Критерии исторического суждения

1. Две перспективы

Критерии исторического суждения в компаративном исследовании могут быть встроены в две перспективы. С одной стороны, они действуют в самих историографических произведениях и других проявлениях исторической культуры, которые мы беремся сопоставлять. Не может быть исторического мышления без нормативных элементов и ценностей, которые и наделяют опыт прошлого смыслом. Прошлое само по себе еще не есть история; но оно станет историей благодаря интерпретации, и любая историческая интерпретация — использование критериев суждения в целях развития той перспективы значения, в которой опыт прошлого переплавляется в повествовательное изложение истории.

Эти критерии вырастают из культурных контекстов жизни историков и их читателей. Можно говорить о привнесении нормы (normative input) в эмпирическое свидетельство о прошлом, которое и преобразует его в историю. Но это только одна сторона дела!

Историки не просто изобретают эти нормативные критерии — они черпают их из своего жизненного культурного контекста: в этом контексте принципы порождения смысла — не только предмет субъективной обработки, но и предмет заранее данных контекстов, внутри которых только и может быть осуществлена работа.

История — зеркало времени, в котором настоящее может рассмотреть себя во многих подробностях. Это способ мыслить о себе, разглядев в зеркале рефлексии замысел о самих себе. В такой временной перспективе память обручена с ожидаемым, произошел синтез фактов и норм, объединяемых умственной процедурой исторического повествования. В области исторической культуры нужно не просто отличать «нормы» от «фактов», но увидеть задаваемый синтез того и другого. Разделенными они стали искусственно, в перспективе размышления — с целью эпистемологического проникновения в весьма специфический род «исторического» мышления.

Второй наш фокус — анализ и интерпретация исторических сочинений в сравнительной перспективе. Критерии суждения по-прежнему останутся важными. Но можно ли их поставить в ряд с самими сравниваемыми сочинениями? Конечно, если мы производим сравнительно-исторический анализ, то некоторое сходство критериев внутри источника и вне него не может не проявиться. Вопрос в том, как вычленить критерии «исторического» суждения, отмеченные таким сходством и потому отличимые от других видов «суждений»?

В дальнейшем я не буду следовать эпистемологической канве, намечаемой в начале, но объясню различные роды нормативных критериев, применяемых при «суждении» о прошлом и тем самым наделяющих его «историческим» значением. Это позволит определить, какое воздействие данные критерии имеют на работу историков. Затем я проанализирую критерии суждения, которые употребляются для сравнения историографических программ. Конечно, все мои доводы остаются на уровне наибольших абстракций и обобщений, коль скоро моя цель — обозначить основные и наиболее общеупотребительные моменты, которые и позволяют проводить сравнения поверх границ культур — в ситуации сегодняшнего дня [1]. Современность требует глобальных перспектив теории истории и теории историографии, что позволяет историкам дать ответ на вызов — размывание исторических ориентиров в ходе глобализации. Мы все чаще опираемся на глобальные концепты исторического мышления, с одной стороны, и идеи и концепты культурного различия и индивидуальности — с другой. Внося свой вклад в обсуждение разрыва между обобщением и исследованием индивидуального, сравнительное изучение историографии становится важным элементом практического развертывания истории — и тогда критерии суждения употребляются в надлежащих целях. В ходе этого само размышление о критериях суждения становится действеннейшим элементом исторического суждения в наши дни — время культурных практик [2].

2. Критерии суждения в производстве истории

Если мы сравниваем критерии суждения так, чтобы межкультурный подход остался убедительным, то начинать стоит со «встроенных критериев»: заранее заданных проявлений исторического мышления в различных регионах земли в различное время. Невозможно создавать историю, не употребляя критериев успеха и провала, которые всегда имеют нормативное измерение! Историческое суждение всегда сталкивает опыт прошлого, «что действительно случилось» (по Ранке, «как это было на самом деле», “wie es eigentlich gewesen”) с нормами нынешней жизни. Совокупный опыт только в этом случае приобретает тот смысл, что забрезжит перед людьми в ходе их жизни. Ценностная система жизни в наши дни наполнена историческим опытом, что позволяет ей угнездиться в повсеместном опыте перемены времен, обретая реалистическую перспективу будущего.

История несет нормативные элементы человеческой жизни к нам, на Землю, отлив их в формы времени, уже заполненного опытом прошлого. Она опосредует нормы и переживания (experiences) средствами повествования. Она осуществляет синтез ценностей и опыта в интеллектуальной процедуре рассказывания истории.

В своих исторических проявлениях и ценности, и моральные составляющие могут быть опознаны и описаны как в функциональной, так и в структурной перспективах. Критерии суждения играют решающую роль в успехе или провале понимания истории (букв.: исторического сознания), ориентируя субъектов во временном измерении их существования. Здесь они имеют практическое назначение. А вот в структурной перспективе эти критерии позволяют решить, как именно прошлое могло бы быть представлено в виде истории, как оно принимает специфическую форму исторического нарратива, способного нас сориентировать.

Оба вида критериев накладываются друг на друга, когда понимание истории тематизируется как коммуникативный процесс. Без регулирующих правил не может состояться ни одной коммуникации. Коммуникация об истории и через историю, равно как и функциональные критерии «суждения», требуют использования также и структурных критериев для того, чтобы коммуникация стала действенной.

А) Функция

Если рассмотреть функцию исторического мышления в человеческой жизни, можно выделить и описать следующие критерии исторического суждения.

— Критерии, которые относятся к жизненному опыту отдельного человека и его ожиданиям, обращенным к опыту прошлого. Благодаря такой направленности прошлое и получает значение и смысл для практического употребления тех стандартов культурных практик, в которых идеи меняющегося времени влияют на человеческую деятельность. Прошлое представляется зеркалом, в котором и видны, и понятны одновременно жизненная ситуация настоящего и ее перспектива на будущее.

— Критерии суждения, наделяющие людей нерушимым самоуважением. В этом случае история функционирует как средство, годное в игре сил, — люди играют в нее, чтобы получить признание других.

— Критерии суждения становятся существенными элементами неотменимых понятий принадлежности к одному и тому же народу (группе, территории, религии, нации, культуре, полу и т.д.). Такое понимание объединяет непохожих людей в единую коллективную идентичность.

Итак, концепт, формируемый критериями суждения, проводит черту между областью жизни своих и чужих, служа средством регулирования их коммуникации.

Б) Структура

Структурные критерии суждения существенны для повествовательной непрерывности исторического мышления, его объяснительной способности, притязаний на истину и объединения опыта и эмпирических данных. Эти критерии позволяют суждению стать элементом нарративного взаимодействия между событиями прошлого, выставляющего нам историческое суждение. Лучший пример такого «функционирования внутри нарративной логики исторического производства смысла» — афоризм «Мировая история — Страшный суд» (“Die Weltgeschichte ist das Weltgericht”) [3]. В средневековой историографии можно найти примеры того, как историческое сообщение прообразует Страшный суд (в согласии со средневековым пониманием четвероякого смысла событий). Я не считаю, что все принципы, задающие повествовательную структуру истории, могут быть поданы в объяснении как критерии суждения. Но мы даже думать не должны об этих критериях без существенного соотнесения их с умственными процедурами и принципами нормативного и направляемого ценностями суждения.

Лучший пример суждения как конститутивного фактора непрерывности повествования, имеющего в своей основе логику исторического мышления, — понятие об истории как об учительнице жизни (Цицерон: Historia vitae magistra). Нормативное суждение оказывается собственно сутью значения истории. «История есть философия, рассказанная на примерах» — афоризм лорда Болингброка обрисовывает конститутивную и всеохватную роль суждения в такого рода историческом мышлении; ведь «философия» у него означает практическую философию, способную давать человеку правила поведения.

3. Критерии суждения при сравнении культур исторической работы

Так как сравнительное исследование в историографии проводится по тем же принципам, что и любое исследование в области исторического знания, оно следует тем же критериям суждения, что описаны выше. Так как культурное различие — предмет исторического изучения культуры, культурное различие воздействует и на само сравнительное исследование.

Что это означает?

Прежде всего, нужно убедиться в наличии скрытых критериев суждения, которые могут очутиться там, если целостный процесс порождения исторического смысла недостаточно отрефлектирован с учетом укорененности его в контексте жизни сегодняшнего дня.

Никто не возьмется утверждать, что история такова же во всех культурах мира; напротив, мы убеждаемся в обратном. Характер историографии и исторического мышления меняется не просто в целом, а имеет историю своей собственной культуры, менявшейся в самом существе; именно так заявляют о себе различные культурные традиции мира. Поэтому сравнение — вопрос о параметрах.

Западная историографическая традиция черпает собственные параметры без всяких проблем в современных исторических исследованиях, особенно в той их версии, какой являются академические исторические дисциплины. Если такой характер современного академического мышления рассматривать как существенно необходимый для истории, то при взгляде на другие культуры станет напрашиваться вывод, что там не было никакого заметного развития историографии и исторического мышления. Таков случай Индии.

Но эта предпосылка весьма сомнительна, поскольку она следует совершенно этноцентрической логике практической работы в области исторической профессии. Только парадигма собственной культуры признается годной, а любая отступающая от нее парадигма судится по степени ее сходства или несходства со своей. Все это легко приводит к историческому суждению, приписывающему культуре незападных обществ качество «аисторичности». [4]. То же самое можно сказать и об уже устаревших способах представления того, как переживаемо время в разных культурах.

Чтобы избежать таких вводящих в заблуждение понятийных предрассудков, нужно мыслить о критериях суждения в сопоставлении культур таким образом, чтобы парадигма собственной культуры не приобретала общего парадигматического статуса, но оказывалась одним случаем из многих в сложной рамочной конструкции интерпретаций и понимания. Такая рамочная конструкция — признание различий даже в логике порождения смысла переживания времени, которое становится «историческим», потому что этот смысл различен в разных культурах. Как же она возможна?

Если такого рода мысль возможна только в нейтральной позиции, вне каких-либо культурных контекстов, то вопрос не найдет ответа. Но есть ли альтернатива? Думаю, что можно сориентироваться на универсальность, встроенную в любое историческое мышление, — универсальность, существенно увязанную с вопросом об истине. Любое историческое повествование заявляет притязания на истину. Логика этих притязаний универсальна. Если можно ухватить данный универсализм истины и придать ему форму, в которой он осуществлялся бы во всех видах истории, то тогда станет возможно разработать понятийную рамочную конструкцию межкультурных сравнений. Нам станут видны различные в несовпадающих культурах критерии суждения, которые нет нужды сводить к одному критерию, специфическому для такой-то культуры.

Отдельный вопрос, каковы вообще антропологические универсалии исторического мышления? И что из себя представляет истина в истории? Но уже сейчас можно показать, что обе составляющих исторического мышления (встроенный в него универсализм и притязания на истину) позволяют нам прийти к такому сравнительному изучению истории, которое признает культурное различие таким образом, что ничто не отрицается во имя абстрактного универсализма (а тот на поверку оказывается обобщением частностей, прежде всего западного опыта) — ни одна культурная особенность не будет ставиться над другими. Главные моменты такого подхода следующие:

— Сравнение различных культур должно осмысляться и осуществляться как элемент коммуникации, направляемой регулятивной идеей взаимного признания различий.

— Сравнительное исследование должно быть погружено в динамику аргументации, результат которой никогда не должен быть предначертан заранее (тогда именно мы и оперируем с действительными критериями суждения).

— В то же время такая коммуникация должна быть осмыслена в гипотетической перспективе «кросскультурного развития». А таковая формируется принципом взаимного признания различий; его логическая предпосылка, идея равенства, оказывается отнесенной к человеческой субъективности, в коей и созидается историческое суждение — источник всех критериев.

Все эти утверждения звучат очень абстрактно, поскольку имеют отношение к самым основам (principles) научной работы. Мне могут возразить, что они что бы то ни было дают в конкретной работе компаративиста, в исторических исследованиях.

Чтобы преодолеть дистанцию между ними и конкретным историческим исследованием в размышлении о критериях суждения в сравнительно-исторической работе, нам надо вернуться назад к рабочему критерию профессиональных конвенций историков, прояснив, каким образом они могут концептуализироваться так, чтобы соответствовать наиболее абстрактным регулятивным правилам равенства, а также признания взаимных различий. Мы исходим из притязаний исторического мышления на истину, возникших в ходе рационализации истории в Новое время, ее превращения в «исторические исследования» — академическую дисциплину с «правилами» исторического поиска.

Истина стала здесь предметом эмпирических доказательств, уделом методической рациональности, а равно и теоретической, и практической связности повествовательной аргументации [5]. Существо критериев суждения — функциональные критерии целостной исторической идентичности и соотносимые с ними критерии выраженной связности нарратива. Суждение становится здесь материалом концептуализации исторической идентичности сразу в двух плоскостях: в отношении к себе и общежитию (one’s own self and togetherness) и в отношении к инаковости других (the otherness of the others). Для меня единственный удовлетворительный критерий суждения в такой его двойной соотнесенности — регулятивная идея взаимного признания различий (включающая в себя и регулятивность идеи равенства).

Когда мы занимаемся компаративными исследованиями в историографии, прежде всего нужно не забывать о руководящих понятиях. Такое размышление должно подчиняться регулятивным идеям равенства и взаимного признания, прилагаемым к методическим процедурам исторической интерпретации.

Чтобы соответствовать данным требованиям, полезно совмещать метаисторическое и эмпирическое исследование. Лучше всего сделать подобную процедуру частью самого исследования. В таком случае теоретическая и методологическая рефлексия становится стимулом компаративного исторического исследования: она как специи в супе — без них суп не назовешь вкусным и не захочешь есть.

Литература

1. Hegel G.W.F. Encyclopädie der philososphischen Wissenschaften im Grundrisse. Zum Gebrauch seiner Vorlesungen (Encyclopedia on the Philosophical Sciences). Heidelberg: Oßwald; Berlin: Norrmann. 1830, 1817.
2. Rüsen J. Historical Objectivity as a Matter of Social Values // J. Leerssen and A. Rigney (eds.). Historians and Social Values. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2000. P. 57–66.
3. Kua Wenhua Bijiaoshixue de Yixie Lilun Quxiang (Some Theoretical Approaches to Intercultural Comparative Historiography) // Wei Gelin (S. Weigelin-Schwiedrzik) and Shi Naide (A. Schneider) (eds.). Zhongguo Shixueshi Yantaohui: Cong Bijiao Guandian Chufa Lunwenji (Chinese Historiography Conference: A Collection of Essays from a Comparative Perspective). Taibei: Daoxiang Chubanshe, 1999. P. 151–176.
4. Westliches Geschichtsdenken. Eine interkulturelle Debatte (Western Historical Thinking. An Intercultural Debate). Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1999.
5. Some Theoretical Approaches to Intercultural Comparison of Historiography // History and Theory. No. 35. 1996. P. 5–22.
6. Schiller F. Resignation (Resignation) (1784) // Hegel (1830), § 548.
7. Wolf E.R. Die Völker ohne Geschichte. Europa und die andere Welt seit 1400 (Peoples without History. Europe and the Other World since 1400). Frankfurt a.M.: Fischer-Verlag, 1986.

Примечания

↑1. Rüsen 1996: 5–22.
↑2. Rüsen 1999.
↑3. Из стихотворения Шиллера «Резиньяция» (или «Раскаяние») (1784), ст. 85; философский комментарий см.: Hegel 1830: параграф 548.
↑4. Wolf 1986.
↑5. Rüsen 2000: 57–66.

Источник: Historical Truth, Historical Criticism, and Ideology: Chinese Historiography and Historical Culture from a New Comparative Perspective (Leiden Series in Comparative Historiography). Leiden: Brill, 2009.