Высокая культура vs культура массовая

Марио Варгас Льоса: «Цивилизация зрелища» — очерк, в котором выразилась озабоченность, некоторое беспокойство тем, что то, что раньше называлось словом «культура», во времена моей молодости, превратилось в нечто совершенно иное, за годы моей жизни; то, что обозначают этим словом теперь, существенно отличается от того, что подразумевалось под словом «культура» в пятидесятые, шестидесятые и семидесятые годы. В книге предпринята попытка описать меру и форму этого изменения, а также рассмотреть, какие последствия это может иметь, когда культурой мы называем все аспекты человеческой деятельности: социальные, политические, религиозные, сексуальные и т.д. — и культура проникает во все стороны человеческой жизни.

Книгу нельзя назвать пессимистичной, но она вызывает все же беспокойство и дает пищу для размышлений о том, что гегемония, определяющее значение развлечений и веселья в наше время ложится в основу культурной жизни. Я думаю, что именно это сейчас и происходит, и происходит с одобрения широких слоев общества, в том числе тех, кто традиционно олицетворял приверженность институтам и ценностям.

Я думаю, что Жиль Липовецкий — один из тех современных мыслителей, которые проанализировали эту новую культуру с большой глубиной и строгостью. В таких книгах, как «Эра пустоты» или «Империя эфемерного», Липовецкий с большим знанием описал то, что такое эта новая культура. В отличие от меня, он относится к ней без беспокойства, без тревоги, напротив, сочувственно, обращая внимание на ее несомненно положительные составляющие: например, на эффект демократизации культуры во всем мире, которая в отличие от традиционной культуры не признает никаких различий, обходится без монополии элит, кружков клириков или интеллектуалов, но в том или ином виде затрагивает все общество.

Липовецкий также говорит, интересно и провокационно, что эта культура и произвела освобождение личности, потому что, в отличие от положения в прошлом, когда человек был в плену готовых культурных форм, в наше время индивид может выбирать из всей культурной оснастки то, что ему подходит, тем самым не просто осуществляя суверенную волю, но выбирая увлечение, к которому предрасположен. Липовецкий говорит, что эта культура является культурой удовольствия, потому что удовольствие приносит теперь любая деятельность, которая обозначается как культурная, хотя в прошлом она такой не считалась. С этими идеями трудно согласиться, но они заставляют задуматься, так что я думаю, что у нас может получиться очень плодотворный диалог. Наши позиции расходятся, но, может быть, они дополнят каким-то образом друг друга.

Жиль Липовецкий: Спасибо, Марио, за столь прекрасное и лестное для меня представление.

Обычно говорят, что общество зрелища растворяет, как в кислоте, благородное понимание культуры. Я согласен с вами по этому вопросу. Я попытаюсь теоретически осмыслить эту идею в будущей книге и немного разовью ее здесь, так как я вижу, что она вас очень занимает. Чем была аристократическая культура, высокая культура, для современных людей (чтобы не уходить далеко в историю)? Эта культура отвечала за новое абсолютное. В эпоху современности началось становление научного и демократического общества, немецкие романтики создали своеобразную религию искусства, которое должно дать человеку то, чего не может дать ни религия, ни наука, потому что наука просто описывает вещи. Так возникла сакрализация искусства. Но уже в XVII и XVIII веках стали говорить, что поэты и художники в целом указывают нам путь жизни, то есть делают то, на что раньше имела право только религия.

Мы видим, что культура теперь существует в мире потребления, в мире зрелища, что и можно назвать «цивилизацией зрелища». Я считаю, что это очень точное название: мы видим, насколько фундаментально оно отвечает происходящему. Культура становится частью потребления, клеточкой потребления. Мы не ожидаем от культуры, что она может изменить мир, как надеялся Рембо: изменить жизнь, изменить мир. Это была задача поэтов, таких как Бодлер, который оспаривал утилитарность современного мира. Поэты считали, что высокая культура может изменить человека и саму жизнь. В наши времена также некоторые думают, что высокая культура способна изменить жизнь. Но цивилизация зрелища именно этого достигла. От культуры, на которую мы надеялись, осталось развлечение, веселье, которое постепенно нас возвышает, но на фундаментальном уровне именно она меняет жизнь при капитализме, меняет саму технику. Культура становится аурой всего происходящего.

Конечно, мы можем отрицательно к этому относиться, и не без некоторого основания, — к этой цивилизации зрелища и вообще к обществу потребления. Тем не менее, на протяжении многих лет я изучал современное общество, пытаясь показать положительный потенциал, несмотря на все то, что мы сразу видим. Если мы возьмем за точку отсчета традиционную модель культуры, то да, без сомнения, можно сказать, что стало хуже. Но жизнь состоит не только из культуры. В жизнь также входит политика (для нас — демократия), отношения с другими людьми, отношения с самим собой, собственным телом, с собственным удовольствием и многими другими составляющими. В этом смысле можно сказать, что общество зрелища, общество потребления, которое вроде бы вырабатывает массовый стандарт поведения, предоставляет индивидам большую степень автономии. Почему? Потому что «большие дискурсы» перестают существовать, великие политические идеологии, которые довлели над индивидами, помещая их в герметичной системе, теперь заменены на свободное времяпровождение и культуру гедонизма. Люди, как правило, не хотят следовать за великими авторитетами: они хотят жить долго и счастливо, хотят счастья завтрашнего дня, пусть даже не всегда это удается. В любом случае, общество потребления, через гедонизм, увеличило число образов и образцов жизни. Телевидение, например, которое обычно представляют могильником высокой культуры, воспитывает в людях новые образцы поведения, расширяет их горизонты, позволяет индивидам все время все сравнивать. В этом плане, революция образа жизни в обществе зрелища способствует расширению возможностей отдельных лиц, создавая своего рода общество «меню», по которому каждый конструирует сам свой образ жизни.

Мне кажется важным, что в обществах, где господствует шоу, как правило, достигнут консенсус и заключен демократический пакт. В таких обществах невозможна кровавая баня как продолжение социальной борьбы и немыслима фигура диктатора. В этом смысле я думаю, что общество спектакля позволяет демократиям быть менее трагическими, менее шизофреническими, чем раньше. Это освободило нас от двух великих пороков эпохи современности: революции и национализма. В обществе зрелища национализмы существуют, но они бескровные, и революции — эти великие эпопеи, эта великая эсхатологическая революционная надежда, возвещавшаяся, например, марксизмом, — уже не вызывают ни веры, ни доверия. Если вспомнить, что национализм и революция значили для ХХ века, то мы поймем, что столь критикуемое нами общество зрелища позволяет избежать этих апокалиптических сценариев.

М.В.Л.: Это положительные аспекты того, что мы могли бы назвать цивилизацией зрелища, и тут в целом я согласен. Но есть и отрицательные стороны. Исчезновение или коллапс высокой культуры означает, что воцарилась великая путаница. С падением высокой культуры пали определенные эстетические ценности, и уже нет ни канона, ни порядка предпочтений, который создавала и требовала соблюдать старая культура. Где теперь каноны? С одной стороны, можно сказать, что это восхитительно, потому что теперь мы можем в культуре пользоваться бесконечной свободой. Но, с другой стороны, как бы сама свобода не стала жертвой дурной эксплуатации. И, конкретно, в некоторых областях культуры мы теперь убеждаемся в этом ежедневно. Пожалуй, самым драматическим здесь является изобразительное искусство. Приобретенная искусством свобода состоит в том, что все может быть искусством и ничего не есть искусство. Что любое искусство может быть прекрасным или уродливым, но нет способа опознать искусство, у нас нет канона, который был прежде, который позволял разделять, что превосходно, а что ужасно: в наши дни все может быть отличным или отвратительным. Лишь бы был доволен клиент. В мире искусства путаница дошла уже до предела, когда она смешна и смехотворна. Великий талант и бездарность стоят рядом, потому что они оба — жертвы механики, например рекламы, за которой остается последнее слово. Это правда, что и в других областях путаница достигает таких крайностей, но там она хотя бы как-то отфильтровывается и вызывает смущение.

Если культура представляет собой чистое развлечение, ничто не имеет значения. Интересный обманщик может принести больше удовольствия, чем человек правдивый, который говорит все прямо. А раз культура значит гораздо большее, то это вызывает тревогу. Я считаю, что культура значит нечто гораздо большее, что не только для удовольствия она предоставляет возможность читать большую литературу, или смотреть великую оперу, или слушать прекрасную симфонию, или смотреть изысканный балет, но и для того, чтобы, захватив чувства и воображения, желания и стремления человека, двигать людей вперед и делать их жизнь лучше — люди лучше начнут разбираться в своих проблемах и представлять яснее мир, в котором живут. А также эта чувствительность таким образом дает лучшую защиту от невзгод и даже если не приносит большого наслаждения, то уменьшает страдание.

Я говорю из личного опыта. Я думаю, что умение читать и наслаждаться творчеством Луиса Гонгоры, позволившее мне прочесть и понять «Улисс» Джойса, чрезвычайно обогатило мою жизнь. И не просто для удовольствия мне нужно было пережить этот культурный опыт, но потому, что он позволил мне лучше понимать политику, лучше понимать человеческие отношения, лучше понимать, что правильно, а что неправильно, что хорошо, что плохо, а что действительно очень плохо. Этот опыт наполнил меня жизнью, когда из нее исчезла религия: я был слишком молод для духовной жизни, и мне могло помочь только чтение. Я говорю от первого лица, но если мы распространим эту практику на все общество, то если культура исчезает и заменяется на чистое развлечение, что происходит со всеми людьми? Разве чистое развлечение способно снабдить общество средствами для решения всех этих вопросов?

Я не против капитализма, я за капитализм, я думаю, что это был замечательный прорыв для всего человечества: капитализм привел к повышению уровня жизни, к научному развитию того типа, который позволяет нам жить гораздо лучше, чем наши предки. Тем не менее, великие мыслители, писавшие о рынке, всегда утверждали, что капитализм является бездушным механизмом, который производит богатство, а также создает эгоизм, становящийся частью повседневной жизни. Поэтому ему нужно противопоставить очень богатую духовную жизнь. Многие теоретики капитализма считали, что таким духовным путем станет религия. Но другие, далекие от религии, утверждали, что им станет культура. Я глубоко убежден, что лучший способ для борьбы с этим эгоизмом, одиночеством, ожесточенной конкуренцией, которая достигает крайней бесчеловечности, — очень богатая культурная жизнь в самом высоком смысле слова «культура», если мы хотим преодолеть духовный вакуум современного общества, в котором выразились все негативные аспекты индустриального общества, все то, что влечет за собой ежедневное обесчеловечивание.

В отличие от Жиля, я не думаю, что цивилизация спектакля принесла мир миру, что смирение с существующим порядком дел истребило или снизило насилие. Совсем наоборот. Насилие есть, постоянно присутствует в наших городах, в которых велика преступность, насилие проявляется в гендерных преступлениях и всех формах дискриминации. Есть призраки, которые возникают, например, с экономическим кризисом, перерастающим во вспышки ксенофобии, расизма и дискриминации. Так, насилие в отношении сексуальных меньшинств проявляется, за очень редкими исключениями, по всему миру. И как это может быть связано, как это объяснить? Я думаю, что одним из факторов такого проявления насилия, сырого и необузданного, стал крах высокой культуры, которая обогащает чувственность, которая так или иначе заставляет озадачиваться большими вопросами; культуры, которая, помимо того что развлекает, беспокоит, тревожит, рождает в нас недовольство и критический дух — то, что никогда не создаст культура чистого удовольствия. Именно это Жиль в одной из работ и назвал «мировой культурой».

Я ничего не имею против зрелища, зрелище меня и вгоняет в трепет, и невероятно забавляет. Но если культура превращается в сплошное зрелище, я думаю, что в конце концов победит конформизм. Даже особый вид конформизма — пассивное безучастие. И в современном капиталистическом обществе чистая пассивность индивидов означает не укрепление демократической культуры, но распад демократических институтов. Потому что конформизм идет вразрез с отношением активного, творческого и критического участия индивида в общественной, политической и гражданской жизни. Одним из самых тревожных явлений современного общества мне представляется демобилизация интеллектуалов, художников при решении гражданских вопросов, полное пренебрежение к политической жизни, которая считается ими грязной, мерзкой, коррумпированной, от чего нужно отвернуться, чтобы не замараться. Может ли демократическое общество просуществовать хоть какой-то срок без участия людей более вдумчивых, более чувствующих, более творческих, одаренных большим воображением?

Крах высокой культуры — это потеря не только для меньшинства, для элиты, которая наслаждалась изысканными удовольствиями интеллекта и чувствительности, но и для общества в целом, которое будет страдать от того хаоса, в который все может ввергнуться.

Монтсеррат Иглесиас: В «Цивилизации спектакля» есть сквозное размышление о роли религии и секуляризма, через искусство вырабатывавших чувство трансцендентного. Как входит трансцендентное в саму идею мировой культуры?

Ж.Л.: Трансцендентное продолжается вечно в этической порядочности, и поэтому оно не умирает. Часто связывают общество зрелища с исчезновением идеалов. Это, без сомнения, одна сторона, но не единственная. В новых поколениях людей есть основание преданности делу, но это не политическое, не государственное основание, как раньше, но императив щедрости и взаимопомощи. Это доказывает, что современное общество не является синонимом абсолютного цинизма или нигилизма. Цинизм господствует, я согласен, но есть и контртенденции. Мы видим вокруг деятельность НКО, волонтеров, людей, которые готовы уделить вам свое время, которые хотят делать что-то не только для себя, а для других. Допустим, не везде это получает широкое распространение, но меня удивляет, что общество зрелища поощряет эту щедрость в планетарном масштабе. Общество спектакля не только создает эгоизм. Оно также создает другие явления, которые могут уравновесить эгоизм.

Мы можем и по-другому посмотреть на высокую культуру. Вы видите в высокой культуре противовес происходящему, спасение от смертельного разлада в капиталистическом обществе спектакля. (Сами вы не против капитализма, но пытаетесь как-то его очеловечить — и тут я с вами согласен.) Не разделяю, однако, ваш оптимизм. Вы думаете, что высокая культура является капитальным средством, позволяющим исправить пороки капитализма. Тут я настроен скептически. Возможно, у меня меньше веры, чем у вас, в высокую культуру.

Вы очень интересно говорили о насилии. Вы говорили, что в обществе зрелища, которое ассоциируется с удовольствием, проявляются все виды насилия. Тем не менее, Оскар Уайльд во время расцвета высокой культуры провел двадцать лет, можно сказать, половину жизни, в тюрьме. Также вспомните, что самой культурной нацией до войны считались немцы. Но высокая культура не смогла защитить людей от падения в абсолютное варварство нацизма, победившего в стране Гёте и Канта.

Как профессор я защищаю высокую культуру, но я думаю, что нам нужно искать другие пути выхода из кризиса, кроме высокой культуры. Знание великих произведений — один из путей, но не единственный. Погруженные в суматоху современного мира, мы должны восстановить достоинство людей, возродить веру в действие. Нужна не только вера в знание и удовольствие от великих произведений. Высокая культура созидает человека, но в действительности люди — актеры и сами могут выстраивать свой мир. Школа не должна стоять на месте и просто не давать смотреть телевизор. Школа должна предоставлять инструменты для людей, чтобы стать творцами не только искусства или литературы, но всего, что возможно.

Высокая культура, которая есть гуманизм, — это один из путей, но не единственный. Это хороший путь среди путей, но если мы его объявим главным, то столкнемся с трудностями. В обществе образов, развлечения массам трудно войти в бассейн высокой культуры. Не так много простых людей, кто может сейчас читать «Улисс» Джойса. Это возможно, но очень сложно. В любом случае, я думаю, что мы можем жить, и жить правильно, с достоинством, без знания великих произведений.

Мы согласны с диагнозом, что общество зрелища возникло с распадом эстетических иерархий. Но здесь мы должны немного оглянуться, и тогда увидим, что это было началом далеко не только общества зрелища. Все началось с высочайшей культуры авангарда. Именно она предприняла настоящую атаку против академического искусства, стиля, красоты. Дюшан не принадлежал к обществу спектакля, но именно он открыл новую идею, что выразительным может стать что угодно, и тогда что угодно можно будет назвать «искусством». Общество спектакля подхватило это, но родилось это в высокой культуре. Семя распада эстетики и высокой культуры было в самой высокой культуре.

В конце концов, общество спектакля не сильно нарушило эстетические иерархии. Но что оно сделало? Общество спектакля создало нечто невиданное в истории — искусство масс. Раньше существовали традиционные искусства, ритуальные искусства, магические искусства, религиозные искусства и классовые, аристократические искусства. Современное общество в XX веке изобрело то, чего раньше не было и что мы называем «искусством масс». Кино, например. Фильм представляет собой произведение, которое предназначено для всех, независимо от культурного багажа, нет необходимости читать великие произведения, чтобы оценить фильм. Кино не изменило эстетику, но создало нечто другое. Рядом с большой эстетической иерархией возникло забавное ремесло, которое может дать нам посредственные работы, но и множество великолепных произведений; это питательная среда для работ, которые не являются великим искусством, но и не являются ничтожным, они пестуют эмоции и заставляют человека размышлять.

Капитализм — а кино есть продукт капитализма, нельзя снять фильм без капитала — не может отвергаться с ходу. Капитализм создал искусство масс. Он создал также рекламу, которую, признаться, не всегда приятно видеть, особенно когда она вторгается в фильм или передачу о культуре, но как мы можем представить демократию без рекламы? Пресса не может выжить без рекламы, на сегодняшний день, в эпоху Интернета, она не может существовать только на средства читателей. Без рекламы нет и не может быть никакой свободной прессы. Конечно, нехорошо, когда всякая деятельность становится предметом рекламы, но нельзя видеть только отрицательную сторону событий.

М.В.Л.: Я рад, что Жиль затронул тему нацизма. Первое, что сделали нацисты, придя к власти, было масштабное сожжение книг перед Университетом Берлина [теперь — Университет Гумбольдта], где практически все великие немецкие культурные традиции сгорели в гигантском костре. Нацизм, однако, не был единственным тоталитарным движением, которое было влекомо недоверием к художественному творчеству, философской мысли, ко всем свободомыслящим художникам своего времени, критически думавшим об обществе, — именно они жестоко подавлялись.

Первое действие всех авторитарных обществ в истории заключается в создании системы цензуры по причине недоверия к великой культуре. И они были правы в своем недоверии. Великая культура была для них опасна. Это была инквизиция, учреждение, созданное, чтобы не допустить свободного выражения идей, верований, чтобы подчинить мысль, интеллект и духовный путь строгим правилам, отвечающим намерениям власти. Это и осуществляли коммунизм, фашизм, нацизм — все диктатуры, которые существовали в мире. И это лучше всего доказывает важность наличия богатой культуры, самой творческой и свободной. Богатая и возвышенно творческая культура — только она приносит свободу. Она одно из оснований свободы. Если она исчезает, то потому, что свобода исчезла в этом обществе. Свобода может исчезнуть, конечно, потому, что установился жестокий авторитарный режим — Гитлера, Сталина, Фиделя Кастро, Мао Цзэдуна, но может исчезнуть и по другим причинам: из-за легкомыслия и снобизма, отрицающего достоинство каждого человека. Если мы скажем, что Джойс, Пруст и Элиот для простых людей бессмысленны и бесполезны, потому что у них есть все, необходимое для них в культуре, потому что у них много безотлагательных дел, им нужно преодолевать свои трудности… тот такой ход мысли крайне опасен. Я убежден, что Пруст важен для всех, но некоторые не умеют его читать. Я думаю, что, так или иначе, Пруст также приносит пользу и тем, кто пока не в состоянии его прочесть. Пруст создал своего рода чувствительность к определенным вещам, которая важна для того, чтобы проникнуться чувством сострадания к положению бедных людей. Пруст позволяет осознать, что у всех людей есть права. Такая чувствительность необходима в культуре. Когда культура не способствует этой чувствительности, она надоедает донельзя. И это объясняет, почему нацизм восторжествовал в самой культурной и цивилизованной стране Европы. Это объясняет, почему, хотя Европа пережила чудовищный опыт холокоста, антисемитизм не только не исчез, но периодически возрождается. И что ксенофобия оказывается универсальным тавром не в первобытных и темных, но высокообразованных обществах. Это просто потому, что в некоторых слоях не прочли Пруста, Элиота и «Улисса» Джойса.

Высокая культура неотделима от свободы. Потому что высокая культура всегда была критической, она всегда становилась источником разногласий и инакомыслия. Невозможно прочитать Кафку, Толстого или Флобера и не убедиться, что мир столь убог в сравнении с прекрасными и совершенными вещами, в сравнении с тем миром литературы, где даже уродливое может быть изображено совершенно. Это пробуждает в нас ужасающее чувство недовольства, сопротивления и отказа от реальной действительности. Это главный источник прогресса и свободы. Не только в материальной области, но прежде всего в области прав человека и развития демократических институтов. Защита высокой культуры связана с тревогой за свободу и демократию.

Это правда, что культурные общества прошлого совершали чудовищные несправедливости в социальной и экономической жизни. Но что позволило нам осознать, что это несправедливость? Культура. Культура наделила нас достаточной чувствительностью, достаточной рациональностью, чтобы помочь нам осознать, что происходит вокруг нас. Это культура позволила нам понять, что рабство несправедливо и с ним надо покончить, что колониализм несправедлив и нужно его уничтожить, что любые формы расизма и дискриминации несправедливы и жестоки. Когда Пруст писал «В поисках утраченного времени», он, сам не сознавая этого, трудился на благо свободы и справедливости. То же самое делали Рембрандт, Микеланджело и Вагнер, когда он сочинял свою музыку, хотя в частной жизни Вагнер был расистом. Это то, что производили на свет великие художники, великие мыслители, великие творцы, которые создают не то, что технократы или ученые, — хотя их вклад в жизнь человечества тоже является выдающимся, но это однонаправленное развитие. Труд великих гуманистов — не однонаправленное развитие, но развитие общества в целом, когда в нем устанавливаются те общие знаменатели, которые утрачиваются только при модернизации и индустриализации. Современное общество слишком раздроблено, распадается на индивидов; но оно может стать обществом, в котором общим знаменателем будет чувство солидарности и братства, учреждающее в нас общность интересов. Эта общность интересов только создает культуру. Она неподвластна науке и технике, которая создает специалистов, производит непреодолимые разделения и несовместимость.

Защита высокой культуры — защита не только того, чтобы небольшая элита наслаждалась продуктами высокой культуры, но и таких основополагающих для человечества вещей, как свобода и демократическая культура. Высокая культура защищает нас от тоталитаризма, от авторитаризма и от любого сектантского догматизма.

Жиль Липовецкий заявляет в своих исследованиях, что идеологии, по отношению к которым у меня такое же недоверие и страх, были разрушены культурой спектакля. Общество спектакля оказалось более эффективным, чем рациональные аргументы в пользу демократии, в борьбе с великими утопическими идеологиями. Многие идеологии рухнули и исчезли перед необходимостью веселья, развлечения, моды и стремления к немедленным и быстрым удовольствиям. Если это одно из достижений общества спектакля, то мои поздравления, нам есть что праздновать. Крах великих идеологий — уничтожение одного из великих источников войн и насилия в современном обществе.

Ж.Л.: Марио отметил пункт, с которым я полностью согласен: мы как современные люди очень обязаны высокой культуре. Мы в долгу перед философией и литературой. Демократия, права человека и гуманизм не рождаются просто в ходе исторической эволюции. Это все — бассейн отражений: развитию современной чувствительности способствовали философы и писатели, выковавшие космос гуманизма, индивидуализма и демократии. Современный мир рожден в духе и истине тех мыслителей, которые посеяли семена, тех людей, которые вручили обществу закон, потому что общество уже не держится на вере в загробную жизнь, но само по себе признает свободу, достоинство и равенство для всех. Это интеллектуальное изобретение принадлежит высокой культуре. Мы согласны с тем требованием, что мы должны защищать творчество как дело свободы.

Я не совсем уверен, однако, что высокая культура спасет нас, сохранит нас и защитит от распространения насилия, тоталитарного или любого другого типа. Если высокая культура порождает свободу, то часто, как сказал бы Кант, она отступает перед силой и интересами.

Сегодня не только высокая культура поддерживает ценности, которые я столь же чту, сколь и вы, но и другие области, такие как телевидение, кино и целая масса других производств, обеспечивающих торжество прав и достоинства человека. Пусть даже старые шедевры освящены историей, но они не распространят так гуманистическую идеологию. Я восхищаюсь тем, как не принадлежащий к высокой культуре Спилберг, просто производящий блокбастеры за сотни миллионов долларов, способствует распространению гуманистических идей и внушает обществу демократические представления, прививая ценности, которые изначально родились в высокой культуре.

Общество потребления, общество спектакля дало нам многое: оно создало благополучие, сделало открытым обмен мнениями, разрушило великие идеологии, дало нам автономию жизни и достаточно свободного времени, хотя времени никогда не достаточно. Общество спектакля, которое обещает счастье, не может выполнить это обещание. Тем не менее, мы не можем демонизировать потребительское общество, мы не должны «выплеснуть ребенка вместе с водой». Вы должны признать, сколь много положительного оно сделало: свобода, увеличение продолжительности жизни, свободный выбор образа жизни, — но в то же время приходится признать, и здесь мы согласны с вами, что мир потребления не в состоянии соответствовать высоким стремлениям людей. Человек является не только потребителем, а общество потребления обходится с человеком только как с потребителем. В чем различие между потребителем и человеком? Таких различий много. В любом случае, с точки зрения гуманистического наследования высокой культуре, мы ожидаем, что человек должен быть творческим, изобретать, равняться на ценности — условия, которых общество потребления не обеспечивает. По этой причине мы оказываемся перед лицом многочисленных движений, которые требуют новых компромиссов, новых предложений, новых действий. Люди должны уметь договариваться.

Благодаря Интернету и новым средствам коммуникации формируется новое поколение любителей, которые сами создают музыкальные клипы, короткометражные фильмы, музыку… Не все эти продукты оказываются гениальными, но эта деятельность сообщает нам, что то, что Ницше некогда назвал «волей к власти», сегодня стало волей к творчеству. Эта воля не может быть уничтожена обществом потребления, ни один человек не сводит свои желания к приобретению брендов. Люди по-прежнему хотят сделать что-то со своей жизнью. Вот что должна давать школа: вручать человеку инструменты изменения своей жизни, чтобы он был не просто потребителем брендов и моды. Нам предстоит огромная работа.

Механизм мирового капитализма уменьшает поле маневра, сужает место для действия, но в культуре мы можем делать многие вещи, много что можем сделать и в образовании. Это одна из самых больших проблем XXI века. Общество не будет формироваться только за счет технологий и за счет мозгов и желаний вооруженных людей. Школа должна помочь людям состояться. Высокая культура является одним из инструментов, но не единственным. Нам еще предстоит переосмыслить школу в эпоху Интернета. Мы должны понять, что образование в обществе, утратившем ориентиры, уже не может строиться по старым лекалам. Грядет огромная работа, но именно так будет построен мир завтрашнего дня.

М.В.Л.: Я полностью соглашусь. Современное индустриальное общество, рыночное общество, общество в развитых странах резко улучшило жизнь людей, но отнюдь не принесло такого счастья, которое человек ищет как конечный пункт назначения. Не хватает того, что называется «богатой духовной жизнью», которая в обществе осталась только в религиозном секторе — где осознают полноту материального существования через религию, — но как быть с более обширным секулярным сектором, которому религия ничего не говорит? Там культура должна сыграть свою роль.

Образование, я согласен, должно стать одним из основных инструментов, через которые современное общество может заполнить духовную пустоту. Но если что-то в современном обществе и находится в глубочайшем кризисе, то это образование. Нет ни одной страны в мире, система образования которой не была бы поражена глубоким кризисом по той простой причине, что мы не знаем, во-первых, что нужно современному человеку, кроме профессионализма и техники, а во-вторых, как заполнить пустоту в духовной области, которая охватила современное общество. Образование находится в кризисе, потому что не смогло найти формулу для решения обеих задач. Вот где мы должны работать, если мы хотим, чтобы в современном обществе образование было в состоянии удовлетворить материальные потребности мужчин и женщин и заполнить духовную пустоту, которая угнетала общество XX века. Образование является абсолютно необходимым, но столь же необходимы семья и личность, потому что только тогда сложится определенный консенсус в разработке программ, которые должны регулировать жизнь нашей школы, наших колледжей и наших университетов. Здесь больше всего путаницы, но если будет хотя бы понимание того, где должно быть творчество, а где функциональное знание, это будет уже большой шаг вперед. В любом случае, я думаю, что несмотря на поверхностные расхождения, по сути Жиль и я согласны, что мы должны читать Пруста, должны читать Джойса, должны читать Рембо, должны знать, что думал Кант, что думал Поппер, что думал Ницше о важных вопросах своего времени. Это поможет нам разработать такие образовательные программы, которые уменьшат насилие в обществе и вообще сделают его менее несчастным.

Источник: Letras Libres