Почему университет нашел Бога

Надеюсь, мне позволят еще раз отметить очевидное: произошел не просто поворот к изучению религии, но, можно сказать, в эту сторону устремилось цунами. Один из ключевых моментов этого движения — цитируемая многими статья Джона Батлера «Козырь веры: проблема религии в новой американской истории», опубликованная в «Журнале американской истории» за март 2004 года. Батлер заметил, что признать роль религии в ранней американской истории мешал недостаток или фрагментарность сведений о роли религии в новой американской истории. Но времена в университете поменялись, и сейчас мы видим прямо противоположное. Достаточно вспомнить, кому в последнее время вручались премии: Даррен Дачук получил в 2011 году премию Джона Даннинга от Американской исторической ассоциации и премию Эллиса Хоули от Организации американских историков за книгу «От библейского пояса США до солнечного пояса США»; Мэтт Саттон также получил премию Бринкли-Стивенса за лучшую статью в «Журнале американской истории»: его статья называлась «Был ли Франклин Делано Рузвельт антихристом?»; Дэвид Сихэт получил премию Фредерика Джексона Тернера от Организации американских историков за «Миф об американской религиозной свободе». Идея понятна. И этот прилив будет только сильнее: скоро выходит книга Дэвида Холлингера «После расщепленных языков пламени».

Конечно, как произошел этот переворот — тема не для заметки в блоге. Но если мы посмотрим на то, как по-разному понимали этот поворот два наших блогера, не думаю, что мы можем говорить о «религиозном повороте» в каких-то когерентных терминах. Тим Лэйси спрашивает, где мы можем найти что-то про римских пап в американской историографии. Кевин Шульц вспоминает несколько работ о папстве, но их немногочисленность только подтверждает точку зрения Лэйси. Л.-Д. Барнет очень тонко заметила, что историки принимают на ура исследования метафизики, потому что они только укрепляют секулярные позиции университета. Барнет подписывает под своим постом: «Религиозные обертоны в интеллектуальной истории вызывают такой интерес именно потому, что в каком-то смысле они насквозь секулярны». Но что действительно занимательно в ее наблюдениях — нетривиальный и совершенно неожиданный ход в объяснении того, почему так много книг выходит по истории религии и почему интерес к ним не стихает. В разгар «онтологической» дискуссии «почему мы пишем», Барнет решительно заявляет:

«“Культурные войны”, которые разгораются в этом блоге время от времени, бывают (по меньшей мере) двух видов: междоусобный конфликт “высокой церкви” и “низкой церкви”, каждая из которых практикует свою “веру” (социальная история “интеллектуалов” и “их текстов” в конфликте с историей идей, которые можно отыскивать в любых текстах), и конфликт между практиками “воплощения” (идеалистами) и практиками “гнозиса” (материалистами).

Если принять всерьез мою таксономию (я бы этого не делала), я бы отнесла себя к “практикам воплощения из низкой церкви” — имея в виду прежде всего то, что я очень широко понимаю, где можно отыскивать идеи, и не считаю себя обязанной чтить иерархию заслуг, поклоняясь “сложным текстам” и считая чем-то незначительным граффити на стенах домов. Затем, я убеждена, что идеи находят имманентное и непосредственное выражение в жизни людей и через жизнь людей, в том мире, который мы образуем и созидаем, а вовсе не остаются эпифеноменами».

Если я хочу понять, почему многие из наших университетских коллег так удивляются валу исследований религии, я прежде всего задамся вопросом, не означает ли это по большей части то, что этот новый излюбленный объект просто начал удовлетворять нашему интересу к самой физике конструирования истории. Мы просто хотим писать о людях, которые всерьез относятся к тому, как они находят смысл в своей работе по конструированию истории. Скажем, возьмем первый попавшийся пример, книгу Дэвида Чаппеля «Камень надежды». Эта книга убедительна для меня, потому что он рассматривает одновременно историю важного социального движения с его идеями и идеалами и метафизику людей, которые и создали это движение. Кстати, студенты в моем семинаре уже устали слушать вопрос, который я им задаю: почему люди в этом движении верили в то, что они делают? Студенты принимают их веру всерьез и конструируют физику исторического движения, к которому мы также относимся серьезно. Но, спрашивает Чаппель, почему бы нам не принимать их веру столь же всерьез, как мы всерьез принимаем то конструирование исторического движения, которым они и прославились?

Как жест в сторону разработки моего вопроса: я с интересом веду исследования по программе, которая ближе всего стоит к центру религиозного цунами, — Программа молодых исследователей религии Университета Индиана. Последние десять лет программой руководит Филипп Гофф, историк новых американских религий и издатель одной из самых ценных книг по американскому религиоведению — The Blackwell Companion to Religion in America. Я знаком с целым рядом людей, которые работали по этой программе (Мой коллега Мирола был в первом выпуске в 1990-е годы), и, думаю, все мы с уважением относимся к книгам и статьям, которые опубликовали участники этой программы. По ссылке выше можно узнать о работе по программе в разные годы. Подозреваю (хотя нужно еще проверять), что один из секретов успеха этих исследователей — наличие такого места, где они могут поставить эксперимент: можно ли трезво и серьезно исследовать объект, который потом попадет на суд воинствующе секулярной академии. Другими словами, можно ли сказать, что Ф. Гофф и «Программа молодых исследователей» создали место, где можно справиться с онтологической дилеммой, замеченной Барнет?

Источник: U.S. Intellectual History Blog