Поднявший век на плечи

Стивен Коэн. Предисловие

Многие западные и российские историки — и не только марксистские — уделяют преувеличенно большое внимание роли крупных социальных сил в переломных политических процессах в ущерб роли отдельных лидеров и их личностных качеств. Но можем ли мы по-настоящему понять великие перемены XX века, к примеру, не имея представления о внутреннем мире, так или иначе повлиявшем на становление и поступки таких деятелей, как Франклин Рузвельт и Михаил Горбачев или Адольф Гитлер и Иосиф Сталин?

Российская версия этой сухой, обезличенной истории явилась порождением советской историографии, оставившей нам десятки культов (и антикультов) личностей без, собственно, личностей. На протяжении десятилетий после 1929 года материалы, необходимые для написания личной биографии человека — письма, дневники, мемуары, неотредактированные автобиографии, фотографии — скрывались, изымались и даже уничтожались. Хотя я искал везде, где было возможно, когда публиковал свою биографию Николая Ивановича Бухарина (сначала в США в 1973 году, а шестнадцать лет спустя в Советском Союзе), я нашел очень немного подобных материалов — вот почему я назвал свою книгу «Политическая биография».

В течение без малого тридцати лет, минувших с тех пор как Горбачев положил конец цензуре в истории, советская биографическая информация медленно выплывала на свет. (Теперь мы знаем, например, что бесчеловечный Сталин был страстным и увлеченным читателем, а главный исполнитель его Большого террора Николай Ежов — что не так важно — был бисексуалом.) Частная и духовная жизнь Николая Бухарина особенно важна, не только потому что он был крупной фигурой, игравшей решающую роль в переломных событиях, но и потому что он был неординарной личностью, выделяющейся в ряду первых советских руководителей, и это не раз отмечали многие знавшие его люди, в том числе Ленин.

Личная биография Бухарина постепенно, шаг за шагом появляется — или, точнее сказать, — вторично появляется на свет. Это началось в 1988–89 годах, спустя 100 лет после его рождения и 50 лет после гибели, с публикации потрясающе-откровенных, неотлакированных воспоминаний его вдовы, Анны Михайловны Лариной, — «Незабываемое». Вскоре последовало издание недавно обнаруженного автобиографического романа самого Бухарина, который тот написал в 1937 году в тюрьме на Лубянке в ожидании суда и неминуемого расстрела, — завуалированный, но яркий рассказ о собственном детстве в дореволюционной Москве. А десять лет спустя последовала еще одна неожиданная находка — мемуары его младшего брата, Владимира Ивановича Бухарина, «Дни и годы».

И вот теперь эта чудесная книга, превосходно подготовленная Жанной Артамоновой и Еленой Суббота и явившая нам еще более интимный образ Бухарина, — его переписка с первой любовью и женой Надеждой Михайловной Лукиной, оказавшейся, в конечном счете, тоже героической фигурой, спасаемой здесь из исторического забвения. Многие читатели будут трактовать эти письма с позиций собственной личной жизни и собственного понимания советской истории. Я этого делать не буду. Вместо этого я спрошу: как мы должны читать эти письма? В контексте, в котором они писались двумя молодыми людьми, только начинающими познавать любовь, революционную политику и мир за пределами царской России и еще счастливо не ведающими о тех великих потрясениях и трагедиях, которые их ждут впереди? Или ретроспективно, с высоты нашего сегодняшнего знания об ужасной судьбе, которая ждет Николая и Надежду в руках сталинских палачей?

У меня нет выбора. Поскольку я работаю над новым, расширенным изданием биографии Бухарина, я неизбежно должен читать эту книгу с обеих точек зрения, держа в уме объединяющее их биографическое открытие: «Коля» из этих юношеских, зачастую страстных писем — это, без сомнения, тот же самый человек, что и «старый большевик», чей образ запечатлели десятилетия спустя его вдова и брат, да и сам лубянский узник в конце жизни.

Материалы, подобные этим, не могли уцелеть случайно. Рукописи горят, и многие сгорели в сталинскую эпоху. Эти документы, имеющие отношение к безжалостно вычеркнутой жизни именитого «врага народа», сохранили храбрые люди — члены семьи, архивные работники и другие неизвестные или не вполне известные нам люди. Я всегда верил, что такие материалы существуют, потому что я верил, что существуют такие люди — даже в те страшные времена — хотя и не знал, доживу ли до той поры, когда смогу прочитать их. Мы все и, уж точно, Россия должны быть благодарны этим людям.

Я также верил, как писал в предисловиях к американскому и советскому изданиям моей книги о Бухарине, что придет день, и новое поколение российских историков продолжит начатую мною работу. И вот появились замечательные представительницы этого поколения, Жанна Артамонова и Елена Суббота, обе примерно того же возраста, что и Коля и Надя в этих письмах. И если необычайный профессионализм, который они привнесли в эту книгу, их преданность истории без оглядки на идеологию, на политические и финансовые дивиденды что-то значат, то прошлое России в хороших руках.

 

Жанна Артамонова. Введение

Период конца 1980-х — начала 1990-х годов не просто стал временем возвращения Николая Ивановича Бухарина в политический и общественный дискурс, а настоящим «бухаринским бумом». Большую роль в этом сыграла изданная массовым тиражом книга Стивена Коэна, ставшая основой для дальнейших дискуссий о Бухарине и его роли в советской истории [1]. В этот период публикуются многочисленные интервью и статьи о нем, переиздаются его работы, выходит в свет первая советская монография [2], проводятся конференции и круглые столы, снимаются фильмы и телепередачи. Н.И. Бухарин становится одним из символов перестройки, а его теоретическое наследие рассматривается как пример возможности реформирования советской политической системы. С изменением политической ситуации в стране Н.И. Бухарин постепенно исчезает из публичного пространства, высокий научный и общественный интерес к нему заметно падает. Но о полном его забвении, конечно же, говорить не приходится.

Несмотря на парадоксальность этой фразы, история оказалась милостива к Бухарину, сохранив для нас множество «живых» документов о нем. В последние десятилетия изданы воспоминания членов его семьи [3], чудом дошедший из тюремных застенков Лубянки автобиографический роман самого Н.И. Бухарина «Времена» [4] (вот уж действительно — «рукописи не горят»!), частично опубликована его переписка с В.И. Лениным, свидетельства друзей и соратников [5].

И вот перед нами еще один такой подарок истории — переписка Николая Ивановича Бухарина и его первой жены Надежды Михайловны Лукиной за 1910–1922 годы. И здесь есть чему удивляться, принимая во внимание почти полное отсутствие и плохую сохранность личных документов в архивах, а также зная судьбу самого Бухарина и Лукиной. Ценность этих удивительных документов в том, что, написанные живым языком, предельно открыто и честно, они позволяют увидеть другого, малознакомого, еще далекого от большой политики Николая Бухарина.

Существование такого большого, разнородного и взаимодополняющего комплекса «человеческих документов» [6] о партийном функционере советского периода является не просто большой редкостью, а, пожалуй, уникальным явлением. Подобные источники дают возможность восстановить во всей полноте биографию Бухарина и оживить его образ.

Надежда Лукина родилась на год раньше Бухарина — 18 июля 1887 года. Надежда и Николай в дни своего раннего детства жили по соседству в Москве на Большой Ордынке, недалеко от Александро-Мариинского училища, заведующим которого был отец Надежды. Там же работал учителем и отец Николая — Иван Гаврилович Бухарин.

Так описывает Н. Бухарин улицу их детства: «Это была тихая, степенная, солидная улица. Здесь стояли особняки замоскворецкого купечества, одноэтажные и двухэтажные, с чисто вымытыми окнами, иногда зеркальными (…) Булочные сверкали большими, издали видными, позолоченными калачами (…) Златоглавые церкви вросли, казалось, на века в землю по всему кварталу (…) Они гудели со своих колоколен по утрам и вечерам густым малиновым звоном (…) Улица была спокойная: ни езды, ни шума, ни драки» [7].

Мать Надежды — Мария Ивановна Лукина (в девичестве — Измайлова) — приходилась родной тетей Николаю. В своих воспоминаниях он описывает ее как очень красивую женщину: «густые темно-каштановые косы, соболиные брови, лучистые большие и умные глаза, милая улыбка». В юности она окончила с отличием институт, «откуда вынесла великолепное знание языков», «много читала и обладала широким кругозором» [8].

Михаил Васильевич Лукин — отец Надежды — видимо, обладал крутым нравом. Вот так описывает его годы спустя Бухарин: «Это был высокий, красивый, но тяжело больной сердцем человек, с орлиным носом, слегка вьющимися черными волосами, очень худой (…) Он вечно хворал. Его мучили постоянные сердечные припадки. Он был раздражителен и вспыльчив» [9]. По воспоминаниям Бухарина, из-за сложного характера отца в доме Лукиных часто бывала тяжелая атмосфера, когда «обеды проходили в полном молчании», а «вся квартира превращалась на несколько дней в сумрачную больницу» [10].

В семье Лукиных было четверо детей — Николай, Надежда, Михаил и Анна. Имея со всеми хорошие отношения, Бухарин был особенно дружен со старшим братом Надежды — Николаем, который впоследствии стал выдающимся советским историком [11].

Крепкая дружба между Николаем и Надеждой зародилась в раннем детстве. На Лубянке Бухарин вспоминал, как часто «ходили они вдвоем, шарили по заборам и деревьям, отдирали кору от поленьев, сложенных на училищном дворе, копались в земле…» И вообще Надежда была «единственной приятельницей», разделявшей его страсть к познанию природы и мира животных. Интересы их сходились также в любви к литературе и чтению. Бухарин пишет, что Надежда «читала много», «она плакала над Диккенсом, над “Хижиной дядя Тома”, над Евангелием, над “Тарасом Бульбой”», поэтому сотни вопросов «бродили в маленькой черноволосой головке, смотревшей на мир печальными кроткими глазами» [12]. Таким же книголюбом и любителем «мудрости» был и Николай Бухарин, который начал читать с четырех лет, «читал все, что попадалось: прозу и поэзию, литературу светскую, научную и богословскую» [13].

По воспоминаниям Бухарина, эта детская дружба закончилась после переезда его семьи в Бессарабию в 1893 году, где отец Николая получил новое назначение. В 1897 году семья Бухариных вернулась в Москву, но «эта дружба, такая, как была раньше, не возобновлялась — слишком уж разошлись жизненные сферы» [14].

Больше во «Временах» Николай о Надежде не вспоминает. И на этом имеющаяся в нашем распоряжении информация о детстве Лукиной обрывается.

В 1907 году Николай поступает на экономическое отделение юридического факультета Московского университета. В 1908 году он становится членом Московского комитета партии, ведет пропагандистскую работу. Сохранилось не так много описаний Н.И. Бухарина в этот период. Вот одно из них: «Бухарин был весел и шумен. Когда он приходил в квартиру моих родителей, от его хохота дрожали стекла» [15].

Надежда Лукина стала членом партии в 1906 году. Достаточно полных и достоверных сведений о том, где и на кого она училась, у нас нет. Известно, что у нее было высшее образование, и, скорее всего, училась она на педагога. Так, например, в письме Бухарину за август 1910 года, говоря о возвращении из Сочи в Москву, она упоминает о начале своей «педагогической карьеры» [16].

О том, как развивались отношения Николая и Надежды в этот период, сведений нет. Но, видимо, если и существовало между ними какое-то чувство, но иначе как юношеская влюбленность, причем только-только зарождавшаяся, его не назовешь. Вот что пишет об этом уже в 1911 году Надежда: «Знаешь, за эту зиму у меня в голове выросла некая надстройка. Сама удивляюсь. Ведь когда-то я так много осуждала в тебе… “Коля — мальчик”, — сознаюсь, не раз так думала. В нем нет темперамента. Теперь я не думаю этого. Ты просто по-детски робко подходил ко мне как к женщине (…) И за этими-то внешними проявлениями любви (а они, видно, все-таки много значат) я просмотрела твою глубокую, такую дорогую для меня теперь любовь твою» [17].

Отдыхая летом 1910 года в Сочи, Надежда в письмах Николаю подробно описывает природу, свой отдых, окружение и свои еще совсем детские и наивные переживания: «Такая красота, столько гармонии, столько чего-то жизненного, светлого. Колька, когда же ты увидишь море, наконец? Временами я прямо теряю терпение, так хочется, чтобы ты видел всю красоту здешних мест. Ведь здесь сплошной праздник, столько получаешь эстетического удовольствия. И спешишь все это вобрать в себя, и хочется, чтобы много-много народу всем этим наслаждалось» [18]. Есть в письмах и более «серьезные» рассуждения: «Как видишь, настроение покаянное, как и подобает всякой порядочной россиянке, а мне в особенности (что не значит, конечно, что я наиболее порядочная). Но не радуйся — за покаянием никогда не приходит исправление. Это тоже одна из прелестей моей натуры» [19]. Заканчиваются письма Надежды этого периода неизменным: «Целую тебя, мой маленький, далекий мальчик! Не грусти! Если бы ты здесь был, хорошо бы было! Ты бы рисовал… Мы уходили бы в горы по долинам рек…» [20].

Через несколько месяцев в жизни Николая и Надежды происходят кардинальные изменения. В ночь с 19 на 20 декабря 1910 года Бухарин был арестован [21]. Казалось бы, с беззаботного лета 1910 года прошло так мало времени, а письма, фразы, интонации — другие. Среди строчек можно разглядеть размышления о взаимной ответственности друг перед другом, о границах между простой привязанность и преданностью. Именно так Надежда и Николай входят во взрослую жизнь, и именно тогда из детской дружбы и юношеской влюбленности неожиданно (и для них самих) вырастает более серьезное и глубокое чувство: «Это было прежде. А теперь все пережитое тобою сделало тебя как-то ближе мне…» [22]. Какими бы наивными и эмоциональными ни казались нам слова Надежды, но, как свидетельствует история, в них нет ничего, кроме чистой правды: «Я чувствую к тебе какое-то беспредельное доверие — ты никогда не сделаешь мне больно, не оскорбишь (а, ведь, самолюбие у меня чертовское). (…) Думаю, что же я-то дала ему за все то, что он дает мне, мой дорогой Коля? Ведь, он отдал всю душу. (…) Так вот, дорогой, повторяю, дорога мне твоя любовь, без нее я останусь снова нищей…» [23].

Первые три месяца тюремного заключения Николай провел в Сущевском полицейском доме. Платив каждый раз при свидании с ним взятку в размере трех рублей (это была нормальная практика тех лет), родственники Бухарина и Надежда получали свидания без ограничения времени [24]. В марте 1911 года Николаю определили административную высылку в Архангельскую губернию. Но затем прокурор Московской судебной палаты приостановил ее до окончания рассмотрения дела в суде.

В марте 1911 года Николай был переведен в Бутырскую пересыльную тюрьму. В Бутырке ситуация со свиданиями была иной: «Зал для свиданий представлял собой комнату, в которой было три коридора: два боковых были для родственников, а средний для конвоя. В стойлах между посетителями и конвоем помещались арестованные. Все это было затянуто мелкой проволочной сеткой, так что лиц совершенно не было видно, что очень раздражало как посетителей, так и арестованных. Кроме того, конвойный даже при самых обычных вопросах обрывал разговор и говорил, что не дозволено, прекратит. Время, 10–15 минут, однако, использовалось полностью. Таким образом, эти свидания очень нервировали» [25].

Нервировала еще и неопределенность положения Николая. На протяжении всего 1911 года продолжалось следствие по делу московского и окружного комитета партии. Следователи пытались организовать большой судебный процесс с участием более ста человек, которым грозила бы вечная ссылка или каторга. Владимир Бухарин, старший брат Николая [26], вспоминал, как их родители «всеми силами», используя все возможные связи и знакомства, пытались освободить Николая под залог или хотя бы обеспечить безопасную отправку во временную ссылку до суда. В результате необходимая сумма в 1000 рублей была собрана, и Николай в июне 1911 года был отправлен не этапом, а одиночным порядком (в отдельном вагоне под охраной) во временную ссылку в г. Онегу (Архангельская губерния) [27].

30 августа 1911 года Николай бежал в Москву. Вот как об этом вспоминает В.И. Бухарин: «В один из темных осенних вечеров 1911 г. (…) раздался звонок и, открывшая дверь, наша долголетняя домашняя работница Аннушка так и присела, увидав в дверях Николая, и закричала: “Батюшки! Николай Иванович приехал!” Мы, все домашние, были поражены этим неожиданным приездом. (…) Коля был одет в модное демисезонное пальто, фетровую шляпу и носил темные очки» [28].

До отъезда за границу Николай скрывался в подмосковном поселке Кунцево у члена Московской организации РСДРП Владимира Михайловича Шулятикова. Его семья хранит воспоминания о Н.И. Бухарине в этот период: «Бухарин из Кунцева не уезжал. Ежедневно по утрам, чтобы никто посторонний не заметил, он уходил на речку и сидел там с удочкой допоздна». Именно В.М. Шулятиков помог Николаю достать паспорт и организовать его выезд за границу [29].

И вот в первых числах октября еще мало кому известный местный партийный работник Николай Бухарин эмигрирует за границу. Там «начинается новая полоса в моей жизни, — пишет он в краткой автобиографии. — Я первое время жил обычно в рабочих семьях, а целые дни проводил в библиотеках. Если в России я приобрел общие познания и довольно специальные познания в аграрном вопросе, то, несомненно, основной капитал дали мне заграничные библиотеки. Во-вторых, я познакомился с Лениным, который, конечно, оказал на меня огромное влияние. В-третьих, я приобрел знание языков и знание практики европейского рабочего движения. За границей же началась по-настоящему и моя литературная деятельность» [30].

В период с 1911 по 1917 год Бухарин жил в Германии, Австрии, Швейцарии, Швеции, Норвегии, Дании и Америке. За это время он сумел завершить свое образование, выучить немецкий, французский и английский языки, приобрести опыт жизни и работы в европейских странах. Все это не могло не изменить мировоззрение еще юного Бухарина, расширить границы его личности, дать возможность по-иному посмотреть на себя и окружающих.

В Ганновере Бухарин жил с известным большевиком Н.Н. Яковлевым, отношения с которым он так красочно описывает в письмах к Надежде. В Вене он близко общался с экономистом Л.Н. Крицманом, известными членами РСДРП А.А. Трояновским, Л.Б. Суницей, В.В. Шером и некоторыми другими, был близко знаком с лидерами австрийской социал-демократии М. Адлером и П. Реннером, работал с Д.Б. Рязановым. Об этих и многих других людях Бухарин подробно писал в письмах к Надежде.

В период эмиграции его занятия стали носить систематический и целенаправленный характер. Все свое внимание он концентрирует на изучении марксизма и его критиков, в особенности представителей австрийской экономической школы. Усердные занятия не могли не принести свои плоды. В эмиграции он пишет теоретические статьи, рецензии и корреспонденции для «Просвещения», «Правды», Neue Zeit и других изданий. В этот период им были написаны две теоретические работы «Политическая экономия рантье» и «Мировое хозяйство и империализм», которые утвердили его как крупнейшего теоретика марксизма и экономиста.

Да, через шесть лет он вернется в Россию, но уже совсем иным… Эти шесть лет стали для Бухарина не просто новым этапом, а этапом, определившим его жизнь, деятельность, карьеру и судьбу. И в этот период рядом с ним была Надежда Михайловна Лукина.

Николай и Надежда не оформили официально свои отношения, поэтому сказать точно, когда это произошло, сейчас не представляется возможным. В дошедших до нас письмах Николай впервые называет Надежду женой в конце августа 1912 года [31].

На одном из допросов в ноябре 1938 года Надежда сказала, что их брак длился с 1911 по 1925 год.

На протяжении шести лет Надежда и Николай чаще всего проживали географически раздельно друг от друга, что не помешало им сохранить душевную близость и взаимопонимание и, вероятно, наоборот даже усилило эти чувства. Дошедшая до нас переписка стала главным средством их общения и способом выражения чувств.

Первым местом проживания Николая Бухарина становится немецкий город Ганновер, где он жил с октября 1911 года до сентября 1912 года. За это время Надежда приезжала к нему дважды — вероятно, зимой и летом 1912 года. Нерегулярность таких приездов объясняется неустойчивым положением Бухарина в Ганновере, отсутствием постоянной работы и финансовыми затруднениями. Помимо этого ситуация осложнялась и серьезными проблемами со здоровьем Надежды, из-за которых ее приезды к Николаю часто откладывались или отменялись.

Лето 1912 года они провели в курортном городе Польше — Закопане. Там же, по воспоминаниям В.И. Бухарина, жили В.И. Ленин и Н.К. Крупская, туда же приезжал отец Николая, «который часто играл с Владимиром Ильичем в шахматы». Н.К. Крупская так описывает их первую встречу: «Смотрим раз в окно и видим — идет какой-то молодяга с огромным холщовым мешком на плече. Это и оказался Орлов, он же Бухарин» [32]. В Закопане Бухарин занимался живописью и продолжал работу над запланированными и начатыми в Ганновере исследованиями.

В сентябре 1912 года он направляется в Вену. По пути, в качестве представителя РСДРП, посещает съезд СДПГ в Хемнице (Германия). После съезда Николай заезжает в Краков к В.И. Ленину. Последний предложил Бухарину писать статьи для теоретического партийного журнала «Просвещение», готовить корреспонденции для «Правды» и участвовать в подготовке речей для большевистской фракции в Государственной думе.

В Вене Н.И. Бухарин жил с осени 1912 года до весны 1914 года. В его письмах этого периода зафиксировано два приезда Надежды — до лета 1913 года и в июле 1913 года. Летом 1913 года В.И. Ленин и Н.К. Крупская посещают Бухариных. Вот как об этом вспоминает Н.К.: «Побывали у Бухариных. Жена Николая Ивановича — Надежда Михайловна — лежала в лежку, Николай Иванович занимался хозяйством, сыпал в суп вместо соли сахар и оживленно толковал с Ильичем» [33].

В 1914 году ухудшающееся здоровье Надежды и невозможность более проживать раздельно приводят к необходимости длительного ее пребывания за границей и возможного там лечения. В одном из писем Бухарин пишет Надежде: «Поскорее бы ты приехала. Ведь ты, Надечка, знаешь, что я теперь тебя не отпущу? Через год-то наверное будет возможность просуществовать en deux (вдвоем. — Автор), не прибегая ни к чьим поддержкам. За эту зиму я все же добился кое-каких успехов, а дальнейшее движение должно идти быстрее» [34].

Но здесь Бухарин лукавил. Его финансовое положение оставляло желать лучшего. В апреле 1914 года он пишет Ленину: «К Вам на лето я, к сожалению, приехать не смогу. Жена очень больна, нужно лечиться, а Поронин для нее во многих отношениях был бы вреден. Только в случае окончательного финансового краха я отказался бы от Швейцарии или Тироля. (…) Вообще, дела плохие» [35]. Пытаясь разрешить финансовый вопрос, Бухарин занялся поиском работы, но, судя по всему, не очень успешно [36].

В начале лета 1914 года Надежда приезжала к Николаю. До февраля 1915 года их местом жительства стала Лозанна (Швейцария), где Лукина прошла серьезный медицинский осмотр и лечится. Судя по всему, долгое время российские и заграничные врачи не могли правильно определить ее болезнь. И только в начале 1915 года Бухарин сообщал Ленину: «Только теперь и выяснилась у нас ситуация. Один из здешних профессоров определил у Надежды Михайловны сахарную болезнь» [37]. Все более ухудшающееся финансовое положение привело к тому, что в феврале 1915 года Надежда уезжает в Москву [38].

О дальнейшем развитии их отношений известно очень мало. Вполне вероятно, что в 1915 году Надежда приезжала к Николаю в Швецию. О возможности такого приезда Бухарин писал Крупской в феврале 1915 года: «Мы получили из Москвы телеграмму (очевидно, в ответ на посланное месяц тому назад медицинское свидетельство), что Наде дали отпуск до конца войны, разумеется, без содержания. Мы сейчас снова повергнуты в жесточайшие муки колебания: проживать ли сейчас деньги, предназначенные на проезд, и затем сидеть без денег на дорогу и на жизнь — или ехать работать и получить жалование за летние месяцы, чтобы иметь возможность встретиться неподалеку от России, скажем, в Швеции» [39].

После революции Надежда работала в редакции «Правды», преподавала, вела редакторскую работу в «Малой советской энциклопедии» (1-е издание), позднее находилась на пенсии. В начале 1920-х годов союз Бухарина и Лукиной распался.

В 1930-е годы болезнь Надежды Михайловны обострилась. Она страдала тяжелым заболеванием позвоночника, вела полулежачий образ жизни, носила специальный гипсовый корсет, без которого не могла передвигаться. Работала она лежа, за специальным столиком.

Несмотря на два последующих брака, Бухарин не прерывал дружбы с Лукиной, опекал и заботился о ней как о «сестричке» (именно так он называл ее в этот период). Надежда Михайловна проживала рядом с ним сначала в «Метрополе», затем в кремлевской квартире. После ареста Бухарина в феврале 1937 года Лукина жила вместе с Анной Михайловной Лариной (третья жена Н.И. Бухарина) и Иваном Гавриловичем Бухариным (отец Н.И.) в Доме правительства [40]. Спустя годы, А.М. Ларина с большой нежностью вспоминала Лукину: «После нашей женитьбы мы жили вместе с ней, и в тяжкие дни отдавала она нашей семье все тепло своей души, трогательно, с любовью относилась к ребенку. Она всегда оставалась верным другом Н.И. (…) В памяти моей живет и поныне ее светлый образ» [41].

По воспоминаниям родственников Н.И. Бухарина, начало его травли в августе 1936 года, его арест 27 февраля 1938 года, участие в Московском открытом процессе и расстрел 15 марта 1938 года повергли Надежду Михайловну в ужасное состояние, серьезно пошатнули ее здоровье. В 1936–1937 годах она отправила Сталину три письма в защиту Бухарина. В ночь на 1 мая 1938 года она была арестована. Содержалась в Бутырской тюрьме. Была расстреляна 9 марта 1940 года. Реабилитирована в сентябре 1989 года [42].

В следственном деле Лукиной протоколы в большинстве своем заполнены в соответствии с правилами, везде проставлены дата и число, указано время проведения допроса и его окончание.

Но что стоит за подобными фразами «допрос начался в 24 часа, — закончился в 4 ч. 45 минут» следующего дня? Чем было заполнено зафиксированное в протоколе время? Что оставалось за пределами допросов?

«Открывается дверь, и двое конвоиров втаскивают женщину. — Так начинаются воспоминания о Н.М. Лукиной ее сокамерницы В.Г. Славутской. — Сама передвигаться она не могла. Бросили ее на пол и ушли. Мы к ней подбежали. Видим: глаза, полные ужаса, отчаяния, и она нам кричит: “Они разбили мой корсет”. Я не поняла, спросила: “Какой корсет?” “Гипсовый, — кричит, — я не могу без него двигаться”. Скоро мы узнали: женщину зовут Надежда Михайловна Лукина-Бухарина. В тот же день она объявила голодовку. Ее стали кормить насильно. Приходили два раза в день, скручивали руки, вставляли в ноздри по шлангу и кормили. Она билась, вырывалась, смотреть было невозможно… Дней через десять из камеры ее выволокли. Мы пытались узнать, что с ней, где она, но так ничего и не узнали… На многое я нагляделась в те годы, но Надежда Михайловна — моя особая боль…» [43].

При обыске у Н.М. Лукиной 30 апреля 1938 года были изъяты паспорт, деньги в размере 1225 руб. 50 коп., сберегательная книжка — остаток 25 рублей, облигации, папка с документами. Также в документе указано личное имущество Надежды Михайловны: 2 подушки, шляпа, порванный кошелек, кашне, резиновая мыльница. На «Анкете арестованного» карандашная помета: «Заполнять не может».

В течение шести месяцев после ареста мы находим в ее деле лишь медицинские справки: «13 мая 1938 г. Арестованная Лукина Надежда Михайловна ввиду повышенной температуры и общей слабости на допрос идти не может»; «Июнь 38 г. Арестованная Лукина-Бухарина на допрос не может по состоянию здоровья».

Только 26 ноября 1938 года ее вывели на первый допрос. «Как она передвигалась без корсета, как доволокли ее до кабинета следователя — неизвестно. Рассказывают, на допросы ее носили на носилках» [44]. Тем не менее, эта измученная до предела женщина находила в себе силы внимательно перечитывать каждый протокол, делать в нем правки, пометы и исправления. Находила она силы и после изнурительных многочасовых допросов обдумывать сказанные следователю слова. Заявление Н.М. Лукиной 27 июня 1939 года на имя следователя: «Прошу приложить к протоколу допроса от 16 июня 1939 г. следующие уточнения и дополнения к моим показаниям на допросе…» и далее следует подробная корректировка дат и событий. Подобных заявлений, помет и исправлений допросов в следственном деле Н.М. Лукиной немало.

Наверное, самыми страшными эпизодами за это время стали ее очные ставки с братом Михаилом, на которых она отрицала предъявленные ей обвинения, называя их «чудовищной клеветой».

В декабре 1939 года следствие по делу Н.М. Лукиной закончилось. Протокол о его окончании был подписан ее рукой: «Виновной себя в предъявленном обвинении не признаю, о чем я уже заявляла и давала объяснения».

8 марта 1940 года было проведено закрытое судебное заседание Военной Коллегии Верховного суда СССР. В протоколе кратко сообщалось: «Подсудимая ответила, что виновной себя не признает ни по одному пункту обвинительного заключения, (…) себя абсолютно ни в чем не считает виновной. Бухарину она верила».

9 марта 1940 года Н.М. Лукина была расстреляна. «Я не знаю, как ее, тяжелобольную, выводили на расстрел, — пишет А. Борин. — Волокли, выносили на руках? Молчала она или успела что-то сказать? Было это ранним утром или глубокой ночью?» [45].

Кто отважится на попытку воссоздать мысли и чувства Лукиной в такие моменты? Откуда она, уже совершенно больная, прикованная к постели женщина нашла в себе мужество и силы после разгромного декабрьского пленума 1937 года написать Сталину, что она считает «своей обязанностью перед ним (Бухариным. — Авт.), перед партией и ее руководством, перед страной» заявить о невиновности Бухарина, так как «пролетарская секира не только должна быть беспощадна, но и высоко целомудренна, — в этом, между прочим, ее отличие от других секир»? [46] Где брала силы и какими душевными качествами обладала, категорически отрицая все, что говорили на допросах и очных ставках родственники и близкие друзья? О чем думала тогда? Вспоминала ли слова Николая, сказанные во времена их юности: «Мой безграничный оптимизм пусть передастся тебе хотя на немножечко», «ты только не грусти», «будь по возможности тверже, радостнее смотри на все»? Неизменно поддерживая ее в борьбе с болезнью, Бухарин призывал ее выстоять, отвлечься, верить в лучшее и в любых ситуациях сохранять свое человеческое достоинство. Большую часть своей жизни в различных амплуа Н.М. Лукина провела рядом с незаурядным и высоко одаренным человеком, безграничный оптимизм и обаяние которого, может быть, и помогли Надежде не упасть духом до самого последнего дня.

Вспоминала она его слова или нет — не так важно. Главное, что ни тяжелая болезнь, ни, тем более, нечеловеческие условия последнего года жизни не смогли поколебать ее. Она продемонстрировала силу и стойкость характера. Поведение Надежды Лукиной в застенках Лубянки позволяют нам в полной мере оценить ее личность и ее отношение к Николаю Бухарину.

В ее последнем, невероятно мужественном поступке — высокая и непоколебимая преданность самому близкому человеку, мужественность и нравственная безукоризненность. Именно таким и должна остаться она в нашей истории. Ее памяти и посвящена эта книга.

Вот и все, что нам известно о Надежде Михайловне Лукиной. Здесь можно было бы поставить точку и позволить, наконец, говорить письмам…

«Я привык с тобой всем делиться», «у меня вдруг переполнилась душа от неизменного чувства преданности, почти преклонения пред тобою», «к тебе я все время чувствую такую близость, такое тесное родство», «мы, правда, сжились так, что стали необходимы друг другу…» — так писал Николай Бухарин Надежде, и слова его во многом стали пророческими.

Кем была в жизни Николая Ивановича эта «худенькая девочка на тоненьких ножках, с прекрасными черными бархатными глазами» (так он описывал ее во «Временах»)? Мы можем только догадываться. На ум приходят чрезвычайно пронзительные строки Марины Цветаевой: «А может, лучшая победа над временем и тяготеньем — пройти, чтоб не оставить следа, пройти, чтоб не оставить тени». Может быть, именно так и прошла через судьбу Николая Бухарина Надежда Лукина…

***

В состав настоящего сборника включены письма Н.М. Лукиной за 1911 год и письма Н.И. Бухарина за 1911–1914 годы и за 1922 год, хранящиеся в личном фонде Н.И. Бухарина в РГАСПИ (Ф. 329. Оп. 2. Д. 7, 8). Письма публикуются впервые.

В описи изъятых при аресте Лукиной вещей не говорится о наличии какой-либо переписки. Между тем во время следствия этот вопрос поднимался неоднократно. Сама Н.М. Лукина на одном из допросов упомянула, что дневник и некоторые личные документы передала на хранение своей тете А.В. Плехановой. В следственном деле Н.М. Лукиной встречается информация об обысках у М.М. Лукина и Плехановых, а также об изъятии у них и приобщении к делу личной переписки Н.М. Лукиной и Н.И. Бухарина за разные годы. Вполне вероятно, и эти письма были изъяты таким же путем во время следствия. Судя по всему, после окончания дела эта переписка (как и многие другие документы Бухарина) поступила в ЦК ВКП(б) (видимо, в личный архив И.В. Сталина), где и хранилась до своей передачи в РГАСПИ в июле 1984 года.

Публикация осуществлена в соответствии с «Правилами издания исторических документов» (М., 1990). Стилистические особенности и орфография документов сохраняется. Зачеркнутые фрагменты писем оговариваются в текстуальных примечаниях, вписанный текст выделен курсивом. Подчеркивания сохранены и не оговариваются. Сокращенно написанные слова воспроизводятся полностью, восстановленные части слов заключаются в квадратные скобки. В ряде случаев сокращенные слова расшифровать не удалось, что оговаривается в примечаниях (кроме имен). Приписки, сделанные автором на документе, даются как продолжение текста документа вне зависимости от их месторасположения в авторском тексте. Последнее оговаривается в текстуальных примечаниях. К подстрочным примечаниям автора документа добавляется в скобах: «Примеч. автора». Изменение способа воспроизведения текста документа также отмечается в текстуальных примечаниях. Отдельные слова, выражения или фразы на латинском, английском, французском и немецком языках, встречающиеся в письмах, воспроизводятся в тексте на языке оригинала, перевод их дается в текстуальных примечаниях.

Все документы датированы. Даты, установленные составителями, помещены в квадратные скобки, в текстуальных примечаниях дается их обоснования. Документы расположены в хронологическом порядке, каждый имеет порядковый номер и сокращенный заголовок. Далее следуют даты документов по старому и новому стилю (последняя в скобках), если они написаны в России, или только по новому стилю, если написаны за границей. Заканчивается заголовок указанием места написания документов.

Поскольку сборник составлен из документов одного архива, фонда и описи, то текст каждого документа сопровождается сокращенной легендой. В ней указывается номер дела, листы, автографичность и способ воспроизведения.

Справочный аппарат сборника состоит из введения, подстрочных примечаний, примечаний по содержанию и именного указателя. В подстрочных примечаниях даны сведения об особенностях текста документа, обоснование датировки недатированных документов, даются перекрестные ссылки. Указатель имен содержит следующие сведения: фамилию, имя и отчество, годы жизни, должность (должности) или род занятий на момент упоминания в документе. В ряде случаев сведения о лицах, упоминаемых в документах, установить не удалось.

Сборник подготовлен в Российском государственном архиве социально-политической истории.

Авторы выражают особую благодарность Ассоциации исследователей российского общества (АИРО-XXI) и, прежде всего, ее руководителю Геннадию Аркадьевичу Бордюгову за неизменно внимательное отношение к сборнику и его поддержку.

Отдельная признательность сотрудникам РГАСПИ Светлане Анатольевне Гаврильченко, Екатерине Кирилловне Чернецкой за помощь в переводе с немецкого языка и Людмиле Павловне Кошелевой за помощь в расшифровке почерка писем.

Сердечная благодарность Стивену Коэну за предоставленные материалы, неизменную поддержку рукописи на всех ее стадиях, бесценные комментарии и многочисленные консультации.

 

Примечания

1. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888–1938. М., 1988.

2. Горелов И.Е. Николай Бухарин. М., 1988.

3. Ларина-Бухарина А.М. Незабываемое. М., 1989; Бухарин В.И. Дни и годы: Памятные записки. — М., 2003; Гурвич Э.Б. Взгляд в настоящее прошлое: Фрагменты семейной хроники Николая Ивановича Бухарина. М., 2010.

4. Бухарин Н.И. Времена // Узник Лубянки: Тюремные рукописи Николая Бухарина. М., 2003. С. 675–922.

5. Из эпистолярного наследия Н.И. Бухарина. Письма В.И. Ленину и Н.К. Крупской (1913–1914 гг.) // Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 205– 219; Из переписи Н.И. Бухарина. Письма 1914–1915 гг. // Там же. 1989. № 11. С. 193–213.; Письма из-за границы (Письма Шулятикову В.М. Бухарина Н.И.) // Учительская газета. 4 октября 1988 и др.

6. Термин историка Н.Н. Козловой.

7. Бухарин Н.И. Времена // Узник Лубянки: Тюремные рукописи Николая Бухарина. М., 2003. С. 692.

8. Там же. С. 706.

9. Там же. С. 704–705.

10. Там же. С. 706–709.

11. Лукин Николай Михайлович (1885–1940) — брат Н.М. Лукиной, член партии с 1904 г., с 1925 г. профессор, с 1929 г. член АН СССР, с 1932 г. директор института истории Коммунистической академии, с 1935 г. редактор журнала «Историк-марксист», с 1936 г. директор института истории АН СССР, историк, автор многочисленных статей и монографий по истории западной Европы. Арестован 22 марта 1938 г. 26 мая 1939 г. приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в политических правах на 5 лет. 16 июля 1940 г. Н.М. Лукин умер от инфаркта, находясь в заключении. 16 марта 1957 г. был реабилитирован Военной коллегией Верховного суда СССР. Подробнее о нем см. о нем: Литвин А. Без права на мысль: Историки в эпоху Большого Террора. Очерки судеб. Казань, 1994. С. 72–83; Чудинов А.В. Историк воюющий: Н.М. Лукин // Историки и власть: советские историки сталинской эпохи. Саратов, 2006 и др. Лукин Михаил Михайлович (1893–1940) — брат Н.М. Лукиной, с высшим образованием, на момент ареста 22 декабря 1937 г. — кандидат в члены ВКП(б), помощник начальника, военврач 1-го ранга. Приговорен к расстрелу 13 февраля 1940 г. Расстрелян 14 февраля 1940 г. Реабилитирован 11 июля 1957 г. О судьбе А.М. Лукиной информацию найти не удалось.

12. Бухарин Н.И. Времена // Узник Лубянки: Тюремные рукописи Николая Бухарина. М., 2003. С. 709–710.

13. Гурвич Э.Б. Взгляд в настоящее прошлое: Фрагменты семейной хроники Николая Ивановича Бухарина. М., 2010. С. 19.

14. Бухарин Н.И. Времена // Узник Лубянки: Тюремные рукописи Николая Бухарина. М., 2003. С. 825.

15. Цит. И.Г. Эренбурга см: Фрезенский Б. Голос из бездны. Предисловие к роману Н.И. Бухарин «Времена» // Узник Лубянки: Тюремные рукописи Николая Бухарина. М., 2003. С. 686.

16. Письмо Н.М. Лукиной Н.И. Бухарину. 17 июля 1910 г. Сочи, см.: РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 2. Д. 8. Л. 35 об.

17. См. док. № 25.

18. Письмо Н.М. Лукиной Н.И. Бухарину. 16 июня 1910 г. Сочи, см.: РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 2. Д. 8. Л. 28а.

19. Письмо Н.М. Лукиной Н.И. Бухарину. 17 июля 1910 г. Сочи, см.: РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 2. Д. 8. Л. 33.

20. Письмо Н.М. Лукиной Н.И. Бухарину. 26 апреля 1910 г. Сочи, см.: РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 2. Д. 8. Л. 11.

21. Подробнее об аресте Н.И. Бухарина см.: Бухарин В.И. Дни и годы: Памятные записки. М., 2003. С. 51–52.

22. См. док. № 12.

23. Там же.

24. Бухарин В.И. Дни и годы: Памятные записки. М., 2003. С. 52–53.

25. Там же. С. 53.

26. Бухарин Владимир Иванович (1890–1979) — брат Николая Ивановича Бухарина, инженер, один из организаторов восстановления текстильной промышленности в СССР, главный инженер НИИ шерстяной промышленности СССР, работал в Наркомате легкой промышленности РСФСР. В 1921 г. директор Измайловской суконной фабрики и др. Арестован 3 сентября 1939 г. Отбывал наказание в лагерях в Средней Азии, затем работал инженером-суконщиком на Чимкентском конезаводе (Казахстан). Повторно арестован 18 апреля 1948 г. Приговорен к 10 годам ИТЛ. Реабилитирован 28 июля 1961 г.

27. Бухарин В.И. Дни и годы: Памятные записки. М., 2003.. С. 54.

28. Там же. С. 54–55.

29. Письма из-за границы (Письма Шулятикову В.М. Бухарина Н.И.) // Учительская газета. 1988. 4 октября.

30. Речь идет об автобиографии Н.И. Бухарина, написанной им для Русского библиографического института Гранат, который в 1927 г., к десятилетию Октябрьской революции, начал готовить том автобиографий деятелей СССР.

31. См. док. № 56.

32. Крупская Н.К. Воспоминания о Ленине. М., 1972.

33. Крупская Н.К. Воспоминания о Ленине. М., 1972.

34. См. док. № 119.

35. Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 210.

36. Подробнее об этом см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 11. С. 194–195, 198, 205.

37. Там же. С. 194.

38. Там же. С. 207–210.

39. Известия ЦК КПСС. 1989. № 11. С. 207.

40. На одном из допросов во время следствия Н.М. Лукина показывала: «В самом начале 1937 г. встал вопрос о переезде Бухарина из Кремля. Ему было предложено переехать в очень небольшую квартиру в доме правительства, в которой не могли поместиться все члены семьи Бухарина, и я, Лукина-Бухарина, поэтому я вела тогда разговоры с Плехановой (Плеханова Анастасия Викторовна — тетя Н.М. Лукиной. — Сост.) о том, чтобы переехать на жительство к ней. Позднее, в апреле 37 г., вопрос этот разрешился иначе, потому что все жившие в квартире Бухарина через месяц после его ареста получили квартиру в доме правительства. Но вопрос этот продолжал передо мной стоять, потому что мне хотелось жить отдельно от семьи Бухарина. Во-вторых, у меня не было уверенности, что в доме правительства вообще останутся жившие ранее в квартире Бухарина, т.к. в июне или июле 37 г. была выслана жена Бухарина А.М. Ларина. Площадь этой квартиры, в том числе и моя, была очень сокращена, была туда поселена посторонняя семья. Поэтому я вновь начала вести переговоры с Плехановой о том, чтобы переселиться к ней. Незадолго до моего ареста опять возник вопрос о переезде из дома правительства, о чем я была уведомлена официально, и нам всем предоставлялось квартира из 2-х комнат, в которой мне, собственно, не было места». Здесь и далее цитаты из следственного дела Н.М. Лукиной, любезно предоставленного А.Б. Бориным С. Коэну.

41. Ларина-Бухарина А.М. Незабываемое. М., 1989. С. 120.

42. Подробнее об этом см.: Борин А.В. Ритуал // Литературная газета. 1989. 23 ноября; Он же. На расстрел ее несли на руках? // Новая газета. № 36. 2013. 3 апреля.

43. Здесь и далее цитаты из следственного дела Н.М. Лукиной, любезно предоставленного А.Б. Бориным С. Коэну.

44. Борин А.В. На расстрел ее несли на руках? // Новая газета. № 36. 2013. 3 апреля.

45. Там же.

46. Ф. 17. Оп. 1. Д. 259. Л. 160. Другие письма Н.М. Лукиной в адрес И.В. Сталина см.: Там же. Д. 235. Л. 113–115; Там же. Д. 270. Л. 44–47.

Источник: «…Ведь не безнадежность перед нами». Переписка Николая Бухарина и Надежды Лукиной. 1911–1914, 1922 годы / Предисл. С. Коэна; вступит. ст. Ж. Артамоновой; сост. и комм. Ж. Артамоновой, Е. Субботы. М.: АИРО-XXI, 2013. С. 7–26.