Интеграция, контринтеграция, дезинтеграция

Как монархия Габсбургов справлялась с проблемой национализма? Какие политические стратегии интеграции спасали эту империю от распада? Какие выводы должен сделать Европейский союз из опыта Габсбургов?

Я скажу немного о том, что объединяло монархию Габсбургов, что в действительности привело ее к распаду и затем — что все это может значить для Европейского союза. Это будет в каком-то смысле контрпропаганда, потому что принято утверждать, в Западной Европе, в Центральной и вообще на Западе, что монархия Габсбургов была обречена, что в ней было внутреннее расстройство, которое не могло не закончиться катастрофой. С одной стороны, эта позиция возникла в силу того, что Британия, США и Франция выиграли Первую мировую войну, и с другой стороны, потому что монархия Габсбургов считалась врагом, хотя никто не понимал до конца, почему она враг. Поэтому перед нами — пример порочного триумфализма по отношению к монархии Габсбургов, внушающий нам, что императоры были, по известному суждению, «безумными, злыми и неспособными управлять». Некоторые из них действительно были безумными, некоторые из них были злыми, некоторые были неспособны управлять. Но, тем не менее, перед нами стоит институт, государство, просуществовавшее в десять раз дольше, чем длится европейская интеграция, и в три раза дольше, чем существуют Соединенные Штаты. Мы видим перед собой некий проект, некое государство, которое просуществовало шесть веков.

Поэтому, я думаю, правильно будет начать с вопроса о длительности. Как может нечто подобное существовать столь долго? Если проект европейской интеграции продлится еще 550 лет, то его надо будет признать в высшей степени успешным. Шесть столетий — огромный промежуток времени. Шесть столетий непрерывного существования, не просто как одного из государств, но как королевства в центре Европы и одно время как величайшей империи в мировой истории. Слова, что над империей никогда не заходит солнце, изначально применялись не к Британской империи, а к монархии Габсбургов. Габсбурги в раннее Новое время держали контроль над всеми испанскими, португальскими и позднее голландскими владениями, что значит, что они буквально контролировали большую часть земного шара. И только в последней своей стадии монархия Габсбургов стала многонациональной европейской империей XVIII — нач. XX века.

Как Габсбурги справлялись с проблемой национализма, которая оказалась центральной для Евросоюза? Я настаиваю на том, что и для Габсбургов, и для Евросоюза национализм — это проблема всей Европы, а не частная проблема. Проще всего считать, что национализм — это политика меньшинств, с их намерениями и убеждениями, которые создают проблемы большинству. Но я утверждаю, что и национализм XIX века, и современный национализм — проблема всей Европы и его нужно рассматривать в европейском институциональном масштабе. Я хочу сказать, что монархия Габсбургов располагала институциональными средствами для решения национальных вопросов. Конечно, в XIX веке национализм буквально захлестнул империю, от Наполеона в начале XIX века, и вновь прокатился во время революции 1848 года, и можно сказать, сама империя была в окружении национализмов. Но были выработаны надлежащие ответы.

Первый ответ состоял в сотрудничестве с элитами. «Соглашение» (Ausgleich), знаменитый компромисс 1867 года, превративший Австрию в Австро-Венгрию, был компромиссом с венгерскими элитами, а также менее известным, но не менее значимым компромиссом с польскими элитами Галиции, который и позволил Габсбургам удержать под своей властью восточные земли империи. Кроме того, был ряд известных только специалистам компромиссов то с одной нацией, то с другой, которые по своей изощренности могут поспорить со всем, что удалось сделать Евросоюзу. Как Евросоюз пытается добиться мира, предоставляя каждому народу то, что ему требуется для жизни, так и монархия Габсбургов в начале ХХ века планировала будущее. Можно вспомнить о компромиссе в Моравии, когда было введено всеобщее среднее образование на национальных языках. Или же компромисс в Галиции, который был прерван Первой мировой войной, когда поляки, украинцы и евреи должны были получить свои школы. Об этом помнят сейчас только историки права в Центральной Европе; но все это невероятно интересно, потому что показывает, что монархия способна не просто идти на компромиссы с элитой, которых достичь не так уж сложно, но и разрабатывать изощренные компромиссы, предвосхищающие проблемы, которые могут возникнуть со следующими поколениями граждан. Конечно, компромиссы могли не срабатывать, но к ним подталкивало стремление к миру.

Монарх, парламент и класс служащих офицеров

Конечно, существовали и другие способы обуздания национализма. Одним из них стал парламент. После компромисса с венгерской аристократией пришлось столкнуться с недовольством невенгерского большинства в Южной Венгрии. После компромисса с польской аристократией пришлось столкнуться с недовольством простых людей, непольского большинства в Галиции. Компромиссы с элитами поэтому невольно заставляли Габсбургов делать дальнейшие шаги. Следующим таким шагом стал парламент. Еще одним шагом стало расширение избирательных прав, завершившееся введением всеобщих выборов в 1907 году. Австрийский парламент был по-настоящему многонациональным, и, если не считать отсутствия избирательных прав у женщин, это был невероятно инклюзивный парламент. Для сравнения, когда В. Вильсон произносил в конце Первой мировой войны свою знаменитую речь о 14 пунктах, в американском Конгрессе не было черных. А в Австрийском парламенте были представлены все национальности.

Это был один из способов смягчить национальный вопрос. Другой способ состоял в укреплении централизованных институтов, одним из которых в XIX веке был сам император. То, что Франц-Иосиф правил с 1848 по 1916 год означало, что в начале ХХ века почти все, кто жили тогда, помнили и видели только одного императора, и этот император как глава государства мог смягчать национальный вопрос, как умел. Он говорил на большинстве языков своей страны хотя бы в какой-то мере. Он выступал в каждой местности на том языке, на котором говорят в ней, и, путешествуя повсюду, представлял себя как стоящего над национальностями. Другим централизованным наднациональным институтом, причем несравненно важным, стала бюрократия, в частности класс служащих офицеров. Состав этого класса хорошо показывает, что это был наднациональный и очень влиятельный класс, лояльный к институтам и к монархии как таковой. Некоторые нации были также централизованными. Обычно, когда мы думаем о национальном интересе, мы представляем себе нации, которые хотят отделиться от империи и поэтому становятся ее головной болью. Но часто нации хотят сохранения империи. Рассмотрим яркий пример чехов, с которыми вроде бы всегда были связаны проблемы. Они находились прямо посреди территории государства. И практически все чешские политические мыслители, с начала XIX века, от Палацкого до Масарика, считали, что наилучшим будет сохранение монархии Габсбургов, а не ее распад. Почему? Потому что, как только монархия Габсбургов распадется, они будут поглощены или ущемлены объединенным немецким национальным государством — прогноз, вполне оправдавшийся в ХХ веке. Вот почему чехи хотели, чтобы монархия Габсбургов сохранялась. Вот также почему небольшие национальные государства в Восточной Европе так любят Евросоюз. Маленькие нации внутри многонациональной институции понимают, что в их интересах сохранение этой институции, тогда как возвращение к состоянию национальных государств угрожает их безопасности. Единственная причина, почему чехи стали думать иначе во время Первой мировой войны, — это потому, что они поняли: в результате войны при любом повороте Австрия станет немецким национальным государством или его частью. Но пока монархия Габсбургов была жива, чехи очень ее ценили.

Это выводит нас на немецкую проблему. Единственная нация, которая могла предать монархию Габсбургов, как страшно это ни звучит, — это были немцы. Единственная политическая партия, которая была по-настоящему предательской, — это была немецкая национальная партия Шрёнера, имевшая сильные позиции здесь, в Вене. Именно немецкие ораторы здесь и повсюду в Австрии желали присоединения к Великой Германии после 1871 года, то есть они были почти что политическими предателями существовавшей тогда монархии. Здесь я хотел бы провести параллель с событиями XXI века, прежде всего потому, что нам нужно выяснить, где же кроется угроза национализма. Эта угроза была не внутренней. Монархия Габсбургов не была собранием национальностей, которые стремятся к свободе, восстают против монархии и хотят с ней порвать. Монархия Габсбургов была собранием, но собранием сложных проблем, которые требовали сложных решений. Национализм стал проблемой не потому, что монархия Габсбургов была тюрьмой народов, — ей она определенно не была. Национализм стал проблемой из-за положения дел в остальном мире. В остальном мире стал происходить процесс, который можно назвать контринтеграцией.

Угроза контринтеграции

Все, что делали Габсбурги, может быть подведено под определение политики интеграции: монархия, парламент, класс служащих офицеров. Это были средства интеграции. Но на окраинах монархии Габсбургов можно было увидеть то, что мы назовем контринтеграцией. Самое распространенное определение для контринтеграции — воссоединение нации, но я избегаю этот термин как слишком телеологический. Когда мы говорим «воссоединение нации», то это звучит так, как будто немцы только и хотели, что объединиться, или итальянцы только этого и хотели. Но факт, что, когда произошло объединение Италии и объединение Германии, началось объединение Югославии и Польши. Все это происходило на окраинах монархии Габсбургов. И это ставит перед нами принципиальную проблему: если существует национальное самоопределение, то многонациональная монархия существовать не может. Но трудность на практике состоит в том, что, хотя мы говорим «контринтеграция», мы думаем не о поведении народов, а о судьбе монархии. Почему монархия может пасть? Но даже если мы будем считать, что шли мощные процессы контринтеграции, понадобилась самая тяжелая для страны война в истории Европы Нового времени, четыре года испытаний и поражение, чтобы эта монархия пала.

Что же оказалось роковым для монархии? Я расскажу вам историю, которая может показаться неожиданной. Крушение монархии было обусловлено не ее внутренними проблемами, но одной из внешних контринтеграций: третьей Балканской войной. Первые две балканских войны, 1912 и 1913 годов, были обращены против Османской империи, но третья Балканская война 1914 года обернулась против монархии Габсбургов. В силу ряда совпадений эта война переросла в мировую войну, которая и уничтожила монархию Габсбургов. Почему эта Балканская война была так важна? Это пример одного общего принципа. Сербия пыталась сплотить вокруг себя то, что она считала сербской нацией. Это была одна из контринтеграций, или же воссоединений нации. Но получилось так, что эта контринтеграция вовлекла монархию Габсбургов в совершенно ненужную ей войну.

Каким образом война разрушила монархию? Прежде всего, физически уничтожив класс служащих офицеров. К Рождеству 1914 года большая часть служащих офицеров погибли на войне или были тяжело ранены, так что уже не могли участвовать в политических и общественных делах. Война физически истребила преданные монархии классы, и все население оказалось беззащитным перед национальной пропагандой извне. Британцы и позднее американцы сознательно поощряли националистическую пропаганду против монархии Габсбургов в течение всей войны, потому что добивались ее уничтожения. Вторая причина — растущий голод: голод делал различия между разными этническими группами более ощутимыми, чем раньше. Наконец, еще одна причина: мирные соглашения, которые подписывались в конце войны, вели к балканизации Центральной Европы. Война началась из-за балканского национализма и идеи балканских национальных государств; и в конце войны союзники навязали решение балканского вопроса всей Европе. Вот именно это мы и совершили. Это мы обрекли на гибель многонациональное государство, настаивая на понятии национального суверенитета, таким образом, поневоле спровоцировав войну и навязав национальный проект всей Европе. Это означало конец монархии Габсбургов.

Что это означает для нас? Во-первых, вся эта история показывает, что интеграция возможна, и на очень длительный срок. Во-вторых, что решающим фактором здесь является существование институтов высшего уровня, которые и хранят нейтралитет. Я даже мечтаю об общеевропейской монархии или общеевропейской футбольной команде: очень важно то, что приобретает символический вес, превышающий вес местных интересов. Институты высшего уровня включают в себя парламент, который является не только законодательным органом. В случае монархии Габсбургов таким важным институтом была также казна. К этим институтам относится и класс служащих офицеров, и одно из моих мечтаний последних двадцати лет — Европейская военная академия. Урок монархии Габсбургов — класс служащих офицеров должен быть велик, но нельзя обрекать его на участие в ненужных войнах. Пока все живут в мире, класс служащих офицеров обеспечивает интеграцию. А как только ты ввязался в ненужную войну и уничтожил класс офицеров, то остаешься и без него, и без страны.

Угроза монархии Габсбургов исходила не изнутри, но и не то чтобы вполне извне. Просто другие проекты интеграции стали поражать монархию Габсбургов изнутри. Поэтому реальной угрозой Евросоюзу могли бы быть проекты контринтеграции, которые действительно затрагивают население Евросоюза. Если не считать тревожащего поведения Венгрии, которая может встать во главе нового авторитарного лагеря, я не вижу никакого реального повода для беспокойства.

Источник: IWM Post. No. 111. September 2012 — April 2013. P. 3–4.