О человеке, с которым мы не хотим встречаться

Как мы уже отмечали, никогда власти Москвы, если они окончательно не сошли с ума, не пойдут на то, чтобы вернуть на Лубянку памятник Дзержинскому и создать еще один политический алтарь в довесок к уже имеющимся. Это такой же несомненный фейк, как и бесконечные споры о вине мифических либералов за развал России. Но у нас существует целая когорта людей, которые промышляют исключительно фейками, отчего возникает реальная опасность, что по мере эксплуатации материала даже и фейк с успехом может быть введен в оборот.

Иными словами, мы и глазом не успеем моргнуть, как под соусом восстановления исторического облика Лубянской площади — что вроде бы дело хорошее и богоугодное, — Железного Феликса снова притащат и водрузят на прежнее место. Но это уже, естественно, будет не одно только восстановление облика, а месседж посильнее «Фауста» Гете. Что-то вроде демонстрации кредо охранителей нынешнего режима. И вот на тот случай, если такая радость все же случится, целесообразно напомнить нашим современникам, кто ж такой был этот Феликс Эдмундович Дзержинский в реальности. Хороший человек или плохой, — хотя к политикам эти категории часто неприменимы.

Нет смысла каждый раз пересказывать всю его биографию, которая в общих чертах всем известна, но обратим внимание на изобилие темных мест в ней, которые вряд ли совместимы со вторичным увековечиванием даже по меркам суперлояльности органам безопасности.

Первый момент касается юности будущего чекиста, когда при загадочных обстоятельствах погибла его любимая сестра Ванда.

Почему и кто ее застрелил, — Феликс или брат Станислав, из ревности или пристреливая ружье, — так и осталось неизвестным, хотя и странно, что об этом случае не осталось документов, несмотря даже на то, что дело происходило в достаточно цивилизованной европейской стране, имеющей полицию. В общем, есть определенные основания подозревать, что убийство все же совершил Феликс, а не Станислав, что в конечном итоге могло бы объяснить раннюю психологическую травму мстителя революции, повлекшую за собой и разрыв с религией, и погружение в самоубийственный мир подпольной работы. Весьма вероятно, что документы на этот раз окончательно исчезли, когда в Польше установился просоветский режим.

Второй несомненно темный момент его политической биографии касается левоэсеровского мятежа, который и сам в значительной мере опирался на отряды ВЧК, подконтрольные командирам-эсерам, притом что было известно, что Дзержинский как раз принадлежал к левым коммунистам.

Каноническая версия биографии Дзержинского описывает его участие в этой заварушке таким образом, что он якобы пошел в эсеровский штаб арестовывать убийц немецкого посла Мирбаха, тоже чекистов, но был почему-то арестован сам, переждал под арестом весь мятеж, а потом, когда все закончилось, освободился и обернулся героем в незапятнанных белых одеждах.

Спору нет, может быть, так оно все и было, но мы же умные, опытные, помним, что подобный сценарий в политике повторяется слишком часто. Когда Штауффенберг взорвал бомбу в штабе Гитлера, многие заговорщики тоже колебались, к какой стороне примкнуть, и… выбрали победителей. Или вот М. Горбачев в Форосе переждал арестованным мятеж ГКЧП, а его прямой продолжатель Борис Ельцин в 1993 году наоборот дал разразиться «красно-коричневому мятежу», чтобы без пыли и шума принять нужную ему Конституцию.

Так или иначе, но случайно ли, что Дзержинскому в партии не доверяли и не слишком любили его? Ленин не кооптировал Дзержинского в Политбюро, хотя само Политбюро было создано по предложению Дзержинского, а Сталин позже, уже после смерти Первого Чекиста, забраковал учреждение ордена его имени.

Возможно, Ленин не верил Дзержинскому с того самого момента, когда тот взялся расследовать покушение на него, — это третий темный момент в биографии Чекиста. Теперь-то есть версия, что за покушением стоял Свердлов или во всяком случае намеревался воспользоваться его результатом, но факт заключается в том, что при Дзержинском в центрального покушавшегося ЧК вывела одну слепую Фанни Каплан, которую тут же и расстреляли без лишних разбирательств, запустив в стране машину террора.

Но возможно, всему виной были и вполне естественные превентивные опасения старой гвардии, что фанатичный поляк сконцентрирует в своих руках необъятную власть. Неслучайно, описывая отношения Дзержинского и Ленина, польский писатель, бывший революционер, путешественник и авантюрист Фердинанд Оссендовский часто употреблял слова «тревога» и «недоверие». Оссендовский чувствовал обстановку. И вот как в его описании протекало знакомство Ленина и Дзержинского.

— Приветствую вас, товарищ! Рад слышать, что… Вы поляк? Я ценю поляков, потому что это естественный исторический, революционный элемент… — Да, я — поляк, — прошипел Дзержинский, — поляк с душой, полной ненависти и жажды мести. — Кому? — спросили, внезапно обеспокоившись, Ленин и Троцкий. — России… — ответил Дзержинский, не задумываясь.

А вот Ленин, в другой главе, приходит на Лубянку, чтобы узнать, как расследуются контрреволюционные заговоры, но чекисты не стелятся перед ним как перед формальным главой государства, наоборот не узнают его, демонстрируя власть нового типа.

Чиновник долго не возвращался. Стоящие у дверей солдаты смотрели на незнакомого им человека загадочно и с пренебрежением. Они знали, что приходящие сюда по разным делам люди редко покидали здание. Они видели их входящими в приемную и почти никогда — выходящими.

Говорят, что Дзержинскому сильно повезло, что он с такой репутацией умер так рано, в 1926 году, потому что через десять лет всех поляков из органов вычистили, даже личный шофер Ленина — поляк Гиль — на двадцать лет куда-то исчез, то ли сбежал, то ли угодил в тюрьму. Многих родственников Дзержинского арестовали. А на одном из совещаний Сталин помянул Дзержинского как убежденного троцкиста, по-видимому, закладывая фундамент новых чисток по признакам национальности.

И вообще создается впечатление, что под конец жизни Дзержинского действительно постепенно отодвигали от управления карательной машины, нагружая чисто хозяйственными вопросами, в которых тот вряд ли был компетентен. Сама последняя речь Дзержинского на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 20 июля 1926 года свидетельствует о той пропасти, которая разрасталась между ним и сановными соратниками по партии, которые Дзержинского раздражали.

Судя по стенограмме выступления, ФЭД в этот день явно был не в своей тарелке, когда, воспользовавшись политической трибуной, он невразумительно напал на товарищей по партии, очевидно упуская возможность сгладить конфликты в рабочем порядке. Это было с утра, а в 16 часов 40 минут он скоропостижно скончался, и, кажется, ко всеобщему облегчению.

Несчастливый памятник Дзержинскому работы скульптура Вучетича поставили на Лубянке только в 1958 году, когда старые боги коммунистической России уже были свергнуты и начался кастинг новых авторитетов. Худой, как палка, чахоточный чекист с горячим сердцем и холодными руками — это, конечно, тоже фейк и новодел. Такого Дзержинского — прямого и честного — никогда не существовало в реальной жизни, однако с тем, который существовал, мы вряд ли бы захотели повстречаться снова.