Дмитрий Хмельницкий
Сталинский паспорт
Учет-приход-подсчет: как строилось советское государство
10 309 
«Паспортные столы производят обходы, облавы, проверки домоуправлений, бараков для сезонников, мест скопления подозрительных элементов, нелегальных ночлежек…»
Семьдесят пять лет назад — в 1933 году — города Советского Союза накрыла волна массовых принудительных депортаций под невинным названием «паспортизация населения». Депортации начались с Москвы и Ленинграда, быстро распространились на самые важные промышленные города, а потом и на все оставшиеся.
Смысл советской паспортной системы, введенной законодательно в декабре 1932 года, невозможно понять вне контекста сталинской индустриализации. И вне контекста других зверских мер принуждения, придуманных для ее осуществления.
Официальной целью сталинской индустриализации было развитие народного хозяйства. Предполагалось (и широко декларировалось пропагандой), что выполнение первых пятилетних планов приведет к невероятному росту советской экономики и неописуемым благам для населения страны.
Реальной целью индустриализации, однако, было нечто обратное — стремительный рост военно-промышленного потенциала СССР за счет уничтожения гражданской экономики и снижения до возможного минимума уровня жизни населения. Что и было достигнуто в течение 30-х годов — с невероятной жестокостью и невзирая на многомиллионные потери населения.
Одним из условий выполнения планов индустриализации была социальная реформа, которая позволила бы Сталину и Политбюро свободно распоряжаться рабочей силой населения и использовать ее без остатка для своих целей. Ликвидация хозяйственной системы НЭП и коллективизация поставили под полный контроль Политбюро всех рабочих государственных предприятий и всю рабочую силу деревни. Миллионы людей, занятые раньше в частной торговле, частной мелкой (и крупной) промышленности, инфраструктуре развлечений, частных предприятиях обслуживания населения и прочих разрушенных областях экономики, были вынуждены искать пропитания на государственной службе и государственном производстве.
Но стихийность этого процесса тоже не могла удовлетворить правительство. Масса людей пыталась устроить свою жизнь нелегально или полулегально, но не работая на правительство. Огромное количество ненужных или вредных, с точки зрения государственной политики, людей населяло города и никуда не собиралось уезжать. Наоборот, большие города стали центрами притяжения, поскольку в них было кое-какое снабжение. Раздутые штаты совучереждений вместе с иждивенцами отягощали карточную систему, и без того предельно тощую.
В то же время новые промышленные предприятия, строившиеся в далеких от цивилизации городах, нуждались в рабочей силе, получить которую добровольным образом было невозможно.
Правительству требовался механизм, который поставил бы под его контроль не только всех работающих в колхозах, совхозах и на государственных предприятиях, а вообще все население страны. Механизм, который бы позволил контролировать занятость и место жительство любого гражданина СССР, а также манипулировать населением, перемещая его из тех мест, где наблюдается избыток рабочих рук и душ, туда, где они нужны.
Такой механизм был введен в действие в 1932 году в виде паспортной системы. Разгрузка городов от «лишнего» населения была главной причиной введения внутренних паспортов, значение которых далеко выходило за рамки простого удостоверения личности.
Первый раз этот вопрос обсуждался на заседании Политбюро 15 ноября 1932 года. В секретных протоколах заседания Политбюро он был обозначен характерным образом: «О паспортной системе и разгрузке городов от лишних элементов». Надо полагать, что к тому времени паспортная система была уже разработана, оставалось ее ввести законодательно.
Политбюро постановило: «В видах разгрузки Москвы и Ленинграда и других крупных городских центров СССР от лишних, не связанных с производством и работой учреждений, а также от скрывающихся в городах кулацких, уголовных и других антиобщественных элементов, признать необходимым:
Ввести единую паспортную систему по СССР с отменой всех других видов удостоверений, выданных той или иной организацией и дававших до сих пор право на прописку в городах.
Организовать, в первую очередь в Москве и Ленинграде, аппарат учета и регистрации населения и регулирования въезда и выезда» [1].
Для выработки конкретных мероприятий законодательного и организационно-практического характера была создана комиссия Политбюро по паспортной системе и разгрузке городов от лишних элементов под председательством заместителя председателя ОГПУ Балицкого [2]. 25 ноября комиссия должна была доложить Политбюро результаты работы.
23 ноября Балицкий направил Сталину докладную записку, где давался короткий обзор действующей системы удостоверений личности, каковым, согласно декрету от 20.06.1923, дополненному декретом от 18.07.1927, мог являться «“…всякий документ, вплоть до справок, выданных домоуправлением, <…> постановлением ВЦИКа и Совнаркома от 10.11.1930 года право выдачи удостоверений личности было предоставлено Сельсоветам и отменена обязательная публикация об утере документов”. Этот закон фактически аннулировал документацию населения в СССР» [3].
Комиссия Балицкого разработала три проекта постановлений ЦИК и СНК СССР «О введении единой паспортной системы в городах Союза ССР», «О системе учета и регистрации населения Союза ССР», инструкцию СНК «Об учете и регистрации населения (прописке), регулировании въезда и выезда в гг. Москве, Ленинграде и Харькове» [4].
Постановление ЦИК и СНК СССР «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописки паспортов» было принято 27 декабря 1932 года одновременно с «Положением о паспортах» (второй документ, разработанный комиссией Балицкого).
Постановлением предписывалось ввести единую паспортную систему с обязательной пропиской в течение 1933 года в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Минске, Ростове-на-Дону и Владивостоке. СНК СССР поручалось разработать сроки введения паспортной системы во всех остальных местностях СССР [5].
Вводилась обязательная прописка паспортов в 24-часовой срок после прибытия на новое место жительства. За нарушение правил прописки в первый раз полагался штраф в 100 рублей, во второй раз — уголовное преследование.
В паспорте, помимо прочих данных, указывалось социальное происхождение владельца, для чего была разработана сложная классификация — «рабочий», «колхозник», «крестьянин-единоличник», «служащий», «учащийся», «писатель», «художник», «артист», «скульптор», «кустарь», «пенсионер», «иждивенец», «без определенных занятий» [6]. В паспорте ставилась также отметка о приеме на работу. Таким образом, представители власти имели возможность по паспорту определить, как следовало относиться к его владельцу.
Графа «национальность» выглядела по сравнению с графой «социальное положение» относительно невинно и довольно бессмысленно, тем более что заполнялась она со слов владельца паспорта. Но если участь, что этнические депортации, захлестнувшие в следующие несколько лет СССР, планировались Сталиным уже тогда, ясно, что единственный ее смысл — репрессивный.
«Инструкция о выдаче гражданам Союза ССР паспортов в Москве, Ленинграде и Харькове, в 100-километровой полосе вокруг Москвы и Ленинграда и в 50-километровой полосе вокруг Харькова» опубликована за подписью заместителя управляющего делами СНК СССР И. Мирошникова в январе 1933 года [7].
Инструкцией предписывалось закончить выдачу паспортов жителям Москвы, Ленинграда и Харькова, а также 100-километровой полосы вокруг Москвы и Ленинграда и 50-километровой полосы вокруг Харькова до 15 апреля 1933 года. Прописка выданных паспортов должна была производиться с 1 февраля до 1 мая 1933 года. Лицам, которым в паспорте отказано, проживание в указанных местностях запрещалось. При отказе в выдаче паспорта они получали предписание о выезде в десятидневный срок. При отказе в прописке — в суточный срок.
При принятии на работу требовалось предъявить паспорт или временное удостоверение, которое получали сезонные рабочие; в них делалась отметка о времени поступления на работу.
В секретном разделе Инструкции устанавливались ограничения на выдачу паспортов и прописку в режимных местностях для следующих групп: «не занятых общественно-полезным трудом на производстве» (за исключением инвалидов и пенсионеров), «сбежавших» из деревень «кулаков» и «раскулаченных», даже если они работали на предприятиях или в учреждениях, «перебежчиков из-за границы», прибывших из других мест после 1 января 1931 года «без приглашения на работу», если они не имеют определенных занятий, часто меняют место работы (являются «летунами») или «подвергались увольнению за дезорганизацию производства». Под последний пункт подпадали те, кто бежал из деревни до начала «сплошной коллективизации». Кроме того, паспорта, а следовательно и прописку, не получали «лишенцы» (люди, лишенные избирательных прав, в частности «кулаки» и дворяне), частные торговцы, священнослужители, бывшие заключенные и ссыльные, а также члены семей всех перечисленных групп граждан [8].
Видимо, реализация паспортной системы проходила не гладко, особенно в отношении подмосковных крестьян. На заседании Политбюро 19 марта 1933 года была создана под председательством Калинина комиссия «по применению инструкции по выселению не получивших паспорт крестьян из стоверстной зоны Москвы» [9].
10 апреля Политбюро еще раз обсуждало вопрос о выдаче паспортов в Москве и 100-километровой зоне. Было решено прежнюю инструкцию не менять, разъяснить, что лица, не получившие паспортов в Москве и зоне вокруг нее, имеют право жить «во всех других местах Союза ССР и прописка их на жительство в местах их выбора обязательна». Была также смягчена паспортная политика по отношению к целому ряду лиц (достигших 60-летнего возраста, бывших служителей культа, снявших с себя сан, родителей детей, которые получили паспорта, людей со старой судимостью, «которая хотя формально и не допускает выдачи паспорта, но может быть покрыта их добросовестным исполнением <…> государственных обязательств и хорошим поведением в колхозе и единоличников на селе») [10].
На заседании Политбюро 23 апреля 1933 года был утвержден проект постановления «О выдаче гражданам СССР паспортов на территории СССР», который был опубликован в качестве постановления СНК от 28 апреля 1933 года. Постановление закрепляло деление населения СССР на две касты — тех, кто получал паспорта, и тех, кто не имел на это права.
Согласно пункту 1 постановления, паспорта получало население «городов, рабочих поселков, населенных пунктов, являющихся районными центрами, а также на всех новостройках, на промышленных предприятиях, на транспорте, в совхозах, в населенных пунктах, где расположены МТС, и в населенных пунктах в пределах 100-километровой западно-европейской пограничной полосы Союза ССР» [11].
Не получали паспорта жители сельских местностей, за исключением жителей полос вокруг Москвы, Ленинграда и Харькова и тех, кто подпадал под действие пункта 1. Население сельской местности учитывалось по спискам, которые вели сельские и поселковые советы.
Постановление от 28 апреля расширило список городов, в которых вводились паспорта. Теперь он включал в себя, кроме Москвы, Ленинграда и Харькова, Киев, Одессу, Минск, Ростов-на-Дону, Сталинград, Сталинск, Баку, Горький, Сормово, Магнитогорск, Челябинск, Грозный, Севастополь, Сталинск, Пермь, Днепропетровск, Свердловск, Владивосток, Хабаровск, Никольск-Уссурийский, Спасск, Благовещенск, Анжеро-Судженск, Прокопьевск, Ленинск [12].
Судя по стремительности подготовки и введения паспортной системы, можно предположить, что разработка ее началась задолго до ее первого обсуждения на заседании Политбюро в ноябре 1932 года.
Паспортная система надолго вперед решила сразу несколько важнейших проблем, связанных с трудоиспользованием населения СССР. Во-первых, она разделила все население на социальные группы, подлежащие разному обращению и разным мерам воздействия. Она дала возможность выдавить из крупных городов «лишнее» население, подлежащее трудоиспользованию в иных местах. Она закрепила на деревне сельское население, лишив его возможности бесконтрольно мигрировать в города и вообще перемещаться по стране.
Принудительные депортации и миграции населения, обусловленные введением паспортной системы, приняли сразу же огромные масштабы и привели к резкой ломке социальной структуры городского населения.
Результаты первого полугода паспортизации Москвы и Ленинграда изложены в секретной справке начальника Главного управления рабоче-крестьянской милиции при ОГПУ Прокофьева председателю Совнаркома Молотову от 27 августа 1933 года «О результатах паспортизации гг. Москвы и Ленинграда».
С 1 января 1932 года по 1 января 1933 года (за год до введения паспортов) население Москвы увеличилось на 528 300 чел. и достигло 3 663 300 чел. Население Ленинграда увеличилось за это время на 124 262 чел. (достигло 2 360 777 чел.).
В результате паспортизации за первые восемь месяцев 1933 года население Москвы уменьшилось на 214 000 чел., а Ленинграда — на 476 182 чел. В Москве было отказано в получении паспортов 65 904 чел. В Ленинграде — 79 261 чел. Справка уточняет, что в приведенных цифрах «не учтен деклассированный элемент местный и пришлый и сбежавшие из деревни кулаки, которые жили на нелегальном положении…»
Среди тех, кому отказали, 41% прибывших без приглашения на работу и живших в Москве более двух лет. «Раскулаченных» — 20%. Остальные — судимые, «лишенцы» и пр. [13].
Но не все москвичи обращались за паспортом. В справке указывается:
«Граждане, получившие извещение в отказе в выдаче паспортов по истечении установленного законом 10-дневного срока, в основном удалены из Москвы и Ленинграда. Однако этим не разрешен вопрос удаления беспаспортных. Москва и Ленинград были засорены огромным количеством деклассированного элемента, живущим на нелегальном положении. При объявлении паспортизации они, зная, что им безусловно откажут в выдаче паспорта, не являлись совершенно на паспортные пункты и укрывались на чердаках, в подвалах, сараях, садах и т.д. <…> Для успешного поддержания паспортного режима <…> организованы специальные паспортные столы, имеющие свою инспектуру и негласное осведомление в домах. Паспортные столы производят обходы, облавы, проверки домоуправлений, бараков для сезонников, мест скопления подозрительных элементов, нелегальных ночлежек <…>.
Этими оперативными мероприятиями задержано беспаспортных:
по Москве — 85 937 чел.
по Ленинграду — 4766 чел., направленных в порядке внесудебной репрессии в лагеря и трудовые поселки. Основную массу задержанных составляли беглецы из Центрального черноземного района и Украины, занимавшиеся в Москве кражами и нищенством» [14].
Скрипач Вахтанговского театра Юрий Елагин так вспоминает об этом времени:
«Наша семья была причислена к чуждым и классово-враждебным элементам по двум причинам — как семья бывших фабрикантов, т.е. капиталистов и эксплуататоров, и во-вторых — потому что мой отец был инженером с дореволюционным образованием, т.е. принадлежал к части русской интеллигенции, в высшей степени подозрительной и неблагонадежной с советской точки зрения. Первым результатом всего этого было то, что летом 1929 года нас лишили избирательных прав. Мы стали “лишенцами”. Категория “лишенцев” среди советских граждан — это категория неполноценных граждан низшего разряда. Их положение в советском обществе <…> напоминало положение евреев в гитлеровской Германии. Государственная служба и профессии интеллигентного труда были для них закрыты. О высшем образовании не приходилось и мечтать. Лишенцы были первыми кандидатами в концлагеря и тюрьмы. Кроме того, во многих деталях повседневной жизни они постоянно чувствовали униженность своего общественного положения. Я помню, какое тяжелое впечатление на меня произвело то, что вскоре после лишения нас избирательных прав к нам в квартиру пришел монтер <…> и унес наш телефонный аппарат. “Лишенцам телефон не полагается”, — сказал он кратко и выразительно…» [15]
Самому Юрию Елагину повезло. Как «артист», он оказался причислен к советской элите, получил паспорт и сохранил московскую прописку. Но его отец паспорт в 1933 году не получил, был выслан из Москвы, арестован и погиб в лагере через два года. По мнению Елагина, из Москвы тогда было выслано около миллиона человек.
Немецкий архитектор Рудольф Волтерс работал в Новосибирске в 1932–1933 годах в качестве иностранного специалиста и наблюдал там эффект от введения паспортной системы. Проницательный Волтерс очень точно описывает в книге, вышедшей в 1933 году, ее смысл, цели и роль в общем комплексе мероприятий по принуждению людей к бесплатному и бессмысленному для них труду.
Как пишет Волтерс, в январе 1933 года «…целая серия ударов обрушилась на несчастных людей. Сначала понизили на 10% зарплату. В условиях инфляции это было особенно болезненно. Потом были резко уменьшены рационы продуктов питания. Иностранцам норму выдачи хлеба по карточкам сохранили, а русским урезали вполовину — с 800 до 400 граммов в день. При этом неработающие жены рабочих и служащих были совсем лишены хлебных карточек. Затем началось 30-процентное сокращение давно переполненных штатов управлений. Проводилось оно необыкновенно жестоко. В тот момент, когда служащего увольняли — а происходило это без предварительного оповещения, в течение 24 часов, — у него отнимали хлебные карточки, так что, если у него были деньги, ему приходилось покупать на рынке хлеб, который стоил в 20 раз дороже, или обращаться за помощью к работающим друзьям. Смысл отнятия карточек состоял в надежде на то, что все уволенные немедленно зарегистрируются на бирже труда. Но это делали только те, кого голод совсем хватал за горло. Потому что с биржи труда путь вел не обратно на предприятия Новосибирска… а в сибирские провинции, в совхозы или промышленные районы у подножия Алтая. Это означало пожизненный принудительный труд, потому что оттуда не было пути назад. <…> Многим внезапно уволенным, однако, удалось устроиться на других предприятиях Новосибирска… Тогда Москва изобрела новый способ, который поднял на ноги сотни тысяч и заставил их “добровольно” отправиться в провинцию. Способ назывался — “паспорт”. Людей больше не увольняли, их заставляли маршировать самостоятельно. Началась выдача паспортов, и те, кто к определенному времени не получали паспорта, должны были в течение трех дней покинуть город, в котором они работали. Москву и другие большие европейские города наводнили тысячи безработных. Те, у кого больше не было денег, регистрировались на бирже труда и отправлялись в угледобывающие районы и совхозы. Те, у кого еще оставались деньги, сами ехали искать работу в маленькие города. Так началось настоящее переселение народов. Многие из моих русских знакомых приютили у себя друзей из европейской части России… Вскоре и у нас началась выдача паспортов, и город стал трамплином на пути в… угледобывающие, рыболовные и золотодобывающие районы далеких сибирских степей. Многие из моих близких знакомых должны были покинуть Новосибирск. В середине зимы их выкидывали из жилищ на улицу» [16].
Общий итог результатов введения паспортной системы за пять лет приведен в секретной справке заместителя наркома внутренних дел В.В. Чернышева председателю СНК СССР Молотову от 4 сентября 1937 года. Всего паспортизировано было 50 млн чел., из них 37 млн имели пятилетние паспорта и 13 млн — годовые [17].
Таким образом, паспортами, а следовательно, и правом относительно свободно перемещаться по стране и работать в городах, обладало в 1937 году меньше трети советского населения.
Примечания
Комментарии