Две родины Стивена Коэна

Пол Кристенсен. Три пункта

Прежде чем начать абсолютно заслуженно хвалить Стива Коэна, я хочу обозначить свое место в долгой карьере Стива. Я был его аспирантом в Принстоне с 1985-го по 1993 год, а с 1989-го по 1993 год еще и главным ассистентом в читаемом им курсе советской политики и истории. Я был также многолетним участником знаменитых утренних баскетбольных матчей «три на три», организуемых Стивом по средам. Это было замечательно демократическое и товарищеское мероприятие, объединяющее преподавателей и аспирантов. Мы собирались вместе, расслаблялись, гоняли мяч и нещадно фолили без оглядки на чины и звания друг друга. Я до сих пор скучаю по тому времени.

Когда меня впервые попросили написать короткий комментарий по поводу советской политики, я спросил Стива, как лучше к этому подойти. Его совет, как всегда, четкий и ясный, был таков: писать понятно, кратко и ограничиться тремя главными пунктами. Последовать этому совету в отношении самого Стива непросто, поскольку его влияние на меня и на область изучения Советского Союза и России огромно, но в честь Стива я попробую.

Первое, в чем Стив оказал на меня огромное влияние, это показал на своем собственном примере, что значит быть учителем и наставником. Впервые в жизни я говорил со Стивом, когда он позвонил мне весной 1985 года — это случилось примерно тогда же, когда Горбачев стал генеральным секретарем ЦК. Я оканчивал колледж и мучился выбором, в какой университет поступить, когда однажды утром мама разбудила меня словами, что мне звонит некий профессор Коэн из Принстона. Моя первая мысль была: не может быть. Человек, который написал «Бухарина». Никогда в жизни я не был так взволнован. Мой выбор в пользу Принстона решило то, что Стив нашел время позвонить мне, поговорить со мной, сказать, что он хотел бы, чтобы я работал вместе с ним. Этот уровень личного внимания — ко мне и к другим аспирантам, с которыми он работал, показывает, каким был Стив учителем и наставником.

Как нужно учить, я узнал, будучи студентом, на семинарах Стива. На этих семинарах я изучал советскую политику и историю, а еще то, как составлять учебный план, подбирать материалы к предстоящим дебатам и строить экзамены так, чтобы они работали. Эти вроде бы простые, на первый взгляд, вещи имеют решающее значение для успешной работы преподавателя. Но главное, Стив научил меня, как вовлекать студентов в работу, как задавать вопросы, которые заставили бы их думать, и как направлять их в правильное русло, когда они сбиваются с пути.

Это описание влияния, которое Стив оказал на меня как преподаватель, будет неполным, если не сказать, что Стив — это лучший лектор из всех, что я видел в жизни. Его способность соединять воедино историю, политику и личный опыт таким образом, чтобы увлечь студентов и удержать их внимание, поражала воображение. Одним из самых любимых дней студентов-политологов в Принстоне был день, когда Стив давал знаменитую лекцию «Анекдоты»: весь час рассказывал советские анекдоты — уморительно-смешные и так многое объясняющие в советской истории и политике. Большая аудитория в этот день всегда была забита до предела, а в проходах толпились студенты и преподаватели с других курсов.

Стив также, что не менее важно, учил меня заниматься наукой, прежде всего на примере собственной научной деятельности. Короткого взгляда на сноски в любой из книг или статей Стива будет достаточно, чтобы проиллюстрировать первый пункт здесь: Стив читал все (чем прославился среди своих аспирантов). Этот пример был пугающим, но он дал мне понимание того, как важно собирать все свидетельства, копаться во всех источниках, даже если кажется, что они не имеют прямого отношения к проблеме. В этом кроется одна из многих причин, по которым аргументы Стива так убедительны. Широта и глубина его познаний есть следствие большой и тяжелой работы. Того же он требовал от меня, и моей собственной работе это пошло на пользу. Стив учил меня и другим важным вещам: задавать правильные вопросы, думать об альтернативных способах формулирования проблемы, не принимать на веру общепринятые взгляды, а всегда пытаться оспорить их. Возможно, общепринятая точка зрения, в конце концов, окажется правильной, но чаще — как показывал и показывает опыт Стива — нет. Стив всегда смотрел на научную деятельность как на процесс постоянной переоценки как своей работы, так и работы других. Этот взгляд он привил мне, и я благодарю его за это каждый день моей профессиональной жизни.

Когда я думаю о влиянии, которое Стив оказал на мою жизнь, я всегда думаю о Москве. Без многолетней помощи Стива моя исследовательская работа там была бы невозможна. Стив использовал все свои знания, связи и влияние, чтобы открыть для меня Советский Союз и Россию. Наши встречи там, совместное общение с другими людьми и впечатления останутся одними из самых значимых в моей профессиональной и личной жизни. Упомяну только три из них, следуя давнему завету Стива.

Я никогда не забуду холодный и дождливый весенний день 1991 года, когда по приглашению Стива я имел честь познакомиться с Анной Михайловной Лариной. Она была мила и доброжелательна, и беседа с ней в тот день заставила советскую историю и политику ожить у меня перед глазами — сильное и незабываемое впечатление.

Я также вспоминаю теплый и солнечный день 1994 года, когда я вместе со Стивом принимал участие в конференции в Горбачев-фонде, посвященной будущему социализма в России. Маленькую фотографию, сделанную Стивом в тот день в одном из перерывов между заседаниями, я храню как одну из самых дорогих вещей в моей жизни. На фото я стою рядом с беседующими Михаилом Горбачевым и Роем Медведевым и явно не могу поверить, что мне повезло оказаться там и быть очевидцем столь важного для меня момента политической истории.

И, наконец, один из самых памятных для меня вечеров в Москве — вечер в гостях у близкого друга Стива, покойного Владимира Шевелева, старшего редактора «Московских новостей». Я тогда по большей части слушал, а разговор шел обо всем: политике, истории, религии, перестройке и гласности, — и, конечно, звучали последние анекдоты. До знакомства с Владимиром я имел лишь абстрактное представление о том, что такое советский интеллигент; после того вечера я это по-настоящему понял. Меня, естественно, поразили глубина знаний и проницательность суждений Владимира о происходящих событиях, но еще большее впечатление произвели его чуткость и простая порядочность. Я встречался с ним неоднократно после того вечера, и он очень помог мне. Благодаря Стиву, его душевной щедрости, я обрел русских друзей, которых без него ни за что бы не встретил, и узнал Москву, которую никогда бы не узнал.

Мой третий (и последний) пункт касается того влияния, которое научная деятельность Стива оказала на американских ученых, политиков и читающую публику вообще. Говоря коротко и ясно, многолетние усилия Стива коренным образом изменили интеллектуальную дискуссию о Советском Союзе и России в Соединенных Штатах и за их пределами. Уже пятьдесят лет ни один историк или политолог, не важно, согласен он со Стивом или нет, не может обойти его своим вниманием. В колледже меня учили с позиций тоталитарной модели. Когда я впервые прочитал книгу «Бухарин и большевистская революция», я понял, что имею дело с ниспровергателем устоев, и был настолько же восхищен, насколько мои преподаватели шокированы.

Лично для меня самой важной работой Стива остается «Переосмысливая советский опыт». Возможно, потому что эта книга была опубликована в 1985 году, как раз тогда, когда началось мое сотрудничество со Стивом и то удивительное путешествие, которое мне довелось совершить вместе с ним по бурным волнам горбачевской перестройки. А в интеллектуальном смысле, потому что этой книгой Стив добился одновременно двух вещей. Он так скрупулезно, по косточкам, разобрал аргументы сторонников тоталитарной школы, что загнал многих в тупик, заставив обратить внимание на доводы, которые они прежде не брали в расчет. В то же время для таких, как я, он открыл целое море новых возможностей, перспективных вопросов, требующих ответа, и научных проектов, требующих разработки. Как бы вы ни относились к теоретическим революциям, то был момент подлинного раскрепощения для советологии.

Невозможно также переоценить важность работ Стива на тему политики, в широком и узком смысле слова. Никогда не забуду, как я сидел на площади в Мадриде, пил кофе и читал данную мне Стивом неправленую верстку книги «Провал крестового похода: Америка и трагедия постсоветской России». С первой страницы и до последней это был гневный обвинительный акт в адрес американской политики 1990-х годов в отношении России, от чтения которого невозможно было оторваться. Это лишний раз напомнило мне о том, насколько велико значение Стива как публичного ученого и, я бы сказал, совести нашей области знания.

Для меня честь вот уже двадцать восемь лет считать Стива своим наставником, коллегой и другом. Я знаю, что могу позвонить ему в любое время и он всегда будет доступен для разговора со мной. Кроме, конечно, тех моментов, когда Кентукки играет в баскетбол. Иногда три пункта на табло бывают важнее всех прочих.

Геннадий Бордюгов. Почетный доктор АИРО

Немногие знают, что Стивен Коэн является бессменным членом Международного совета Ассоциации исследователей российского общества (АИРО-XXI), которой в марте этого года исполнилось 15 лет.

В начале 90-х группа тридцати-сорокалетних историков, отчаявшись в условиях кризиса традиционных институтов исторической науки решать свои проблемы в академических или университетских рамках, издательских центрах, где рукописи монографий, казалось, застряли навечно, решила выступить с собственным проектом новых исследований, изданий и самоорганизации. Группа энтузиастов на ходу осваивала азы издательского дела, преодолевала бюрократические препоны с получением лицензии, открытием счета в банке, училась выстраивать отношения со всеми соответствующими государственными институтами. Когда общее количество книг выросло, пришлось волей-неволей арендовать офис и помещение для хранения книг, что стоило, как минимум, тиража одной книги. К тому же оборванные региональные связи позволяли распространять книги только в пределах Москвы.

Многие из наших коллег, к сожалению, до сих пор не имеют представления, как работает сегодня книгоиздательская система, в которой практически исчезли старые понятия о гонорарах, вне зависимости от того, продалась книга или нет, о полистной и потиражной оплате, авансе, тематическом плане и т.д. Нам пришлось пережить и банкротство банка, на счетах которого лежали наши средства, и нечестность коллег, которым доверили административно-финансовую деятельность.

Тогда я, бывая в Нью-Йорке и Принстоне, подолгу разговаривал со Стивом о смысле Ассоциации, о проектах и издательских программах, которые не претендовали бы на звание нового направления или научной школы, а были примером взаимодействия историков в условиях кризиса. Несмотря на призывы некоторых наших друзей создать устойчивое дисциплинированное объединение, мы, слава Богу, не пошли по этому пути, не замкнулись в обособленную группу с некоей иерархией. Важнее было не фиксированное членство, а временные объединения — самые разные, большие и малые, для реализации новых идей и замыслов. Надо было помочь самим себе и друг другу освоиться в необычных условиях, иной информационной среде, происходящих подвижек в, казалось бы, нерушимых границах гуманитарного знания. Одновременно закладывались принципы формирования свободных отношений исторической науки с обществом, государством, зарубежными коллегами, восприятия историографического процесса с позиции преемственности, возможности выбора любого интеллектуального абсолютизма.

Правда, Стив замечал: независимые учреждения, конечно, дают больше свободы, но они относительны, они доступны для использования лишь в тех границах, которые не раздражают руководство учреждения, к которому историк «приписан», с которым он по разным причинам не спешит прервать отношений. Он также предупреждал, что идеологическая подневольность советской науки сменится меркантильной зацикленностью науки российской. И надо быть готовым к тому, что новые политические режимы не откажутся контролировать прошлое, что и сам выбор темы исследований будет совершаться не из внутренних потребностей науки, а из конъюнктуры, позволяющей получить грант. Это неизбежно повлияет как на академические традиции, так и на отношения «наставник-ученик».

И действительно, скоро стало очевидным, что практика научных фондов предполагает большую вероятность не конкурса идей, а должностей и связей, а издательства отдают предпочтение научным сенсациям и рыночной упаковке. Корпоративные элитные круги старались не допускать чужаков к источнику поддержки, а складывающаяся система грантов оказалась не приспособленной для проведения длительных, серьезных научных исследований. В таком противоречивом поле действовала и действует наша Ассоциация — одно из негосударственных учреждений страны.

Так получилось, что у нее на первом плане оказались исследования, подсказанные временем: анализ основных тенденций «Исторических исследований» постсоветского времени (I том — 1996, II — 2003), сложного процесса создания «Национальных историй» и взаимовлияния «Старых и новых образов в новых учебниках» в странах СНГ и Балтии (конференции и издания 1999, 2000, 2003 годов), актуализации «Мифов и мифологии в современной России» (конференции и издания 1999, 2000, 2003 годов), изменения отношений «Культуры и власти в условиях коммуникационной революции» (конференции и издание 2001 и 2002 годов) и др.

В 2008 году АИРО представляет результаты двух новых исследований: «De Futuro, или История будущего» и «Научное сообщество историков России. Портрет переходного времени».

За время своего существования АИРО осуществила множество крупных научных проектов. Число изданий, объединенных различными сериями, насчитывает почти 250 наименований, совокупный их тираж составляет почти полмиллиона книг. В той или иной мере с проектами и изданиями АИРО было связано свыше 1000 историков России, других стран СНГ, Балтии, россиеведы США, Германии, Великобритании, Японии, Польши, Венгрии, Италии, Франции, Швеции, Сербии.

Принцип взаимопомощи, в том числе с участием зарубежных историков, не только сработал, но и позволил опробовать одну из возможных альтернативных структур существования научного сообщества.

Нашей работе содействовали, с одной стороны, представители старшего поколения историков России — академики П.В. Волобуев, Ю.А. Поляков, профессора М.Г. Вандалковская, Л.Г. Захарова, В.Т. Логинов, Л.В. Максакова, Э.В. Молодякова, А.П. Ненароков, Н.М. Пирумова, Р.Г. Пихоя, Ф.И. Фирсов, К.Ф. Шацилло, а с другой — известные специалисты по изучению России — прежде всего, профессора Карл Аймермахер и Габриэла Горцка из Германии, Норманн Неймарк из США, Харуки Вада и Такеси Томита из Японии, Роберт Дэвис и Джонн Морисон из Великобритании, Андреа Грациози из Италии и др.

В этом ряду имя Стивена Коэна и созданного при его и Катрин ванден Хювель участии Фонда имени Николая Бухарина и Анны Лариной-Бухариной занимает особое место. Ими была сделана ставка на поддержку именно серии «Первая монография», в которой были опубликованы книги свыше 30 молодых авторов. Большинство из них не были вовлечены в «борьбу за прошлое» и заполнение так называемых «белых пятен». У них свой опыт и групповое самосознание, не сводимое к возрастной дифференциации, нормальное восприятие нарушений дисциплинарных границ. Они чувствительны к западным авторитетам и не относятся к ним как к периферийным по отношению к авторитетам российским. Так что выбор Стива не удивителен.

Издательский центр АИРО получил особую известность, когда Стивен Коэн предложил к публикации в нем двух своих, теперь уже знаменитых, книг «Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России» и «Вопрос вопросов: почему не стало Советского Союза?». За это ему особая благодарность.

Не берусь рассуждать о том, какую роль лично в моем становлении как историка сыграли труды и личность Стива. Однако именно благодаря ему я все более отчетливо понимаю (особенно когда вижу потуги представить наше прошлое как исключительно «счастливое»), что национальный интерес — не в новой канонической истории, открывающей дорогу старо-новым мифам, иррациональности, а, в конечном счете, манипулированию сознанием, не в единой, монистической, огосударствленной и безальтернативной истории. Национальный интерес в том, чтобы очень сложный ландшафт исторических фактов осмысливался без высокомерия, без смакования катастроф и несчастий, без восторгов по поводу побед, за которые заплачена немалая цена, без наклеивания ярлыков и выдергивания фигур и событий на злобу дня, без ставки на суд, поскольку он всегда будет из современности, а значит, прошлое будет представать перед нами неполноценным.

Катрина ванден Хювел. Мой Стив

Пока земля еще вертится,
Пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
Чего у него нет…
…
…И не забудь про меня.

Булат Окуджава,
Молитва Франсуа Вийона, звучавшая на нашей свадьбе
4 декабря 1988 г.

Вот уже тридцать три года Стив является моим партнером, товарищем, компаньоном, соучастником, лучшим другом, наставником, мужем (последние двадцать пять лет), любовником и соавтором. Я бесконечно благодарна ему за знакомство с Россией и за жизнь, полную совместных приключений, разделенной любви к нашей дорогой Нике, взаимной дружбы и страсти.

«Конечно, нельзя сказать, что мы — это один человек, — сказал мне как-то Стив. — Но у нас так много общего, связанного с Россией, так много общих испытаний, воспоминаний, впечатлений, так много общих мыслей, — хотя бывают и разногласия! — что порой мне кажется, что мы уже почти слились воедино, в одного человека с общей биографией».

***

Впервые я почувствовала, что не на шутку увлечена Стивом, когда читала его эссе 1977 года Bolshevism and Stalinism. Его ясно выраженная, убедительная мысль о том, что в истории и политике всегда существуют альтернативы, глубоко поразила меня. В то время я была довольно наивной молодой девушкой и, насколько я помню, очень склонной разделять общепринятую точку зрения. Работы Стива — а вскоре и он сам — заставили меня смотреть на вещи критически, искать альтернативы существующему статусу-кво, оставаться верной своим убеждениям (даже если они непопулярны) и подвергать сомнению чужие (даже самые устойчивые). Этим золотым правилам я следую и сегодня, будучи главным редактором The Nation — журнала, который с момента своего основания в 1865 году бросает вызов устоявшимся ортодоксиям и в котором Стив с 1982 по 1987 год вел популярную колонку Sovieticus.

Однажды я спросила Стива, что привело его к убеждению, что альтернативные пути — более демократические, более справедливые — всегда существуют. «Поскольку я вырос в сегрегированном обществе на американском Юге, — сказал он, — я был вынужден изучать альтернативы… Должны были быть альтернативы рабству и сегрегации».

***

Наши совместные поездки в Москву начиная с 1980 года и то, что с нами там происходило, являются самыми значимыми событиями моей жизни. Стив открыл передо мной миры — политики, истории и жизни, — каких я прежде не видывала. Он познакомил меня с удивительной Анной Михайловной Лариной, главой его второй семьи, и эклектичным, но пленительно-интересным кругом своих друзей — пожилых гулаговцев, диссидентов, свободных мыслителей, в том числе и из рядов советской номенклатуры.

В 1985–1991 годах, когда мы часто бывали в Москве, мы вместе со всеми переживали интеллектуальный и политический подъем тех лет, поддерживали великие надежды и свершения перестройки. Позже у нас сложились дружеские отношения с Михаилом Горбачевым, которого мы оба глубоко уважаем как человека и политического лидера, который не побоялся использовать свою власть для того, чтобы изменить свою страну и мир. Горбачев изменил также и нашу жизнь. Я люблю упоминать, что наша женитьба со Стивом совпала с перестройкой. На самом деле, день после свадьбы — первый день нашего медового месяца — Стив провел в ООН с Горбачевым и телеведущим Дэном Разером (Стив был тогда консультантом CBS News). А в первую годовщину нашей свадьбы в 1989 году мы были с Горбачевым и Бушем (старшим) на Мальте, где они провозгласили конец «холодной войны». Мы говорим про нашу дочку Нику, которой теперь 22 года, что она «дитя перестройки», потому что была зачата в эпоху Горбачева, впервые прилетела в Москву в июле 1991 года и с тех пор побывала в ней едва ли не сорок раз. Однажды, в трогательную минуту откровения год спустя после смерти Раисы Максимовны, Горбачев обмолвился Стиву, что наш с ним брак и партнерство напоминают ему его собственные отношения с Раисой: мы тоже выглядим, как одно целое.

Стив часто сожалеет о том, что многие из его русских друзей, появившихся после 1985 года, не знают о его прежней московской жизни. Те доперестроечные годы, с 1975 по 1982 год, дали Стиву то, что он в одном разговоре со мной назвал «подлинным образованием… не только в области российского общества, но и в области российской политики, поскольку я начал понимать взаимосвязь между различными течениями в обществе, в диссидентском движении и в номенклатуре». Это были «чрезвычайно важные для формирования моей личности годы». Те годы так же вдохновляюще сказались на творчестве Стива, прежде всего на его прорывной книге Rethinking the Soviet Experience («Переосмысливая советский опыт»), которая вышла как раз в то время, когда Горбачев пришел к власти. (В связи с ней некоторые говорили, что Стив предсказал перестройку!) Много было в то время и того, что касалось личных отношений. «Было много трагичного, — вспоминает Стив, — но и много юмора и тепла, когда, чтобы сколотить компанию, достаточно было личных дружеских связей и идей». С 1980 года, когда я впервые приехала в Москву со Стивом, до 1982 года, когда ни ему, ни мне не дали больше визы, мы жили в той России. Много вечеров мы провели в квартире Тани Баевой и на кухнях других наших друзей, пили далеко за полночь и слушали откровенные, бесцензурные, часто пессимистические рассуждения о настоящем и будущем России.

Позже я стала помощницей Стива в деле тайной переправки на Запад самиздатовских рукописей и в обратном направлении — книг тамиздата. К тому времени, когда я присоединилась к нему, Стив уже, удовлетворяя потребности своих друзей, умудрился привезти в Москву десятки книг, от Солженицына, Шаламова, Оруэлла и Роберта Конквеста до Камасутры и, естественно, тамиздатовской версии коэновского «Бухарина». От Стива я узнала, что запрещенные документы и рукописи нужно все время носить с собой, потому что КГБ часто обыскивал квартиры и комнаты в отелях. В какой-то момент сумка Стива, которую он носил на плече, стала такой тяжелой, что у него в паху, с правой стороны, возникла грыжа. После операции по ее удалению он начал носить сумку на левом плече и, в результате, у него возникла вторая грыжа слева. Стив любит повторять, что самая большая неприятность, которую ему доставил КГБ, это нажитые по его вине две грыжи.

Здесь уместно сделать одно сугубо личное и ироничное примечание: именно самиздатовские рукописи стали причиной, по которой мы впервые встретились. В 1978 году Стив прослышал, что у меня есть дипломатический паспорт, который избавляет от таможенного досмотра, и что я собираюсь ехать в Москву. (Мой отец в ту пору был представителем Соединенных Штатов в европейском отделении ООН в Женеве.) Через общего друга Стив связался со мной и спросил, не могла бы я привезти некоторые самиздатовские документы, которые были приготовлены для него в Москве. Разумеется, я была бы счастлива это сделать, но Стив ошибался — у меня не было дипломатического паспорта.

Кому-то Стив может показаться строгим и даже суровым, но те, кому повезло обрести его доверие, знают, что он человек огромной душевной щедрости, преданности и доброты. В нашем нью-йоркском, верхне-вестсайдовском, окружении он известен как организатор и многолетний спонсор баскетбольных турниров для молодежи, часто из бедных афроамериканских семей. В Москве Стив всегда старается оказывать помощь и поддержку, в том числе материальную, молодым российским ученым. А в последние годы мы с ним вместе поддерживаем молодую команду, пришедшую в руководство Московским государственным музеем истории ГУЛАГА.

Со Стивом никогда не бывает скучно. В нашей семье он настоящий радикал, неизменно доходящий до корня проблемы. Он всегда говорит то, что думает. На протяжении многих лет Стив — моя поддержка и опора. Он укрепляет и подбадривает меня в сражениях, которые редактору The Nation приходится вести (часто со своими собственными авторами, включая порой и Стива!), и вселяет в меня личное и политическое мужество совершать правильные поступки.

Хотя Стив любит говорить о пользе переосмысления и преимуществе вопросов над ответами, в своей политической аналитике он демонстрирует мудрое постоянство. Например, как видно из его многочисленных важных и влиятельных статей, опубликованных в The Nation за последние десятилетия, он всегда был стойким противником американского мышления времен «холодной войны» и выступил против его возвращения в политику в годы после конца Советского Союза. Он проявляет постоянство в своем отказе поучать, проповедовать или морализировать по поводу того, как должна вести себя Россия. Он предпочитает не проповедовать, а слушать, и эта его позиция не рецепт популярности, которая Стива мало заботит. В то время как очень многие американские политологи думают, что комментарии по поводу России в СМИ должны включать их нравоучения на тему, что Россия должна и что не должна делать в своей внутренней и внешней политике, Стив искренне считает, что это дело самой России. Однажды он сказал мне: «Я не поворачиваюсь спиной ни к одной точке зрения… Если спросить знающих меня людей из любой части российского политического спектра, от правых националистов до левых марксистов и от коммунистических реформаторов до российских демократов, все они скажут, что я никогда не говорю ни о России, ни о них с морализаторских позиций».

В России это всегда было большим плюсом Стива. «Оглядываясь назад, — заметил он однажды, — могу сказать, что как бы американцы и русские ни злились на меня за эту привычку, она дала мне возможность жить в России гораздо более полной, плодотворной и разнообразной жизнью, чем та, которую я бы имел, если все эти сорок лет только и делал, что выбирал, за кого я, — как предпочитают делать многие американцы».

Стива связывают в России спокойные, ровные, даже дружеские отношения с людьми самых разных, порой противоположных взглядов.

***

Стив впервые встретился с Михаилом Горбачевым в 1987 году на приеме в советском посольстве в Вашингтоне, устроенном в честь американской «прогрессивной интеллигенции», — что Стив до сих пор считает забавным, так как он никогда не причислял и не причисляет себя ни к какой группе и терпеть не может ярлыки. Но в тот день он оказался там, и уже через несколько минут к нему подошел кремлевский помощник и сказал, что с ним хочет поговорить генеральный секретарь. В разговоре Михаил Сергеевич, который полагал, что автор «Бухарина» должен быть солидным человеком «серьезного» возраста, спросил: «Действительно вы написали эту книгу или это ваш отец?»

Сегодня Стив достиг того «серьезного» возраста, о котором говорил Горбачев! Но я могу ручаться, что сердцем, душой и телом он по-прежнему молод. Возможно, это из-за его любви к рок-н-роллу Джерри Ли Льюиса, новоорлеанскому блюзу или музыке кантри из Кентукки, а может из-за страсти к баскетболу (разделяемой нашей дочкой Никой и его девятилетним внуком Лукасом) или неравнодушия к хорошему анекдоту. Может быть, причина — в наших воскресных прогулках в ближайшем Риверсайдском парке с их задушевными беседами и горячими спорами. А может быть, в том, что Стив, будучи очень серьезным человеком, не воспринимает себя всерьез.

Стив впервые попал в Россию в 1959 году — в год моего рождения. «Я был еще мальчишкой», — как он сказал мне однажды. К моменту, когда мы встретились в 1978 году, Россия стала для него, по его собственному признанию, «второй родиной».

Стив, милый, спасибо тебе за то, что познакомил меня со своей «второй родиной» и сделал меня своим партнером в этом чудесном и полном любви путешествии, которое, однажды начавшись, длится по сей день.

Источник: Две родины Стивена Коэна / Сост. Г. Бордюгов, Л. Доброхотов. М.: АИРО-XXI, 2013.