«Ключ к психологии человека»: комментарии к блокноту Л.С. Выготского из больницы «Захарьино» (1926)

Блокнот Л.С. Выготского, датируемый 1926 г., представляет собой уникальный документ, начатый во время пребывания в больнице «Захарьино», где Л.С. Выготский провел полгода в связи с обострением туберкулеза, и законченный уже после выписки из нее. Блокнот проливает свет на один из труднейших для интерпретации моментов в развитии концепции Выготского — период становления культурно-исторической психологии в собственном смысле слова. Он содержит самые ранние (из известных на сегодняшний день) тезисы теории знакового опосредствования, заметки, посвященные проблеме сознания и психофизической проблеме, а также отрывочные записи личного характера, столь редко встречающиеся у Выготского; несмотря на их краткость и сдержанность, они представляют собой уникальные свидетельства той сложной экзистенциальной ситуации («на грани жизни и смерти»), в которой он оказался в 1926 г. В этой статье мы дадим общую характеристику блокнота и попытаемся систематизировать информацию, которую он содержит.

 

Краткое описание архивного документа и биографический контекст его создания

Блокнот хранится в семейном архиве Л.С. Выготского и представляет собой записную книжку, содержащую 23 листа текста размером 17×20 см. Нумерация страниц отсутствует; после реконструкции текста была введена редакторская нумерация, которая используется в данной статье при ссылке на блокнот (номер страницы указан в фигурных скобках). При цитировании авторские сокращения раскрываются в квадратных скобках, подчеркивания сохранены, пропущенные автором знаки препинания восстановлены.

Блокнот состоит из нескольких временнЫх слоев, изобилует сокращениями, около трети текста написано крайне неразборчиво. По всей видимости, каждому слою записи соответствует свой цвет карандаша или чернил (простой, синий, фиолетовый и зеленый карандаш, черные чернила) и свой тип почерка (мелкий, отчетливый — для записей, сделанных дома, и крупный, нетвердый, неразборчивый — для больничных записей). Эти обстоятельства были приняты во внимание при реконструкции текста и выступили в качестве хронологических меток при решении вопроса о датировке его частей. Для полноценного анализа документа также потребовалось восстановить многочисленные ссылки на первоисточники, которые иногда включали только фамилию автора, номер страницы или название журнала, закодированное первыми буквами слов. Текст блокнота полностью восстановленный, снабженный комментариями и ссылками на параллельные фрагменты из других работ Л.С. Выготского, публикуется в настоящем номере журнала «Гефтер» впервые.

Прежде чем приступить к анализу блокнота, напомним о событиях конца 1925 — начала 1926 г., которые составляют исторический контекст его создания. Бóльшая часть этого периода прошла под знаком «Психологии искусства» (далее — ПИ), которая была написана как диссертационная работа, но ее официальная защита так и не состоялась, поскольку Выготский заболел в сентябре 1925 г., после возвращения из Европы (Выгодская, Лифанова, 1996, с. 84–89) [1]. Из письма к А.М. Щербине (Переписка Л.С. Выготского, 1992, с. 76) от 28 октября 1925 г. мы узнаем о состоянии здоровья Выготского, который тогда еще не был госпитализирован: «Ваше письмо застало меня в печальных обстоятельствах. Я болен, лежу в постели уже 2 месяца (слег сейчас же по приезде из-за границы), у меня — туберкулез легких давний, теперь обострившийся. Пишу Вам в постели. Когда встану — не знаю. Врачи не обнадеживают на скорое выздоровление. Так что я надолго и основательно выбыл из строя жизни и дел. […] Простите: тяжело писать». Одно из писем к Щербине, написанное между серединой ноября и серединой декабря, вместо Выготского и по его просьбе пишет его жена Роза Ноевна Выгодская. 5 ноября 1925 г. Выготскому было заочно присвоено звание старшего научного сотрудника, поскольку он по болезни не мог присутствовать на защите диссертации. Договор на издание ПИ подписан 9 ноября 1925 г., но она так и не вышла в свет при жизни Л.С. Выготского.

В больнице санаторного типа «Захарьино» Выготский провел полгода: с 21 ноября 1925 г. по 22 мая 1926 г.; в больничной справке также указано, что туберкулез легких был осложнен плевритом и значительными кровотечениями, которые стали следствием наложенного пневмоторакса, единственного радикального метода лечения туберкулеза, существовавшего в те времена (Выгодская, Лифанова, 1996, с. 95). Из писем Выготского к коллегам (Выготский, 2004) известно, что обстановка в больнице была сложная, не слишком располагавшая к работе, и что он был фактически прикован к постели, но при этом много читал и размышлял («мне не запретили читать и думать», из письма к Щербине от 18 ноября 1925 г. (Переписка Л.С. Выготского, 1992, с. 77). В письме к Л.С. Сахарову от 15 февраля 1926 г. он упоминал о том, что ему трудно держать корректуру (в палате нет стола, койки стоят вплотную друг к другу) и просил коллег взять эту работу на себя (речь шла о практикуме по экспериментальной психологии (Практикум, 1927) и психологической хрестоматии (Психологическая хрестоматия, 1927). Что касается других публикаций, приходящихся на 1926 г., то они, как правило, представляют собой тексты, написанные ранее, в 1924–1925 гг. В трудовой книжке Выготского на месте 1926 г. зияет пропуск — Лев Семенович находился на инвалидности. Все сказанное выше свидетельствует о том, что на момент создания блокнота Выготский был фактически лишен возможности работать в привычном ему режиме; с его собственных слов мы знаем, что он чувствовал себя «вне жизни, вернее — между жизнью и смертью; я еще не пришел в отчаяние, но я уже оставил надежду» (Выготский, 2004, с. 8).

Заметим, что эти сведения диссонируют с общепринятым мнением о том, что именно в больнице Выготским и была написана знаменитая работа «Исторический смысл психологического кризиса» (Выготский, 1982б; далее — ИСПК). Г.Л. Выгодская цитирует в своей книге выступление А.Р. Лурии, который говорит буквально следующее: «Л.С. Выготский написал эту работу в трагической ситуации: он был болен туберкулезом, врачи говорили, что ему осталось 3—4 месяца жизни, его поместили в санаторий… И тут он начал судорожно писать, чтобы оставить после себя какой-то основной труд» (Выгодская, Лифанова, 1996, с. 200). С нашей точки зрения, это свидетельство Лурии следовало бы относить не к рукописи как таковой, а к отдельным записям по тематике ИСПК, имеющим подготовительный характер, в частности, к обсуждаемому здесь блокноту. Забегая вперед, следует заметить, что блокнот свидетельствует скорее в пользу версии о том, что работа была задумана в «Захарьино», а реализована уже после выписки. Общий объем окончательного текста ИСПК, в котором отражены тезисы из блокнота, не слишком велик, а заметки по тематике ИСПК, содержащиеся в блокноте, сделаны, за некоторым исключением, не ранее июня 1926 г. Все это несколько усложняет и без того непростой вопрос о датировке ИСПК, который мы обсуждаем в отдельной статье, посвященной исследованию рукописи ИСПК (Завершнева, 2009).

В конце 1926 г. состояние Л.С. Выготского по-прежнему остается неудовлетворительным (Выгодская, Лифанова, 1996, с. 94–95), однако с середины 1926 г. он активно включается в работу. В 1927 г. он все еще ожидает операции (необходимость в ней снова возникает в 1932 г.); по большому счету периодов относительного здоровья в жизни Выготского уже не будет. И все-таки именно на пороге смерти он совершает невозможное — не только в медицинском, но и в научном плане. В 1927 г. начинаются исследования высших психических функций, которые ведутся по еще не объявленной программе культурно-исторической теории (далее — КИТ). На 1928 г. приходится взрыв публикаций, появляются первые тезисы КИТ, подготовленные размышлениями предшествующих лет, в том числе и кризисом, пережитым в 1925–1926 гг., отпечатки которого сохранил блокнот из больницы «Захарьино».

 

Основные темы, обсуждающиеся в блокноте из больницы «Захарьино»

Обратимся к блокноту, который условно можно разделить на четыре части в соответствии с темами, входящими в него.

1. Дополнения к «Психологии искусства» (первая половина 1926 г.)

К данной теме относятся самые ранние записи в блокноте, сделанные, судя по всему, во время пребывания в больнице (c.{17}—{28}); а также записи, точная датировка которых неизвестна, хотя можно с большой уверенностью отнести их к 1926 г. на основании внутренних ссылок на работы, опубликованные в 1926 г. (с. {1}—{3},{32}—{34},{38},{41}). Изучая эти записи, мы пришли к неожиданному заключению: Выготский продолжает заниматься подбором материала для «Психологии искусства», формально уже защищенной в качестве диссертации. Ряд дополнений к ПИ не вошел в ее состав, но отдельные фрагменты блокнота развернуты в монографии. Чтение блокнота также наводит на размышления о многослойности ПИ и ставит под вопрос год ее окончания.

Часть тезисов блокнота, относящихся к ПИ, безусловно, может представлять собой «повторение пройденного», однако некоторые расхождения в интерпретациях одних и тех же сюжетов требуют специального обсуждения. Например, тема гибели героя трагедии, к которой Выготский неоднократно возвращается в блокноте, решена здесь несколько иначе, чем в ПИ; более поздняя версия — если считать, что ПИ была закончена в 1925 г., — выглядит более слабой в объяснительном отношении. Например, на с. {22} смерть Гамлета трактуется как своего рода тупик аффекта, его разрядка: «…сгорела, уничтожилась наша идентификация с героем (чувство — трата [2]) — пустота, опустошение, Гамл. умер у нас в душе раньше, чем он умер на сцене, потому что нам нечего больше вкладывать в него, физиологич. конец… Смерть и есть знак этого психофизиол. опустошения». Запись соседствует с короткими выписками из журнала «Красная новь» (1926, № 1), касающимися психологии обряда (в ПИ не вошли). Сходным образом смерть Гамлета интерпретируется и на с. {38}:

«Обязательная гибель героя в трагед[ии] не может никак быть выведена из внешних законов cтруктуры драмы. … Напротив того, большинство смертей в трагед. случайны и не вытекают из хода событий: Отелло, Гамлет, Макбет. Говорят тогда, что гибель вытекает из характера героя, но что это значит? Только то, что гибель героя, уничтожение есть внешний знак, проекция психологической траты зрителя (взрыв неизжитых аффектов): что-то умерло во мне, взорвалось и перегорело в Гамлете и Отелло, это должно быть обозначено внешне смертью героя (ср. Аристотель). Гибель героя есть явление психологии зрителя» (ср. также Выготский, 2001, с. 332–333).

В ПИ мы встречаем другое объяснение: гибель героя вызывает катарсис (термин, ни разу не упомянутый в блокноте!) и ведет к аффекту, иногда прямо противоположному содержанию трагедии; двойственный аффект не просто самоуничтожается, но превращается в другой аффект (эстетическая эмоция), т.е. вместо подавленности, опустошения и печали можно испытать обновление и подъем чувства (о превращении аффекта см. Выготский, 2001, с. 362–363) [3].

Интригующий момент касается также темы гибели героя в басне «Волк на псарне». Ее анализу посвящены пять страниц блокнота (c. {24}–{28}), ряд формулировок встречается в ПИ дословно. Именно в этом фрагменте текста есть еще одна хронологическая метка, указание даты — 2 апреля, пятница. Крупный, крайне неразборчивый почерк и пометка о состоянии здоровья свидетельствуют в пользу того, что запись сделана на больничной койке в 1926 г. [4]. Однако с какой целью Выготский столь подробно анализирует в блокноте эпизод, уже присутствующий (?) в тексте ПИ, остается неясным. На первый взгляд, текст блокнота является черновой записью, которая легла в основу соответствующего фрагмента ПИ (Выготский, 2001, с. 284–288).

Еще одна загадка блокнота — выписки из книги М.С. Ольминского «По вопросам литературы», вышедшей в 1926 г. Л.С. Выготский фиксирует тезисы М.С. Ольминского и Г. Лелевича (автора предисловия к книге), касающиеся поэтики А.П. Чехова, в том числе тему реализма его произведений и особенностей построения драмы «Три сестры» (с. {32}–{33}), добавляя к ним свои примечания. Эти тезисы обнаруживаются на последних страницах ПИ, их формулировки чрезвычайно близки к тезисам блокнота, однако ссылка на Ольминского отсутствует.

Все перечисленное выше может свидетельствовать о том, что Выготский продолжает размышлять над ПИ и в 1926 г. В послесловии к этой работе Вяч. Вс. Иванов отметил, что ИСПК можно рассматривать как методологическое заключение к ПИ (Выготский, 2001, с. 424). Записи на темы ПИ и ИСПК не просто соседствуют на страницах блокнота, но и переходят друг в друга. Блокнот показывает, что эти две крупные работы чрезвычайно близки по времени. В частности, в предисловии к ПИ встречаются тезисы, развернутые в ИСПК; можно предположить, что введение в ПИ написано позднее, чем другие ее части. При сопоставлении первой главы ПИ с текстом ИПСК обнаруживаются весьма интересные параллели между этими двумя работами, в частности, обсуждение специфической общественной природы психики человека, тема кризиса в психологии (наличие двух несовместимых научных систем), тема объективного и косвенного метода (включая столь важную для ИСПК ссылку на работы В.Н. Ивановского), необходимость создания марксистской психологии и др. Эти темы также рассматриваются в блокноте, причем совпадения в ПИ, ИСПК и блокноте иногда касаются не только самой мысли, но и способа ее выражения (примеры, эпитеты).

К сожалению, в отношении ПИ архивное исследование оригинала невозможно, рукопись ПИ не сохранилась; в семейном архиве Л.С. Выготского в рукописном варианте найдены только отдельные заметки, план монографии и короткий список литературы. ПИ издавалась по машинописи, хранящейся в архиве С.М. Эйзенштейна; в архиве Л.С. Выготского имеется машинопись, практически идентичная опубликованному варианту (за исключением некоторых ссылок, отсутствующих в варианте из архива С.М. Эйзенштейна). Судить по ней о том, какие временные пласты имеются в ПИ, крайне сложно.

К дополнениям, не вошедшим в ПИ, относятся выписки из книги А.М. Воронского «Литературные типы» (с. {1}–{3}) с критикой романа И. Бабеля «Конармия», выписки из статей В.Б. Шкловского, в частности, из его ранней статьи «Искусство цирка» (1919), из работ В.Я Брюсова, Э. По, братьев Гонкуров, ссылки на очерки Л.Д. Троцкого «Дело было в Испании» (1922), короткие ссылки на Н.Н. Асеева, В.В. Вересаева, С.А. Есенина, помещенные на вложенном блокнотном листе (с. {41}) [5]; анализ басни И.А. Крылова «Щука» (один из тезисов, соседствующий со «Щукой», также обнаруживается в ИСПК), басни Д. Бедного «Молодняк» и др.

2. Идея сверхкомпенсации в дефектологии и психологии искусства

К теме ПИ примыкает короткая запись на с. {14}–{15}, которая сделана, по нашему предположению, в период после выписки из больницы (вероятно, май — июнь 1926 г.). Внутри записи хронологических меток нет, временнЫм ориентиром служит четкий мелкий почерк, который отличается от почерка, характерного для начала 1926 г., а также расположение записи в более поздней части блокнота. На с. {14}–{16} мы встречаем последний фрагмент, посвященный психологии искусства, далее Выготский переключается на методологический анализ основ психологии. Одновременно эта запись содержит точные формулировки идеи сверхкомпенсации, которые можно обнаружить на первой же странице работы «Дефект и сверхкомпенсация», опубликованной в 1927 г. (Выготский, 1927а).

Выготский рассматривает рискованную идею искусства как сверхкомпенсации, которая и по настоящий день создает обширное поле для исследований генезиса искусства из болезни, слабости или дефекта (заметим, однако, что преодоление материала формой, о котором Выготский ведет речь в ПИ, не требует болезни или дефекта как непременного условия творчества). В тексте ПИ данная тема косвенно обсуждается в связи с критикой психоаналитических теорий искусства (О. Ранк, В. Штекель, З. Фрейд), а ссылки на работы А. Адлера и термин «сверхкомпенсация» в монографии отсутствуют. Приведем цитату из блокнота (с. {14}):

«Идея сверхкомпенсанции. Адлер о Бетховене и Демосфене; прогрессивн. комплекс идей естествознания и социологии: оспа, белые кров. шарики, из слабости — сила, из неумения (активного) = падение, хождение. …Тот же курс идей к искусству. Что же понимали в искусстве те, кто искали в трагедии — скорби, в музыке — грусть и др. чувства, в комедии — нравы и пр. Даже формалисты не выходили из круга ассоц. воспр. и др. категорий психол. значения формы, понимания ее. Ровно столько, ск. тот, кто в прививке оспы увидел бы действие яда, а не иммунитет. …Искусство есть прививка, т.е. сверхкомпенсация (во всем значении слова — яд + иммунитет), т.е. слабость, порождающая силу, болезнь, порождающая сверхздоровье, а прежде видели в нем только болезнь. Но разве прививка оспы есть прививка болезни, а не здоровья? И то, и другое, но смысл болезни — в сверхздоровье. — Это центральный комплекс идей, к которому я примыкаю в Пс. Иск., а не из Фр[ей]да, не из формалистов. В сущности это диалектический принцип филос. познават. характера».

Этот фрагмент напрямую связан не только со статьей «Дефект и сверхкомпенсация», но и с другой, малоизвестной статьей Выготского «Современная психология и искусство», опубликованной в конце 1927 — начале 1928 г. (Выготский, 1927б, 1928). В ней Л.С. Выготский коротко вводит тему сверхкомпенсации в критическом аспекте, ссылаясь на Э. Утица, который отвергал идею сублимации или сверхкомпенсации как спецификума искусства. В статью перенесена критика основных подходов, обсуждающихся в ПИ (теорий формализма, взглядов А.А. Потебни, Л.Н. Толстого и других), причем перенесена дословно, Выготский цитирует ПИ большими фрагментами. В статье мы также видим (на одной странице текста) ссылки на авторов, упоминающихся в одном абзаце на с. {15} блокнота — В. Вундт, А.К. Борсук и А.М. Евлахов (кроме того, развернутая цитата из Вундта на с. {18} отсутствует в ПИ, но есть в данной статье) [6]. Все это указывает на связь между блокнотом и статьей: возможно, запись в блокноте относится к периоду, когда Выготский по неизвестным причинам отказывается от публикации полного текста ПИ и готовит краткий ее реферат для периодической печати.

Текст статьи отличается от ПИ ссылкой на Адлера, а также заключением: «“Заразительность” искусства основана не на простой передаче чувств от одного к другому, — в этом смысле речь оратора, крик боли, громкое ура не менее заразительны. Стихи о грусти ставят нас над грустью, побеждают ее, преодолевают, разрешают. Как они достигают этого, какими психологическими средствами, — в этом и заключается тот Х, то собственное имя искусства, та искомая величина, с которой должно начинаться всякое исследование» (Выготский, 1928, с. 7). В этих строках можно увидеть мостик к будущим идеям КИТ (роль психологических средств в развитии высшей психики), однако статья всего лишь ставит вопрос о начале всякого исследования и останавливается «у его порога». Ни в статье, ни в блокноте Выготский не дает точного ответа на вопрос о спецификуме искусства, сводя его к «особому значению формы», а именно «эстетическому значению». Чудо «претворения воды в вино» (напр., личного чувства в произведение искусства), преодоление природы в слове — эта тема, звучащая в ПИ (и, что характерно, вычеркнутая из статьи-реферата), оставлена на будущее. Она снова возникает в «Мышлении и речи» (Выготский, 1934), однако к анализу эстетической реакции и психологии искусства Л.С. Выготский уже не вернется. В 1933 г. он прекращает работу над рукописью «Учение об эмоциях», так и не приступив к написанию положительной части текста, в которой он планировал изложить теорию высших эмоций (см. также: Завершнева, 2007).

Особый интерес представляют заметки о стихотворении Г. Гейне Es war ein alter König (с. {14}–{15}), не вошедшие в ПИ. По сути это структурный анализ (с критикой которого Выготский выступает в ПИ), еще только намекающий на смысловые противопоставления, на смысловую динамику произведения:

«Для искусства важно чувство, впечатление, переживание вещи, а не вещь и не ее образ, т.е. ее место и значение в структуре, а не копия. Произв[едение] искусства есть структура. Срав[ни] Heine. Es war ein alter König.

Ст. 2 Sein Herz war schwer, sein Haupt war grau
Ст. 6 Blond war sein Haupt, leicht war sein Sinn [7].

Чувство противоположности, т.е. структурного значения (структура = форме) пажа и короля достигается в этих стихах при полном параллелизме 1 и 5 ст. в начале строфы — Es war… и Es war — 3-мя видами противоположности, среди которых смысловая только одна из других, значение). Вот они:

1) Смысл. (grau > blond, schwer < leicht), 2) ассиметрич. перестановка полустиший (Herz —Haupt < Haupt — Sinn [8]), 3) синтаксич. перестановка подлеж. и сказуемого (инверсия?) внутри предложения (2 Haupt — grau, 1 Herz — schwer > 2 Leicht Sinn; 1 blond Haupt)».

В данной части блокнота мы также встречаем интересное высказывание, вытекающее из внутреннего диалога с формалистами и школой А.А. Потебни: «Ведь форма не естественнонаучн. факт, как и слово. Ей присуще то или иное значение, психол., как бы от этого ни открещивались формалисты». Отметим это высказывание как ход, ведущий в сторону идеи значения слова, также обсуждающейся в последней крупной работе Выготского — «Мышлении и речи».

3. Книга “Zoon politikon” и тезисы КИТ

План монографии Zoon politikon («скелет психологии, ее схема») и комментарии к нему находятся на с. {4}–{7} блокнота. К этому же временнóму слою может относиться пометка на с. {9} с указанием даты — 29 мая, короткий список «Литература к басне» на с. {16} (большинство источников процитированы в ПИ), а также фрагмент, датированный самим автором:

«Я так надышался впечатлениями смерти за полгода, проведенные в этом доме, где смерть была таким же повседневным и привычным явлением, как утренний завтрак и обход врача, что меня клонит к смерти, как уставшего человека клонит ко сну.

Перед отъездом.

18.5.26».

Все записи выполнены одним и тем же фиолетовым карандашом, более не встречающимся в блокноте, мелкий разборчивый почерк основного текста на с. {4}–{7} отличается от почерка на с. {16} и свидетельствует о том, что он написан в более спокойной обстановке, скорее всего, дома (напомним, что Выготский находился в «Захарьино» до 22 мая).

Замысел книги представляет собой программу КИТ, ее идейное зерно, из которого впоследствии образуется несколько побегов-ответвлений в различные области психологии. Характеризуя основную идею книги, Выготский попадает точно в центр своей будущей концепции: предмет психологии возникает из сцепления слова, сознания и общения, их единства, для которого у автора блокнота пока нет ни названия, ни клеточки — единицы анализа; однако даже в этих черновых набросках ключевые психологические понятия получают оригинальную авторскую трактовку. Важно подчеркнуть, что новый подход к изучению психики формулируется именно в виде теории сознания — приблизительно за год-полтора до того, как появляется теория высших психических функций, более узкая по теоретическому охвату, чем теория сознания. Выготский ищет — прежде всего у Маркса — ответ на вопрос о родовой сущности человека как социального существа; заголовок Zoon politikon («политическое животное» — определение человека в античной философии, взятое в оборот Марксом) и пометка «ключ к психологии человека» содержат в свернутом виде один из возможных ответов. Само словосочетание «политическое животное» указывает на сплав природного и культурного в человеке, причем «политическое» означает в исходном смысле этого слова то, что относится к полису, т.е. к разумному устройству совместной жизни людей [9]. Лейтмотивами будущей психологии становятся вопросы о соотношении биологического и социального, сознания и речи, а также о специфических характеристиках высшей психики.

Особенно интересными являются, на наш взгляд, записи, посвященные проблеме слова и его значения (с. {4}–{5}). Выготский высказывается против гипостазирования языка, выводит его из сферы логики и лингвистики в сферу психологии: «Слово не есть отношение между звуком и обозначаемым предметом. Оно есть отношение между говорящим и слушающим, отношение между людьми, направленное на объект, оно есть интерпсихическая реакция, устанавливающая единство двух организмов в одном направлении на объект. Языкознание фетишизирует слова, психолог разоблачает, что за видимыми отношениями между вещами стоят отношения между людьми (ср. Маркс, фетишизм товаров). Оно означает единство реакции 2-х людей или 2-х реакций, а не двух стимулов». Надо отметить, что подобная трактовка слова была сравнительно новой; инспирированная, скорее всего, не только работами К. Маркса, но и идеями В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни и Г.Г. Шпета, она уже тогда, в 1926 г., была шире схемы «означаемое—означающее», популярной в языкознании середины ХХ в. В скобках добавим, что фетишизм слова и сознания, отсутствие у слова собственной субстанции, его «несуществование» как вещи наряду с другими вещами, его особая пограничная природа — одна из наиболее плодотворных тем, которые развивает философия ХХ в. Если знаки языка — стрелки к событию, если слово не закреплено за предметом, многозначно и способно указать на уникальное событие мира (Бибихин, 2002, с. 26–28, 72–76), то именно в этой способности слова заключена ни с чем не сравнимая свобода, которая и дает, в свою очередь, свободу в понятиях, возникающую в зрелом синтезе мышления и речи (Завершнева, 2007). «Несводимость к схеме, возможно, и есть самое интересное в языке» (Бибихин, 2002, с. 27) [10].

Подчеркивая орудийный характер слова, Выготский замечает: «Итак, отличия слова: оно есть искусственно созданный стимул (ср. техника), оно есть орудие поведения, оно предполагает двух субъектов и один объект. Речевое повед. от неречев[ого] отличается как труд от приспос[обления] животных (орудие и вне организма, т.е. орган общества). … слово есть специальный стимул для регулирования, для организ[ации] поведения — чужого и своего» (c.{5}). Идея управления естественными процессами, намеченная в данном блокноте, примет законченный вид в тезисах доклада «Инструментальный метод», написанных не позднее 1928 г. (Выготский, 1982а). Некоторые тезисы совпадают с «Инструментальным методом» дословно, напр.: «Орудийность слова. Но здесь ничего сверхъест. Техн[ика] есть не введение новых сил, а использов. существ[ующих]» (с.{5}). Перед нами первые тезисы КИТ, сформулированные — вне всякого сомнения — в 1926 году, за полтора года до выступления Выготского на I Всероссийском педологическом съезде (декабрь 1927 — январь 1928 гг.) с докладом «Развитие трудного ребенка и его изучение» (Выготский, 1995), где он впервые вынес на обсуждение ряд основных положения КИТ.

Выготский выделяет главную особенность речи — ее ответный характер, «обратимость», которая лежит в основе подражания [11]. «Вся речь есть подражание», — пишет он и также помечает данный тезис знаком вопроса (с. {5)}. В нераскрытом виде он выглядит спорным; однако в нем определенно есть неизрасходованный теоретический запас: речь как мимесис, семейство языковых игр (ср. «Философские исследования» Л. Витгенштейна). В последующих работах Выготский раскрывает этот тезис, в частности, в русле представлений об интериоризации (и со ссылкой на П. Жане): ребенок осваивает речь как указательный жест, научается применять к себе те приемы, которые применяют по отношению к нему взрослые.

Впрочем, исследования речи как таковой у Выготского в эти годы только начинаются. В блокноте, например, ее функции едва обозначены, но не систематизированы, напрямую названы только две — на с. {15} и {28} — «выражательная» (экспрессивная? номинативная? индикативная?) и «сообщающая (значащая)» (семантическая? коммуникативная?); за каждым из терминов стоит сплав функций, каждую из которых Выготский будет анализировать только в начале 1930-х гг. И все-таки роль слова-посредника вполне определена: оно выделено из ряда других стимулов как уникальный стимул. Слово одновременно мое и ничье, свою речь я воспринимаю как чужую, во-первых, на слух, во-вторых, как речь от лица одного из множества внутренних собеседников, различных полюсов моей личности (обращаем внимание на то, что данный фрагмент текста насыщен подобными бахтинскими коннотациями). Идея множественной личности как основы развития в зачаточном виде содержится в «Педагогический психологии», в блокноте она подкрепляется выписками из В. Штерна, которого, как и многих других авторов, Л.С. Выготский читает по-своему, поправляя в процессе чтения:

«Организм таит в себе много личностей, воспит. выбирает одну. Теория педпсих[ологии]. […] Ошибка St[ern’a] (Шпет, Binswanger, сам St.) P[e]rs[on] = организму, отсюда — недооценка человека, переоценка вещей. Одна идея у St. ценна: семья, народ для него P[e]rs[on]; скажем, наоборот, что P[e]rs[on] построена по типу семьи = община внутри себя» (с. {13}).

Появление темы личности в заметках Выготского представляет особый интерес еще и потому, что данная тема осталась у него только на уровне замыслов и тезисов — занимаясь построением фундамента, теорией вторичных (опосредствованных) связей, Выготский в 1930-х гг. обратился к теме третичных связей, лежащих в основе личности, но законченной теории личности сформулировать не успел (Осипов, 2012). А между тем заметки о множественности личности, о наличии в ней нескольких полюсов, участников внутреннего диалога, открывают интересную исследовательскую перспективу, которая не сводится к переосмыслению в рамках КИТ психоаналитических теорий (структура личности, образование инстанций, влияние микросоциума и др.) или персонализма; она ведет к пониманию личности как образования, содержащего в себе внутренний потенциал, зону ближайшего развития, которая возникает в процессе диалога между субличностями (в частности, мы можем говорить о саморазвитии личности или преодолении, трансцендировании себя в этом диалоге).

План книги, включающий три части, точно характеризует ее содержание: «Индив. и соц. психол. — Мышл. и речь. — Анализ актов вчувствован[ия] составляют развитие одной темы: 1 — методология био и социо, 2 — конкретная центр. проблема, речь = сознанию, индив. организуется по типу социо, структура, 3 — механизм этого вчувствов. в объекты, объективация внутренних состояний» (c.{4}). Несмотря на то что ключевые термины «интериоризация» и «знаковое опосредствование» еще не названы, перед нами знакомая по работам Выготского конца 20-х — начала 30-х гг. схема развития психики; вслед за постановкой проблемы биологического и социального идет глава о формировании сознания как внутреннего диалога, и затем глава об экстериоризации внутреннего, которая, возможно, включала бы и анализ процессов творчества, если судить по тому, как тема вчувствования, которую Л.С. Выготский развивает вслед за Т. Липпсом, обсуждается в «Педагогической психологии» и «Психологии искусства» (см., напр., Выготский, 2001, с. 353–355). В частности, на с. {5} он пишет:

«Сознание = речи в себе, оно возникает в обществе с языком (Маркс).

Бессознат. = отделенное от слова (Фрейд), сознание — вербализов. поведение (Watson). Рисков. мысль: био — бессозн., социо — сознат. Речь всегда диалог (Щерба). Сознание — диалог с собой. Уже то, что ребенок раньше слушает и понимает, а после научается речевому сознанию указывает, что 1. сознание возникает из опыта, 2. говоря с собой = сознательно действуя, ребенок ставит себя на место другого, относится к себе, как к другому, подражает другому, говорящему ему, замещает другого по отнош. к себе, научается в отношении своего тела быть другим. Созн[ание] = двойник» [12].

На с. {6} Выготский характеризует один из своих приемов анализа и синтеза других точек зрения: «Все три ст[атьи] объединены способом построения: я беру классические положения эмп. псих. (психол. только индив.; мышл. есть речь; вчувствов.) и ставлю их на голову» (см., напр., цитированный выше пример чтения Штерна). Слово «статьи» у Выготского означает также «главы»: мы специально обращаем внимание на это, так как рукопись ИСПК озаглавлена «Смысл психологического кризиса. По ту сторону [психического] и физического. Статья первая» (на месте слова «психического» бумага повреждена), а в блокноте имеется фрагмент текста, помеченный как «Статья о методе»; этот фрагмент полностью реализован в ИСПК (см. ниже, п. 4). Возможно, что ИСПК был начат как предварительное исследование, этот труд по замыслу пересекается с планом первой главы монографии Zoon рolitikon.

Замысел книги был грандиозным, однако теоретических средств для его реализации в 1926 г. у Выготского не было. В блокноте появляются ключевые тезисы КИТ, связь которых между собой еще не в полной мере осознается автором блокнота: «сознание = речи в себе», «сознание — двойник, внутренний собеседник», «значение — внутренний диалог, функция говорения в себе» (это словосочетание стоит на месте будущего термина «внутренняя речь»), «слово — орудие» и др. Судя по всему, Выготский планировал предложить концепцию сознания, в которой были бы интегрированы представления об активности, социальном поведении, о роли речи в развитии сознания. Для этого ему пришлось погрузиться в исследовательскую работу, и полноформатные монографии, реализующие идеи 1926 г., появляются только на рубеже 1920–1930-х гг. («Орудие и знак в развитии ребенка», «Педология подростка»), вторая глава о мышлении и речи частично воплощена в 1934 г., третья осталась в планах.

4. Наброски к рукописи «Исторический смысл психологического кризиса»

Текст, посвященный методологическим проблемам психологии, cостоит из двух частей, одна из которых содержит тезисы, не вошедшие в ИСПК, вторая представляет собой тезисы, по большей части реализованные в ИСПК, иногда перенесенные в него буквально. К первой части относятся страницы {8}–{12}, ко второй части — страницы {20}, {29}–{31}, {36}, {37}, {39}, {41}, {42}. Нас будут интересовать прежде всего расхождения между окончательной версией ИСПК и блокнотом. Точные совпадения специально не комментируются за исключением одного существенного момента, касающегося записей на с. {20},{29}–{31} и {41}, {42}.

Эти записи заслуживают особого внимания потому, что они действительно могли быть сделаны в больнице «Захарьино». В частности, фрагмент на с. {29}–{31}, расположенный в «старой» части блокнота, между заметками к ПИ, не содержит ни одной метки, которая позволила бы датировать его иначе; самая поздняя ссылка внутри фрагмента относится к 1925 г. Почерк крупный, неровный, будущая монография названа «статьей», тезисы зачеркнуты крест-накрест [13]. Тезисы со с. {29}–{31} можно найти на с. 419–421 ИСПК — они посвящены воплощению диалектического материализма в психологии (созданию собственного «Капитала»). По нашему предположению, данные фрагменты — самые ранние записи, посвященные ИСПК, а зачеркивания связаны с переработкой тезисов в текст ИСПК уже после выписки из больницы [14]. На с. {20}, {41}, {42} мы встречаем отрывочные записи, сделанные в русле дополнений к ПИ, в которых Выготский обращается к проведенному им анализу басен; эти замечания впоследствии были перенесены в ИСПК (Выготский, 1982б, с. 404–406): «Почему я вывожу принцип искусства на басне и пр. и не проверяю на музыке и пр. Что дает право распространять выводы? Но таков методолог. путь всякого объяснит. принципа. Павлов, Шеррингтон, Ухтомский (почему только собака и лягушка, проверить на коне, вороне и пр.)» (с. {41}).

Следующий по времени фрагмент (c. {8}–{12}), относящийся к ИСПК, сделан уже после выписки из больницы, так как его текст обтекает пометку, датированную 29 мая; в нем впервые развернуто обсуждается вопрос о статусе психических явлений. По нашему мнению, этот фрагмент, равно как и остальные записи по теме ИСПК, выполнены не ранее июня 1926 г. Они датируются по ссылкам на статью Ю.В. Франкфурта «Г.В. Плеханов о психофизической проблеме», вышедшую в 1926 г. в шестом (июньском) номере журнала «Под знаменем марксизма» (Франкфурт, 1926), которая является одним из основных источников цитирования в данном блокноте.

Можно выделить две основные темы набросков к ИПСК. Прежде всего это тема общей психологии, ее предмета и метода. Другая тема — психофизическая проблема — особенно интересна тем, что в ИСПК Выготский не выходит на нее напрямую и не предлагает ее решения (хотя и связывает ее с проблемой детерминизма и вопросом о методе).

Обратимся к фрагменту на с. {8}–{12}, представляющему своего рода размышление вслух, в котором зафиксирована подготовительная стадия работы над ИСПК. Он особенно интересен тем, что в нем мы видим живой процесс мысли Выготского, его сомнения, тупиковые ветви и отвергнутые пути рассуждения. Многие из этих тезисов впоследствии окажутся критически переосмысленными и не войдут даже в ИСПК или войдут «с точностью до наоборот» (поэтому при цитировании данного блокнота важно не распространять точку зрения Выготского образца 1926 г. на всю его дальнейшую работу).

На с. {8} Выготский рассматривает психику и сознание как особый вид организации телесных процессов, социальной по происхождению. Он пишет, что психика «столь же объективна, как и пищеварение», подчеркивая, что она — явление субъектное (т.е. относящееся к субъекту), но не субъективное. Субъективной ее делают методы наблюдения, в том числе интроспективный метод. Говорить о том, что нечто может быть субъективно само по себе — бессмысленно, так как это понятие, подобно понятиям внешнего-внутреннего, является соотносительным, приобретающим смысл только в паре, невозможным без другого полюса. Вообще субъективность психики возникает потому, что «мое тело входит для меня в два ряда опыта — внутрителесного и внешне-предметного (оно есть я и тело среди тел), отсюда представление о чем-то, что есть я, но не мое тело» (с. {9}).

Выготский стремится к объективному пониманию психики, однако его точку зрения нельзя назвать строго материалистической [15]. Приведем развернутую цитату со с. {9}–{10}:

«Псих[ика] есть восприятие внутрителесных процессов, как мы воспринимаем внешний мир. — Только догматич[ески] натренированные мозги какого-нибудь специального составителя учебников вроде Челпан[ова] могут отказываться мыслить в пространств. отношениях псих. явл. Я могу прекрасно мыслить эмоции — в подкорковых центрах и периферии тела, а внимание — в коре гол. мозга; мыслить, но не представлять, как я могу мыслить эл. ток в проволоке, но не могу себе представить, где и как он течет, ибо представить можно себе только то, что можно — хотя бы принцип. — чувственно воспринять, а мыслить можно гораздо больше. Нельзя воспринять и представить себе эл. ток, мысль, но можно мыслить (Л.В.) […]

— Субъективное непрем. предполагает объективное. След., то что S по отношению к данному O₁, само м.б. O₂, если его рассмотреть или безотносительно к O₁ и О вообще…_. След., вполне законно спросить, каков же объект. смыслсубъект. стор[оны]? Ведь то, что она S, есть не ее природа и сущность, а ее отношение к какому-то O, но сама по себе она может мыслиться и объективно. […] Здесь путают 2 смысла слова S: 1) логически-абстрактный (ср. левый, правый)¸ качество понятия, 2) физически-реальный (пищеварение), качество вещи. 2-е субъектно, но не субъективно. То же у Плех[анова]: псих[ика] — внутр. сторона физ. процессов; внутренняя в физическом смысле, пространственном или гносеологически-логическом; в 1-м случае внутренность психики не отличает ее от материальных процессов нисколько, но указывает, что она расположена внутри; во 2-м это понятие соотносительно внешнему, и то, что есть внутр. в одном отношении, может в других отношениях рассматриваться как внешнее по отношению к другому, или вовсе само по себе, вне этих категорий. — Почему псих[ика] нематериальна, ни на что не похожа (она надтелесна) — потому что она совершенно особый вид опыта)».

Автор блокнота, похоже, не замечает, что его рассуждения уже втянуты в орбиту принципа параллелизма, представления о двух независимых рядах явлений — телесных и душевных, хотя одного только тезиса о подвижной границе «я» достаточно для того, чтобы начать пересмотр понятий «внешний» и «внутренний», «субъективный» и «объективный» (что, собственно, и составляет предмет его рассуждений). В разных фрагментах текста душа то признается несуществующей, то снова выступает в качестве особой «материи». Внимательный читатель найдет в процитированных здесь фрагментах множество таких философских неувязок. Текст ИСПК, несмотря на то что и в нем сохраняется ряд типично картезианских допущений, выглядит гораздо строже и в логическом, и в философском отношении.

Страницей ниже Выготский называет — весьма неожиданно — предмет будущей психологии, а также эксплицирует некоторые методологические установки, которые во многом определят развитие КИТ:

«Сознание, фетишизм псих. явлений надо вскрыть как фетишизм товаров. Пс. явл. есть, как товар, чувств.-сверхчувств. вещь; то, что в ней сверхчувств., — есть социальное, овеществленное, проецированное в вещь соц. отношение (в слово). Как в товаре не физич. его свойства, а стоящие за ним общ. отношения делают его товаром, так не физиол. процесс в нервах сам по себе есть акт поведения, а стоящие за ним общ. отношения, придающие ему этот смысл. Я — фикция с физич. т. зр. и ничего не придает к сумме физ. свойств нашего тела, как стоим. товара — фикция и ничего не придает к сумме его физ. свойств. Но оно есть реальность, как знак, имя соц. отношения нашей внутрителесной жизни. “Я” есть социальное в нас (ср. неопозитивисты), определенная общественная связь и организация внутри телесных и нервных процессов. “Я” строится по образцу отношений между людьми. “Я” : к телу = “Я” : к ты. “Я” : к телу = цена к ст[оимости]. Вот откуда духовный нематер. характер психики — он из общественных отношений. Маркс: сущн. человека есть совокупность общ. отношений (вне и внутри тела). Ребенок еще не “я”; оно возникает из соц. опыта на основе речи. […] псих. не затрачивает энергии, потому что она не физич. процессы, а общ. квалификация нервных процессов, она не вещь и не процесс, а отношение процессов» (с. {11}–{12}).

Обсуждая проблему «я» и сознания, Выготский не может обойти стороной вопрос об онтологическом статусе «внутреннего плана», психической реальности. Вслед за Марксом он утверждает, что психика, сознание, «я», личность — все это превращенные формы, фетиши, которые требуют анализа, вскрывающего стоящие за ними социальные связи. Именно потому, что психика — не телесный процесс, а особый принцип организации телесных процессов, она не имеет никаких собственных «вещественных» компонентов и, следовательно, сама по себе не наблюдаема. Однако ее можно мыслить подобно тому, как можно мыслить электрический ток, не видя его, или обсуждать такое понятие, как товар, не вводя дополнительной сущности по отношению к отдельным видам товаров. Выготский пытается осмыслить объективный и вместе с тем нематериальный характер психики. Не замечает (?) он и всей уязвимости введения в текст платоновского противопоставления чувственного и сверхчувственного, приравнивая последнее к социальному, указывая на механизм овеществления, проецирования в вещь (или слово) социальных отношений. Ссылка на то, что психика не физический процесс и не затрачивает энергии, также ведет к путанице и выяснению отношений на тему о том, что же тогда затрачивает энергию (физическое тело? одушевленное тело? обладающее психикой? — перед нами снова ложная дилемма бестелесной души и бездушного тела). Сам язык, на котором приходится излагать мысль, тянет ее назад, к картезианской метафизике, поскольку не только в обыденном языке, но даже в современной психологии психика зачастую обсуждается в терминологии пространственных явлений, ею «обладают», психические операции переносятся «во внутренний план», мысль приходит «в голову», у Выготского — «я» есть социальное «в нас», социальные отношения «стоят за» актом поведения и «придают ему смысл», «проецируются в вещь» и т.д. Грамматика этой языковой игры не позволяет выйти за пределы дилеммы Декарта.

Однако в записях для себя Выготский делает решающий шаг. «Я» есть реальность, подобная реальности имени или знака — впервые идея знака и его роли в развитии сознания возникает на страницах блокнота. Отметим еще одно радикальное высказывание: психика не вещь и не процесс, а отношение процессов. Выготский попадает в плодотворный философский контекст, связанный с понятием отношения или формы (cм. также интерес к проблеме формы в ПИ и заметках к ней), однако, наряду с тезисом о речи как подражании, оставляет эту мысль незаконченной. Представление о сознании как отношении, принципе организации психических процессов (восходящее, конечно, к Аристотелю), сопоставленное с идеей его речевой природы впоследствии становится той философской рамкой, которая могла бы привести к решению вопроса об онтологическом статусе сознания и разрубить гордиев узел ложных вопросов относительно его «несуществования», что показывают уже первые попытки такого осмысления, например, в докладах Выготского «Психика, сознание, бессознательное» (1930) и «Проблема сознания» (1932).

Еще одна характерная цитата из блокнота, касающаяся социальной природы сознания: «…сами псих. явл. должны предварит. объективироваться, чтобы их наблюдать (ср. безóбразное мышл. = бессозн.). В сущности, только бессознательное субъективно, но именно оно не воспринимаемо, а сознательное = противостоит “я” как объект. Созн. объективно, бессозн. — несоциол. нервные процессы, а созн. — социол.» (с. {11}). Перед нами снова некоторое «промежуточное» высказывание, в котором тезисы КИТ слиты со случайными утверждениями, отсеянными при формировании ядра КИТ.

Можно сказать, что в блокноте мы встречаем систему уравнений, еще не сведенную воедино, хотя ключевые отношения между ее элементами уже намечены. Первое уравнение связывает сознательное и социальное. Из него вытекают, в частности, не только удачи, но и ошибочные суждения типа приравнивания бессознательного к биологическому или к несоциализированному. «Подсозн. биологично, сознат. соц., живое взаимодействие этих двух начал есть личность» (с. {12}) — спорное утверждение, которое становится еще более спорным из-за термина «взаимодействие», употребленного, по-видимому, за неимением лучшего (для замены этого термина понадобится как минимум разработать новую психологию развития!). Уже в настоящем блокноте Выготский корректирует сам себя, отмечая неправомерность данного отождествления [16]. Второе уравнение, которое на с. {8}–{12} почти не задействовано, является основной темой книги Zoon politikon, оно связывает сознательное и оречевленное [17]. Сведение этих уравнений в одну систему дало бы в итоге зрелую концепцию КИТ, но в блокноте связь между ними еще проходит пунктиром, она мерцает, появляясь и исчезая.

Если тезис о социальном происхождении сознания отвечает на вопрос о том, что интериоризируется (социальные отношения), то тезис о решающей роли речи в формировании сознания отвечает на вопрос о том, как и посредством чего это происходит. Именно речь дает возможность «объективировать» психические явления, выступая и как средство удержания внимания, и как средство концептуализации восприятия, и как опора для памяти и мысли, словом, играет роль «канвы», или «разметки» сознания. Соединение этих двух уравнений — во многом дело будущего как для Выготского в 1926 г., так и для его последователей в наши дни.

Пытаясь выделить собственный предмет изучения психологии, Выготский также совершает ряд поспешных обобщений, в частности, утверждая буквально следующее: «Психофизич. параллелизм — не как принцип реальности, а как условный прием исследования: в таком понимании каждому псих. явл. соответствует физиологическое, но на псих. не затрачивается энергии, так же как в политэкон[омии] на производство товара не затрачив. дополнительной энергии сверх затраченной на производство сапог. Психол. изучает не физические, а социальные реальности. Мы можем изучать психику с точки зрения пс. физ. параллелизма» (с. {12}). Не случайно тезиса об изучении социальных реальностей нет в ИСПК — Выготский отказывается от него, не успев заявить в печати; в трудах конца 1920-х гг. возникает более корректная формулировка: «психика социальна по происхождению». Неожиданным — в контексте других работ Выготского — выглядит и условное допущение в науку принципа параллелизма как приема исследования. Определение предмета психологии также содержит тезисы, не вошедшие в ИСПК или прямо противоположные его содержанию: «Пс. есть наука о личности (не о поведении и не об псих. явлениях, так как нет особых явлений, которые она изучает, а о душе, понимаемой социально, — возврат к рац. психол.). Душа есть субстанция общ. отношений внутри тела. … Реальное зерно понятия о душе — «я». Отсюда псих[ология] — общая основная теоретич. абстрактная наука вроде полит. экономии, а не конкретная (геология — неопозитивизм)» [Там же].

Задолго до гуманистической психологии (и, вероятно, не без влияния Штерна) предметом психологии объявляется личность. Однако достигается это ценой отрицания особой психической реальности (ход, сравнимый по радикальности с отказом Дж. Уотсона обсуждать сознание в качестве объекта психологического исследования), объявления психики «субстанцией общественных отношений внутри тела» (это утверждение содержит ряд серьезных промахов, начиная от помещения души внутри тела и заканчивая ее субстантивацией в духе Декарта, в то время как буквально фразой выше психические явления были вообще лишены онтологического статуса). Более того, Выготский объявляет психологию абстрактной наукой, аналогичной политэкономии. Эта версия идет вразрез с идеями ИСПК, где Выготский критикует Бинсвангера именно за то, что последний предлагает проект общей психологии как абстрактной логической дисциплины, а также в известной степени конфликтует с заключительными выводами ИСПК о ведущей роли практики в развитии психологического познания. Мы перечисляем эти противоречия не для того, чтобы поймать автора на нестыковках. Во-первых, как уже было сказано, перед нами живой процесс мысли, Выготский движется наощупь, пробуя разные варианты. Во-вторых, у этих ошибок есть своя логика, и ее можно показать.

Если психика и сознание представляют собой фетиш, превращенную форму, то анализ должен вскрывать за видимой поверхностью явления его сложную природу. Мы уже цитировали высказывание Выготского о том, что за словом не закреплены «правильные реакции». Сознание, психика реальны в той же мере, что и слово, знак. За сознанием также не закреплено определенного содержания (типичная ошибка структуралистов), но его динамика подчиняется определенным законам, поиском которых Выготский будет заниматься до конца жизни. Постоянно проскальзывающая тема субстантивации сознания говорит о том, он не может смириться с идеей сознания как «кажимости» (это была бы уступка феноменологическому методу (Выготский, 1982б, с. 414–415) и тем более эпифеномена. Снова и снова упираясь в один и тот же вопрос о том, есть психические явления или их нет («а не полунет, полуесть» [Там же]), он ищет способ не потерять в новой психологической теории тех ее завоеваний, которые относит к территории материалистического лагеря.

Психология оказывается теоретический наукой, так как она абстрагирует связи, скрытые в превращенной форме, и «неконкретной» наукой, поскольку она вынуждена отказаться от изучения содержаний сознания. Она должна искать те законы, по которым функционирует психика как отношение процессов. Трудность, которую тогда еще, вероятно, не осознавал Выготский, заключается в том, что это отношение также не должно мыслиться ни как взаимодействие двух или более начал (см. выше определение личности, которое не спасает даже прилагательное «живое» взаимодействие), ни как отношение проекции или изоморфизма между изолированными рядами явлений. Перед нами задача, которая представляет собой ни много ни мало философскую революцию, и к тому же революцию не просто в терминологии, но и в языке. Ясно, что любая новая мысль, пробиваясь через «решетки языка» (П. Целан) не сразу приобретает также и новое выражение, и должна пройти долгий этап критики и самокритики. Заметим, что в ИСПК эта задача решена не была и что более поздние работы только намечают подступы к ней.

Тема фетишизма сознания (наряду с темами личности и «я») в ИСПК не появляется. Казалось бы, Выготский оставляет ее и впоследствии к ней не возвращается, может быть, потому что термин «фетишизм» в психологии имеет вполне определенные негативные коннотации. Однако сама идея имплицитно присутствует во всех работах Выготского, включая «Мышление и речь», будучи воплощенной, например, в исследования значения слова как особой формы речевого мышления, в которой синтезированы другие психические функции. Изучение внутренней организации разных форм значения на разных этапах онтогенеза представляет собой психологический вариант анализа превращенных форм, который становится также и «анализом по единицам» («Мышление и речь»). Добавим, что в поисках «посредствуюуюгической теории, в которой мщей» психологической теории, которая конкретизировала бы абстрактные положения концепции Маркса (с. {29}), Выготский обращается к особым детерминантам развития сознания, выходя за пределы классического марксизма. Речь идет о слове, роль которого в построении высшей психики первична. Именно этот шаг и создает специфическое отличие его научно-исследовательской программы, ее твердое ядро.

К обсуждению психофизической проблемы примыкают также заметки, посвященные дискуссиям, развернувшимся в 1926 г. на страницах журнала «Под знаменем марксизма» (с участием В.А. Вишневского, И.И. Степанова, Вл. Сарабьянова, А.К. Столярова и других), критика точки зрения Г.В. Плеханова и его версии психофизического монизма, критика методологической позиции Ю.В. Франкфурта. Отметим редкую для того времени взвешенную реакцию Выготского на истерию, развернувшуюся в политических дискуссиях второй половины 1920-х гг.: «То, что делается в маркс[исткой] литерат[уре] по психологии — апологетика (ср. Фило[н] Александр[ийский])» (с. {21}). Напомним, что ближайшим следствием этих дискуссий стал разгром школы А.М. Деборина и исчезновение последних марксистов, осмеливавшихся думать вслух и тем более свободно дискутировать. Выготский, как известно, относился к школе Деборина сочувственно и цитировал его в своих работах, в частности, в ИПСК (ссылка была вырезана при публикации рукописи в собрании сочинений Л.С. Выготского). Большинство тезисов, касающихся дискуссии в журнале «Под знаменем марксизма», развернуты в ИСПК, однако, как уже упоминалось, общий объем этого текста невелик (тезисы отражены на с. 345–348, 399–407, 419–421 ИСПК (Выготский, 1982б)), что косвенно подтверждает нашу гипотезу о том, что в больнице «Захарьино» Выготский занимался подготовкой ИСПК, но не ее написанием.

Подводя итоги исследованию блокнота, еще раз перечислим основные моменты, свидетельствующие о его высокой научной ценности. Перед нами документ, относящийся к периоду становления КИТ, содержащий первые тезисы новой теории и планы большой монографии Zoon politikon, в которой Выготский предполагал дать очерк теории сознания, опирающийся на идею социального происхождения сознания и тезисы о ведущей роли речи в генезисе сознания. Кроме того, в блокноте имеются дополнения к «Психологии искусства», которые указывают на то, что и в 1926 г. он продолжал собирать материал для ПИ. Блокнот также содержит наброски к ИСПК, представляющие собой предварительную стадию работы над рукописью, и не в последнюю очередь интересен тем, что в нем зафиксирован не только результат размышлений Выготского о методологических проблемах психологии, но и сам процесс его размышлений.

Автор статьи благодарит владельцев семейного архива Л.С. Выготского за предоставленную возможность вести исследования в архиве.

 

Литература

Бибихин В.В. (2002) Язык философии. М.: Языки славянской культуры, 2002.

Ван дер Веер Р., Завершнева Е.Ю. (2012) “To Moscow with love”: реконструкция поездки Л.С. Выготского в Лондон // Вопр. психол. 2012. № 3. С. 89–105.

Выгодская Г.Л., Лифанова Т.М. (1996) Лев Семенович Выготский. Жизнь. Деятельность. Штрихи к портрету. М.: Смысл, 1996.

Выготский Л.С. (1927а) Дефект и сверхкомпенсация // Умственная отсталость, слепота и глухонемота / Под ред. Я.Р. Гайлиса, Л.В. Занкова, С.С. Тизанова. М.: Долой неграмотность, 1927.

Выготский Л.С. (1982а) Инструментальный метод // Собр. соч. в 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1. С. 103–108.

Выготский Л.С. (1982б) Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч. в 6 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1982. C. 291–436.

Выготский Л.С. (1926) Методика рефлексологического и психологического исследования // Проблемы современной психологии / Под ред. проф. К.Н. Корнилова. Л.: ГИЗ, 1926. С. 26–46.

Выготский Л.С. Мышление и речь. М.; Л.: Соцэкгиз, 1934.

Выготский Л.С. (1995) Развитие трудного ребенка и его изучение // Основы дефектологии. М.: Просвещение, 1995. С. 121–125.

Выготский Л.С. (1927б) Современная психология и искусство // Советское искусство. 1927. № 8. С. 5–8; 1928.

Выготский Л.С. (1928) Современная психология и искусство // Советское искусство. 1928. № 1. С. 5–7.

Выготский Л.С. (1925) Сознание как проблема психологии поведения // Психология и марксизм. М.; Л.: ГИЗ, 1925. С. 175–198.

Выготский Л.С. (2004) Письма к ученикам и соратникам // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 2004. № 3. С. 3–40.

Выготский Л.С. (2001) Психология искусства // Анализ эстетической реакции / Под ред. Вяч. Вс. Иванова, И.В. Пешкова. М.: Лабиринт, 2001.

Завершнева Е.Ю. (2009) Исследование рукописи Л.С. Выготского «Исторический смысл психологического кризиса» // Вопр. психол. 2009. № 6. С. 119–138.

Завершнева Е.Ю. (2007) К публикации заметок Л.С. Выготского // Методология и история психологии. 2007. Т. 2. Вып. 4. C. 15–24.

Осипов М.Е. (2012) Динамика проблемы личности в работах Л.С. Выготского // Вопр. психол. 2012. № 2. С. 100–116.

Переписка Л.С. Выготского с А.М. Щербиной // Дефектология. 1992. № 1. С. 68–80.

Психологическая хрестоматия / Под ред. В.А. Артемова, Л.С. Выготского, Н.Ф. Добрынина, А.Р. Лурия. М.; Л.: ГИЗ, 1927.

Практикум по экспериментальной психологии / Под ред. В.А. Артемова, Н.А. Бернштейна, Л.С. Выготского, Н.Ф. Добрынина, А.Р. Лурия. М.; Л.: ГИЗ, 1927.

Франкфурт Ю.В. (1926) Г.В. Плеханов о психофизической проблеме // Под знаменем марксизма. 1926. № 6. С. 35–60.

Veer van der R., Zavershneva E. (2011) “To Moscow with Love”: Partial Reconstruction of Vygotsky’s Trip to London // Integrative Psychological and Behavioral Science. Vol. 45. No. 4. P. 458–474. (http://link.springer.com/article/10.1007%2Fs12124-011-9173-8)

 

Примечания

↑1. Во время своей единственной поездки за границу Выготский посетил Великобританию и Германию, в частности, выступил с докладом в Лондоне на Международной конференции по обучению и воспитанию глухонемых детей (см. об этом: ван дер Веер, Завершнева, 2012; van der Veer, Zavershneva, 2011).

↑2. См. ПИ — закон однополюсной траты энергии.

↑3. Ср., например, оценку эстетической эмоции, возникающей после прочтения рассказа И.А. Бунина «Легкое дыхание»: «В результате эстетическая реакция сводится к катарсису, мы испытываем сложный разряд чувств, их взаимное превращение, и вместо мучительных переживаний… мы имеем налицо высокое и просветляющее ощущение легкого дыхания» (Выготский, 2001, с. 363). Справедливости ради надо заметить, что в ПИ трактовка катарсиса как превращения аффектов находится в тени версии о самоуничтожении аффекта: итоговый вывод главы IX «Искусство как катарсис» фактически приравнивает превращение аффекта к самосгоранию и разрядке эмоционального напряжения. Отмечая, что эстетическая эмоция представляет собой «умное чувство», Выготский еще не делает решающего вывода о связи между психическими процессами и их взаимном влиянии — эта тема становится значимой только в работах 1931–1934 гг.

↑4. «Веч. сумерки. 2 апр. Суб[бота]. П[ятни]ца. Пасха. В страшной тоске и слезах. Пульс 110». Нами были проверены даты наступления православной, католической и еврейской Пасхи в 1925–1927 гг. и обнаружилось только одно совпадение дат — 2 апреля 1926 г. действительно приходится на пятницу и соответствует 18 нисана, четвертому дня праздника Песах, который посвящен Исходу евреев из Египта (Песах начинается 15 нисана (Седер Песах) и длится 7 дней в Израиле и 8 дней — в странах диаспоры).

↑5. Некоторые тезисы со с. {41} раскрыты в ИСПК.

↑6. Cсылки на этих авторов присутствуют и в ПИ, причем А.К. Борсук упоминается в примечании к гл. IX «Искусство как катарсис», которое также может быть более поздней вставкой в текст ПИ.

↑7. Фрагмент из стихотворения Г. Гейне «Был старый король» (1845):

Es war ein alter König,
Sein Herz war schwer, sein Haupt war grau;
Der arme alte König,
Er nahm eine junge Frau.

Es war ein schöner Page,
Blond war sein Haupt, leicht war sein Sinn;
Er trug die seidne Schleppe
Der jungen Königin.

Kennst du das alte Liedchen?

Es klingt so süß, es klingt so trüb!
Sie mußten beide sterben,
Sie hatten sich viel zu lieb.

Был старый король… (Эту песню
Я, други, слыхал в старину.)
Седой и с остылой душою,
Он взял молодую жену.

Был паж с голубыми глазами,
Исполнен отваги и сил;
Он шелковый шлейф королевы
Прекрасной и юной носил.

Докончить ли старую песню?
Звучит так уныло она…
Друг друга они полюбили,
И смерть им была суждена.

↑8. Grau — здесь: седой; blond — светлый, белокурый; schwer — тяжелый; leicht — легкий; Herz — сердце, Haupt — голова; Sinn — здесь: чувство (нем.).

↑9. Термин Zoon politikon встречается также в ПИ (Выготский, 2001, с. 175) и в неопубликованной статье «Теория базиса и надстройки и ее значение для социальной психологии» (март, 1925 г.), но отсутствует, например, в «Педагогический психологии», где данная тема обсуждается со ссылками на Маркса.

↑10. В блокноте Выготского: «речевые стимулы не имеют адекватных реакций» (с. {5}); смысл этого высказывания в том, что однозначных, «словарных» реакций на речевые стимулы не существует (вопреки чаяниям бихевиоризма). Если такие реакции устанавливаются — это всего лишь реализация частного случая, одна языковая игра из множества возможных.

↑11. См. об этом в докладе Выготского «Методика психологического и рефлексологического исследования» (Выготский, 1926).

↑12. Cм. тезисы «Педагогической психологии» о психике как двойнике и примыкающее к ним обсуждение теории вчувствования (напр., гл. IX), а также статью «Сознание как проблема психологии поведения» (Выготский, 1925).

↑13. «К Ст[атье] о методе. Непосредств. приложить теорию диал. мат. к вопросам естествозн[ания] и, в частн., к группе биологич. наук невозможно, как невозм. непосредств. приложение диал[ектического] мат[ериализма] к социол. и истории» (с. {29}).

↑14. Перечеркивание тезисов (одной линией или крест-накрест), в отличие от горизонтального или густого зачеркивания часто обозначает у Выготского их реализацию в соответствующем тексте. Например, записная книжка за 1931–1932 г. «Аномальное развитие» содержит ряд тезисов, относящихся к работе «Коллектив как фактор развития аномального ребенка», часть из которых зачеркнута и развернута в статье, а часть осталась только на уровне замысла и в статье не отражена.

↑15. В этой связи интересно отметить следующий факт. Неизвестный рецензент ИСПК, оставивший на полях рукописи свои критические замечания, прямо обвинил Л.С. Выготского в «рационализме и риккертианстве» (Завершнева, 2009, с. 131–133).

↑16. См. цитату со с. {5}, приведенную в п. 3 данной статьи: «Рисков. мысль: био — бессозн., социо — сознат.».

↑17. Cр. высказывание на с. {36}: «Психика = объективированная проприоцепция, делает возможн. язык».

Источник: Первая публикация: Завершнева Е.Ю. «Ключ к психологии человека»: комментарии к блокноту Л.С. Выготского из больницы «Захарьино» (1926 г.) // Вопросы психологии. 2009. № 3. С. 123–141. Исправленная и сокращенная версия статьи, подготовленная специально для журнала «Гефтер».