качестве предварительного следствия и судебного следствия, отчего страдала справедливость» [78].

Двойная функция прокуроров

Роль советских прокуроров отличалась от таковой в системе общего права Англии и США. В целом советская правовая система следовала процедурам уголовного производства континентальной Европы, особенно Франции, в котором прокуроры не принимают активного участия в судебном расследовании дел. На слушаниях в военных трибуналах ни прокуроры, ни защитники даже не присутствовали. Роль военных прокуроров сводилась к расследованию уголовных дел в армии, на флоте и в войсках НКВД и к правовому надзору за деятельностью особых отделов. Преступления, которые они расследовали, преимущественно подпадали под действие статьи 193 УК РСФСР («Глава IX. Преступления воинские»).

В 1941 году статья 193 включала в себя 31 пункт [79]. Статья 193-7, например, описывала дезертирство как «самовольное оставление позиции более чем на 24 часа», статья 193-10a учреждала наказание в один год лишения свободы за уклонение от призыва на воинскую службу во время войны, а по статье 193-12 каралось членовредительство. Четыре статьи — 193-17б («халатность или злоупотребление властью со стороны командира»), 193-20а («сдача войск или уничтожение укреплений, или боевого корабля командиром»), 193-21а («невыполнение командиром приказа») и 193-22 («умышленное оставление поля боя») предписывали высшую меру. Статья 193-23 также предусматривала высшую меру наказания, но применялась исключительно к командирам военно-морского флота: «Оставление погибающего военного корабля командиром, не выполнившим до конца своих служебных обязанностей… влечет за собой высшую меру социальной защиты [смерть]». Такие преступления, как изнасилование или растрата, подпадали под «обычные» уголовные, а не военные, статьи УК РСФСР.

Военные прокуратуры были прикомандированы к военным трибуналам. Во время войны армейский прокурор имел двух помощников, двух военных следователей и несколько технических работников [80]. На дивизионном уровне действовали прокурор и один следователь. Каждой прокуратуре на дивизионном и армейском уровнях придавался взвод красноармейцев для охраны задержанных и подследственных.

Военные прокуратуры имели собственную вертикальную структуру. Военные прокуроры округов (фронтов) подчинялись Главному военному прокурору, который в свою очередь подчинялся Прокурору СССР Виктору Бочкову; после ноября 1943 года этот пост занимал Константин Горшенин:

В.М. Бочков, август 1940 г. — июль 1941 г.

Г.Н. Сафонов, июль 1941 г. — январь 1942 г. (и.о.)

В.М. Бочков, январь 1942 г. — ноябрь 1943 г.

К.П. Горшенин, декабрь 1943 г. — 1948 г. [81].

Главный военный прокурор нуждался в одобрении Прокурора СССР относительно назначений военных прокуроров. Прокурор СССР назначал всех прокуроров фронтового уровня. Таким образом, с 1940 года и практически по 1943 год Бочков руководил всей системой военной прокуратуры, и через него, бывшего начальника ОО НКВД, контроль над ней практически сохранялся за НКВД.

Центральный аппарат Главной военной прокуратуры в Москве состоял из следующих отделов:

Военная прокуратура Красной армии

Военно-Морская прокуратура [82]

Прокуратура войск НКВД

Военная прокуратура железнодорожного транспорта (с 1943)

Военная прокуратура морского и речного флота (с 1943) [83].

Главную военную прокуратуру возглавили следующие лица:

Н.Ф. Розовский, 1935–1939 (арестован; приговорен к 10 годам заключения в ИТЛ, умер в лагере в 1942)

П.Ф. Гаврилов, 1939 г. — май 1940 г. (и.о.)

П.Ф. Гаврилов, май 1940 г. — февраль 1941 г.

Н.И. Носов, март 1941 г. — март 1945 г. [84]

Н.П. Афанасьев, март 1945 г. — июль 1950 г. [85].

Как правило, прокуратура армии открывала дела по распоряжению одного из членов Военного совета (ВС) армии. Военные советы (не путать с военными трибуналами!) были уникальными структурами, существовавшими только в Советском Союзе. Вот как описывал их роль генерал-лейтенант Константин Телегин, многолетний член таких советов во время войны:

«Руководство фронтом (равно как и армией, за исключением воздушной) осуществлялось Военным советом во главе с командующим. Хотя в то время командующий еще и не именовался официально председателем совета, но, по существу, и в практике сложившихся отношений он возглавлял этот коллегиальный орган.

В постоянный состав Военного совета входили: командующий войсками, два члена Военного совета, начальник штаба, командующие артиллерией и воздушной армией.

Член Военного совета делил с командующим всю полноту ответственности за политико-моральное состояние, боевую готовность и деятельность войск, принимал самое непосредственное участие в разработке всех оперативных планов.

Согласие члена Военного совета с решением командующего было обязательным условием его осуществления. Все документы директивного характера, исходившие от командования фронтом, подписывались командующим и членом Военного совета по установленному порядку в одну строку, а ниже ставил подпись начальник штаба. Этим, казалось бы, чисто внешним обстоятельством как бы подчеркивалось равенство ответственности командующего и члена Военного совета за результаты реализации принятого решения» [86].

Старшим из двух членов ВС был высокопоставленный партийный функционер, как, например, Николай Булганин или даже член Политбюро ЦК КПСС Никита Хрущев. Старший член ВС обычно не имел ни военной подготовки, ни опыта, и его роль, по существу, заключалась в том, чтобы быть глазами и ушами Политбюро на месте и непосредственно контролировать деятельность командиров высокого уровня. Сталин часто менял командиров фронтов на основе докладов от этих членов ВС. Другим членом ВС был, как правило, заместитель командующего по тылу. Кроме основных обязанностей, военные советы принимали участие в наказании военнослужащих.

Общее число военнослужащих, попавших под расследование и осужденных по статье 193 во время войны, превышало число дел, расследованных особыми отделами / отделами «СМЕРШ» по статье 58. В целом все военные трибуналы, в том числе ВМФ и НКВД, осудили 2 530 683 человек, из них 471 988 были приговорены за «контрреволюционные преступления», а 792 192 — за военные преступления. К расстрелу трибуналы приговорили 217 080 человек (около 8,5% от всех осужденных) [87].

Подсчет только военнослужащих, осужденных военными трибуналами Красной армии, дает более детальную картину. Так, из общего числа 994 300 осужденных 422 700 человек, или 42%, отбывали наказание в своих подразделениях (как правило, офицеры понижались в звании до рядовых) или, после июля 1942 года, в так называемых штрафбатах и штрафных ротах (глава 12). Однако замена наказания применялась лишь к тем, кто совершил военные и уголовные (бандитизм, насилие, казнокрадство и т.д.), а не политические преступления. Большинство из 436 600 осужденных, которые оказались в ИТЛ (45% от общего числа), были осуждены за контрреволюционные преступления. Остальные 135 000 были приговорены к смерти и расстреляны. Одна треть, 376 300, была осуждена за дезертирство [88]. Цифры в докладе НКВД от 1 января 1945 года, который дает подробную разбивку приговоров всех заключенных, находившихся в то время в трудовых лагерях НКВД, демонстрируют, что 28,3% оказались в заключении за контрреволюционные преступления и лишь 6,5% были осуждены за военные преступления (табл. 3.1) [89].

Военные прокуроры также должны были надзирать за делами, открытыми следователями-«особистами» / «смершевцами» [90]. Например, до войны, для того, чтобы арестовать военнослужащего по обвинению в контрреволюционном преступлении, ордер на арест должен был быть подписан как начальником ОО, так и местным районным военным прокурором, а также заверен воинским командиром. Нарком обороны должен был санкционировать аресты всех офицеров, начиная с командира взвода и выше, но обычно никаких возражений подобного рода у наркома не возникало [91]. Запросы НКВД на одобрение наркомом обороны Климентом Ворошиловым (занимавшим этот пост с 1926-го по 1940 год) обвинений и, соответственно, арестов составляют 60 толстых архивных томов. А сменивший Ворошилова нарком Семен Тимошенко утверждал аресты генералов накануне нападения Германии на Советский Союз в июне 1941 года.

Во время войны произошли изменения в процедуре арестов, осуществляемых сотрудниками OO/СМЕРШа [92]. Арест рядового или офицера низшего ранга требовал одобрения военной прокуратуры; арест командира среднего звена — одобрения командира и прокурора воинской части; а арест высокопоставленного офицера — утверждения Военным советом армии. Высшие командиры, как и раньше, могли быть арестованы только с санкции наркома обороны СССР, иными словами, самого Сталина (19 июля 1941 года Сталин сменил Тимошенко на посту наркома обороны).

Таблица 3.1. Заключенные в исправительно-трудовых лагерях НКВД на 1 января 1945 года*

* Данные НКВД см.: Петров Н. История империи «ГУЛАГ». Глава 12. URL: http://www.pseudology.org/GULAG/Glava12.htm

** Классификация статей согласно отчету НКВД о заключенных в исправительно-трудовых колониях от 1 января 1943 года. Документ № 96 // ГУЛАГ (Главное управление лагерей) 1917–1960 / Сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М., 2000. С. 426–428.

Чтобы арестовать военнослужащего, следователь OO/СМЕРШа выписывал «постановление на арест» и «постановление об избрании меры пресечения», которое обосновывало необходимость содержать арестованного под стражей. Оба документа должны были также подписываться вышестоящим начальником следователя и прокурором. Копии этих документов включались в материалы «Следственного (уголовного) дела», которое главным образом состояло из протоколов допросов, следовавших за арестом.

Заканчивая дело, следователь OO/СМЕРШа суммировал итоги своего расследования в «Обвинительном заключении». Этот документ также подписывал начальник следотдела, а копия направлялась в прокуратуру. Прокурор был обязан спросить обвиняемого, согласен ли он с обвинительным заключением, и есть ли у него жалобы, например, на избиения во время следствия. Как правило, окончательный «Приговор» трибунала, оглашаемый в конце слушаний по делу, просто повторял обвинительное заключение.

Отношения между следователями OO/СМЕРШа и военными прокурорами, а также председателями и членами военных трибуналов, были непростыми. Прокуроры имели юридическую подготовку, в то время как большинство офицеров OO/СМЕРШа были плохо образованы, а подчас почти неграмотны. Кроме того, как правило, следователи OO/СМЕРШа представляли дела, основанные на доносах или признаниях, полученных под принуждением. Помимо этого, следователи пытались повлиять на решение председателя. Делаграмматик вспоминает: «Нередко особисты [офицеры OO/СМЕРШа] к делам, поступавшим в наш трибунал, приобщали запечатанный конверт с надписью: “Только для председателя ВТ [военного трибунала]”, — там содержались агентурные данные о подсудимом… Иногда сексоты [секретные осведомители] выступали на судах свидетелями (или лжесвидетелями — если требовала того ситуация)» [93].

Многие честные прокуроры отвергали такие фальсифицированные дела, настаивая на новом следствии или даже на полном закрытии таких дел. Подобные закрытия дел привели к тому, что Алексей Сиднев, глава ОО Ленинградского военного округа (ЛВО), отправил Бочкову в марте 1941 года доклад, озаглавленный «Об антисоветской практике Военной прокуратуры ЛВО» [94]. Это было серьезным нарушением субординации, т. к. Сиднев должен был послать доклад через начальника Особого отдела НКВД Михеева. Бочков направил доклад Сиднева своему заместителю и главному военному прокурору, Владимиру Носову, который посчитал, что Сиднев оклеветал прокуроров. Однако никаких мер против Сиднева принято не было, и в дальнейшем он стал функционером высокого уровня в СМЕРШе, а затем и в МГБ [95].

Проявления независимости военными прокурорами были редкими и потенциально опасными. Так, во время пребывания во главе Особого отдела НКВД Бочкова, на многих военных прокуроров и членов военных трибуналов были собраны оперативные материалы, или «оперативки», говоря на жаргоне спецслужб [96].

Смертные приговоры

Во время войны командующий фронтом мог отменить любые решения судов на территории его фронта, даже смертные приговоры [97]. В любом случае, Военный совет фронта был обязан одобрить или не одобрить смертный приговор командиру высокого ранга. В теории военнослужащий, приговоренный к смертной казни, имел право на обжалование, но на практике, подобное обращение было бесполезно. Вот как описывает эту ситуацию Делаграмматик: «Приговоры военных трибуналов на фронте были окончательными и обжалованию не подлежали. Не помню случая, чтобы командующий соединением не утвердил приговора. Потому осужденный был лишен возможности обращаться в Президиум Верховного Совета СССР, которому принадлежало право помилования» [98].

После лета 1942 года военные трибуналы обычно заменяли смертные приговоры по уголовным делам на отправку приговоренных в штрафные батальоны, действовавшие на фронте. Делаграмматик приводит следующий пример: «Два бойца из морской бригады были осуждены за членовредительство “путем стрельбы друг в друга из-за дерева с целью уклонения от военной службы”. На фронте было затишье. Военный трибунал применил ст. 51 УК РСФСР [что означало замену наказания на меньшее] и вместо расстрела определил наказание в десять лет ИТЛ каждому с отсрочкой исполнения и направлением в штрафную роту. Только за “шпионаж” [т. е. статья 58-1б] давали неумолимо расстрел». Делаграмматик приводит следующие подробности о «шпионском» деле киевлянки Ольги Сердюк:

«Перед судом предстала молодая, крупная женщина, военная медсестра. Она обвинялась в самом тяжелом преступлении — 58-1б, т. е. в измене Родине, совершенной военнослужащей… Составляя протокол, я не встретил в ее показаниях фактов шпионской деятельности. Она признала, что была завербована в лагере военнопленных, дала подписку сотрудничать с немецкой разведкой — этим дело и ограничилось. Но для военного трибунала основополагающее значение имел сам факт вербовки, даже не сопровождаемый разведывательной деятельностью. Мало того, и о вербовке-то было известно лишь со слов подследственной, без всяких вещественных доказательств. И вот — обвинительный приговор и скорый расстрел.

Старший секретарь военного трибунала Шарков однажды поделился со мной методикой выявления немецких шпионов. Начальник Особого отдела НКВД корпуса, высокий и плотный человек, заходил в камеру, где находились военнослужащие, подлежащие проверке (освобожденные или бежавшие из плена, бывшие в окружении, партизаны), выбирал и уводил какого-либо слабого или боязливого бойца, применял к нему свои огромные кулачищи и получал таким образом признание в шпионаже. Дальше несчастного ожидало мучительное следствие, трибунал и казнь. Такова, видимо, и природа “шпионажа” Ольги Сердюк.

Другие шпионские дела, рассматриваемые нашим военным трибуналом, были столь же сомнительны» [99].

Как уже было сказано, всего во время войны военные трибуналы осудили более 2,5 млн советских граждан — мужчин и женщин [100]. Из них 472 000 были осуждены за контрреволюционную деятельность, т. е. в соответствии со статьей 58, и в общей сложности 217 000 были расстреляны. Причем 135 000 из них были приговорены военными трибуналами Красной армии. Смертные приговоры, как правило, исполнялись перед строем солдат сотрудником Особого отдела (позже СМЕРШа) или взводом красноармейцев, приданных Особому отделу (позднее — Отделу «СМЕРШ»).

О чудовищном масштабе расстрелов в советских войсках свидетельствует сравнение с количеством смертных приговоров в иностранных армиях во время Второй мировой войны. Так, британские военные трибуналы приговорили к смерти 40 военнослужащих, французские трибуналы — 102 человека, а американские трибуналы — 146 военнослужащих [101]. Немецкие военно-полевые трибуналы приговорили к смерти 30 000 военнослужащих, и примерно такое же количество немецких дезертиров было расстреляно в конце войны без суда и следствия — в основном военнослужащими частей СС и военной жандармерии.

 

Примечания

1. Термин «инструмент личной власти» был предложен историками Йорамом Горлицким и Олегом Хлевнюком в книге: Gorlizki Y., Khlevniuk О. Cold Peace: Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953. Oxford, 2004. P. 46 (на русском: Хлевнюк О., Горлицкий Й. Холодный мир. Сталин и завершение сталинской диктатуры. М., 2011).

2. Три члена Политбюро — Михаил Калинин (Председатель Президиума Верховного Совета СССР), Андрей Андреев (Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР) и Николай Шверник (Председатель Совета Национальностей и заместитель Калинина) — играли «декоративную» роль в Политбюро. Они не входили во «внутренний круг» Сталина.

3. Марьямов Г. Кремлевский цензор. Сталин смотрит кино. М., 1992. С. 11.

4. О работе сталинского Политбюро см., например: Хлевнюк О.Г. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2010. С. 398–444.

5. Воспоминания Дмитрия Суханова (1904–?), бывшего помощника Г.М. Маленкова с 1935 до марта 1953 г., затем заведующего канцелярией Президиума (бывшего Политбюро) ЦК КПСС, в документальном фильме «Я служил в аппарате Сталина, или песни олигархов» (реж. Семен Аранович, 1990).

6. Ефимов Б. Десять десятилетий о том, что видел, пережил, запомнил. М., 2000. С. 261.

7. Василевский А.М. Накануне 22 июня 1941 г. (Неопубликованное интервью маршала Советского Союза А.М. Василевского от 20 августа 1965 г.) // Новая и новейшая история. 1994. № 6. С. 8–11.

8. Мильчаков А. «Писать все-таки надо!..» // Смена. 1988. № 1467 (июль). URL: http://smena-online.ru/stories/pisat-vse-taki-nado/page/12. А.П. Серебровский (1884–1938) был начальником Главного управления по цветным металлам, золоту и платине («Главзолото») с 1928 по 1937 г.; одновременно в 1932–1937 гг. — зам. наркома тяжелой промышленности и кандидат в члены ВКП(б). Арестован 23 сентября 1937 г. прямо в больнице, где находился на лечении. 8 февраля 1938 г. приговорен Военной коллегией к ВМН, расстрелян двумя днями позже. Реабилитирован в 1966 г. А.И. Мильчаков (1903–1973) был арестован в 1938 г., провел 16 лет в Норильском и Магаданском лагерях. Освобожден и реабилитирован в 1954 г. Вскоре после ареста Мильчакова на приисках управления «Главзолото» вольнонаемные рабочие были заменены заключенными.

9. Tucker R.C. Stalin in Power: Revolution from Above, 1928–1941. N.Y., 1992. Р. 123–124; детальное описание см.: Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск, 2001. С. 151–164, 196–207.

10. Воспоминания И.В. Ковалева (1903–1991), бывшего наркома путей сообщения СССР, см.: Куманев Г. Говорят сталинские наркомы. Смоленск, 2005. С. 281. 10 марта 1934 г. Политбюро приняло решение (П3/55/53) назначить Поскребышева заведующим Особым сектором. С августа 1935 г. его должность называлась «заведующий канцелярией секретаря ЦК ВКП(б) И.В. Сталина», а после декабря 1952 г. Поскребышев был «секретарем Президиума и Бюро Президиума ЦК КПСС».

11. Авторханов А. Загадка смерти Сталина // Новый мир. 1991. № 5. С. 194–233.

12. Лебедев В. «Правящая партия оставалась подпольной» // Источник. 1993. № 5-6. С. 88–95.

13. Доклад И.В. Сталина на Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 г. см. в: Материалы февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. // Вопросы истории. 1995. № 3. С. 3–15.

14. Речь Л.М. Кагановича на XVII съезде ВКП(б), 1934 г. Цит. по: Павлова И.В. Сталинизм: становление механизма власти. Новосибирск, 1993. С. 175.

15. Марьямов. Кремлевский цензор. С. 48–49.

16. Бутовский Я. и др. Новейшая история отечественного кино. 1986–2000. Кино и контекст. Т. 6. СПб., 2004.

17. Литература по новому анализу источников обширна и постоянно растет, например: Солонин М. 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? М., 2005; Он же. Июнь 41-го. Окончательный диагноз. М., 2013; Цыганок А. К какой войне готовилась Красная Армия? // Полит.ру. 2006. 16 и 19 июня. URL: http://www.polit.ru/article/2006/06/16/whichwar/; http://polit.ru/article/2006/06/19/whichwar2/ 

18. Комментарий Сталина к докладу С.К. Тимошенко, наркому обороны, декабрь 1940 г., процитирован в: Лота В. «Альта» против «Барбароссы». М., 2004. С. 262.

19. См. краткую биографию Л.П. Берии (1899–1953) в: Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД. 1934–1941. Справочник. М., 1999. С. 106–107.

20. Микоян А. Так было. Размышления о минувшем. М., 1999. С. 354.

21. Romanov A.I. Nights Are Longest There: A Memoir of the Soviet Security Services / Transl. by G. Brooke. Boston, 1972. Р. 178.

22. Зенькович Н.А. Тайны кремлевских смертей. М., 1995. С. 383; Тепляков А. Сибирь: процедура исполнения смертных приговоров в 1920–1930-х годах // Голоса Сибири. Вып. 4. Кемерово, 2006. С. 213–277.

23. Показания Меркулова в 1953 г. (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 472. Л. 57), цит. по: Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов. М., 2008. С. 184.

24. Цит. по: Черушев Н. 1937 г.: Элита Красной Армии на Голгофе. М., 2003. С. 73.

25. Показания врача А.А Розенблюм в 1956 г., цит. по: Ваксберг А. Нераскрытые тайны. М., 1993. С. 124. В то время А.А. Розенблюм (1894–?) имела звание военврача 3-го ранга. Арестована и осуждена в 1939 г. к 15 годам лишения свободы. Наказание отбывала в Норильлаге. Освобождена и реабилитирована в 1955 г. Бетал Калмыков (1893–1940) с марта 1920 г. был председателем ревкома, затем облисполкома Кабардино-Балкарии. В 1921–1924 гг. руководил карательными операциями на Кавказе, когда под видом борьбы с бандитизмом уничтожались все подозрительные для новой власти люди. С 1930 г. — 1-й секретарь Кабардино-Балкарского обкома ВКП(б). 13 ноября 1938 г. арестован (возможно, обладал информацией, компрометировавшей Берия). 26 февраля 1940 г. приговорен Военной коллегией Верховного Суда СССР к смертной казни по обвинению в создании контрреволюционной организации в Кабардино-Балкарии и подготовке террористического акта. Расстрелян на следующий день. В 1954 г. реабилитирован.

26. Показания С.С. Мамулова на допросе от 12 августа 1953 г. // Постановление Президиума ЦК КПСС от 1 июля 1954 г. Документ № 1.165. Политбюро и дело Берия. Сборник документов / Под ред. О.Б. Мозохина. М., 2012. С. 646–664. С.С. Мамулов (1902–1976) заведовал секретариатом НКВД/МВД в 1939–1953 гг. В июне 1953 г. арестован. 28 сентября 1954 г. приговорен Военной коллегией Верховного суда к 15 годам тюремного заключения, которое отбывал во Владимирской тюрьме. См. его биографию: Петров, Скоркин. Кто руководил НКВД. С. 289.

27. Ваксберг. Нераскрытые тайны. С. 140.

28. Тепляков А.Г. Машина террора: ОГПУ–НКВД в Сибири в 1929–1941 гг. М., 2008. С. 339.

29. Письмо Р.И. Эйхе И.В. Сталину от 27 октября 1939 г. // Доклад Н.С. Хрущева о культе личности Сталина на XX съезде КПСС: Документы. М., 2002. URL: http://www.coldwar.ru/hrushev/pismo-eyhe-stalinu.php. Очевидно, сначала следствием занимался Особый отдел (ОО, тогда 5-й отдел ГУГБ) — З.М. Ушаков (Ушмирский) (1895–1940) был помощником начальника ОО с января 1937 г. по сентябрь 1938 г., когда он был арестован; потом Контрразведывательный отдел (КРО) — Н.Г. Николаев-Журид (1897–1940) был заместителем начальника, потом начальником этого отдела с марта 1938 г.; арестован в октябре того же года. См. биографию Николаева: Петров, Скоркин. Кто руководил НКВД. С. 318–319.

30. Показания Л.Ф. Баштакова на допросе в январе 1954 г. см.: Реабилитация: как это было. Т. 2. М., 2003. С. 647–648. Л.Ф. Баштаков (1900–1970) был зам. начальника 1-го спецотдела НКВД с декабря 1938 по март 1940 г., затем начальником этого спецотдела до января 1942 г. В этой должности Баштаков должен был присутствовать при расстрелах. См. его биографию: Петров, Скоркин. Кто руководил НКВД. С. 101–102. Биографию Б.В. Родоса (1905–1956) см.: Петров Н. Палачи. Они выполняли заказы Сталина. М., 2011. С. 139–150; Биографию А.А. Эсаулова (1905– 1954) см.: Петров, Скоркин. Кто руководил НКВД. С. 456.

31. The Hunter // Time. 1948. March 22.

32. Все они будут упомянуты в последующих главах или таблицах. См. биографии: Петров, Скоркин. Кто руководил НКВД. С. 148–149, 167–168, 233–234, 289, 296–298, 431–432.

33. Биографию В.Н. Меркулова (1895–1953) см.: Петров. Палачи. С. 94–108.

34. Romanov. Nights Are Longest There. Р. 55.

35. Решение Политбюро П64/82 от 23 сентября 1938 г. Документ № 345 // Лубянка. Сталин и Главное управление государственной безопасности НКВД. 1937–1938 / Сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. М., 2004. С. 554–555.

36. Mawdsley. Thunder in the East. Р. 67.

37. Решение Политбюро П67/52 от 11 января 1938 г. Документ № 10 // Лубянка. Сталин и НКВД–НКГБ–ГУКР «СМЕРШ». 1939–1946 / Сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. М., 2006. С. 16–18.

38. Штат центрального аппарата НКВД на 1 января 1940 г. Документ № 21 // Кокурин А.И., Петров Н.В. Лубянка. ВЧК–ОГПУ–НКВД–НКГБ–МГБ–МВД–КГБ. 1917–1960. Справочник. М., 1997. С. 258–260.

39. См. биографию В.М. Бочкова (1900–1981): Петров, Скоркин. Кто руководил НКВД. С. 116.

40. С 1939 г. по март 1946 г. Г.Н. Сафонов (1904–1972) был заместителем Прокурора СССР, а с марта 1946 г. по февраль 1948 г. — заместителем Генерального прокурора СССР. В 1941–1944 гг. входил в состав секретной комиссии Политбюро по судебным делам. Принимал участие в Нюрнбергском Процессе. С февраля 1948 г. по июль 1953 г. был Генеральным прокурором СССР.

41. См. биографию А.Н. Михеева (1911–1941): Петров, Скоркин. Кто руководил НКВД. С. 306.

42. Разделение преступлений на две группы — (а) преступления против нового политического порядка и (б) все другие преступления — уже существовало в первом Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. (статья 27). В Уголовных кодексах (УК) прочих союзных республик статья, аналогичная статье 58 УК РСФСР, имела другой номер, например в УК Украинской ССР это была статья 54, в УК Белорусской ССР — статья 72, в УК Узбекской ССР — статья 66.

43. В современной российской литературе широко и бездумно используется выражение, что в сталинское время арестованные «органами» направлялись «без суда и следствия» в лагеря, тюрьмы или их расстреливали. В действительности выражение «без суда и следствия» полностью искажает смысл происходившего и не должно употребляться. Арестованные по «политической» 58-й статье находились под следствием в следственных тюрьмах ВЧК/ОГПУ/НКВД/НКГБ/МГБ, на них следователи «органов» открывали следственные (уголовные) дела, а после окончания следствия «Дело» (папка с документами следствия) направлялось в суд. Судом по таким делам была Военная коллегия Верховного суда СССР (ВКВС), Особое совещание (ОСО при НКВД, потом при МГБ), до 1934 г. — также Коллегия ОГПУ, а в случае многих дел в армии и флоте — военные трибуналы. После вынесения приговоров этими судами осужденных по «политическим» делам направляли в исправительно-трудовые лагеря или расстреливали. Даже во время Большого террора (1936–1938) происходило формальное осуждение жертв, внесенных в подготовленные НКВД и одобренные партийными органами «расстрельные списки» (по терминологии НКВД — «альбомы»). В это время решение формально принимали «тройки», «двойки», ВКВС, ОСО.

44. Эта и последующие цитаты приведены в редакции 1938 г.: Уголовный кодекс РСФСР. С изменениями на 1 июля 1938 г. М., 1938. Английский перевод разделов статьи 58 см.: Rossi J. The GULAG Handbook: An Encyclopedia Dictionary of Soviet Penitentiary Institutions and Terms Related to the Forced Labor camps / Transl. from the Russian by W.A. Burhans. N.Y., 1989. Р. 539–550.

45. См. документ № 13 в: Реабилитация. Как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Март 1953 — февраль 1956 / Сост. А. Артизов и др. М., 2000. С. 77.

46. Статья о саботаже существовала в УК РСФСР с 1926 по 1958 г. В современном Уголовном кодексе РФ есть статья 281 о диверсии (в редакции 2017 г.): «Совершение взрыва, поджога или иных действий, направленных на разрушение или повреждение предприятий, сооружений, объектов транспортной инфраструктуры и транспортных средств, средств связи, объектов жизнеобеспечения населения в целях подрыва экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации, — наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет». URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699/26760b317cab8b7c84154df406492379d8f6abf1/

47. Постановление ЦИК СССР (Центральный Исполнительный Комитет, предшественник Верховного Совета СССР), от 8 июня 1934 г. Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях / Под ред. Е.А. Зайцева. М., 1993. С. 27.

48. Записка руководства НКВД на имя И.В. Сталина от 5 октября 1938 г. (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 79. Л. 281), цит. по: Рогинский А., Даниэль А. Аресту подлежат жены… // Polit.ru. 2003. 30 октября. URL: http://polit.ru/article/2003/10/30/628134

49. Детали мероприятий против «ЧСИРов», включая детей, были приведены в секретном Оперативном приказе НКВД № 00486 от 15 августа 1937 г. См. текст приказа: Сборник законодательных и нормативных актов. С. 86–93.

50. Цит. по: Семенов Ю. Собрание сочинений. Т. 8. М., 1994. Гл. 27. URL: http://virlib.ru/read_book.php?page=31&file_path=books/9/book04207.gz. О деле командарма 1-го ранга И.П. Белова (1893–1938) см.: Черушев Н. 1937 г.: Элита Красной Армии на Голгофе. М., 2003. С. 87–96. Интересно, что первый допрос Белова сразу после ареста 7 января 1938 г. проводил Сталин лично, в присутствии наркома НКВД Николая Ежова; затем Сталин присутствовал на очной ставке Белова с двумя другими арестованными военачальниками. Белов был одним из пяти расстрелянных членов Специального судебного присутствия Верховного суда СССР, приговорившего подсудимых по делу Михаила Тухачевского к расстрелу. Только два члена этого суда, Семен Буденный и Борис Шапошников, остались в живых.

51. Назаретян Амаяк и Клава, дети Клавдии Дмитриевны Назаретян (1906–1987). URL: http://museum-dom.ru/bio06/nazaretyan.html

52. Бажанов Б.Г. Записки бывшего секретаря Сталина. М., 1990. С. 53, 81.

53. Назаретян Амаяк и Клава. Клавдия Дмитриевна Назаретян.

54. Шатуновская Л. Жизнь в Кремле. N.Y., 1982. С. 106–107. В 1946 г. К.Д. Назаретян вышла из лагеря без права проживания в Москве. Она нарушала это условия в поисках детей и была опять арестована. На этот раз она была приговорена к 15 годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Была освобождена после смерти Сталина. Реабилитирована в 1956 г.

55. Доклад Ю.Д. Сумбатова, начальника Административно-хозяйственного управления НКВД, наркому НКВД Л.П. Берии, от 29 января 1939 (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 6. Д. 839. Л. 35), цит. по: Рогинский, Даниэль. Аресту подлежат жены. Список репрессированных членов семей военачальников высшего командного состава, арестованных и расстрелянных в 1937–38 гг., см.: Черушев. 1937 г. С. 524–539.

56. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1941 г. Ведомости Верховного Совета СССР. 1941. № 25.

57. Письмо Г.Н. Сафонова А.Я. Вышинскому от 22 декабря 1941 г. Документ № 212 // Дети ГУЛАГа. 1918–1956 / Сост. С.С. Виленский и др. М., 2002. С. 376. Андрей Вышинский в то время курировал правовые органы как заместитель председателя Совнаркома (занимал этот пост с мая 1939 по август 1944).

58. Подробности см.: Лакоба С. Абхазии после двух империй. XIX–XXI вв. М., 2004. С. 111–122.

59. Постановление Политбюро «Об изменниках Родине» П19/277, от 17 августа 1940 г. Документ № 124 // Лубянка. Сталин и НКВД–НКГБ–ГУКР «Смерш». С. 184.

60. О докторах-«вредителях», осужденных на этом процессе, см., в частности: Плеханов Б., Манн А. Процесс 38-го: три судьбы // Реабилитирован посмертно. Вып. 1-2 / Сост. Ф.А. Карманов, С.А. Панов. М., 1989. C. 347–372; Тополянский В.Д. Доктор Д.Д. Плетнев // Репрессированная наука / Ред. М.Г. Ярошевский. Л., 1991. С. 305–318.

61. В августе 1939 г. Политбро постановило «признать, что т. Жемчужина проявила неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей, в силу чего в окружении тов. Жемчужиной оказалось немало враждебных шпионских элементов, чем невольно облегчалась их шпионская работа». Жемчужину сняли с поста наркома рыбной промышленности, и усилился сбор информации о ее деятельности и деятельности ее брата, американского бизнесмена Сэма Карпа (Самуила Капровского). См.: Медведев Ж. Соломон Лозовский, Полина Жемчужина и Вячеслав Молотов // Scepsis.net. URL: http://scepsis.net/library/id_1571.html#a46; Жирнов Е. «Официально сделать ничего нельзя» // Коммерсант.ru. 2012. 28 мая. URL: http://www.kommersant.ru/doc/1930263

62. Это был второй арест Ю.В. Канель, первый раз сотрудники НКВД арестовали ее весной 1937 г. После вмешательства ее бывшего мужа Михаила Герчикова (1895–1937), в то время зам. наркома комиссарита совхозов СССР, обратившегося за помощью к наркому НКВД Николаю Ежову, она была освобождена через две недели после ареста. Однако 7 мая 1937 г. М.Ю. Герчиков был арестован, а уже 7 октября Военная коллегия Верховного суда СССР (ВКВС) приговорила его в ВМН, и он был расстрелян. См.: Юлия Вениаминовна Канель (1904–1941). http://museum-dom.ru/bio04/kanel.html. После второго ареста Ю.Я. Канель (1904–1941) была на месяц помещена в Сухановскую тюрьму, после чего подтверждала и подписывала все, что от нее требовали следователи. О судьбе членов семьи Канель см.: Рапопорт Н. То ли быль, то ли небыль. Ростов н/Д, 2004. Гл. 27. Семья Каннель. http://www.e-reading.by/chapter.php/115222/26/Rapoport_-_To_li_byl%27%2C_to_li_nebyl%27.html Второй муж Ю. Канель, Северин Вейнберг (1898–1940), директор Медицинской научной библиотеки Минздрава, был арестован до нее, 27 января 1938 г. 13 февраля 1940 г. он был приговорен ВКВС к ВМН и расстрелян на следующий день. См.: http://old.memo.ru/memory/DONSKOE/d40.htm. Вторая жена М. Герчикова, врач-психиатр Лидия Лурия (1908–1991), была тоже арестована и осуждена как «ЧСИР» к заключению в ИТЛ сроком на восемь лет. Однако вскоре ее дело было пересмотрено, и в конце 1938 г. ее освободили из Карагандинского лагеря с ограничением проживания в крупных и пограничных городах. См.: Лидия Романовна Лурия (1908–1991). http://museum-dom.ru/bio08/luriya.html

63. См. краткую биографию Н.В. Канель (1903–2000): http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=author&i=128. Впоследствии сестры Каннель и С.Ю. Вейнберг были реабилитированы.

64. По распоряжению Сталина 21 января 1949 г. сотрудники МГБ арестовали П.C. Жемчужину (1897–1970) в связи с «делом Еврейского Антифашистского Комитета» (см. Эпилог). ОСО при МГБ приговорило Жемчужину к ссылке на пять лет в Кустанайскую область в Казахстане. По ее делу были также арестованы ее брат А.С. Карповский, сестра Р.С. Лешнявская, племянник И.И. Штейнберг, секретарь А.Т. Вельбовская и пять бывших коллег по работе. Один из коллег, В.Н. Иванов был парализован в результате примененных к нему пыток. Брат и сестра умерли в заключении. По распоряжению Берии Жемчужину освободили сразу после смерти Сталина. О ее деле см.: Медведев Ж. Арест Полины Жемчужиной, опала Молотова и ликвидация Вознесенского // Scepsis.net. URL: http://scepsis.net/library/id_1712.html

65. См. его биографию: Сломянский Адольф Вениаминович, 1901–1985 // Автономная тяга. С. 76–77. URL: http://www.vniizht.ru/files/file_87/wissen_3_4.pdf; также Канель Н.В. Встреча на Лубянке // Доднесь тяготеет. Вып. 1: Записки вашей современницы / Сост. С.С. Виленский. М., 1989. С. 495–499, http://www.sakharov-center. ru/asfcd/auth/?t=book&num=1773

66. Похоже, приговоры «за намерение» возродились в современной России. 25 августа 2015 г. Северо-Кавказский окружной военный суд приговорил украинского кинорежиссера Олега Сенцова к 20 годам лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима, а украинскому активисту Александру Кольченко было назначено 10 лет колонии строгого режима, в частности за якобы намерение взорвать памятник В.И. Ленину, которое суд расценил как подготовку к теракту. Оба обвиняемых заявили о пытках, которым их подвергали сотрудники ФСБ во время допросов. См.: ЕС назвал приговор Сенцову нарушением международного права // Lenta.ru. 2015. 26 августа. URL: http://lenta.ru/news/2015/08/26/mogherini

67. Левенштейн В. По-над нарами табачный дым… М., 2008. С. 149. Л.Е. Влодзимерский (1903–1953) возглавлял следственную часть по особо важным делам (ОВД) НКГБ/МГБ с мая 1941 до мая 1946 г. В июле 1953 г. был арестован, 23 декабря 1953 г. приговорен Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР к ВМН по «делу Берии» и расстрелян. О нем см.: Петров, Скоркин. Кто руководил НКВД. С. 132; Петров Н. Палачи. Они выполняли заказ Сталина. М., 2011. С. 125–138, также см. эпилог данной книги.

68. Begin M. White Nights: The Story of a Prisoner in Russia. N.Y., 1977. P. 81.

69. Яцкова А. История советского суда // Отечественные записки. 2003. № 2. URL: http://magazines.russ.ru/oz/2003/2/iackov.html

70. Делаграмматик М. Военные трибуналы за работой // Новый мир. 1997. № 6. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1997/6/delagr-pr.html

71. Обухов В.В. Правовые основы организации и деятельности военных трибуналов войск НКВД СССР в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. (историко-правовые исследования) / дисс. канд. юр. наук. М.: Московский университет МВД РФ, 2002. С. 41, 96. Я признателен профессору Джеффри Бердсу (Jeffrey Burds, Northeastern University, Boston, USA) за рекомендацию этого источника.

72. С 1943 по 1945 г. Верховный суд СССР также включал Военно-железнодорожную и Военно-транспортную коллегии, являвшиеся кассационной и надзорной инстанциями по делам военных трибуналов соответственно железнодорожных и водных путей сообщения. Кроме того, с конца 1944 по апрель 1954 г. существовала еще Судебная коллегия по делам лагерных судов в качестве кассационной и надзорной инстанции по делам, рассмотренным созданными тогда же лагерными судами (специальные суды, действовавшие в системе ГУЛАГа). См.: Петров Н. История империи «Гулаг». Гл. 11. URL: http://www.pseudology.org/GULAG/Glava11.htm

73. Подробности см.: Обухов. Правовые основы. С. 89–101.

74. В начале 1942 г. Управление военных трибуналов было переименовано в Главное управление военных трибуналов, которое состояло из Управления военных трибуналов и Управления трибуналов ВМФ, а Отдел трибуналов войск НКВД стал Управлением трибуналов войск НКВД. Там же. С. 42, 96. Н.М. Рычков (1897–1959) начинал свою карьеру в органах ВЧК на Урале (1918–1920). В 1922–1927 гг. он был прокурором Сибирского военного округа, в 1927–1931 гг. — заместитель прокурора РККА, а с 1931 по 1937 г. — член ВК. В 1937–1938 гг. — Прокурор РСФСР, в 1938–1948 гг. — нарком/министр юстиции СССР и член секретной комиссии Политбюро по судебным делам, утверждавшей все смертные приговоры. В 1948–1951 гг. — заместитель Военного прокурора сухопутных войск, в 1951–1955 гг. — заместитель Главного военного прокурора СССР.

75. Обухов. Правовые основы. С. 48.

76. Интервью с Зямой Яковлевичем Иоффе, бывшим членом дивизионного военного трибунала, от 5 февраля 2009 г. URL: http://iremember.ru/drugie-voyska/ioffezyama-yakovlevich/stranitsa-3.html

77. Делаграмматик М. Военные трибуналы за работой. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1997/6/delagr.html

78. Там же.

79. См. полный текст статей 193-17б, 193-20 и 193-23: Звягинцев В. Война на весах Фемиды. Война 1941–1945 гг. в материалах следственно-судебных дел. М., 2006. С. 281–286.

80. Интервью с Зямой Яковлевичем Иоффе. URL: http://iremember.ru/drugie-voyska/ioffe-zyama-yakovlevich/stranitsa-3.html

81. См.: Органы прокуратуры в Великой Отечественной войне. URL: http://genproc.gov.ru/veterans/history/. С 1940 по 1943 г. К.П. Горшенин (1907–1978) был наркомом юстиции РСФСР, а с 1943 по 1948 гг. — Прокурором / Генеральным прокурором СССР. В 1943–1947 гг. также был членом секретной комиссии Политбюро по судебным делам, утверждавшей все смертные приговоры. C 1948 по 1956 г. — министр юстиции СССР, также возглавлял Постоянную комиссию по проведению открытых судебных процессов по наиболее важным делам бывших военнослужащих германской армии и немецких карательных органов; с 1949 по 1956 г. — председатель Юридической комиссии при Совмине СССР. С 1956 по 1963 г. — директор Всесоюзного института юридических наук; затем — заведующий сектором во ВНИИ советского законодательства.

82. В 1939 г. была образована Главная прокуратура ВМФ после создания отдельного Наркомата ВМФ. В 1941 г. она была включена в Главную военную прокуратуру как ее отдел.

83. Структура дана по: Кудряшов А.В. Деятельность военной прокуратуры в годы Великой Отечественной войны // Научная сессия МИФИ. 2005. № 6. С. 169–170.

84. С марта 1941 по март 1945 г. дивизионный военный юрист, затем генерал-лейтенант юстиции, В.И. Носов (1897–1973) возглавлял Главную военную прокуратуру Красной армии. С апреля 1929 г. — помощник прокурора 1-й Туркестанской стрелковой дивизии, затем прокурор 7-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады. Помощник, заместитель прокурора Среднеазиатского военного округа (ВО). В августе 1937 г. — прокурор Северо-Кавказского ВО, а через год — Киевского Особого ВО. С января 1940 г. — прокурор Ленинградского и по совместительству Киевского Особого ВО. В годы войны побывал почти на всех фронтах, на наиболее важных направлениях боевых действий — по несколько раз. С сентября 1945 г. по 1946 г. — 1-й зам. начальника гарнизона / военного коменданта г. Берлин.

85. Карьера Н.П. Афанасьева (1902–1979) началась с того, что в 1934 г. он стал военным следователем Военного трибунала 1-й Казанской стрелковой дивизии. Впоследствии занимал должности помощника военного прокурора Ленинграда, прокурора корпуса в Новгороде, дивизии в Батуми, помощника военного прокурора Северо-Кавказского военного округа (ВО). С осени 1939 г. — в Москве, зам. главного военного прокурора СССР. После эвакуации Прокуратуры СССР в 1941 г. — ее полномочный представитель в Москве. С 1942 по март 1945 г. — Главный военный прокурор железнодорожного транспорта СССР, в том же 1945 г. завершил обучение в Военно-юридической академии. С марта 1945 по июль 1950 г.– Главный военный прокурор СССР; в 1949–1950 гг. также зам. Генерального прокурора СССР. В 1950– 1953 гг. — военный прокурор отдельной механизированной армии, в 1953–1958 гг. — военный прокурор Уральского ВО, с 1958 г. — военный прокурор Северо-Кавказского ВО. См.: Бутрим И., Парфенов Р. Сберечь для истории правду // Красная звезда. 2013. 27 марта. URL: http://www.redstar.ru/index.php/daty/item/8271-sberechdlya-istorii-pravdu

86. Телегин К.Ф. Войны несчитанные версты. М., 1988. С. 189–190.

87. Звягинцев. Война на весах Фемиды. С. 382–383, 736–737.

88. Там же.

89. В январе 1945 г. исправительно-трудовые лагеря находились в ведомстве семи управлений НКВД, включая ГУЛАГ (Главное управление лагерей НКВД). См.: Кокурин, Петров. Лубянка. С. 199.

90. О роли прокуроров в политических делах см.: Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР. М., 2000.

91. Сувениров О.Ф. Трагедия РККА 1937–1938. М., 1998. С. 63.

92. Постановление Государственного комитета обороны (ГКО) № 460сс от 11 августа 1941 г. Документ № 193 // Лубянка. Сталин и НКВД. С. 310.

93. Делаграмматик. Военные трибуналы.

94. Письмо А.М. Сиднева В.М. Бочкову от 5 марта 1941 г. Цит. по: Муранов А., Звягинцев В. Суд над судьями (особая папка Ульриха). Казань, 1993. С. 226.

95. См. биографию А.М. Сиднева (1907–1958): Петров. Кто руководил органами госбезопасности. С. 786–787.

96. Письмо В.М. Бочкова В.В. Ульриху от 23 апреля 1939 г. С. 73–76. Фото письма там же.

97. Интервью с Зямой Яковлевичем Иоффе.

98. Делаграмматик. Военные трибуналы.

99. Там же.

100. Звягинцев. Война на весах Фемиды. С. 736–737.

101. Замятин С.С. Временные бойцы // Проза.ру. URL: http://www.proza.ru/2008/05/10/375

Источник: Бирштейн В.Я. СМЕРШ, секретное оружие Сталина. М.: АИРО-XXI, 2018. С. 85–124.