Политические предметы средних размеров

Политическая реальность, если угодно, — салон (красный уголок, молельная комната — кому как нравится), который мы обставляем «предметами средних размеров» (J.L. Austin). Повседневные предметы в обычном салоне — это книги, письменные и курительные принадлежности, а предметы политические в салоне политическом — это государства, суверенитет, духовные скрепы, классы. Говоря иными словами, участники общественных «разговоров», связей и конфликтов делают умозрительные конструкции неотъемлемыми фактами социальной жизни.

И набор предметов, их содержание, и их качество, понятно, получаются различными. О некоторых предметах мы уже почти забыли, хоть и пытались их применить всего лишь несколько лет тому назад. Быстро ушла в небытие медведевская тавтограмма — институты, инфраструктура, инновации, инвестиции. Без вести пропала русская культурная матрица, без которой невозможны ни победы над терроризмом, ни экономический рост, ни реформы. А что уж вспоминать про «национальную идею», которую так и не нашла комиссия Сатарова.

В последние годы дело идет все быстрей и корявей. Мы перебираем все больше и больше политических предметов, уповая на то, что какие-нибудь из них покажут свою полезность и их не нужно будет сдавать в утиль. Вот модернизацию и нанотехнологии сменяет нравственность. Президент говорит, что в обществе нравы повреждены и это грозит падением государству. Вроде бы верно. Без духовных скреп недисциплинированное российское общество разбредется на все четыре стороны. Но то же самое говорил и Михаил Щербатов уж более чем двести лет тому назад. А Россия еще стоит. Может, дело в другом?

Я думаю, что предмет «духовные скрепы» создан и применен неверно. Если эти скрепы и нужны, то с тем, чтобы совокупность поведенческих привычек у различных групп стала, наконец, соответствовать их функциональному назначению. Чтобы нравственные ориентиры работали, следует влить в институты новое, по Веберу, чувство миссии и ответственности. А не патримониальное и старомосковское. Заставить полицию служить не самой себе и охранять не только саму себя. Заставить бюрократов, осуществляющих свои полномочия, оставаться в рамках своих узких компетенций и не руководствоваться личными мотивами. Миссией Минобра не может быть присвоение ученых степеней, потому что признавать достижения и заслуги ученых — это дело только их коллег. Но нынешнее законотворческое возвращение к «строгим древним правилам» отнюдь не укореняет благие нравы. Раньше был моральный облик строителя коммунизма, теперь будет нравственная скрепа суверенного демократа. К удобству и функциональности нашего салона все это имеет небольшое отношение. Следующая остановка — не в нравственно-благополучной России, а в земле Офирской.

От качества политических предметов зависит удобство салона — качество public policy. Чаще всего качество страдает, когда мы начинаем верить в то, что предметы средних размеров самодостаточно существуют как события, акторы, процессы и т.д., а не в качестве более или менее корректных и убедительных описаний действительности и причинно-следственных аргументов. Эта подмена, наверное, неизбежна, но отнюдь не безвредна. Овеществление подменяет анализ констатацией эмпирического факта или, если угодно, замещает эпистемологию онтологией. Ложная онтология извращает логику объяснения социальных явлений и процессов.

Особенно если эти умозрительные категории изначально возникли не как инструменты познания, а как способы лакировки действительности. В самом деле, если «всенародное большинство», «экономная экономика» и «дружба народов» существовали не только в застольных тостах и официозных передовицах, то падение коммунизма невозможно объяснить, не прибегая к теории заговора и чечевичной похлебки. В будущем похожее произойдет с «путинским большинством» и «путинской стабильностью». Их возможное падение уже упреждающе объясняют происками нездоровых сил, рукой карающего госдепа и т.д. Любыми вольно сконструированными предметами, кроме достоверных объяснений. Пренебрегая тем, что созданные предметы не работают на общественное благо или не работают вообще.

Мы наполняем наш салон и по отдельности, и все вместе. Консенсус по поводу политпредметов — один из возможных результатов общественного разговора и политических отношений — может сложиться спонтанно под влиянием таких факторов, как культурный багаж, поколенческий бэкграунд, похожесть личной биографии его участников. Чаще консенсус возникает как результат «политики включения» (Kenneth Jowitt), при которой элиты и лоялисты поддерживают угодный им социальный порядок посредством различных аргументов и техник убеждения.

Предложенный список обязательных к изучению ста фильмов, ста книг, введение единого учебника для школьников, министерские стандарты по гуманитарным наукам, попытки ввести уголовную ответственность за неправильные исторические интерпретации — наиболее яркие примеры техники принуждения, а не свободного общественного разговора. Но могущество этого принуждения призрачно: когда нет монополии на информацию, не может быть и монополии на сумму авторитетных высказываний. Подробнее об этом в следующий раз.

Общественный консенсус, конечно, вещь неосязаемая, его трудно пощупать. Тем не менее, его можно уловить a posteriori — в тот момент, когда аргументы лоялистов потеряют свою убедительность, а элиты решат, что насилие и принуждение выгоднее и надежнее изощренного убеждения. (В большинстве случаев элиты используют и убеждение, и принуждение; речь идет о приоритетах.)

Немного методологии напоследок. «Здравомыслящий» и нерефлексирующий автор свято верит в то, что он может непосредственно наблюдать политические предметы именно такими, какие они есть на самом деле. Наблюдать абстракции и умозрительные конструкции напрямую невозможно. Но это не значит, что мы не можем схватить и объяснить реальность. В отличие от постмодерниста, я убежден в обратном. Конструктивист наблюдает, какое содержание различные группы (индивиды и коллективы) вкладывают в политические предметы и как это содержание меняется со временем. Конструктивист также исследует, как развиваются мнения различных групп по поводу государства, суверенитета, национализма. Именно эти два процесса сконструируют то государство, тот суверенитет, тот национализм, которые со временем общество зафиксирует и примет как данность или, напротив, отторгнет как нечто чужеродное.

На первый взгляд, политические предметы средних размеров существуют сами по себе. Обычно такие факторы, как климат, минеральные ресурсы, демография, называют структурными, имея в виду, что они как бы внеположны акторам и не представляют собой непосредственное творение человеческих рук. Но необходимо помнить, что политика социальна по природе, т.е. именно акторы наполняют эти предметы значением и приводят их в движение. Даже к географической заданности не следует подходить по-паршевски, ведь взаимодействовать с климатической скованностью можно по-разному. Вопрос в том, как, почему, при каких условиях и в какой степени мы можем повлиять, изменить эти предметы, а когда нам придется их обслуживать.