На краю изменений или стагнации: разговор о Европе

После падения Берлинской стены говорить о «конце истории» стало слишком привычно. Но победа либеральной демократии оказалась не безусловной: новые невидимые стены оказались не столь страшны, но порой столь же прочны. Чтобы Европа была Европой, а не полем противостояния интересов, понадобилась целая совокупность мер, от макроэкономических реформ до поощрения локальных инициатив. В целом идентичность Европы поддерживалась просто расширением Европы: интеграция новых членов позволяла говорить об успешности европейских стандартов, которые могут быть не до конца универсальными, но которые помогают новым членам реализовать свой прежде не до конца раскрытый экономический и политический потенциал.

Но нынешний кризис Европы, подъем популизма, принимает угрожающие масштабы. Прежде всего, руководство ЕС обвиняют в неумении создать приемлемую для всех модель равенства — стран, народов и групп. Если страны или группы стран выступают как игроки, то каковы основания доверия в игре? А если они просто встроились в систему на заранее оговоренных условиях, то что мешает популистам сказать, что эта система устарела или не отвечает запросам отдельных наций? Ведь условия нахождения в проекте Европа — это условия стандартной коммуникации, тогда как популизм — ярко выраженная нестандартная коммуникация.

Но кроме политического популизма есть еще не менее опасный экономический популизм. Черты популизма можно видеть и в проекте Макрона по оздоровлению финансовой системы, и в заявлении Качиньского о том, что ЕС не имеет экономических рычагов борьбы с безработицей; и Брекзит тоже является прежде всего экономическим популизмом, в том числе с попыткой дрейфа в сторону куда более социально ориентированной экономики. Все эти экономические предложения часто рассматривают как дело только тех стран, в которых они высказываются. Но на самом деле они суть эффект общего кризиса 2008 года. Этот кризис привел к тому, что многие даже в благополучных странах потеряли работу или не смогли инвестировать средства, при этом общий уровень жизни большинства населения как будто остался прежним. В результате страны получили возможность высказывать претензии друг к другу, видя в самых развитых государствах бенефициаров кризиса 2008 года, а в самых бедных — должников, неспособных помогать выходу из кризиса. Популизм, возвеличивающий Польшу как страну, оказывается производным от этого слишком заторможенного и непоследовательного преодоления последствий кризиса 2008 года в масштабе ЕС.

Узел нынешнего популизма — ксенофобия. Но она уже не похожа на старую ксенофобию, видевшую в чужаке конкурента или иного нежелательного экономического агента. Старая ксенофобия опасалась «ненормальности», считая необходимым поддерживать статус-кво, — нынешняя ксенофобия благоволит «нормальности», но как идеологеме, которая должна со статус-кво покончить. Для популистов статус-кво — это нарастающий разрыв в доходах и возможностях, это невозможность обеспечить будущее из-за роста инвестиционных рисков, поэтому, требуя изгнания иммигрантов, они просто требуют «будущего для детей», считая, что иммигранты присваивают себе социальные программы, а тем самым — гарантированное будущее.

Итак, экономический базис лежит в основе идеологической надстройки, хотя не совсем в традиционном марксистском смысле. Это не экономика производства, а экономика гарантий, и происходящее сейчас показывает, что эта экономика терпит кризис.

Пол Кольер, почетный профессор Оксфорда, ведущий специалист по миграциям (Великобритания): Концепция Европы как общего дома с самого начала заключала в себе одно противоречие: различные политические формы Европы объединяются не как в доме, на основе доверия, но скорее как на форуме, конкурируя друг с другом в борьбе за идею Европы. Мы видим, что дрейф как европейских либералов к социализму, так и консерваторов к национализму, — это просто поиск конкурентных преимуществ. Пробуждение национализма в современной Европе — это борьба за потребителя, которая всегда требует наличия «исключенных», кто никогда не воспользуется конкурентными преимуществами, предоставляемыми всем потребителям. Тем самым и консерваторы, и либералы, ратуя за наиболее справедливое и эффективное распределение благ, очень косвенно, но поощряют национализм.

Дуглас Мюррей, политический журналист, колумнист (Великобритания): В связи с иммиграцией возникает еще одна проблема: Европа оказывается конкурентной в мире и тем самым привлекательной для всех, но она не знает, что значит быть конкурентной для самой себя. Дело в том, что экономическое устройство Европы подразумевает гарантию возвращения инвестиций, и как раз это привлекает всех иммигрантов, подрывая доверие к системе у европейцев, которые вынуждены всё больше инвестировать в систему самостоятельно — ожидая, когда же будущая конкуренция создаст рабочие места. Европейцы, поддерживающие популизм, знают, как конкурировать на национальном рынке, но не на мировом. Пример Польши здесь очень показателен: поляки понимают, как устроен рынок труда в их стране, каковы его узловые точки, но на рынке ЕС они способны найти для себя только случайные преимущества.

Кристин Окрент, политический журналист (Бельгия): Говоря о национализме, мы не должны забывать, что он существует вовсе не в виде движений снизу, а в виде конкретных партий, стремящихся к контролю над вполне определенными институтами. Поэтому я бы не преуменьшал вопроса о политическом участии, а не только о перипетиях послекризисной экономики. Иммигранты для этих партий — не просто конкуренты на рынке труда, но и лоббисты определенных социальных программ: это главное, это тот «неотложный» вопрос всего ЕС, который как бы требует отсрочить структурные реформы в Евросоюзе. Популисты внушают населению, что якобы пока ЕС занимается иммигрантами, он не занимается больше ничем. Поэтому иммигранты — чужаки не потому, что они мешают нам здесь и сейчас, а потому что они мешают всему Европейскому союзу.

Элиф Шафак, писатель, журналист (Турция, США): На самом деле популизм не мыслит только глобальными или только локальными категориями. Популист очень удивится, если скажут, что он озабочен судьбами Европейского союза. Но чем он действительно озабочен, так это неофициальными союзами: объединить две партии, привлечь на свою сторону третью партию, переиграть те или иные ведомства или организации. Отсюда атака популистов на все неправительственные или интеллектуальные организации: это не только потакание инстинктам большинства, но и нелюбовь к организациям, не вступающим ни в какие союзы. Иммигранты оказываются в этом же ряду: они экономически активны, но несговорчивы.

Луиджи Зингалес, профессор Чикагского университета, экономист, политолог (Италия, США): С проблемой иммиграции и единства Европы связан еще один аспект. Партийная система, которая сейчас вошла в глубокий кризис, уже не может обеспечивать гарантированное выполнение экономических программ. Поэтому как популисты, так и лидеры стран, вроде бы в популизме не особо замеченные, могут свалить экономические неудачи на неправильные рекомендации европейских организаций или на неправильный политический дизайн ЕС. По сути, происходит политизация экономической логики, и правила «исключения», принятые в корпорациях, начинают применяться как в политической полемике, так и в поведении стран, стремящихся к «экзиту» или, наоборот, усилению своей роли во всем регионе.

Джонатан Фридленд, журналист (Великобритания): Но нельзя сказать, что институциональный дизайн ЕС не может быть изменен с минимальным ущербом. Прежде всего, ЕС очень редко выступал настоящим арбитром как экономических конфликтов, так и партийных неурядиц, считая, что даже во всех глубоких конфликтах достаточно брюссельской «рекомендации». Далее, ЕС, развивая нормы коммуникации и инфраструктуры, недостаточно внимания уделял тому, на каких ожиданиях держится вся его инфраструктура. Поэтому популистам так легко сказать, что весь европейский проект якобы не соответствует ожиданию населения их стран. Наконец, ЕС пытается выступать как один из мировых центров силы, но чтобы быть центром силы, нужно как минимум знать до конца свои мобилизационные возможности, а популисты провозглашают, что из-за иммигрантов или банков такая мобилизация никогда не осуществится, и выстраивают свою репутацию негативно, утверждая неспособность ЕС быть субъектом стратегических интересов в мире.