Проблема понимания 93-го года

Двадцатилетие октябрьских событий 1993 года запланированно вызвало волну публикаций и, к сожалению, запланированный спектр реакций. Как и двадцать лет назад, оппоненты решают разделиться на противников и сторонников Ельцина, как будто проблема октября укладывается исключительно в то, кем был первый Президент России — демократизатором или тираном, а не в то, чем стала страна после 1993 года и, тем более, во что она превратилась сегодня.

Вообще, люди (возможно, оберегая свою психику) склонны разделять «девяностые» и «нулевые» на два обособленных политических явления, как будто дата в календаре сама по себе становится физическим барьером, а не является всего лишь неким искусственным буйком посреди непрерывного потока. Отчего возникает ощущение, что некий загадочный перелом произошел много позже, чем в 1993-м году, или что кто-то украл у них ельцинскую демократию. Возникающие при этом споры продолжают уже никому ненужную сегодня гражданскую войну. «А вы расстреляли Белый дом!» — «А вы готовились к красно-коричневому перевороту!»

Получается, что консенсус по-прежнему невозможен. Не только среди бывших участников событий, ангажированных своими партиями, но и среди исследователей, невольно принимающих сторону в этом конфликте. Многие статьи, посвященные событиям 3–4 октября, снова и снова обсасывают, «как это было», между тем как никакой «неясности» в том, КАК БЫЛО, уже давно нет. Ведь, как ни странно, но события 1993 года более документированы, чем, скажем, события августа 1991-го. Если в описаниях «августа» все же остались белые пятна, которые легко заполняются мифами, то 1993 год по-современному прошел под видеонаблюдением либеральных СМИ. И тут лакун практически нет.

Например, относительно 1991-го так никто и не установил со стопроцентной гарантией, знал ли Горбачев о предстоящем путче или не знал, ездили путчисты советоваться с якобы арестованным генсеком по поводу продолжения переворота или нет. Допускаю, что многие сочувствующие ГКЧП просто перекрасились потом в защитников демократии и сделали на этом успешные карьеры, что стало возможным, вообще-то, только потому, что в критический момент на них не был направлен прожектор общественного мнения.

Однако такого не скажешь про 1993 год. Тогда Акторы действовали без Масок. Тогда не было никакого сомнения в том, чего добивался Верховный Совет, Моссовет. Как не было никакого сомнения в том, чего добивалась группа Ельцина. Все они тогда попали в своеобразный эндшпиль и вряд ли могли изменить свои траектории до столкновения.

На самом деле, загадка в другом. Как вписывается 1993 год в общий ход посткоммунистической трансформации, чем он стал в буржуазно-демократическом перевороте, длящемся дольше, чем век, насколько неотвратимым был этот этап для России и насколько он обусловлен состоянием элиты и общества? Или прав Павел Кудюкин (замминистр труда «первой» демократической республики), говоря, что «сентябрь — декабрь 1993 года — это всего лишь ублюдочный термидор нашей абортированной демократической недореволюции»?

С ним в «Фейсбуке» не соглашается другой деятель постперестройки — Леонид Волков (по его собственным словам, подавал советы Бурбулису): «Ну и фантазии у вас, коллеги! Термидор! Где и когда живете? Что, Ельцин — Робеспьер? Что, была революционная диктатура? Что, Бастилию с оружием брали? Что, гильотина свирепствовала? Что, марсельцы “белым” бабам животы вспарывали? Окститесь! Была постепенная смена строя — в этом смысле “революция”, но не в смысле Французской. Ельцин и после 93-го года не остановил и продолжил реформы, в том числе политические. Была реальная многопартийность, соблюдалась Конституция. Были порядочные выборы. Паша, Вы современный человек, пора забыть старые штампы. И если уж говорить о “термидоре”, то это не 1993-й, а 2000 год».

И в каком-то смысле оппонент Кудюкина прав. Ельцин — не Робеспьер. Если Робеспьер — трусливый жестокий демагог, то Ельцин — артистичен и в хорошем смысле комичен. Народен, смел. Даже после смерти его образ выгодно контрастирует на фоне серой массой ничем не примечательных политиков, пришедших на смену. Да, Ельцин спьяну дирижировал в 1994 году в Германии оркестром, но ведь немецкий оркестр подчинился, исправно играл, его слушали, слушали, смеялись и слушали!!! И конфликтовать с Западом ельцинская Россия не собиралась.

Согласимся и с тем, что захват власти ельцинистами не сопровождался работой гильотины, как это было во французском термидоре. С чем, впрочем, поспорили бы, если могли, реально погибшие в ходе этих событий. Однако поверженных статусных противников Ельцин не наказал. Они остались в элите, многие дожили до вполне комфортной старости. Что касается В. Зорькина, так он вообще стал специализироваться на инаугурации «преемников».

И тем не менее, если 1993 год как-то классифицировать, то он вполне попадет под определение термидора как закономерный этап сворачивания демократической революции и, прежде всего, тотального устранения из политического процесса демократических радикалов (так называемой «демшизы»). Чей радикализм, признаться, был особого рода. Поднятые вверх из самых разных социальных позиций, они не желали чего-то из ряда вон выходящего, но, как и левые эпохи постоктября 17-го года, собирались комиссарствовать, буквально и инструментально использовать Конституцию (сегодня это пустая бумага, а тогда она всех волновала), большинством голосов решать абсолютно все вопросы повестки.

А именно: кто будет директором новых российских фирм, кто станет избранным президентом Республики, кто отчитается по бюджету, какой будет бюджет, кого назначат капиталистом в новой капиталистической реальности. Не факт, что такой «выбор большинств» не вел к еще большей катастрофе, но верно и то, что к такой «разнузданной» демократии ни общество, ни государство не были реально готовы. Во всяком случае, бывший секретарь свердловского обкома, некогда закатавший Ипатьевский дом в асфальт, не собирался сдавать «радикалам» свою власть, хоть бы против него демократически проголосовала вся Вселенная.

В этом странном термидоре власть-узурпатор и либеральная интеллигенция пошли рука об руку. Последняя даже была готова мухлевать ради желательного результата — неких спасительных реформ и прохождения точки невозврата к тоталитарному коммунизму. В 1993-м она делала эта робко и искренне, в 1996-м — смелея, циничней. Тогдашние либералы не понимали, что вскоре власть начнет мухлевать и с ними и весь флер либерализма и демпроцедур тут же сойдет, едва интересы постреволюционной бюрократии и попутчиков явным образом разойдутся.

Самое плохое, что мы можем сделать, — забыть про это.